Game of hearts

Разряженные дамы и рыцари в белых доспехах, пряный вкус вина на языке и аромат благовоний Серсеи, впитавшийся в кожу. Слишком узкий камзол, слишком громкий смех короля, булавой лупящий по затылку с периодичностью в пару вдохов. Едкое хихиканье кузена-карлика уже откуда-то из-под портьеры. Быстрые, скользящие взгляды королевы, от каждого из которых в горле будто застревает воздух, и шею словно стягивает шелковым шнуром. Перемещается по залу легкой беззвучной тенью. Никому не интересный оруженосец короля, один из бесчисленных кузенов королевы. Жалкий тонкий мальчишка бесправнее придворного шута. Тот, на кого глядят, но не видят. Тот, кто сливается с интерьером не потому, что невзрачен. Пустое место. Не более значим, чем черепки от разбитых горшков и отбросы, гниющие в канавах Блошиного Конца, где он никогда толком и не был. Но придет время... придет время, и о нем заговорят во всех Семи Королевствах, о нем будут слагать баллады и легенды, он станет известнее кузена Джейме или даже Красного Змея, с ним будут советоваться короли... — О чем задумался? Ленивый, вальяжный голос над ухом. И Лансель расправляет плечи, выбираясь из лабиринта раздумий. Тугой комок отвращения скручивается где-то в животе, когда Рыцарь Цветов чуть склоняет голову, позволяя всем этим золотистым кудряшкам ссыпаться на одну сторону, оголяя гладкую шею. Впивается белыми зубами в сочную ягоду, и красный сок струится по подбородку, как свежая кровь из ран на поле сражений. И почему-то ребра в груди кажутся осколками стрел, впивающимися в легкие, мешающими сделать даже самый крошечный вдох. — Милорд чего-то изволит? Лансель привычно склоняется в полупоклоне, опуская голову, чтобы наследник дома Тиреллов не увидел закушенную губу и гримасу, исказившую миловидное личико оруженосца. Мерзкий, какой же ты мерзкий, сир Лорас... А тот как-то быстро, воровато оглядывается, и пружинки его кудрей ритмично подпрыгивают. Может быть, они покрыты сусальным золотом — спрыснуты легонько, как цветочные бутоны росой поутру, зачем-то думает Лансель, понимая, что не может уйти. Как будто ноги его вкопали в землю прямо тут, посреди тронного зала. — Пошли... — быстрым шепотом и сбитым дыханием в ухо, мимолетно мазнув твердыми губами по холодной щеке. Лансель и рад бы отказаться, потому что зачем? Но кто бы спрашивал, правда? Сильная рука, привыкшая сжимать рукоять турнирного меча или копья, обхватывает запястье. Сдавит чуть сильнее, и кость раздробит. Тащит за собой в глубину гудящего десятками голосов зала, прочь от веселящегося двора и льющегося рекою вина. — Лорас... сир, подождите, но Ренли... — пытается возражать, остановить, образумить, потому что видит стальной блеск в этих глазах и плотоядную полу-ухмылку, и... — Наш лорд занят со своим братом — королем. Одна из борзых принесла щенят, или что-то в этом роде, я не вникал. У нас будет много времени, мальчик. — Но... Но через секунду его вталкивают в какой-то тонущий в смоляной темный закуток и затыкают губы влажным и жадным ртом. Он пахнет вином, цветами и душистым маслом. Его руки уже везде — стягивают берет, пробираются под одежду, меньше, чем за вздох справляясь с мудреными пряжками и завязками. — Не н--надо, — мычит под напором рыцаря, но тот не слышит. Не желает, не может, попросту не привык. Не привык отказывать себе в какой бы то ни было прихоти. — Сладкий, — на выдохе. — Матерь, какой же ты сладкий, Лансел-л-л-ль. Перекатывает имя на языке, словно льдинку, прищелкивает, пытаясь распробовать. А потом толкается в рот языком, разжимая губы, и вот уже вылизывает изнутри, а кончиками пальцев исследует, гладит нежную кожу. А Лансель бьется, бьется в этих руках, как пойманный в силки зверь, как птица, угодившая в западню, как рыба в сетях. Но воля с каждой секундой слабеет, и истома растекается по телу, и уже не ужас долбит в висках, и не страх закипает в венах. И вот тонкие руки уже не стараются оттолкнуть, а поднимаются, зарываясь в мягкие локоны, и вот уже откидывает голову, позволяя чужому рту сомкнуться на своей шее, и вот уже прогибается, когда его разворачивают к стене и разводят ноги коленом. Да, хорошо. Боги, как же мне хорошо. Лорас, еще... ... Когда все закончится, почувствует тяжелое дыхание в затылок и влажный поцелуй в спутанные волосы. Лорас поможет поправить одежду и повернет, обхватит лицо ладонями, поцелует влажно, долго и глубоко. — Мне надо идти, — хрипло шепнет Рыцарь Цветов, отводя за ухо золотистую прядь. — Еще немного, и Ренли спустит всех своих псов, разыскивая меня. "Что же теперь?", — не прозвучит вопрос, обжигающий губы. — Я пришлю за тобой. Как-нибудь, — бросит небрежно перед тем, как уйти. Вернуться назад в тронный зал к своим друзьям, своему королю. К любовнику, что будет ублажать этой ночью, стирая из памяти касания и тело случайного мальчишки, имя которого он уже через неделю, возможно, даже не вспомнит.