Молчание

К Томми я не захожу. Просто разворачиваюсь у самой двери и возвращаюсь через коридор на кухню. Долго стою над телефоном, все еще не в полной мере веря глазам своим. Но равнодушные буквы, несущие с собой страшный смысл, никуда не хотят деваться... Эта сволочь смеет еще мне угрожать! Невероятно. Злость клокочет в груди, и я с трудом сдерживаюсь от того, чтобы не метнуть чем-нибудь тяжелым в стену. Чтобы успокоиться, плескаю себе чая в чашку, но руки так трясутся, что половину сразу проливаю. Ставлю чашку обратно и глубоко дышу. Надо взять себя в руки, никому пока не звонить, все хорошенько обдумать. Обдумать, что теперь нам с Томми делать. Решаю, что какая-нибудь монотонная работа отвлечет меня сейчас от безумных поступков, и открываю холодильник. Достаю мясо, овощи и принимаюсь за дело. Мою овощи, чищу и режу, достаю горшочки для выпекания. Пока вожусь с посудой приходит осознание того, что, походу, мне стоит послушаться совета детектива Шеллоу - попробовать заговорить о произошедшем с Томми. Та тварь, что сделала с ним такое, заплатит за жестокость. А еще за самоуверенность. Неужели урод реально верит, что мы забудем о нем и оставим попытки его найти? Тогда он ко всему прочему еще и слабоумный. А еще, конечно, надо рассказать об этой смс Шеллоу. Они тоже должны понимать, с кем имеют дело. Они должны заставить его ответить по максимуму. Хотя лучше бы дали его мне на пару минут... Воображение разыгрывается, и я даже глаза закрываю от предвкушения того, что бы я мог с ним сделать. Закрываю и тут же слышу какой-то звук. Распахиваю ресницы и натыкаюсь взглядом на Томми: сидит на своем кресле, руки лежат на подлокотниках, плечи слегка ссутулены. Смотрит на меня со странным выражением на лице. Я отчего-то жутко смущаюсь и хватаюсь за фартук, который одел по привычке - веселенький такой, с ромашками. Очень игривый. Мне кажется, сейчас я в нем выгляжу как идиот, не ко времени и не к ситуации, и я поспешно его снимаю. Улыбаюсь немного натянуто и опускаюсь на корточки рядом с ним: - Милый, я тут обед замутил. Наше любимое блюдо! Был бы рад, если бы ты тут посидел со мной, покомандовал. Что скажешь? Наблюдаю за его лицом, за малейшими оттенками эмоций. И до того, как он тихо и невнятно заговаривает, я уже морально готов к отказу. - Принеси мне гитару из моей комнаты. И мой комп. Глаза его тусклые, точно неживые. Он даже не сколько просит, сколько приказывает, но я рад и этому. Главное - он говорит со мной, и он все ясно помнит! А еще хочет играть! Это ли не чудо? Может, хочет продолжить работу над своей последней музыкой? Она на его компьютере. Срываюсь с места. Вожусь с "переездом" техники где-то минут двадцать, потом гордый и запыхавшийся возвращаюсь к нему на кухню. Улыбаюсь и подмигиваю: - Все готово, шеф. Можете писать, творить, звучать в любое время суток. Он отстраненно кивает, и на его глаза падает мягкая чистая после ванной челка. И, конечно, я по старой привычке, машинально тяну к ней руку - коснуться, убрать за маленькое ухо. А он так привычно прикроет от удовольствия глаза и улыбнется мне своей невероятной улыбкой... Но все теперь не так, все по-другому. Он вздрагивает и резко откатывается на коляске назад, не давая коснуться себя, а потом, не поднимая на меня глаз, поворачивает в коридор. Исчезает в "нашей" комнате, а я остаюсь наедине с полуприготовленным обедом. Возникает ощущение, что я недостаточно стараюсь, чтобы достучаться до него. А спустя несколько минут мои розовые очки окончательно разлетаются в дребезги. Я слышу оглушительный звон стекла, от чего едва не сажусь на пол от страха и внезапной слабости, а потом глухой странный удар. Задыхаясь, на трясущихся ногах, я несусь к Томми в комнату. Увидев его, целого и невредимого, спокойно сидящего у телевизора, охаю как какая-то древняя бабка и валюсь в кресло, шумно выдыхаю. Смешно, наверное, со стороны... А