Молчание

Вечер мы встречаем в разных комнатах. Я сижу в гостиной, вяло просматривая новости в сети, Томми, судя по абсолютной тишине, все так же дремлет у себя. Думаю о том, что сон, наверное, для него сейчас лучшее из лекарств, по крайней мере, что касается физического состояния. Что же касается психологического - ну, к нам завтра придет "добрый доктор" и, возможно, именно ему удастся подобрать к Томми "ключики". Обидно, конечно, что это буду не я, но стоит честно признать - я даже не знаю, с какой стороны подступиться к любимому, а еще я просто боюсь. Боюсь сорваться, боюсь, что начну требовать правды, боюсь, что он сразу же выполнит свое обещание и уйдет. И я сам буду виноват. Кстати, насчет физического состояния... Лежа на спине на диване, с грустью оглядываю свою фигуру. Даже для "надежности информации" ощупываю бока и живот. За этот месяц, пока отсутствовал Томми, я совершенно перестал следить за собой - пил как рыба, ел полуфабрикаты или наоборот заказывал на дом несусветное количество еды из дорогих ресторанов. Итог теперь на лицо, хотя, можно сказать и на лице, и по идее надо взяться за свой внешний вид: в тренажерку бы наведаться, к парикмахеру, к косметологу... Вздыхаю тяжело, ко всему прочему вспоминая про встречу с основным продюсером моего следующего альбома. Надо произвести на него хорошее впечатление, все же не каждый день на меня обращают внимания такие крупные воротилы музбизнеса. Может, клип дорогой снимет, авторов талантливых приведет... Мечтаю об офигенном хите, об успехе и сам для этого готов трудиться днями и ночами. Лежу и отвечаю на сообщения друзей с неизменными вопросами о состоянии Томми, о том, когда можно будет навестить его, и даже не успеваю понять, как вырубаюсь. Утро не приносит никаких особых изменений в нашем общении. Мы молча завтракаем, перебросившись лишь парой вежливых фраз, а потом Томми укатывает на своем кресле в спальню. Мне хочется спросить, почему он не пробует ходить, но потом я решаю, что тороплю события. Пусть окрепнет, наберется сил. Пусть исчезнут эти его пугающие истощение и бледность - надо лишь следить, чтобы он хорошо кушал. Мне надо следить! Долго мучаюсь и трушу сказать ему о психологе, который вот-вот придет. Но в итоге ближе к обеду решаюсь. Нельзя больше тянуть, он должен быть готов к приходу чужого человека. Почему-то только сейчас задумываюсь о том, что Томми наверное будет неуютно беседовать с мужчиной, что, может, стоило нанять психолога-женщину? Что если любимому было бы так проще? С другой стороны, доктор Симмонс знает, кого советовать, с чего бы мне ему не доверять? Захожу в нашу спальню. Томми сидит на постели и смотрит телевизор. На мое проникновение не реагирует, и я в очередной раз робею отчего-то. Мнусь минуту у порога и неуверенно начинаю: - Милый, я тебя хотел отвлечь на пару минут. Ты не против? Белокурая растрепанная голова поворачивается ко мне. Тусклые огромные глаза смотрят отстраненно, равнодушно, и у меня сжимается все внутри. Слова о враче застревают в горле и хочется говорить совсем другое... Говорить, просить, умолять. Не смотри так. Только не смотри так холодно! По-чужому. - Я помню, да. Ты вчера сказал, к нам кто-то придет? Кто? И голос его такой же. Отстраненный и потерянный. Черт, вот надо было растормошить его на завтраке, может вывести погулять! Что со мной такое? Почему я ловлю столбняк рядом с ним? Встряхиваю головой, убираю длинную прядь волос за ухо и, набираясь смелости, выпаливаю на одном дыхании: - Доктор Брэдберри. Он психолог. Доктор Симмонс его порекомендовал в качестве