Молчание

      Я просыпаюсь с Томми в одной постели, и это самое приятное, что случилось со мной за последнее время. Время 9 утра и можно никуда не спешить - я абсолютно свободен до конца недели, до встречи с продюсерами, и можно попробовать придумать какое-нибудь совместное развлечение. Хочу снова видеть его чудесную улыбку, блеск его глаз. Хочу вернуть то, что потерял из-за своего легкомыслия.       Лежу на боку, подперев голову рукой, смотрю на любимого, разметавшегося по кровати. Лицо такое спокойное, чистое, бледное немного. Длинные ресницы плотно сомкнуты, слегка подрагивают - ему что-то снится. Нежно-розовые губы, все еще не до конца поджившие, чуть приоткрыты, и я, не в силах побороть искушение, склоняюсь к нему. Замираю буквально в дюйме от его губ, рассматриваю его тонкие черты лица, а потом все же получаю недозволенный поцелуй. Он совсем невесомый, на грани физического касания и моего воображения, но мне и этого достаточно. Мой мальчик... Как можно было причинить вред такому созданию как ты? Безобидному, доброму, красивому? Как мне забыть об этом? Как выполнить твою просьбу и сделать вид, что ничего не произошло?       Он неожиданно вскрикивает во сне и жмурится крепче. Сдавливает тонкими пальцами одеяло и запрокидывает голову. Дышит чаще, стонет тихо, протяжно. А на меня нападает ступор какой-то. Смотрю на него, хватаю воздух с ним в унисон и думаю о том, что надо бы его разбудить. Но тут... - Я убью тебя, убью тебя, сволочь!! Он кричит громко, надрывно, одеяло трещит под его пальцами, и я, наконец, прихожу в себя. Хватаю его за худые плечи, встряхиваю с силой: - Томми, малыш, проснись! Томми, это всего лишь кошмар! Встряхиваю снова, и он распахивает темные глаза. Втягивает ртом воздух и садится, явно дезориентированный. Я тут же притягиваю его к себе. Обнимаю, глажу по спине, шепчу: - Все хорошо, милый, ты дома! Ты в безопасности, со мной.       Его трусит в моих руках, никак не может отдышаться. Не обнимает в ответ, не отвечает. Только тяжело и загнанно дышит. А меня вдруг тоже начинает трясти. Я даже не сразу осознаю, что именно говорю ему на ухо: - Скажи мне, кто он! Кто эта тварь? Я найду его, хочу найти! Он ответит за то, что сделал. Как его имя? Как он выглядит? Прошу, расскажи мне все! Не молчи, Томми, милый... Вскидывает руки и с силой отталкивает меня. Смотрит огромными глазами, пока я снова не хватаюсь за его запястья и не молю: - По свежим уликам это все еще возможно! Потом будет поздно и он... Он мотает головой и закрывает глаза. Но я настаиваю, сам ненавидя себя за упрямство и жажду мести: - Подумай, насколько ты вздохнешь свободнее! Ты не думал, что освободишься таким образом от своей злости и обиды? Держу его руки, а он снова мотает растрепанной головой, так и не открыв глаза. А потом шепчет: - Я прошу тебя, не надо. Остановись, Адам. Я хочу, чтобы ты замолчал. Отпускаю его руки и злюсь по-настоящему: - Я замолчу, только станет ли нам обоим легче? Давно у тебя кошмары? Давно этот урод приходит мучать тебя и во сне?       Он бледнеет еще сильнее, хотя, казалось бы, уже некуда и открывает глаза. Смотрит тяжелым взглядом, от которого у меня по спине ползут мурашки, и едва слышно, точно говорит сам с собой, выдыхает: - Я справлюсь. И мне будет легче, если мне не будут мешать.       Отворачивается от меня и свешивает ноги с кровати. Встает, делает пару шагов до своего кресла и опускается в него. Катит в ванную комнату и закрывается от меня на замок.       Стою и все еще дрожу от злости. Почему он так ведет себя? Теперь ясно, что он все помнит и, может, даже знает, где искать того выродка. Так почему скрывает? Черт. Черт-черт-черт!!!       Завтракаем в молчании. Я сделал ароматный омлет с беконом и луком, но вижу, у него нет аппетита. Да и мне, признаться, кусок в горло не лезет. Утренняя ссора все еще звенит в воздухе и мы оба глохнем, мучаемся и задыхается в этом безысходном звоне. Кофе кажется горьким, омлет безвкусным как бумага, а хлеб похож на пластилин.       