Dogs 2.0

      Фрэнк хотел сказать, что был зол на Джерарда за то, что тот устроил такую сцену, однако почти что невозможно было злиться на этого парня. Майки привёл его обратно из туалета, очень холодно взглянул на Фрэнка и усадил брата за стол. Весь нос Джерарда был в крови, и он плакал, сидя на деревянном стуле и уставившись на стакан кофе. Он так и не сделал ни единого глотка за всё время здесь. Майки требовал больше ответов, Джерард плакал, Фрэнк смотрел на него, выискивая разрешение рассказать хоть какие-то детали... Это была катастрофа. Майки выглядел так, будто хотел убить Фрэнка, однако не давал ни единой подсказки, почему его отношение настолько изменилось после того, как он привёл Джерарда обратно.       Теперь они все втроём вернулись в квартиру Фрэнка. Джерард свернулся калачиком в кровати Фрэнка, прячась от своего брата, а Майки отчаянно вышагивал вдоль и поперёк просторное пространство гостиной.       Он хотел получить больше ответов, а намерения Фрэнка медленно ослабевали. Майки не удовлетворят те капли информации, которые у него уже были, и он дал понять, что не отстанет от Джерарда, пока не убедится, что Фрэнк не имеет никакого отношения к исчезновению Джерарда и его порабощению.       И Майки было неважно даже то, что Фрэнк тоже был ребёнком в то время, когда Джерард исчез. Ему до сих пор казалось, что Фрэнк был связан с этим куда больше, нежели добрый самаритянин, спасший жизнь Джерарда.       — Ты скажешь хоть что-нибудь? — рявкнул Майки.       — Я рассказал тебе, что случилось. Это всё, что я знаю. Кто-то забрал его... Они причиняли ему боль, затем продали, а после этот человек перепродал его мне. Я не должен был там оказаться. Я не знал, что происходит. Но когда я увидел его, я не смог оставить его там. Я был напуган. Я сделал то, что должен был.       — И ты ни разу не подумал отвести его в полицию? Его могли вернуть домой до того, как он к тебе привязался. Я не тупой. Я не куплюсь на то, что здесь происходит. Он сказал мне, что не уйдёт от своего мастера. Это ты. Ты пришёл туда, чтобы купить его. Ты такой же больной, как и они, так что прекрати выставлять себя невинной овечкой, которой ты не являешься!       — Я не рассказал копам, потому что боялся, что сделают со мной эти люди, если поймают! Он был не таким, как сейчас, когда я впервые привёл его к себе. Он не разговаривал, он лишь плакал. Я не сдал его, потому что знал... Я знал, что копы просто-напросто повесят всё на меня, а это не моя вина! Я спас его. И да, он зовёт меня Мастером, но только потому что у него не всё в порядке с головой. Он не может отличить этих людей от своих друзей. Он... он запутался. Он потерян. Если бы это было не так, он был бы рад тебя видеть. Верно? Если бы с ним всё было в порядке, тогда бы он хотел пойти домой вместе с тобой. Я не могу объяснить, почему он ко мне привязан и почему не хочет пойти с тобой. Я не знаю, почему он убежал тогда, когда впервые увидел тебя. Но скажи мне, если бы я был его похитителем, если бы всё, чего я хотел, так это причинить ему боль, с чего бы мне выводить его на улицу? Зачем убеждать увидеться с тобой? Не думаешь ли ты, что я бы держал его взаперти? Не думаешь, что хотел бы, чтобы он чувствовал себя одиноким, думал, что тебе и твоей семье плевать на него? Задай себе эти вопросы перед тем, как снова обвинить меня.       Майки прекратил измерять комнату шагами и взглянул на Фрэнка на секунду, после чего перевёл взгляд в сторону спальни.       — Я снова попробую с ним поговорить, — сказал он перед тем, как направиться в комнату. Фрэнк тяжело вздохнул, зная, что это была очень плохая идея. Джерард был измучен, и загонять его в угол сделало бы ему ещё хуже. Но говорить Майки не имело смысла.       — Я пытался отвезти его в больницу после продажи. Они ему не помогли... У меня даже лежат рецепты, чтобы доказать. Если бы я хотел удерживать его, зачем тогда мне отводить его в скорую? — спросил Фрэнк, пытаясь в последний раз доказать свою невиновность.       Майки лишь уставился на него, а затем направился в спальню и закрыл дверь. ( ) ( ) ( )       Джерард помнил свою первую ночь с Тренером. Он помнил, насколько он был не в себе от наркотиков и как сильно был напуган. Он помнил, как разорвали его одежду, как его тянули и волочили за волосы... Он помнил жёсткую чёрную щетину на лице мужчины. Волосы цвета воронова крыла царапали кожу. Отражающие солнцезащитные очки.       Он никогда их не снимал. Неважно, насколько темно было в подвале, он никогда не снимал очки.       Джерард помнил, как его обратили в дрожащее месиво. Сначала он так крепко держался — говорил всякое дерьмо и пытался отбиваться, однако удары улетали в грязь, куда его кидали, впечатывали и макали.       Тренер снял свой ремень, и Джерард, всё ещё будучи лишь сопливым дерьмом, попытался вести себя круто и выдал свою интерпретацию фразы «И это всё, на что ты способен?»       — И что ты собираешься сделать? Отшлёпаешь меня? — рявкнул он, всё ещё не понимая, с чего взрослому мужчине хотеть держать взаперти у себя в подвале раздетого пацана его возраста. Он был наивен. Он был невинен...       Тренер отхлестал его этим ремнём до крови, пока каждый дюйм его дрожащей плоти не стал розовым, красным или чёрным. Он пощадил лицо. И шею. Большая часть груди была прикрыта руками, пока он не пытался защитить своё достоинство. Его ладони были покрыты кровью, подошвы ног испещряли глубокие порезы, из-за которых было больно стоять.       Когда избиение прекратилось, Тренер исчез, направившись наверх. У Джерарда было лишь полсекунды, чтобы подумать, что мучения закончились. Почти сразу мужчина вернулся, в каждой руке у него было по огромному ведру. Из-за них он сгибался, пока спускался по лестнице.       Эти шаги... Эти зловещие, тяжёлые, громкие шаги были началом стольких кошмаров.       Бах       Бах       Бах       Ступеньки стонали. Кожаные ботинки Тренера скрипели. Вёдра плескались.       — Знаешь, что это? — спросил он. Джерард свернулся в маленький комочек, всхлипывая и прижимая раненые руки к груди. Он не осмеливался открыть глаза. Тренер ударил его, Джерард взглянул на него и засопел.       От одного из вёдер шёл пар. В подвале было холодно, но не настолько... Его ошпарили одним ведром горячей воды, заставив задыхаться. Он вскрикнул, когда это произошло, невольно позволив горячей воде ошпарить ещё и язык. Он попытался отползти, его тело было вялым и дрожащим, пока он продвинулся на пару дюймов сквозь лужу горячей воды.       Затем последовало следующее ведро.       Солёная вода.       Солёная вода комнатной температуры, которая жгла его порезы ещё сильнее, чем горячая вода.       — Если ты ещё когда-нибудь заговоришь со мной, вот что случится. Я ясно выразился?       Джерард кивнул. Или, возможно, сказал «да». Возможно, «да, сэр». Он не мог вспомнить. Всё, что он знал, так это что его руки в следующую секунду пристегнули к центральной опорной балке в подвале, и он застрял, лёжа в луже тёплой подсоленной воды, пока — мало помалу, день ото дня — вся она не выпарилась, оставив лишь белые разводы на цементном полу.       Джерард проходил это четыре раза, до тех пор, пока не научился молчать. Всегда всё было одинаково. Жестокие избиения — иногда ремнём, иногда плетью — затем вёдра с водой. Горячая вода, чтобы простерилизовать, соль — чтобы щипала и залечивала раны. Его бросали без еды, воды и внимания, пока вся вода на полу не высыхала. Иногда Джерарду так отчаянно хотелось пить, что он слизывал то, что мог, с пола. Глубоко внутри он знал, что это ещё сильнее обезвожит его, однако ситуация была безвыходной.       