помощи нам... Тебе. Он будет приходить три раза в неделю около четырех дня. Если хочешь, можно и реже, но доктор Симмонс советовал все же три раза! Это на первое время, пока тебе не станет лучше и... Он перебивает меня, хмуря тонкие изящные брови: - Станет лучше? Это в каком смысле? Я вроде не спятил, не страдаю приступами ярости или суицида! Чем он будет помогать мне? Тем, что будет "копаться в моем нижнем белье"? Я испуганно хлопаю глазами и пытаюсь успокоить его: - Ну, ты можешь не рассказывать ему того, что не хочешь! Он не будет давить на тебя, он просто поможет выбраться из... - С чего ты решил, что мне нужна помощь? Какого черта ты вообще принимаешь подобные решения в одиночку? Кто дал тебе право решать за меня? Он выглядит по-настоящему разозленным, а я вдруг понимаю, что он имеет право злиться. Он полностью прав! Я пригласил этого Брэдберри даже не удосужившись поставить Томми в известность. Я ведь так привык, что в наших отношениях все зависит от меня, что все решаю я. Но так было с прошлым Томми... С тем, другим, которого я знал раньше. С этим Томми, похоже, все будет иначе. Мямлю в ответ, опуская глаза, и по дурацкой человеческой привычке пытаюсь оправдаться, даже понимая, что виноват: - Это не я решил, это доктор Симмонс настаивал. Сказал, что нам обоим необходима помощь, и предложил своего друга-психолога. Глаза Томми насмешливо блестят: - "Нам"? То есть, тебе тоже? Ну, тогда нет проблем. Уступаю психолога тебе. Чувствую себя беспомощным, перехитренным простофилей. Как он ловко отбрыкался от меня. Сидит и снова смотрит в телек, точно меня уже тут и нет. Обиделся все же... Но, черт возьми, эту схватку должен выиграть я! Мне ведь и вправду не справиться в одиночку, а значит я должен переубедить этого белобрысого упрямца! Осторожно начинаю: - Хорошо. Я могу с ним беседовать, но, помнится, ты говорил, хочешь обо всем забыть? Так, может, мистер Брэдберри тебе в этом поможет? Переключиться на будущее, начать все снова, с чистого листа! Ты не думал об этом? Он по-прежнему смотрит на экран тв. Тонкие длинные пальцы сжимают пульт, а нежные, почти поджившие после побоев губы сжаты в одну тонкую линию. Что-то меняется в его глазах и, еще до того, как он открывает рот, чтобы ответить, я уже знаю - победа за мной. Тихо отвечает: - Ладно... В этом есть резон. Я подумаю, но ничего не обещаю. - Сегодня Брэдберри... - Сегодня ничего не будет, я же сказал - только подумаю! - Ладно, окей. Разворачиваюсь к двери, все еще ощущая его раздражение. Черт, я снова все сделал неправильно. Что же у меня за карма такая? С чего я взял, что Томми легко послушает меня? Я бы хотел трепаться о личном с каким-то сторонним мужиком? Вот нет! А почему он должен хотеть? Но что сделано, то сделано. Надо мне взять за привычку теперь во всем советоваться с ним. Брэдберри появляется на пороге моего дома через час с небольшим. Я как раз успеваю принять душ и слегка прибраться в гостиной. Не то чтобы мне было важно, какое впечатление я произведу на него, но просто хочется, чтобы он не думал, будто Томми живет с ленивым и неопрятным бойфрендом, который и о себе-то не может позаботиться, не то что о других. Он появляется на моем пороге и я, отчего-то ожидая увидеть бледное подобие Симмонса, такого же зализанного, нервного, с пронизывающим взглядом "светоча науки и медицины", даже слегка рот приоткрываю от удивления. На моей пороге стоит поистине голливудский красавец, вполне годный играть кого-нибудь супер-героя или супер-любовника в блокбастере. Высокий, ростом даже чуть выше