Тянусь к радио и щелкаю кнопкой включения. Из динамиков тут же "выпрыгивает" Элвис и задает зажигательный темп. Исподтишка поглядываю на Томми - заметит вообще, что я включил? Может, музыка сейчас раздражает его? Перед глазами все еще стоит картинка разлетевшихся по асфальту гитар - зачем он это сделал? Хочет забыть вообще все свое прошлое? Даже до похищения? Не понимаю.       Он сидит и постукивает пальцем по столу. В такт искрометному рок-н-роллу. И я невольно улыбаюсь. У тела своя жизнь, не подвластная иногда вредному, все помнящему мозгу - и вот Томми сидит и пощипывает невидимую гитару и даже сам этого не замечает, глядя в чашку с кофе. И тогда я тихонько начинаю подпевать Hound dog. You ain't nothin' but a hound dog Cryin' all the time. You ain't nothin' but a hound dog Cryin' all the time. Well, you ain't never caught a rabbit And you ain't no friend of mine. Подмигиваю ему, когда он поднимает голову и смотрит. Усмехается: - Ты мне? Вот спасибо. (*) Я смеюсь и качаю головой, продолжая подпевать. А он задумчиво произносит: - Я соскучился по твоему голосу. Вот даже не на сцене, а чтоб вот так... Только мне.       Во мне поднимается волна нежности такой силы, что я даже сбиваюсь, слишком сильно хватанув ртом воздух. Улыбаюсь ему, продолжая мурлыкать уже не слова, ноты. Его глаза выглядят ожившими, и я едва не воплю от радости, когда он просит: - Расскажи, как ребята. Что, вообще, нового? Ты уже думал о будущем альбоме?       И я рассказываю. В принципе, сказать особо мне нечего, поскольку с бэндом я общался совсем мало. Мне, честно, стыдно смотреть им в глаза, и хоть никто из них ни разу не в чем меня не упрекнул, кроме того раза, в полиции, холодок в наши отношения пробрался немалый. В этом была в основном моя вина - если они приезжали меня навестить, я надирался, как свинья и лез с какими-то глупостями. Терпение людское небезграничная штука, и я здорово его испытывал. Конечно, ничего этого я не рассказываю Томми, говорю лишь о том, кто где отдыхает и о грядущем знакомстве с новым продюсером. Подшучиваю над своим весом, над ворчливым Керкапом, которому не терпится продать меня подороже, вспоминаю о текстах, которые сочинил еще до исчезновения Томми.       Странно, думая о новых текстах, понимаю, что мне больше они не нравятся. Все это веселье, легкость, флирт... Как я буду это петь, после всего, что произошло за последнее время? Я не смогу, это точно. Мне хочется чего-то серьезного, глубокого, мне хочется рассказать о сомнениях, страхе, боли, муках неизвестности, угрызениях совести. О невозможности вернуть прошлое. О беспощадной тьме, которая может затмить даже самое яркое солнце. Но и о надежде, о том, что миг затмения как наступит, так и пройдет. Всю эту гамму чувств, наверное, испытывает каждый человек в своей жизни, в независимости от достатка, цвета кожи, пола, возраста и прочего. Теперь вот в полной мере испытал и я. - Хочешь, прогуляемся? Погода такая замечательная. Закидываю удочку, но он качает головой. Страх, на мгновенье мелькнувший в карих глазах, напоминает мне о том, что у нас есть еще одна проблема. Ладно, не все сразу. - Скажи, что сделать мне, чтобы тебя порадовать? Хочешь, ванну и массаж? Или может хочешь с родителями встретиться? А с ребятами? Он качает головой. Задумывается, а потом просит: - Хорошо бы телефон. Нет, я могу и трубкой домашней пользоваться, но хотелось бы и сотовый. Мой сотовый не нашли? Вижу, какого труда стоит ему этот вопрос. Явно не хочет очень съезжать на болезненную тему, поэтому я отвечаю как можно мягче: - Нет. Поначалу мы вообще искали номер, с которого он первый раз написал, а твой... - Что!? Я вздрагиваю, потому что он реально кричит. Белеет прямо на глазах, пока я соображаю, что не рассказал ему об смс того урода. Господи, наверное, надо было молчать. Новое для него потрясение. Он порывисто отъезжает от стола, сверля меня глазами. - Он писал? Кому? Когда? Отмалчиваться теперь не имеет