потом вижу разбитое окно. Ясно. Поднимаюсь, подхожу к нему, стараясь не наступить на осколки стекла, рассыпанные по всей комнате. Выглядываю в нехилую дыру. В принице, уже догадываюсь, что увижу внизу, но все же я должен убедиться. Так и есть. На асфальтированной дорожке перед гаражом, который находится под нами, валяются развороченные куски пластика от компьютера и запчасти пары гитар, что я принес Томми. Вот для чего он их просил. И вовсе не играть, как я себе навоображал. Вот чего на него нашло? Это-то для чего надо было? Накатывает неожиданное раздражение. Поворачиваюсь к нему и выговариваю как ребенку: - И зачем ты это сделал? Любимые же. Зачем было выбрасывать? Молчит. Делает вид, что меня нет. Но я не собираюсь сдаваться. Шагаю к нему, осторожно ступая в мягких тапках по осколкам, пытаюсь пошутить: - А если бы там шел кто? Ты не думал об этом? Монте, к примеру. Ты понимаешь, что бы он с нами сделал при таком-то приеме? Ни тени улыбки, но в глазах появилась задумчивость. Открываю рот, чтобы продолжить, но он вдруг всем телом разворачивается ко мне. Хмуро смотрит и опять точно приказывает: - На верху еще две. Принеси. Сердце мое ёкает в груди, но я улыбаюсь. Качаю головой, острю: - И не подумаю. Не понимаю, что там тебе в голову взбрело, но на сегодня разбитых окон и гитар хватит! Мы ж не на рок-фесте, в конце концов! Тебе еще сюда пива и курева не хватает! Однако, он непреклонен: - Принеси, Адам. Голос дрожит, он явно хочет казаться злым и угрожающим, но у него не очень-то выходит. Скорее, выглядит загнанным, забитым, и мне от этого больно. Почему при мне-то ему так плохо? На полном серьезе уже без шуток качаю головой. И тогда он подъежает ближе. Случайно или намеренно задевает мою ногу подлокотником кресла и выпаливает первое за все это время полноценное предложение: - Больше не хочу играть. Они мне больше не нужны, хочу избавиться быстрее. - Ну, это я понял. Можно узнать, с чего вдруг? Вскидывает острый подбородок и сверкает на меня глазами: - Не твое дело. Принеси оставшиеся гитары! - Нет. Не принесу. Объясни в чем дело! С тобой случилась беда, но это не повод ломать свою жизнь и лишать себя буду... Наверное, если бы он мог сейчас встать, дотянуться до меня, он бы меня ударил - таким говорящим делается выражение его лица. Таким ненавидящим, что я испуганно умолкаю на полуслове. А он чеканит: - Не смей говорить со мной о МОЕЙ беде. Не смей меня учить, что я должен чувствовать и как должен жить. Все изменилось, Ламберт. Я изменился. Раньше у меня была цель - музыка, концерты. Теперь у меня есть другая цель. Я испуганно опускаюсь рядом с его креслом-каталкой. В голову приходит отчаянная мысль: - Ты хочешь мести? Но тогда мы схожи в желаниях! Помоги мне и мы отыщем этого ублюдка и... Он вдруг смотрит насмешливо и удивленно, а потом начинает хохотать. Откидывает голову назад, прикрывает глаза и прямо в голос. А я чувствую себя так, словно мне плюнули в лицо - даже слезы на глазах выступают. Хочется встряхнуть его как следует, заставить замолчать, но я кусаю губы и терпеливо жду, когда он отсмеется. Он глядит на меня почти с сочувствием и качает головой: - Господи... а ты себя любишь гораздо больше, чем я думал. Я должен "помочь" тебе? "Ты" желаешь отмщения? Бедняга Адам. Тебя оскорбило то, что кто-то без позволения взял твою игрушку? Молчу, ощущая тяжелую обиду, разливающуюся в груди. Лишь хлопаю округлившимися глазами, не в силах всерьез воспринимать то, что слышу. - Ты так ранен этим? Ты расстроился, когда тебе сказали, что я потерял память? Ты ведь, наверное, спишь и видишь, как разрываешь его на части? А я тут некстати со своей амнезией. Растерянно возражаю: - Я расстроился потому, что испугался - ты меня не вспомнишь. Но и того ублюдка нужно разыскать и отдать под суд! - Нет! Он выкрикивает и бледнеет на глазах, пока я непонимающе пялюсь на него. Он что, спустит это