меня, русоволосый, синеглазый, широкоплечий и подтянутый он улыбается мне белоснежной улыбкой, надо признать, обаятельной очень, и протягивает руку: - Добрый день, Адам. Простите за небольшое опоздание - задержался из-за пациента. Очень приятно познакомиться! Я вас немного по-другому представлял. Жму его сухую и широкую ладонь и чувствую, как на щеки наплывает румянец. Ну да, я сейчас скорее похож на плюшевую коалу после сна, чем на сексуальную рок-звезду с обложки Rolling Stones. Настроение мое стремительно портится. Между тем красавец заходит в мой дом и ставит дорогой кожаный чемоданчик у дивана. Оборачивается и приветливо вопрошает: - А где же мой пациент? Не терпится познакомится с ним. Если вы не возражаете, я сам представился бы ему и провел первую беседу. Мой коллега доктор Симмонс подробно изложил мне случай Томми, и я уверен, что буду иметь дело с сильным человеком, настоящим борцом. Однако, чем быстрее мы приступим, тем лучше. Куда мне идти, Адам? С трудом сдерживаюсь от того, чтобы не брякнуть - "иди откуда пришел!" Не знаю почему, но я чувствую раздражение от того, как вольготно и уверенно он себя ведет, как снисходительно звучит его голос, как он смотрит по сторонам, ожидая появления моего Томми. С долей злорадства сообщаю ему, глядя прямо в темно-синие глаза: - Честно говоря, Томми сегодня устроил мне выволочку за ваш приход, и я вынужден сообщить - сегодня ваша с ним встреча не состоится! Он думает, стоит ли соглашаться на лечение, так что... Идти вам никуда сегодня не надо. Не знаю, чего я жду, но точно не того, что следует дальше. Дальше Брэдберри совершенно невозмутимо кивает и усаживается на диван. Лучезарно улыбается мне: - Ну, я его прекрасно понимаю - я бы тоже устроил вам выволочку. Тащите постороннего человека в дом и велите исповедоваться перед ним. Несуразица какая-то! Наверное, я выгляжу глупее некуда, ибо открываю и закрываю рот, теряясь от подобного заявления. Но Брэдберри смеется - громко, немного лающими звуками, еще более сбивающими меня с толку - и машет мне рукой, указывая на диван рядом с собой: - Адам, боже, я шучу. Хотя в каждой шутке есть доля правды. Ну, хоть на миг представьте себя на его месте. Жутковато, да? И очень предсказуемо, что он не может решиться на встречу со мной сразу. Ну, ничего страшного. Я начну беседовать с вами, а потом, когда он слегка попривыкнет к моим приходам, попытаюсь завести диалог и с ним. Что скажете на мой план? Задумываюсь. Тереблю растянутый край своей футболки, а он смотрит на меня. Чуть менее напористо продолжает: - Присядьте, Адам. Доктор Симмонс мой добрый друг и учитель, и попросил меня быть очень аккуратным с вами и с Томми. Рассказал, что пришлось пережить вашему другу, и я искренне загорелся его историй. Мне хочется ему помочь. Ему и вам, разумеется. Если вы мне доверитесь, я смогу сделать свою работу быстрее и качественнее. Сажусь с ним рядом, по-детски сложив руки на коленях. Смотрю на него во все глаза и киваю. Лицо его светлеет: - Отлично. Тогда начнем. Некоторое время продолжает рассматривать меня, потом, на секунду оторвавшись взглядом от моего лица, скользит глазами по комнате. Возвращается ко мне. Мягко смотрит из-под коротких, но густых ресниц и спрашивает: - Вам нелегко пришлось в последние дни? Вы говорили с кем-нибудь о том, что чувствуете в связи с... событиями в вашей жизни и жизни Томми? Я мотаю головой и закусываю от досады губу. Только сейчас вдруг понимаю, что я тоже не готов вот так вот сходу говорить о себе, о Томми и... о том, кто разбил наше счастье. Я говорил начистоту только с