смысла, и я обреченно отвечаю: - Мне. Написал спустя пару дней после твоего исчезновения. Номер незнакомый, пока установили кому принадлежит, его уже невозможно стало отследить. Про другие издевательские смс я предпочитаю умолчать. - Что он тебе написал? Он приказывает. Глаза так блестят, что я не могу отвести взгляда и на автомате сразу отвечаю: - Чтобы я вас не искал. Что вы далеко от Лос-Анжелеса. - И все? - Все. - И больше не писал? Мнусь, не желая врать в глаза. Он качает головой: - Адам, это и мое дело тоже. Не ври мне и не щади меня, пожалуйста. Сдаюсь, но говорю лишь о последней смс: - Он намекнул, чтобы я не думал требовать расследования. - И все? - Все. Вижу, что ему буквально физически нехорошо. Приближаюсь, опускаюсь рядом на корточки. Не хочу давить на него, но сейчас все еще есть шанс... - Так что вы с ним в этом вашем желании замести следы едины. Тебя не бесит этот факт? Он кусает губы. Желваки ходят на худеньком бледном лице. Злится. На меня? - Бесит, что я такой доверчивый болван. И легкая добыча. На себя. Он злится на себя. Родной мой... Глупышка. Беру его руки в свои, заглядываю в темные грустные глаза. Шепчу: - Ты самый лучший. Самый нежный, добрый, чуткий. И ты просто угодил в беду. Не вини себя, это неправильно! И он вдруг усмехается. Незнакомо, криво, зло. Цедит: - А кого винить тогда, если не себя? Тебя? Не могу, блять! Я любил тебя. Любил так сильно, что очертя голову кинулся в авантюру, которая мне не по плечу! И в итоге оказался слабаком, не сумевшим за себя постоять. Но я даю слово, что изменюсь. Я стану другим человеком - этого хочу больше всего! Поэтому прошу, не мешай мне. Не сюсюкайся со мной, не жалей меня. Не сиди дома, как нянька по уходу за немощным! Слышишь? Я не хочу этого! Я мужчина, черт возьми, и мне не нужна эта куриная унизительная жалость.       Даже не знаю, что из всего этого меня потрясает больше. Что он произносит "любил" вместо "люблю" или что он так сильно ненавидит себя прошлого? И о какой авантюре, черт возьми, идет речь?       А еще потрясает то, что он не орет на меня, а говорит спокойным ровным голосом, точно мы обсуждаем меню сегодняшнего обеда.       Пока я перевариваю все это дело, Томми уже и след простыл. Хлопок двери выводит меня из транса. Поднимаюсь с корточек, иду обратно к столу и наливаю себе кофе. По привычке тереблю прядь длинной челки, пока размешиваю сахар.       Ни хрена у меня не получается. Ни разу я не психолог.       Точно почувствовав, что у нас творится что-то неладное, ближе к трем дня звонит Брэдберри. Голос его, жизнерадостный и громкий, неприятно режет по нервам, и я поначалу грубо огрызаюсь: - Сегодня же не день приема или я не туда глянул в календаре? Но он, конечно, прирожденный дипломат. Мягко отвечает, и я прямо вижу его эту теплую, располагающую к себе улыбку: - Точно. Значит, это я посмотрел не туда. Однако, ничего не бывает просто так. Вот я тут вспомнил, что хорошо бы вы дали мне телефон Томми!       Собираюсь рявкнуть о домашнем, на который можно звонить, но одергиваю сам себя. Если я буду так с ним общаться, то он, пожалуй, посоветует родителям Томми присмотреться к мужу их сына на предмет деспотичного, грубого характера и неврастении. Надо взять себя в руки, ведь ясно, что я не справляюсь. Обреченно начинаю: - Да, конечно. Но немного позже, когда куплю ему новый. Его старый телефон остался у похитителя и... В общем, пока можно говорить по нашему домашнему. Запишите номер и... Дейв, извините меня за грубость. Я немного нервничаю.       Его голос снова меняется. Удивительно выразительный. Они там тренируются что ли, чтобы одним тоном уметь помочь своим пациентам по телефону? Забавно. Может, его и на дом тогда не звать, пусть по телефону врачует? А может, у него и диски есть - вот как бывают же записи пения птиц, шума леса? А этот пусть приветливо говорит и уверяет, что все еще будет хорошо.       