Game of hearts

— Ты задержался. И от тебя воняет Серсеей. Рыцарь Цветов залпом опрокидывает в себя содержимое кубка, отшвыривает бронзовый сосуд, почти разбивая виражное окно. Смотрит куда-то мимо юноши, что хлопает длиннющими ресницами, а Лорасу так хочется просто выковырять кинжалом эти изумрудные глаза, что затягивают в омут все глубже и глубже. На самое дно. Искусственный мальчик. Кукла. Послушная игрушка, которую так удобно дергать за ниточки. Всем, кто дотянется. Семеро, как тебя угораздило, наследник Хайгардена? — Лорас. Милорд... Лансель ведет по красным припухшим губам кончиком языка, а Лорас все силится понять - то ли это уловка, то ли он неосознанно. Глупый, избалованный мальчишка. Тоненький, сладкий, с этой белоснежной гладкой кожей с привкусом ванили, маленькими упругими ягодицами... — Раздевайся! Хлестко, как плетью наотмашь по красивому, почти девичьему лицу, по пухлым умелым губам. Вздрагивает, а Лорас даже где-то глубоко внутри удивляется - почему на холеной коже не вспухают кровавые рубцы? — Зачем ты так? Она королева, я не могу отказать, ты же знаешь. Слезы дрожат в распахнутых глазах каплями утренней росы на первой весенней листве. Крошечный шаг вперед, и тонкие пальцы стягивают с головы дурацкий берет. Золотистый шелк волос падает на лицо, и Рыцарь Цветов нетерпеливо сдергивает с тонкой шейки оруженосца короля надушенный платок, брезгливо роняет на холодный каменный пол. — Ты можешь уйти, - цедит Тирелл, стараясь казаться безразличным бесстрастным, вот только дергающийся кадык, шумное дыхание, а еще мимолетные вспышки (как росчерки молний) в затянутых чем-то очень напоминающим безумие взоре, выдают с головой. Лансель молчит. Опускает длинные, как у принцессы Мирцеллы, ресницы, приоткрывает губы (те самые, грязные, которыми совсем недавно, меньше, наверное, часа назад, ублажал королеву), когда ладонь Рыцаря Цветов прижимается к щеке, спускается к шее, ключицам. И давит на плечи, заставляя опуститься на колени. Мальчишка не сопротивляется. Смотрит снизу вверх, хлопает своими глазищами. Такой красивый, что пальцы на ногах поджимаются, а член в штанах напрягается так, что физически больно. Такой красивый, просто чудо, что те же рыцари Королевской Гвардии еще не пустили по кругу. Лорас шипит сквозь зубы, распуская шнуровку на штанах, путается пальцами в белокурых прядях, поглаживает, притягивая ближе. Он еще никогда не обращался с ним так. Как с дешевой портовой шлюхой. С этим избалованным юнцом, привыкшим, что его холят, лелеют, исполняют все прихоти, целуют нежно, сдувают пылинки. Как с принцессы. — Лорас? - недоумение и обида, и затаенная надежда, быть может? Сейчас, вот сейчас, рыцарь встряхнет кудрявой головой, рассмеется, как прежде, и окажется, что все это - неудачная шутка, розыгрыш. Первая слезинка скользит по гладкой, еще не знавшей бритвы, щеке, когда твердая плоть давит на сомкнутые губы, и Лорас подается бедрами вперед, входя в мягкий податливый рот, глубоко, в самую глотку. Лансель давится, пытается отодвинуться, но ладонь рыцаря на затылке держит крепко, а пальцы так сильно сжимают волосы, что слезы выступают уже не от обиды, от боли. Резкие толчки, жалобные всхлипы, и эйфория накрывает с головой, а с губ в такт рваным движениям срывается злое: "Шлюха, шлюха, шлюха...". Кончает на зареванное лицо, отпихивает так сильно, что Лансель отлетает к стене, больно ударившись о твердый мраморный выступ. И не пытается сбежать, забивается зачем-то в угол и трясется, как знамя на ветру. Обхватывает себя тонкими руками, даже не пытаясь стереть с лица белесое семя. А Лорас отворачивается, ищет взглядом бутылку. Завязывает штаны, поправляет одежду, с удивлением замечая, как отчего-то мелко и сильно дрожат его пальцы. И что-то похожее на сожаление остро колет под ребра. Как пика соперника в поединке. Мальчишка шмыгает носом, пытается спрятать лицо в рукаве. Рыцарь Цветов опускается на колени и прижимает к груди, целует быстро, чувствуя собственный вкус на губах, на скулах, глазах. Лансель всхлипывает, цепляясь длинными пальцами за широкие плечи, позволяет поднять себя, унести прочь, на кровать, стянуть всю одежду. Позволяет целовать, извиняясь безмолвно. Закрывает глаза, вздрагивая от каждого касания, как от удара, позволяет любимым пальцам ласково гладить по голове, а губам, вкус которых намертво въелся в память - шептать бессвязные нежности. — Лансель, мальчик мой. Мой... только мой... * * * — Ты понимаешь, что это значит? Неуверенный кивок и страх, даже ужас на таком невинном лице. — Я откажусь от имени и наследства, я посвящу себя служению Семерым, я не возьму жены и не оставлю потомства... Каждое слово выжигает внутренности диким огнем, глаза печет, и руки леденеют, когда фанатики-воробьи тупыми ножницами кромсают волосы, в которые Лорас так любил зарываться лицом. Чирк-чирк-чирк... Позже опустит ладошку на короткий ежик на голове, стянет бархатные шелковые тряпки, заменяя мешковатой дерюгой, скрепленной цепью. "Я больше не кукла, не шлюха, не твой сладенький мальчик..." — Лансель? - глухой выдох в спину в одном из коридоров Красного замка. И пустой безразличный взгляд в ответ. Вот только мгновенно вспотели сжавшиеся в кулаки ладони, вот только что-то так сильно ломится в груди, кроша ребра в костяную пыль, что делается больно. "...Я хочу посвятить свою жизнь Семерым, позвольте мне быть примером их милости для других...", - шепчет про себя скороговоркой, пытается не упасть в этот взор - распахнутый, чистый, ... влекущий... — Лансель? Что с тобой? — Не Лансель Ланнистер, не твой любовник, сир Лорас. Больше уже никогда. Теперь лишь брат Святого воинства. За Семерых и их именем... А в висках стучит лишь: "заплатишь, заплатишь, заплатишь", когда новоявленный воробей уходит (почти бежит, сломя голову, сбивая босые ноги о стертые каменные плиты), унося на губах этот вкус: цветущие розы, золотая пыльца, и самая капелька горькой полыни.