На несколько лет он почти что забыл о своём Тренере. Он думал лишь о Мастере... Даже когда тот был ужасно зол, он никогда не калечил его так, как Тренер. Мастер был умнее Тренера, вот к какому выводу пришёл Джерард. Тренер был попросту жестоким и злобным. Он не желал любви от своих жертв — Джерард сомневался, что он хотя бы желал уважения. Он хотел видеть страх.       Мастер же был другим. Мастер желал видеть страх, однако хотел любви и послушания и, прежде всего, уважения. Наказания Мастера никогда не были такими жестокими и чрезмерными. Джерард знал, что всегда получал за дело — была ли это порка, сидение взаперти, или же его протыкали стерилизованными иголками в самых чувствительных местах, пока он не научится слушаться и вести себя как следовало.       В конце концов, Джерард узнал, что им с Маркусом нельзя было прикасаться друг к другу... Шесть иголок, вогнанных в уретру, были хорошим напоминанием, чтобы никогда не позволять этой мысли взбредать в голову. Он заслуживал этого. И Маркус заслуживал наказания. Однако его наказание было куда более грубым...       Он был старше и позволил Джерарду сбиться с пути, как считал его Мастер.       Джерард вспомнил столько ужасного теперь, когда выбрался... Теперь, когда его брат был здесь и вымаливал ответы.       — Где ты был?       Ты не захочешь узнать об этом, Майк, подумал Джерард.       Всё что он видел, через что прошёл, — чёрт, даже то, что видел Фрэнк, — было слишком сложно вынести простому человеку. Джерард никому бы не пожелал этого, и он даже не хотел, чтобы его младший брат представлял ужасы, через которые он прошёл. Будет лучше, если он останется в неведении. Будет лучше для всех.       Вот почему он никогда не сможет вернуться домой.       Они больше никогда не посмотрят на него также. Они будут считать его травмированным... Дерьмо. Будет лучше, если они просто будут считать его мёртвым. Майки изо всех сил пытался поговорить с ним, но Джерард попросту не мог. Не сегодня. На сердце было тяжело, и голова кружилась. Он не знал, что и думать, и как изложить свои эмоции словами.       — Почему ты ничего не говоришь? Это он причинял тебе боль? Можешь хотя бы это мне сказать? — Он выглядел таким отчаявшимся.       У Маркуса однажды виднелась эта эмоция во взгляде... на секунду, Джерард даже не помнил, когда это произошло. Возможно, всё это было просто сном. Возможно, Мастер ударил его слишком сильно за то, что он набросился на Джошуа, и это была всего лишь галлюцинация.       На минуту Джерард даже мог разглядеть образ утешителя Мастера. Он видел, как Маркус лежит рядом с ним. С сонной улыбкой и взволнованным взглядом. У него такая тёмная кожа... такая гладкая, мягкая кожа с сильными мышцами, которые напрягаются под нежной плотью при каждом движении.       Мастер был симпатичным, но его нельзя было сравнить с Маркусом.       — Джерард, пожалуйста, скажи что-нибудь.       — Я скучаю по тебе, Маркус, — произнёс Джерард.       — Что? Ну же... прекрати. Пожалуйста, просто поговори со мной. Я хочу понять, как тебе помочь... что мне нужно сделать для этого? Тебе нужно держаться подальше от этого парня? Он причинил тебе боль?       Джерард погладил подушку, и Маркус резко исчез. Богато расшитые узоры одеял Мастера исчезли. Кровать оказалась меньше, а помещение уже.       Его младший брат смотрел на него сверху вниз.       — Нужно, чтобы я вызвал на него полицию? Потому что я это сделаю.       — Не причиняй боль Фрэнку, — сказал Джерард, настоящее медленно возвращалось к нему. — Ты не можешь ранить его. Я... Мне нравится Фрэнк.       — Но что насчёт того, что ты сказал до этого? — прошептал Майки. — Ты сказал... сказал, что он Мастер. Это те люди, которые забрали тебя, верно? И он один из них... Разве не это ты сказал?       — Я... я запутался, — теперь Джерард чувствовал это. Он понимал, почему Фрэнк ненавидел, когда он называл его Мастером. Люди не поняли бы его. Они не увидят разницы между жестоким и хорошим мастером — они были просто зациклены на самом слове.       Если это обезопасит Фрэнка, Джерард будет играть по этим правилам. Он не будет называть его так, когда они будут не одни. Он позволит сохранить в секрете эти обстоятельства для всего мира, если это заставит Фрэнка оставить его.       — Как запутался, Джерард? — спросил Майки.       — Всё... иногда сливается воедино. Фрэнк не похож на них... Я расскажу тебе об этом. Когда-нибудь. Не сейчас... Не прямо сейчас...       — Ты обещаешь? — спросил Майки, голос его звучал слегка отчаянно, хотя Джерард не мог его винить.       Всего несколько недель прошло с тех пор, как они с Маркусом расстались, и он не мог прекратить думать о том, что сталось с его другом. Он и представить не мог, как чувствовал себя Майки после того, как он исчез почти на девять лет.       — Может, однажды... Если всё это обретёт для меня смысл, — сказал Джерард, переворачиваясь на спину, и уставился в потолок.       Ему было тяжело смотреть на Майки, хотя он и не понимал почему. Его пугало смотреть на него... Может, он был в ужасе от осознания того, какую часть своей жизни он пропустил. Майки выглядел совсем иначе, нежели раньше.       В его глазах больше не осталось невинности. Ни капли изумления... Совершенно никакой радости. Он едва ли напоминал того мальчишку, которого оставил Джерард. Было больно столкнуться с тем фактом, сколько из своей жизни он потерял.       Майки остался ещё ненадолго, но в конце-концов принял слова Джерарда о том, что он был в безопасности и в порядке, и что его можно было оставить с Фрэнком. Всё же, не то чтобы они могли сбежать и спрятаться. У Фрэнка не было денег, чтобы переехать, а у Джерарда больше не осталось сил убегать.       Увидеть Майки, столкнуться со всеми эмоциями и воспоминаниями, которые он не хотел испытывать, — всё это сжирало его энергию. Джерард буквально чувствовал, будто уснул и всё это выдумал. Частичка его желала, чтобы это оказалось правдой...       Тогда он смог бы проснуться рядом с Маркусом, который утихомирил бы его и сказал бы, что всё это было сном...       Маркус...       Джерард так сильно скучал по нему...       Он так сильно по нему скучал.       Его сердце разорвалось, когда он осознал, что ему, скорее всего, никогда больше не придётся поцеловать мягкие тёплые губы Маркуса. Он никогда не проснётся в объятьях сильных рук или с его пальцами, вплетёнными в волосы Джерарда... Ему никогда больше не суждено пройтись пальцами по плотным запутанным кудрям Маркуса или помочь ему увлажнить их маслами, которые приносил Мастер домой после салона.       Он никогда больше не погладит мягкую кожу Маркуса... и не поцелует её, пока Адам занят чем-то ещё.       Он больше никогда не услышит, как Маркус скажет «я люблю тебя».       От этих мыслей он начал плакать.       — Эй... Эй, что такое? Ты в порядке? — И Фрэнк был уже здесь, потирал его плечо и вытирал крупные капли слёз с его лица. — Что случилось?       Джерард прикрыл глаза и попытался удержать воспоминания, старые ощущения прикосновений Маркуса. Раньше Маркус будил его, когда ему снились плохие сны... и делал ещё много всего, чем занимался теперь Фрэнк — ворковал над ним, гладил по волосам, успокаивал...       Фрэнк был очень похож на Маркуса.       Мысль никогда не должна была приходить ему в голову, однако, как только она появилась, Джерард не смог просто отпустить её.       Джерард сильнее скучал по Маркусу, нежели по Мастеру. Он скучал по тем ощущениям, которые дарил ему Маркус, — нежные чувства, и Джерард даже не осознавал, что они были из-за друга. Мастер не утешал его — это делал Маркус. Мастер бил его, Маркус скорее поцеловал бы его.       