уроду с рук? - Нет. - Повторяет он уже спокойнее и чуть подрагивающими пальцами убирает длинную белую прядь с лица. Опускает длинные ресницы, не давая рассмотреть выражение глаз, и договаривает: - Я не хочу расследования этого дела, слышишь? Я хочу, чтобы все осталось в прошлом. Не хочу думать об этом и говорить. Прошу, никогда не говори со мной об этом, Адам, или я соберу вещи и уйду, и ты никогда меня больше не увидишь! - Но... - Есть еще одна причина, по которой я никогда не смогу выступить против него, и я думаю, у тебя хватит ума догадаться, о чем я говорю. Он умолкает. Устало откидывается на кресло - я вижу, этот разговор его здорово вымотал. Мне жаль его, но и гнев от бессилия пылает такой, что меня трясет. Сижу еще некоторое время на корточках перед креслом, раздумывая над его словами, но вскоре прихожу в себя. Надо бы убраться, везде осколки, так и пораниться недолго. Тяжело поднимаюсь на ноги. Похоже, и мне этот разговор еще долго будет вспоминаться - на плечах точно мешок с камнями. Не ожидал я такого поворота. Не готов его пока принять. Просто до слез несправедливо оставлять все это безнаказанным! Пока я убираюсь в комнате, он молчит и смотрит в окно. Оттуда тянет чудесным теплым воздухом, а еще пахнет декоративной акацией, которая недавно распустилась. Запах сладкий, слегка восточный, пряный. Щекочет ноздри и заставляет делать вдох глубже, медленнее. Я вижу, он успокоился, взял себя в руки. Сидит, глаза ясные, лицо спокойное, руки лежат на коленях. Мне хочется подойти, обнять его, позвать на улицу. Хочется заставить его улыбнуться, хочется вернуть блеск его красивым глазам. Не знаю, как у меня получается, но я осмеливаюсь: в самом деле подхожу к нему сзади, мягко накрываю руками его худые плечи и слегка сжимаю. Шепчу в белобрысую макушку: - Там весна и совсем потеплело. Не хочешь прогуляться со мной? Хотя бы несколько минут? А потом вернемся и будем обедать. Он медлит, но через пару секунд отрицательно качает головой. А потом поводит плечами, сбрасывая мои руки. Чуть поворачивает голову и неожиданно извиняющим тоном начинает: - Прости, не хочется пока. И еще, насчет остального... Я не хочу близости. Вообще никакой. Я пока не готов, понимаешь? Это отношение не к тебе конкретно, это вообще. Не знаю как объяснить. Мне неприятны касания, мне... больно. Наверное, это пройдет, и я прошу, не торопи меня, хорошо? Я правда верю, что справлюсь. Веришь? Не в силах сразу ответить, смотрю на его худую шею, на которой еще проглядывает пара пятен от засосов того гада. Киваю, а потом понимаю, что он меня не видит. Сиплю: - Да, верю, милый. * * * - Он не хочет расследования. - И в этом нет ничего удивительного. Адам, большинство жертв подобного насилия именно так себя ведут в первые недели после происшествия! Это нормально. Человек чувствует себя униженным и желает, чтобы как можно меньше людей знали о его унижении. Особенно, если жертва - мужчина. Это огромный удар по самолюбию, удар, который нелегко вынести. Удар равняется поражению. А о поражении все обычно торопятся забыть. - То есть, есть вероятность, что Томми потом передумает? Вы просто сказали про "первые недели"... - Я так сказал? Не факт, конечно. Он как-то обосновал отказ от расследования? - Да. Он хочет оставить все в прошлом. А еще... Он не озвучил, но намекнул. Он не хочет огласки. Родители, друзья, понимаете? Даже если устроить слушание за закрытыми дверями - близкие узнают! Он не хочет. Оба умолкаем на мгновенье. Мы разговариваем по телефону с детективом Шеллоу всего пару минут, и я спешу выскочить на улицу во избежание того, что Томми услышит нас. Разумеется, я не сказал ему о том, что идет следствие - просто элементарно не успел. Теперь же мне предстояло остановить расследование, однако, я никак не мог решиться. К тому же было еще кое-что, о чем не знал ни Томми, ни детектив Шеллоу. Размышляю пару