Тысяча первая наложница

      Осерчал тут царь Рашид, хотел он немедля палача звать, чтобы лишить воров и обманщиков голов, но тут Алибаба заговорил:       — Не крал Кассим серьгу эту. Её я брату моему сам подарил.       — А у тебя она откуда? — спросил тут Рашид.       — Серьга та матушке моей принадлежала. Говорила она, что от моего батюшки досталась.       А тут и Когьёку вернулась, сразу поняла она, что провели её. Недобро глянула она на Алибабу, а как узнала, о чём он с царём беседу вёл, так сказала:       — А на кой ж ты отдал серьгу тогда?       — Да я батюшку своего никогда и не знал, и не искал. Да и коли найду, не признает он меня, матушка моя путаной была…       — Ты за других не решай, что им делать, а что им не делать, — заговорил тут Рашид. — Матушку твою я знал, и это я ей серьгу подарил. Давно я искал тебя да вот нежданно-негаданно в своей темнице нашёл. Быть тебе теперь царевичем!       — Да как же вор и разбойник им стать может! — не согласилась тут Когьёку.       — Я тебя с малых лет растил как дочь родную и не тебе ли знать, как я своего сына хотел найти, — отвечал ей царь.       Взял он Алибабу под руку и повёл в палаты белокаменные, стал угощать его яствами разными, да поить его питвом заморским. А заодно и Кассима отпустил на все четыре стороны, простив ему прежние злодейства, но наказав, чтобы более подобного он не совершал.       День прошёл, второй настал. А Алибаба всё у царя гостит, про Кассима и не вспоминает. Осерчал тот:       — То говорил, что я как брат ему, а то и вовсе знаться со мной не хочет.       Пошёл Кассим на берег морской горе своё волнам излить. А там увидал он деву пышногрудую да черновласую, стоит она да улыбается ему:       — Что добрый молодец не весел? О чём печаль твоя? — спросил она.       — Да как мне не печалиться, да как мне веселиться, когда друг мой променял меня на вкусные яства, да заморское питьё царя!       — По нраву ты мне пришёлся, а потому помогу я тебе. Вот возьми этот кубок золотой с зельем забвения. Как испьёт из него Алибаба, так стразу о короле Рашиде забудет. Только смотри, чтобы никто иной из кубка не пил! — так сказала дева и исчезла в бурных водах.       Пошел Кассим к Алибабе, а там пир горой: мёд рекой течёт, а в яствах и вине утонуть можно! Куда взгляд ни кинь все места возле столов заняты, ему и присесть негде. А сам Алибаба едва глаза от стола подымает, уж и говорить от выпитого вина не может, лишь мычит что-то про Когьёку. Подошёл к нему Кассим и поставил кубок с зельем забвения. Но тут как на зло мимо глава стражи проходила, увидала Когьёку разбойника и спрашивает:       — Царевич и так уж совсем упился. Что ж ты ему вино ещё подставляешь?       — Не вино это, а компот яблочный, — так молвил Кассим.       Недобро глянула на него Когьёку, ясно, что забыть того, как они её обманом за бумагой послали, не может.       — Я проверю. И коль окажется, что это вино, то пеняй на себя! — отпила она из того кубка, сделала два шага от стола, а потом провалилась в сон непробудный. Но никто кроме Кассима этого и не заметил, потому как много уже гостей под столом лежало.       А как пир прошёл стали будить Когьёку.       — Просыпайся глава, уж дела тебя ждут! А то сокровищница царя Рашида без охраны останется!       — Что за сокровищница, знать не знаю, ведать не ведаю! Да и с царём Рашидом я никогда не зналась! Вы, небось, люди злые, обмануть меня хотите! — достала Когёку копьё и начала раскидывать царских слуг в разные стороны. Насилу её угомонили. Стали думать почему Когьёку забыла всех, да только понять этого не могут. Тут увидал царь Рашид кубок золотой, что на полу валялся.       — Что-то не припомню я у себя такого.       Осмотрели они кубок так и сяк и нашли в нём остатки зелья забвения.       — Да кто ж такое злодейство мог в моём царстве учинить, — стал сокрушаться царь Рашид. — Когьёку я как дочь свою растил, а теперь забыла она меня…       — Не боись отец, — молвил ему Алибаба. — Злодея того мы отыщем и наказание своё он получит.       — А вот вспомнил я! — встрял тут Кассим. — Видал я, как девица некая, пышногрудая, да черновласая, кубок этот Когьёку подавала. Да только не знаю, кто она да откуда. Но много я вещей за свою жизнь украл…       — Но надеюсь, больше красть не будешь? Как и подбивать на недобрые дела моего сына? — помахал скипетром ему царь Рашид.       — Ни красть не буду, ни друга моего подбивать, — согласился Кассим. — Да вот только вижу я, что кубок этот работы Аль-Сармен. Там надобно злодейку искать.       Собрались царевич Алибаба и друг его Кассим в путь-дорогу, сели на ковёр-самолёт, что в закромах царя Рашида завалялся, и отправились в путь-дорогу. Долго или коротко они летели, то мне не ведомо, но оказались они в царстве Аль-Сармен, где правила сама царица Гёкуэн.       Тут опять пропел первый петух и замолчала Шахерезада.       — Ты дальше рассказывай, что приключилась с этим Кассимом, — повелел Коэн.       — Да как я могу? Уж утро, надобно мне в гарем возвращаться. Иль ты, мой царь, слова своего держать не намерен?       — Хорошо, — согласился Коэн. — Раз так, позову тебя и на третью ночь. Но расскажешь ты мне, что Гёкуэн и Кассима связывает.       День идёт, а царь наш мается места себе не находит, всё не может дождаться встречи с Шахерезадой. Поди узнай без неё, кто дал воду забвения Кассиму, то ли Хакуэй, то ли Гёкуэн? Да и разбойнику нашему зачем в Аль-Сармен отправляться, раз злодейство своё хотел скрыть?       И едва солнце за горизонт село позвал Коэн Шахерезаду и повелел:       — Рассказывай!       — Хорошо, мой царь, но сначала сделаем мы то, чем сначала эти две ночи занимались, — ответила Шахерезада, раздевая Коэна.