полицией, но то нужно было для дела! Сейчас же я не уверен, что мой треп, мое нытье кому-то может быть полезны. Украдкой разглядываю его одежду. Роскошный костюм, дорогая брендовая ткань. Скорее всего шьет на заказ. Ботинки классические, стильные. Волосы ухоженные, русые, короткие и блестящие. Очень самоуверенный, спокойный, какой-то солидный что ли. Интересно, он старше меня? Замечает мое "исследование", мою нерешительность и подсаживается ближе. Начинает сам: - Ясно. Адам, давайте так. Во-первых, позвольте немного рассказать о себе. Вкратце. Может, вы не будете так смущаться, и я не буду выглядеть в ваших глазах садистом, любящим слушать о чужом горе за чашечкой чая. Меня зовут Дэвид, но можете меня звать Дейв - мы с вами почти одного возраста. Я живу всего в паре кварталов от вас, у меня неплохой современный дом, наемная хозяйка и большая белая собака Марта. Работаю много и тяжело, но обожаю каждый свой прожитый день, ибо знаю, прожит он не зря, ведь я помогаю людям. Выбрал профессию психолога уже в старших классах школы, когда вдоволь насмотрелся на то, как легко ломаются люди, если у них случается беда и некому вовремя оказать им помощь, оказать ее грамотно, а иногда банально выслушать. Практикую обычно на дому - так пострадавшим проще открыться, так они словно на своей территории. Люблю слушать, люблю говорить, стараюсь дружить со своими пациентами. Ах да, говорю я много! Вы еще устанете от меня. Что еще... Увлекаюсь яхтенным спортом и вообще здоровым образом жизни. Люблю хорошую музыку, живые джазовые концерты. Учу китайский и неплохо рисую. Жаворонок по состоянию души и страшный кофеман. Кстати, готов душу продать сейчас за чашечку хорошего кофе! Хм, еще я немного бесцеремонный, но это вы и так заметите. Так что меня можно резко и безжалостно осаживать, когда я совсем борзею - я буду только благодарен! Может, хотите что-то еще у меня спросить? С радостью отвечу. Ну и типчик... Ловлю себя на том, что улыбаюсь тому задору, непосредственности, простоте, с которыми он рассказывает мне о своей жизни. Очень обаятельный рассказчик он, однако. Я чувствую, как мягко отпускает напряжение и неловкость, как расслабляются мои плечи и пальцы рук, сжимающие колени. Как отступает враждебность и холодность. Киваю ему, указывая на кухню. Он с радостью подхватывается и идет следом за мной. Усаживается за высокий кухонный стул, пока я занимаюсь приготовлением кофе. Но молчать он, видимо, реально долго не умеет, поэтому сразу же ставит меня в известность: - У меня кофемашина этой же фирмы, только чуть более модернизированная. Вот жду новой их разработки, побольше габаритами будет, но зато с ней можно делать кофейно-алкогольные коктейли! К слову, моя Марта удивительная пьянь - любит коньяк, да еще и дорогой. До нее у меня был Сойер, бульдог. Любил пиво темное. Когда кофе готово, ставлю перед ним чашку и усаживаюсь напротив. Делаю глоток из своей чашки и собираюсь с духом, понимая, что теперь пришло время помочь ему делать свою работу. Ту, за которую я буду платить ему немалые деньги. - Я... Дэвид, мне, собственно... - Дейв. Мы же договорились на Дейв? - Да, Дейв. В общем, мне собственно особо нечего вам сказать. Я ни с кем не говорил насчет изнасилования, потому что Томми не хочет этого. Не хочет, чтобы знали друзья и родители, наши фанаты, бэнд. - Это можно понять. Я бы, наверное, так же себя вел. - Да... В общем, доктор Симмонс советовал пообщаться с психологом не только Томми, но и мне. Честно говоря, я не знал тогда, зачем это нужно, но теперь я понимаю. И мне понадобится ваша