мгновений, понимая, что сейчас на меня посыплется шквал убеждений о продолжении дела. Но все-таки не выдерживаю: - С номера Томми мне пришла смс. С телефона, который сейчас у насильника. Коп реагирует моментально, тон голоса его резко меняется. Он почти приказывает, напряженно и нетерпеливо: - Расскажите подробнее. Я рассказываю. Собственно, и рассказывать-то нечего. Просто зачитываю текст послания по памяти - я его вряд ли когда в ближайшее время забуду. Шеллоу слушает, потом долго молчит, потом тихо переговаривается с кем-то. А вижу значок сообщения на своем телефоне - приехали рабочие из фирмы, которых я вызвал для установки нового стекла. Быстрые, однако, ребята. Хотя, за такие деньги... Наконец, Шеллоу "возвращается": - Простите, Адам, меня тут отвлекли. Новости ваши неважные. Этот человек очень странно себя ведет - отпустил, зная, что существует угроза разоблачения. А теперь угрожает и вам. Как-то борзо на мой взгляд! Мне не нравится это. - Но это хорошо, что он вышел на связь, разве нет? Он трясется от страха, а, значит, его легко выманить! И снова детектив отвечает не сразу. Я, честно, теряю терпение, и дистанционно открываю ворота фирмачам - пусть заедут пока. Томми вроде остался в гостинной, делая вид, что его вся эта мирская суета вообще никак не касается, а я, тем временем, встречаю парней у машины. - Адам, то, что я сейчас вам скажу, выглядит навязыванием моего мнения и это немного бесцеремонно, но я не советую слушать вашего бойфренда! Не советую останавливать расследование! Что-то в этом во всем не так. Не знаю как объяснить, но есть нечто, что меня настораживает. Можете назвать это интуицией - многие годы работы, видимо, сказываются - но есть что-то, что не дает мне покоя. Вроде бы все по стандартной схеме, но... Подумайте еще раз. Без показаний Томми мы мало что можем сделать, но мы можем вести расследование на основании того, что ВЫ для нас узнаете у Томми! Опять же, ваше заявление у нас в деле. Я чувствую, как сердце прыгает куда-то в горло, даже дышать становится тяжело. На меня смотрят недоумевающие глаза одного из рабочих - видимо, я слишком странно "завис" у порога собственного дома. Шиплю в трубку, понимая, что пора заканчивать разговор, а я так ничего и не решил. Думал, позвоню, все остановлю, и будем с Томми жить, как раньше жили. Но... Черт. - Майк, вы что просите меня шпионить за собственным мужем? - Адам, не драматизируйте! Вам нужна одна зацепка - имя, либо место, либо приметы. Одна - и все закончится. Будете жить, как жили, не оглядываясь через плечо. - Не знаю. Мне это не нравится. - Решайтесь! Вы справитесь. - Я не могу больше говорить, у меня тут рабочие приехали... Можно я вам вечером позвоню? - Договорились. Буду ждать. Вешаю трубку. Веду парней мимо гостинной и кухни. Замечаю Томми с чашкой чая за столом и поспешно отвожу глаза. Господи, как я смогу вести подобную игру, если еще ничего не сделав за его спиной, уже чувствую себя шпионом и предателем? И надо сказать, это отвратительное чувство. * * * После ухода рабочих Томми мгновенно катит в "нашу" комнату и закрывает за собой дверь. Я бреду на кухню. В духовке, должно быть, жаркое еще теплое, но меня при мысли о еде начинает подташнивать. Томми, кстати, тоже вряд ли ел, а вот ему это точно необходимо. Стучусь к нему в дверь, ожидаю ответа. Слышу бесцветное "заходи" и прохожу. Он лежит на кровати, весь такой худой, маленький, что у меня в очередной раз сердце сжимается - он словно стал меньше за все эти дни, когда отсутствовал. Из него точно выкачали часть его существа... Его свет. Нет и следа. Убью того гада! Найду сам и убью. Только бы отыскать... - Слушай, там еда стынет. Может, составишь мне компанию? Улыбаюсь ему и сажусь на краешек кровати. Хочется погладить его изящные ступни и икры, но я помню его просьбу. Терплю. Он отрицательно мотает головой. В принципе, я этого и ожидал, но попытаться