Снова одергиваю себя и для отрезвления шлепаю по лбу. Похоже, у меня самого слегка едет крыша, если я за считанные секунды умудряюсь переходить с раздражения, даже бешенства, на безудержное веселье с хихиканьем. - Адам, что у вас там происходит? Вы смеетесь или, не дай бог, плачете? Он "звучит"очень встревоженно и я беру себя в руки. Рассказываю: - Мы поссорились с Томми. Причем, два раза за несколько часов. Я сделал ошибку, заговорив с ним о личности похитителя. И вы были правы. Он и в самом деле больше всего ненавидит себя. Так и сказал, что оказался слабаком. Я не смог его переубедить и, честно, не знаю, как теперь помириться. Воздеваю глаза к потолку. Господи, я реально сейчас это делаю? Жалуюсь чужому мужику на мужа? И кто из нас слабак? - Адам, он так и будет агрессивно реагировать, пока считает себя виноватым. Я вам рекомендую не поднимать пока тему с насильником - для него это все равно что, если бы вы резали ножом по больному. - Но я не хотел! Просто, разговор так пошел, что... - Адам, я вас ни в коей мере не ругаю. И я, поверьте, понимаю, что и вам очень непросто! - Я чувствую себя слепым. Бьюсь, ранюсь и раню его. - Друг мой, это очень все сложно. И я понимаю, вам кажется, если вы ему объясните, пообещаете, признаетесь в любви, то он должен поверить и пойти за вами. Но он сейчас никуда ни за кем не пойдет. Он сейчас точно зверь - ему бы забиться в нору, зализать раны, осмотреться, осознать изменения, может даже распалить ненависть к себе самому или насильнику. Обычно, именно к себе, потому что собственное "я" более доступно для мучений. Печально, но это нужно ему, чтобы хоть куда-то выкинуть эмоции, злость. И если вы будете давить на него, задевать его все время, то в первую очередь достанется вам! Он просто вывалит весь этот негатив на вас. Вам это нужно?       Сижу на кровати, смотрю на холодильник. Черт, как хочется съесть чего-нибудь вкусного и много. Хочется напиться и заставить собственные мозги полностью отключиться. Вот такая мы семья "слабаков", ха. Признаю его правоту: - Нет, не нужно. Я просто не очень понимаю его. Брэдберри терпеливо, как ребенку, объясняет: - А вы и не сможете понять его. Вы не переносили ничего подобного, к счастью. В общем, мой вам совет, Адам. Отвлекитесь! Займитесь музыкой, встречей с друзьями. Нет, конечно, это не значит, что вы должны перестать ухаживать за Томми и свести общение с ним к минимуму. Просто не зацикливайтесь на том, что произошло - попробуйте вернуть старый распорядок дня. Больше жизни, движения, и вы своим примером его растормошите. Он сам, когда будет готов, потянется к вам и, быть может, захочет вернуться в свою звездную жизнь. Главное, не давите на него и не торопите! Понимаете, о чем я?       Киваю, точно он может меня увидеть, а потом поспешно соглашаюсь в трубку. Он говорит мне что-то еще, ободряющее, позитивное, очень разумное. Слушаю и торопливо лезу за продуктами для сэндвича.       После съеденных бутербродов у меня не только неважное ощущение на желудке, но и настроение ниже плинтуса. Выпить что ли?       Отвлекает сигнал вызова на сотовом - Шеллоу. Торопливо подхватываюсь и выхожу из дома. Предосторожность, чтобы Томми случайно не услышал. - Добрый день, Адам. У меня для вас не очень радостные новости. Вы можете говорить? Вздыхаю, оглядываюсь на дверь и еще чуток отхожу. - Да, детектив Шеллоу, я вас слушаю. - Телефон Томми, что у похитителя, не удалось отыскать даже через спутниковую связь. Видимо, похититель избавился от него. Мы, к сожалению, поздно спохватились, ошибочно предположив, что это сам Томми вам пишет. Теперь понятно, что это было не так, но, получается, свой шанс мы профукали. Вы извините меня, на мне тут еще несколько крупных дел... Вашим же делом стараюсь заниматься в любую свободную минуту. Хмурюсь. Уточняю: - Вы хотите сказать, что у вас есть более приоритетные дела? - В общем, да. Адам, расследование вашего дела фактически зашло в тупик. У нас нет свидетельства пострадавшего, нет информации. Я вынужден в большей мере заниматься другими делами. Вы