помощь. - Я внимательно слушаю, Адам. - Дело в том... Так глупо это. В общем, не особо знаю, как мне себя вести с Томми! То есть, я понял с его слов, что он хочет забыть о прошлом, вычеркнуть эти дни из своей памяти. Знаете, когда он сегодня отказывался от встречи с вами, именно довод о том, что вы поможете ему стряхнуть с себя прошлое и идти дальше с гордо поднятой головой, заставил его пересмотреть свое намерение. И снова Брэдберри кивает: - Забыть плохое - это нормальное желание, в этом нет ничего предосудительного. Но ему нужно еще и смириться с тем, что с ним произошло. Научиться не ненавидеть себя за слабость, за то, что попался в руки такому уроду и не смог дать достойный отпор. Это основная проблема, с которой обычно сталкиваются психологи - жертвы насилия тайно ненавидят себя даже больше иногда, чем насильника. Зачастую считают, что сами во всем виноваты, что могли что-то изменить, не дать свершиться случившемуся. - Серьезно? Ужасно... Но Томми как раз выглядит смирившимся! Во всяком случае, говорит, отпустил это в прошлое. - Прошло пару недель после возвращения его от мучителя. Неужели вы верите, Адам, что он что-то там забыл и смирился? Он мужчина и он унижен. Поверьте, он врет вам. Слова эти ядом просачиваются в сердце, и я начинаю дышать чаще, вдруг ощущая, что весь воздух из кухни куда-то девается. Дэйв выпрямляется на стуле и выглядит озабоченно: - Вам нехорошо, Адам? Давайте я открою окно. Но я поспешно мотаю головой и задаю свой вопрос: - Я предложил ему помощь в поимке насильника, предложил расследование, но он запретил мне об этом думать! Сказал, что сразу уйдет от меня, если я хоть раз заговорю с ним о произошедшем. Почему так, если он смирился? - Он не хочет говорить о своем унижении, разве это непонятно? Думаю, я смогу его убедить в том, что в этом унижении нет его вины, показать ему вину того человека, который обидел. Показать ему, что не он заслуживает жалости и презрения, а тот нравственный урод. Я буду очень осторожен, обещаю - я понимаю, как непросто сейчас Томми. Симмонс сказал, что он на удивление отлично держится и невероятно психологически устойчив! Вот увидите, Адам, у нас все сложится. Главное, начать хорошо и правильно. И я дам вам несколько советов, как нужно вести себя с Томми, чтобы не оттолкнуть его и не обидеть случайно, однако, все это будет позже, после моей с ним встречи. Я слушаю его, завороженный. Он говорит так уверенно и складно, точно считает наш успех уже свершившимся делом, точно все у нас получится, и мы вернем моего Томми, нежного, озорного, доверяющего, чистого мальчика. Мне так отчаянно сильно хочется верить Дейву, в его веру, в его спокойствие и профессионализм. Хочется перестать метаться и лишь наблюдать со стороны за прогрессом у Томми, радоваться его возвращению. Но есть кое-что, что меня смущает. Рассказать Брэдберри о том, что идет негласное расследование, еще и с моей подачи? Еще и против воли Томми? Рассказать об смс от насильника или самому как-нибудь с этим разобраться? Рассказать о том, по чьей вине Томми в тот день взял и ушел из клуба с незнакомцем? Рассказать о том, что горькое чувство презрения к себе у нас с ним одно на двоих? Кусаю губу и в итоге рассказываю о том, что Томми испугался открытого пространства на балконе и об уничтожении гитар и лэптопа с музыкой. Брэдберри слушает меня внимательно и что-то черкает в крошечном блокнотике. Потом долго смотрит в окно и пьет свой кофе. Наконец, выдает свое заключение: - Если вы переживаете насчет его карьеры, думаю, все придет на круги своя - когда