стоило. Начинаю снова: - Ты исхудал сильно, потерял много сил. Надо восстанавливаться. Наверное, не слишком приятно на этой штуке ездить? Киваю на кресло-каталку и подмигиваю ему. А он в ответ пожимает плечами: - Мне все равно. Так значит? Не сдаюсь: - Если пойдешь обедать, то я сообщу тебе одну важную вещь! Сюрприз, короче, будет. Все жду в его глазах хоть искорку смеха, но пока там все та же темнота. - Что за развод детский? Иди уже, ешь один. Я спать хочу. - Спать? Это очень хорошо. Дневной сон очень полезен! Но вот только если до него немного поесть. Засранец в ответ берет и отворачивается, точно меня тут и вовсе нет. Каких сил мне стоит не подползти к нему сбоку и, не взвалив на плечо, потащить на кухню! Решаю, что часть правды подогреет интерес. Вкрадчиво начинаю: - Дело в том, что завтра около 16.00 у нас будет гость. Если хочешь знать подробности, пошли со мной обедать. Ну же, Томми! Я знаю, ты борешься сейчас со своим любопытством! Да уж... Борется. Прям не на жизнь, а на смерть. Вздыхаю, терпя очередное поражение - Томми тихо сопит, похоже, действительно умаявшись за сегодня. А может и мне вместо еды прилечь? Где-то читал, что существует такой способ похудания - захотел есть, лучше ложись спать. Вот можно попробовать. С сожалением смотрю в сторону кухни, а потом перевожу взгляд на пустующее место на двуспальной кровати. Туда мне хочется сильнее, но Томми просил... Я боюсь его обидеть. И все еще не верю в то, что он до сих пор ни разу не упомянул о причине, по которой тогда ушел с тем уродом. До сих пор не упрекнул меня в измене, не обвинил в том, что с ним произошло. С одной стороны, я безумно этому рад - не знаю, что бы я ему говорил, как бы вел себя, чем бы пытался оправдаться. Но с другой стороны, лучше бы мы все выяснили, выговорились, лучше бы он накричал на меня, ударил даже. Мне бы точно было б легче. Но он не такой, я знаю. Быть может, он уже меня простил... Возвращаюсь в гостинную, теперь, видимо, надолго ставшую моей комнатой. Смотрю на телефон. Вызов от Керкапа, от Монти, от мамы. Черт, не могу я сейчас о работе! Не могу и не хочу. Я сейчас и звука из себя не в силах выдавить, как они не понимают? Набираю маму. - Дорогой, так рада, что ты перезвонил! Как вы там? - Средне, мам. Честно? Я не знаю, что мне делать. - Милый, надо потерпеть. Тяжелые времена, но они пройдут! Они всегда проходят. - Да... Мы, правда, похоже в самом начале этой жопы. - Фу, милый, как грубо! Мне не нравится твой настрой! Ты боец, ты справишься за вас обоих. - Нет. Он не хочет. - Ему плохо. Главное, не опускай руки, борись за него и вместе с ним! - Ты не знаешь всего, мам. - А я должна? Иногда есть вещи, которые случаются только для двоих. И вам же с ними разбираться. - Наверное, ты права. Но что делать, если Томми хочет все забыть? Не хочет диалога? - Это его право. Мальчик пережил похищение и побои, и твоя задача - помочь ему забыть об этом. - Но... черт. - Эди, ты как всегда по своей привычке хочешь поторопить события! Повлиять на них. Ты уверен, что имеешь на это право? Ты уверен, что справишься с последствиями? - Я, кажется, уже ни в чем не уверен. Но я не могу смириться, понимаешь? - О да. Смирение никогда не было твоей сильной чертой. Я тебя родила, видимо, без гена смирения. - Тебе смешно, а мне вот плакать хочется. - Нет, солнце, мне грустно, как и тебе, как и Томми. Но вы справитесь, я верю. Вы любите, а любовь дает силы на невероятные вещи! - Спасибо, ма. Ты, похоже, за нас обоих веришь. - Целую и обнимаю вас. Позвони, пожалуйста, когда Томми будет готов к гостям. Еще очень хочу повидаться с Дией, но она пока отговаривается. Целую еще раз крепко. И Томми передай! Прощаюсь. Кладу трубку. Тереблю несчастный засаленный кончик бирюзово-черной челки. Что мне делать-то, а? Забыть и смириться или начать игру с Томми и выудить хотя бы крохи информации? Как же противненько на душе.