Осознанная необходимость

– Пышечка, кто же тебе успел глаз подбить? – интересуется Крассиус. Это удивляет. Нет, не то, что Вирия встречает советника Крассиуса Курио посреди имения Курио — в этом как раз ничего удивительного и нет. А вот синяк… – Ох, – произносит она, поднося к лицу руку, готовя целебное заклинание. А ведь и правда — фонарь. И что ей ответить? Их с Курио связывают довольно своеобразные отношения. Он – её спонсор в доме Хлаалу, и работодатель, и, может быть, даже друг. Но, вопреки всем красочным местным слухам, любовницей ему Вирия так и не стала. Было бы ложью сказать, что об этом она никогда не задумывалась: трудно бежать таких мыслей, когда при первой же встрече «дядюшка Крассиус» попросил её — очень любезно! — «полностью обнажиться». Высвобождая подвязанную шёлком грудь, Вирия рассеянно размышляла о том, где же ей доведётся остановиться. Она никогда не стеснялась сочетать удовольствие с корыстью, но спала только с теми, с кем захотела бы спать просто так — с теми, кто умел ей понравиться. А зрелые имперцы Вирию никогда особо не привлекали. Однако дядюшке Крассиусу хватило и вида её обнажённого тела: за долгим и абсолютно непроницаемым взглядом последовало лишь приглашение — разрешение? — одеться. Так Вирия получила патрона: в лице развращённого чужеземца, мастера двусмысленных слов и таких же двусмысленных взглядов; в лице искушённого государственного мужа, одного из самых влиятельных на острове Вварденфелл; в лице просвещённого серджо Крассиуса Курио, — «…когда моё имя произносите вы, оно звучит как музыка, ласточка!» — покровителя изящных искусств, драматурга и интеллектуала. Он – её спонсор в доме Хлаалу, и работодатель, и, может быть, даже друг. Да, вопреки игривым словам и непристойным поступкам, он видит в Вирии умного и умелого игрока — а это дорогого стоит. Но рассказать ему правду о том, что душный багрянец сдавило

воздуха нет для вдоха здесь проводник выше солнца золото вместо лица

он улыбается жгут словно пламя слова

ничего ты не можешь понять почему ты не можешь понять

странно доволен рука тянет руку коснуться

нельзя уходи ухожу и попытка провал неподвижность

воздуха нет под водой алым боль страшно не убежать

спят немёртвые нам не сдвинуться с места

горло стянуло задушенным звуком для вдоха нет воздуха

он говорит почему только он говорит

боль проявление жизни с улыбкой уверенность это заклятье клеймо

дар отравлен беги не смотри не ре

Вирия… что Вирия нынче не просто страдает от липких, до дрожи жутких кошмаров, но, кажется, даже гуляет во сне и может проснуться на полпути между кроватью и дверью — и, видно, способна сама подбить себе глаз. – Я упражнялась вчера, – поясняет она, улыбаясь слегка виновато. – Видимо, так увлеклась, что даже и не заметила. – Нужно быть осторожнее, золотце. Такое милое личико портить было бы преступлением. – Как скажете, Крассиус. Но раз уж мы оба здесь… обсудим, что дальше делать с той купчей для Одрала Хельви?

–––––––––––

«Всё наше общество, зайка, – делился когда-то с ней Курио, – похоже на исполинский, невероятной сложности механизм. И нет ничего дурного в том, чтобы что-нибудь смазать, достроить или подкрутить — к собственной выгоде, но не во вред механизму в целом. Однако если от этих манипуляций он тормозится, сбоит или, упаси нас АльмСиВи и Девять, ломается… это уже недопустимо. От одной такой поломки страдает всё общество — а когда их становится слишком много, рушится и общественный механизм. И его обломки, пышечка, посыплются прямо на наши головы. Поэтому-то я и не могу безучастно взирать на все эти очаровательные проказы наших общих друзей из дома Хлаалу. Голова у меня одна, и после стольких лет нашей совместной жизни я к ней, признаюсь, питаю сердечную привязанность. Надеюсь, мы поняли друг друга, рыбонька моя?» И Вирия поняла. –… Не ломайте больше из-за этого свою хорошенькую головку, – убеждает Курио, – дядюшка Крассиус обо всём позаботится. Прелестная подделка, что вы раздобыли, радость моя, поведала нам о многом. Весьма сомнительно, что Хельви решился бы подменять документ, заверенный в числе прочих и подписью нашего дорогого грандмастера, без оного грандмастера высочайшего позволения. А это, лапуля, существенно поднимает ставки. Она кивает, рассеянно размышляя о том, какие у Орваса Дрена длинные руки… и насколько же он натыкаем, куда бы она ни сунулась! Синий бумажный фонарик, висящий под потолком, чертит внизу причудливые узоры: тень алебастровой вазы с букетом фиалок — не обычных, но белых и голубых — похожа на жадно распахнутую ладонь. – Значит, Хельви должен поверить, что я подменила купчую? Курио одобрительно улыбается. – Это стало бы самым удачным исходом, золотко, так что вы уж постарайтесь. Я уже передал весточку господину Алену — он может сделать для нас копию, неотличимую от оригинала. Принесите её Одралу, используйте свои неотразимые чары. Не дайте ему ничего заподозрить, пышечка. На окрашенных в пурпур губах проступает усмешка. Мутсэра Одрал Хельви Вирии верил легко, но при необходимости она вполне могла сделаться ещё более убедительной: в конце концов, несмотря на все свои сомнительные предприятия, он был весьма привлекательным мужчиной. А Вирия никогда не стеснялась сочетать удовольствие с корыстью.