пройдет его ненависть к себе, когда он сможет с достоинством появляться на публике перед людьми, когда не будет боятся за свою безопасность. Насчет балкона... странно. С этим надо разбираться. Да и вообще, со всем надо разбираться. По большому счету, все, что я тут вам говорю, это лишь так, поверхностный взгляд на ситуацию. Мне нужен он. Он даст нам все ответы, все ключики к пока закрытым дверям. Вы можете в следующий раз как бы невзначай столкнуть нас? Да вот хотя бы даже на кухне? Мне нужен шанс на непринужденное знакомство. И мне, честно говоря, не терпится приступить к моей работе. Говорю, что попробую, а сам удивляюсь его самоуверенности и нетерпению. А еще сердце внезапно сжимает странная тоска, от которой в теплой кухне мне становится зябко и неуютно. Может, плюнуть и все нафиг отменить? Врачей этих, копание в мозгах, чужих и своих? Может, увести Томми куда-нибудь на теплые солнечные острова, поселиться в бунгало, спрятать его от всего мира и любить его, заставляя забыть обо всем плохом, что было? Забыть обо всем на свете! Будет только он, я и море. Ни полиции, ни страшных смс, ни всех этих человеческих игр на выживание и твердость шкуры. И разговоры будут только о любви. О нас. Я, совершенно сбитый с толку этой идеей, даже делаю шаг навстречу Дейву. Реально собираюсь попросить его уйти, пока я не назначу дату следующей встречи, но так выходит, что провидение решает все за нас двоих. Точнее, троих. В дверях кухни появляется Томми. Заруливает на своем кресле и, увидев гостя на стуле рядом со мной, замирает, явно не зная, что предпринять: сделать вид, что он нас не замечает и взять то, зачем пришел, или сразу ретироваться, пока мы не успели с ним заговорить. Я читаю его эмоции легко, точно по распахнутой книге, и реагирую быстрее него. Добродушно вопрошаю: - Привет, тут вода нагрелась. Будешь кофе? Он слегка растерянно смотрит на меня, точно не сразу понимая, о чем я говорю. Глаза, как у настороженного зверька, смотрят на нас сквозь мягкие светлые пряди челки. Тонкие руки судорожно цепляются за кресло, и я ощущаю боль от того, что он нас так боится. Краем глаза замечаю, как напрягается Брэдберри, но он оказывается не промах и тоже начинает действовать: - Добрый день, Томми. Мы с Адамом тут обсуждаем его кофемашину и качество готового продукта. Вот вы - вы кофеман? Или чай больше любите? Я кофеман. А еще ужасно оскорбляюсь, когда кофе мешают с молоком. Только чистый продукт! Ну или можно с коньяком. Он обаятельно улыбается и блистает глазами. Я вожусь с чашками, стараясь не смотреть на них обоих, боясь своим вниманием, невольным вмешательством вспугнуть их первый столь важный контакт. В конце концов усаживаюсь за стол, утыкаюсь носом в чашку. Включаю внимание и слышу негромкий Томов ответ: - Кофе с коньяком нормально. С темным ромом тоже ничего. Далее, я реально фигею, слушая их диалог с экскурсией в историю о крепких напитках. Господи, мне это не снится? Неужели Томми не послал далеко и надолго, неужели уверенность Дейва вовсе не показуха? Они говорят и вполне мирно! И главное, я замечаю, как расслабляются худые плечи Томми, как пальцы перестают стискивать до белизны подлокотники кресла. Улыбаюсь, глядя на него, сурового, но заинтересованного беседой. Вот она, моя маленькая победа - блистает с огоньками жизни в его глазах. Когда время Брэдберри истекает, он, вежливо и галантно откланявшись, выскальзывает за дверь. Шепчет мне в ухо у самого порога "звоните при любой проблеме в любое время суток, ну кроме 4 утра - этот час самый мой любимый для сна". Смеется своей