После того, как Плохой человек ранил его, именно Маркус настоял на том, чтобы Джерарду принесли одеяло, и он укрылся и согрелся после того, как его привели наверх. Маркус положил его в ванную. Маркус купал его и говорил с ним...       Джерард лежал в маленькой кровати и пялился в потолок, а затем перевёл взгляд на Маркуса.       Не на Маркуса... на Фрэнка.       Но Фрэнк был настолько похож на Маркуса, насколько Джерард никогда не будет.       — Ты в порядке? — спросил Фрэнк. В его взгляде читалось волнение. Сначала глаза были зелёными, а затем стали карими.       Рука осторожно коснулась его лба, и тихий голос пробурчал что-то о том, что он, похоже, заболел.       Вначале это был мягкий голос, а затем он стал глубже и тише... Голос Маркуса всегда был таким красивым, особенно когда он пел. Ни у кого не было такого голоса, как у Маркуса. Он пел только тогда, когда они оставались наедине друг с другом... Если Адам был где-то не рядом, его трахали или наказывали в подвале.       И сейчас они были одни.       Джерард медленно сел, глядя Фрэнку в глаза.       Майки ушёл, и теперь они были одни.       — Ты... Ты хорошо себя чувствуешь, дорогой? — спросил Фрэнк, придвигаясь чуть ближе, и вновь коснулся лба Джерарда.       Джерард тихо вздохнул и прикрыл глаза, вновь представляя, что это мягкая ладонь Маркуса прикоснулась к нему. Он вновь тихо вздохнул и придвинулся ближе, уткнувшись в шею Фрэнку. Он глубоко вздохнул, ощущая аромат еды, пота и собаки... и лёгкую нотку одеколона.       Маркус всегда пах тем маслом, которым пользовался, и кокосом. Иногда потом, иногда кровью... Но чаще всего маслом и кокосом.       Теперь Джерард представлял эти запахи, целуя загорелую кожу шеи Фрэнка. Загорелая... Чёрная... Какая была разница между цветом их кожи? На губах она ощущалась совершенно одинаково.       — Джерард?.. Джерард, нет! Нет, нет. Не делай этого.       Маркус говорил нечто похожее в первый раз, и всё, что нужно было сделать Джерарду, чтобы изменить его мнение, так это...       Он придвинулся ближе на кровати, обвивая Фрэнка ногами. Он прекратил целовать его шею и на минуту попросту свесил голову в раздумьях, а затем прильнул ближе, пока голова не врезалась в грудь Фрэнку.       Да, прямо как и Маркус, Фрэнк положил руки ему на плечи. Джерард придвинулся ближе, усевшись Фрэнку на колени, пока между ними не осталось всего несколько дюймов — они уже соприкасались грудями. Он сделал глубокий вдох и вновь вжался лицом в шею Фрэнка, вздохнув вместо того, чтобы поцеловать его.       Фрэнк не был Маркусом... Но он был рядом. Он был Мастером... Было нормально делать это. И он знал, как это сделать...       — Фрэнк, — прошептал он, лишь слегка задев шею своего Мастера.       — Что ты делаешь?       Маркус спрашивал то же самое.       Джерарду было девятнадцать.       Это был первый раз, когда он согласился.       Ему понадобилось четыре года, чтобы довериться Маркусу и полюбить его. Фрэнк должен был считать себя счастливчиком.       — Джерард, что ты... ох! Ох, не надо! Не надо! — Но руки Фрэнка, как и Маркуса, лишь сильнее сжали его плечи, притянув его ближе.       Джерард посасывал его кожу, мало помалу поднимаясь выше, пока его язык не начал ласкать мочку его уха.       С его губ слетел стон, и он податливо запрокинул голову, открывая шею в ожидании.       Маркус заставлял его долго ждать. И Фрэнк поступал также, совершенно не двигаясь, пока Джерард не упал на подушку, утянув за собой Фрэнка.       — Джерард! Что на тебя нашло? Что... что ты пытаешься сделать?       Терпение, напомнил себе Джерард. Он извивался, вскидывая бёдра и уверенно вжимаясь ими в Фрэнка.       — Ох! Б-боже! Не делай этого, — тяжело дышал Фрэнк. Джерард немедленно вскинул бёдра второй раз. Содрогнувшись от наслаждения, Фрэнк попытался отодвинуться от него. Но он не отпускал. Вначале Маркус вырывался. Он не мог решиться сделать шаг вперёд, но даже он — также обученный и преданный своему Мастеру, как и его друг, — поддался Джерарду. Как и Фрэнк.       Джерард исполнял лучшие свои движения. Он то и дело тихо стонал, его движения стали слегка неуверенными, когда он приспустил джинсы Фрэнка, пока тот сам не снял их и не начал в ответ целовать шею Джерарда. Он не знал, что этот незнакомец испытывал по отношению к нему. Он не знал, что творилось в голове его нового Мастера, когда тот самозабвенно целовал его губы.       Джерард отвечал ему с той же силой, встречаясь с языком Фрэнка и нежно посасывая его. Он раздвинул ноги шире, уже раздетый, помимо своего свитера, который он не намеревался снимать. Фрэнк зарычал и прижался к нему, оставив влажный, липкий след на внутренней поверхности бедра Джерарда.       — Фрэнк, — прошептал Джерард, его разум и сердце были в сотне миль с кем-то другим. С тем, кого, он был уверен, больше никогда не встретит.       — Что? Что, малыш? Что тебе нужно?       У него был Фрэнк. Он принадлежал Джерарду.       — Ты нужен мне, — прошептал Джерард. Так легко. Он был больше Мастера, и было больно, когда он входил, даже с презервативом и нежными уговорами. Маркус был больше, но Джерард никогда не заходил с ним так далеко.       Джерард старался изо всех сил, используя каждую хитрость, которую когда-либо внушал ему либо Тренер, либо Мастер. Он вскинул бёдра, откинул голову на подушку и позволил себе потеряться в мыслях.       Эти загорелые руки... они были Чёрными в его сердце. Эти прерывистые стоны были глубже. Зелёные глаза, что смотрели на него сверху, были карими.       Маркус...       Маркус.       Джерард слегка дёрнул бёдрами, принимая мужчину чуть глубже, и застонал ещё громче, пока мягкие губы очерчивали его шею и линию челюсти. Вокруг его длины обернулась тёплая ладонь, сжимая и лаская его, пока он не стал тяжело и надрывно дышать.       Мастер никогда не трахал его так, подумал Джерард. Мастер и близко никогда не прикасался к нему так. Но Джерард мог поспорить, что Маркус прикасался бы. Маркус любил его...       Мастер никогда не любил его, ведь так? Только не так...       Все мысли начали сливаться воедино, белые вспышки заполонили поле зрения от наслаждения, пока он не начал дрожать от возбуждения и стонать буквально от боли, сдерживаясь настолько, насколько мог. Его бёдра дрожали, и с каждой секундой становилось всё труднее дышать, особенно от нежных поцелуев и аккуратных покусываний на шее.       Он отчаянно заскулил, раздвигая ноги ещё шире и вжимаясь в тёплые руки Фрэнка.       Фрэнк, напомнил себе он. Маркус, подумал он.       В тот самый момент они были одним человеком.       — Ну же, дорогой. Кончи ради меня. — Слова звучали словно мурлыкание над его ухом — доносились за тысячи миль, — и Джерарду пришлось напрячься, чтобы разобрать их.       Разрешение. Он наконец получил разрешение. Он, содрогаясь, выдохнул и откинул голову дальше, отпуская всё происходящее. Он ощутил всё и в то же время не почувствовал ничего. Он не чувствовал ничего ни здесь с Фрэнком, ни там с Маркусом.       Глаза застелила пелена, он ощутил, как пустота накрывает все его чувства — ослепляет его, оглушает его, выбивает последний воздух из его лёгких.       Было ощущение, будто он умирает. Это было лучшее чувство во всём мире, лучше чем любой его приход за всё время.       В один момент он вообще не чувствовал своего тела, а в следующий — вернулся в него, каждое нервное окончание покалывало, пульс был таким частым, что он был не в состоянии разобрать слова, которые ему говорили.       Тихий голос. Холодное дыхание на шее. Джерард возвёл глаза в потолок, пытаясь дышать — пытаясь не думать.       Он хотел запомнить это чувство навсегда.