не говорили с Томми? - Говорил. Он по-прежнему против. - Что насчет вас? - Меня? - Вы попробуете выяснить подробности? - Шпионить? - Ну, в принципе, можно и так выразиться. - Я не знаю. Уже не уверен, что хочу этого, что у меня получится. - Вы не уверены, что хотите или не уверены, что сможете? Это разные вещи. Мать твою. Чего ж все такие психологи!? Хочется закончить этот разговор побыстрее. Мне просто нечего ему ответить, правда. - Майк, то есть мистер Шеллоу, я, честно, не знаю, что делать. Может, мне правда стоит прекратить - мы только с ним ссоримся! Если он вдруг что-то сообщит, я, соответственно, передам вам. - Договорились. То есть я пока поддерживаю дело открытым, так? И можете называть меня Майком, так мне даже привычнее. - Да, хорошо, Майк. Прощаемся. Чувствую себя еще паршивее. Ненавижу это чувство бессилия, смирения. Какое-то оно не мое, неприятно липкое и унизительное.       Томми разговаривает с кем-то по телефону. Понимаю это, когда иду к нему предложить выпить чая. Замираю под дверью, зачем-то подслушиваю, хотя, думаю, даже если войду, он не прервет разговор. Как это я прослушал звонок? С Шеллоу что ли в этот момент говорил?       Это Лиз. Чертова сучка. Почему для первого разговора он выбрал именно ее? Сейчас начнет капать ему на мозги и напрашиваться в гости. Неужели думает, что ей все еще что-то светит? Может, верит, что есть шанс выскочить за него замуж? Ха, выкуси, красавица. Он только мой. Едва я только увидел Томми, сразу понял, что он будет моим.       Помню, он играл на прослушивании, весь такой сосредоточенный, серьезный. Глаз боялся поднять. Я тогда, уставший как собака, насмотревшийся на претендентов на место гитариста до ряби в глазах, сидел в развалочку и неотрывно пялился на него. Он был миловидным, черты лица были не совсем обычными для Америки, скорее ближе к итальянским или даже восточным. Он казался скромным, не избалованным деньгами и вниманием тихим мальчиком. И к моему огорчению, выглядел законченным натуралом. Что, мне, собственно, было со всем этим делать? Но одновременно я думал и о том, что если его подкрасить, подстричь покруче и вытащить из этих похоронных шмоток, то от него будет глаз не отвести. Я думал о его губах, которые были бледны и так отчаянно сжаты в строгую линию. А мне так хотелось узнать, какая у него улыбка. - Эй, малыш. Ты очень хорош! Пожалуй, на тебе и остановимся.       Пару секунд и вот оно - я получил награду, от которой меня кинуло в жар. Он улыбнулся самой чудесной улыбкой, которую я только мог себе представить!       В ту же секунду Монте дернул меня за руку и, выразительно глядя, спросил, не охренел ли я часом, ведь за дверью еще человек десять. А я подмигнул новоиспеченному гитаристу и капризно надул губы, отвечая Питтману: - Не могу. Я жопу всю отсидел. Смотри, она форму сиденья уже приняла! Шлепнул себя по ягодице и направился к замершему в нерешительности Китти: - Привет, тебя Томми Джо зовут, значит? А я - Адам. Хотя ты и так уже в курсе. В общем, вот там сидит моя банда, а это я - почти-идол-Америки и любитель косметики и блесток. И, поверь, я уже вижу, в какое чудо тебя можно превратить! А уж Сутан-то как обрадуется! Это мой друг - сумасшедший художник по образам и одновременно темнокожая госпожа Ража. Короче, у нас все весело и я даю тебе шанс смыться, пока не поздно. Что скажешь, лапуля?       Он, наконец, поднял на меня невозможные красивые глаза. Пока я, слегка контуженный, стоял и хлопал накрашенными ресницами, он в ответ рассматривал меня. Рассматривал удивленно, в некотором замешательстве. Я даже начал расстраиваться, что он не слишком впечатлен мной, что может я ему в своем боевом раскрасе и не особо приятен. Тогда какого хрена он приперся? Что, не знал, к кому идет на прослушивание? А он вдруг вовсе не скромно хмыкнул: - У тебя веснушки, глэм-идол? Чертовски роково. Господи. Кэм могла бы не так бесцеремонно ржать. (*) - песня дословно про пса, который не охотится, а лишь воет.