шутке и подмигивает мне. "Все будет хорошо." Да, я очень хочу в это верить. Мы сидим вдвоем в спальне и смотрим телевизор. Точнее, Томми смотрит его, а я украдкой смотрю на Томми. Мне так хочется коснуться его. Обнять, вдохнуть запах его волос, кожи, ощутить его тепло. У нас так давно не было близости, и я со своим темпераментом сейчас сильно мучаюсь от невозможности заняться с ним любовью. А еще, пока смотрю на него, замечаю, как изменился он внешне. И дело даже не в отчаянной худобе и болезненной бледности. Его черты лица словно заострились, стали менее женственными, более мужскими и резкими. И ему, надо признать, это безумно идет. Меня заводят эти знакомо-незнакомые черты, заводит его независимая отстраненная поза, его большие глаза, темные и задумчивые, которые не смотрят на меня. Я-то так привык, что они неотрывно, преданно и восторженно взирают из-под длинных его ресниц... В паху тяжелеет, и я устраиваю себе внутренний выговор, мысленно бью себя по рукам, называю себя "бессердечным кобелем", "эгоистичной похотливой сволочью", но поделать ничего с собой не могу - хочу коснуться его. Сначала припадаю на один локоть. Потом устраиваюсь на кровати с ногами, перемещаюсь чуть ближе к Томми. Не смотрю на него, боясь, что как только он встретит мой взгляд, то сразу догадается, что я тут затеваю. Еще немного двинуться, и вот я полулежу у его плеча, откинувшись на подушку. Пару секунд собираюсь с духом и, наконец, поворачиваю к нему голову. С восхищением разглядываю красивый профиль и размышляю, как бы привлечь его внимание, но не испугать своими "дьявольскими" намерениями. Однако, пока я туплю, пялясь на него, он не выдерживает: - Чего тебе, Адам? Смотрит хмуро. Невинным тоном отвечаю: - Да ничего особенного. Просто захотелось побыть ближе к тебе. - Я вижу. А что еще тебе захотелось? Сначала недоуменно вскидываю брови, а потом догадываюсь. Опускаю глаза на свои мягкие домашние штаны, прилично вздыбленные у одной конкретной части тела, слегка краснею и ржу: - Прости. Это не мне, это ему скорее. Соскучился и чувствует твою близость. Доходит до меня, что я только что сморозил, только когда Томми холодно интересуется: - Значит, не тебе? Спасибо, что напомнил, для чего я, собственно, здесь нужен. Я уже стал забывать. Поспешно мотаю головой, как болванчик, и скулю: - Да неееет же, ну Томми! Просто неудачно пошутил. Я имел в виду, что ужасно соскучился по тебе. Я, он, весь этот дом! Мы точно осиротели, когда ты исчез. Голос его спокойный и ровный, когда задает следующий вопрос: - А тот, ну, с которым ты тогда ушел, не скрашивал одиночество? Я невольно съеживаюсь от этого вопроса. Первый раз спросил. В глотке мгновенно пересыхает, и я с трудом разлепляю губы: - Нет, с ним я больше ни разу не виделся. Томми, я люблю только тебя! Мне никто не нужен больше. Сам морщусь от того, как скуляще неприятно звучит мой голос. А он вдруг как-то странно улыбается и смотрит на меня. Прямо в глаза. И не знаю, что уж он там видит, не знаю, каким богам мне потом молиться и благодарить за чудо, но он манит меня пальчиком к себе ближе. Правда, сразу же и предупреждает: - Не хочу близости в прямом смысле, но хочу твоей близости. И я кидаюсь за этим белым аккуратным пальчиком, точно пес, дождавшийся внимания от своего любимого хозяина. Кидаюсь, ловлю его ладошку в свою руку, прижимаю к своей груди. Ложусь у него под боком, прижавшись щекой к теплому худому телу и замираю так, жадно вдыхая его запах, глядя на его бледное лицо снизу вверх, слушая стук его измученного сердца. Он все-таки невероятный...