Game of hearts

— Добро пожаловать в Хайгарден, милорд. Она склоняется перед ним в реверансе, расправляя юбки, чуть опускает голову, и золотистые пряди падают на лицо, скрывая выражение лица. Он точно знает, что глаза того же оттенка, что небо над Винтерфеллом поздней весной, лукаво поблескивают, а еще сейчас она наверняка закусывает щеку изнутри, изо всех сил сдерживаясь от улыбки. Той самой, что никак не пристало демонстрировать ей, дочери Мейса Тирелла, главы одного из влиятельнейших домов Семи Королевств. — Миледи Маргери, ослепительны, как и прежде. Целомудренно коснется губами узкой девичьей ладошки, хмыкнет, когда мурашки сыпанут по нежной коже от запястья и выше. — Лорд Тирелл, к сожалению, срочно отбыл в Королевскую Гавань лишь вчера на закате. Моя бабушка, леди Оленна, сопровождает его. Боюсь, вам придется повторить их путь, если какие-то дела, не терпящие отлагательств... Она говорит что-то еще, сетуя на дальний путь и усталость наследника Винтерфелла. Он машинально кивает, думая, что волосы ее чуть отросли и отливают на солнце плавленым золотом, что она стала еще тоньше в этом замке цветов, на былинку похожа или на крошечную волшебную фею, что живет в лепестках роз и питается нектаром, росой и солнечным светом. Думает, что у нее ямочки на щеках от улыбки и красивейший смех не только в Семи Королевствах, но и за Узким морем, и дальше, а еще в другую сторону — за Стеной. Просто ни Семерым, ни Старым Богам, ни Великому Жеребецу дотракийцев, ни кому-то еще не под силу было бы воспроизвести подобное чудо опять. "Я увидел тебя и пропал. Я снова пропал", — говорит он ей без слов, и скулы девушки чуть алеют, потому что она понимает. Всегда понимает, слышит где-то внутри. — Возможно, так придется и поступить, миледи. Как только слегка отдохну с дороги, если позволите. Ваши люди позаботятся о лошадях? — Бесспорно, милорд. Ваших слуг и охрану также накормят и предоставят место для отдыха. — Благодарю. Небо у горизонта глухо рокочет, и на востоке сгущаются черные тучи. По-хорошему, в путь отправляться надо прямо сейчас, чтобы ненастье не застало в дороге. Робб Старк знает это также хорошо, как и то, что останется в Хайгардене до утра. Он слишком долго добирался в Простор с самого Севера, от Стены, где проведывал брата-бастарда. Он слишком устал от дороги. Седьмое пекло, Робб, кого ты пытаешься обмануть? Ты просто свихнешься, если уедешь вот так, перебросившись лишь парой чопорных фраз на глазах у половины обитателей замка. Если не прижмешь к себе, запуская в локоны пальцы, если не скользнешь губами вдоль линии скул, не услышишь, как срывается с губ короткий, задушенный всхлип, когда тронешь венку на шее, а потом вернешься к губам — рухнешь как в пропасть с обрыва. А потом полетишь. Полетите вы оба. Время тянется, как разбитая повозка по ухабам и кочкам. Солнце клонится к горизонту, заглядывает в комнату, подмигивая пунцовым глазом. У него волосы влажные после купания, и свежая одежда из сундука. Десять шагов вдоль стены, потом еще восемь — налево. Ветер врывается в окно запахами дождя, свежей травы и цветов. Они всегда напоминают ему о ней, о Хайгардене. Розы. Дверь тихо скрипнет, когда первые звезды блеснут в вышине брызгами серебра. Маленький вихрь, закутанный в тонкие шелка. Руки сомкнутся на лопатках, запрокинет голову, раскрывая мягкие влекущие губы. — Я так соскучилась, Робб. Мыслей не остается. Ни одного слова, из всех, что он так хотел ей сказать, готовился, репетировал всю дорогу, как придурок. Ничего, лишь поцелуи и одежда, что так быстро оказывается на полу. Прохладные простыни, не остужающие кожу. Каскад пшеничных волос, что укрывает двоих покрывалом. Глаза. Глаза в темноте сияют ярче, чем звезды. Ее кожа на вкус, как сливки и мед. Ее стоны молниями вонзаются в мозг, убивая и сразу же возрождая. Горячая, как пламя дракона, ни одного из которых давно уже не осталось. Покорная, как самая кроткая из служанок. Страстная, как опытнейшая из куртизанок элитного борделя, где он и не был-то никогда. Лучшая. Лучшая. Лучшая. Только моя. Позже, когда все закончится, когда оба чуть отдышатся, она будет водить тонким пальчиком по смуглой груди, цепляя колечки темных волос. Опустит голову на грудь и долго-долго будет слушать рваный ритм сердца, что стучит там, под ребрами Молодого Волка уже давно для одной лишь нее. — Они так вовремя уехали. Твои бабушка и отец, — лениво тянет он, и так клонит в сон, что язык заплетается, как если бы перебрал молодого вина на пиру. Вот только она — не вино, и этот хмель никак не пройдет. До заката их жизней. До смерти. Маргери отчего-то вдруг вздрагивает и замирает в его руках. Не шевелится и, кажется, даже не дышит. — Маргери? Что... — Это отец. И Лорас, думаю, руку приложил. Слишком часто гостил у нас лорд Штормового предела. Стали задавать вопросы, и вот... Кажется, за окнами уже громыхает, и первые тяжелые капли падают на сухую землю. Еще пара минут, и небеса раскроются, низвергая вниз ледяные потоки воды. Она замолкает и пытается чуть отодвинуться, но Робб обхватывает за тонкую талию, опрокидывает на себя, через мгновение она уже прижата к смятой постели. Обнимет лицо ладонями, соберет губами соленые капельки с подрагивающих ресниц. Нет, она сильная и даже не плачет. Приподнимает подбородок, изгибает насмешливо бровь. Вот только Робб знает свою девочку слишком уж хорошо. А потому видит любую маску насквозь, как ни пытайся спрятаться или скрыть. Как и она понимает без слов. Чувствует вместе с ним. Слышит каждую мысль. — И твой отец... Мейс решился на это? Даже зная, что Лорас и Ренли?.. — Именно потому. Честь Дома важнее... Она сильная. Сильнее Кейтилин Старк, что без лишних слов и упреков приняла бастарда воина-мужа. Сильнее Лианы Старк, что не склонилась перед похитителем-принцем и предпочла умереть... Она сильная. но она, его Маргери, родилась, чтобы стать королевой. Она чиста и прекрасна, но еще и амбициозна, честолюбива, хитра. Она... она... Я не смогу жить без нее, не хочу. — Ты согласилась? Спрячет глаза, прикусит губу до крови, глуша рыдание. Минутная слабость перед тем, кого клялась любить до конца своей жизни. "И после, если Матерь позволит, если Отец благословит, если Неведомый пожелает..." — Робб... просто я... — Не надо, молчи. Закроет рот поцелуем. Отчаянным, обреченным, похожим больше на прощание, чем на встречу. Поцелуем, что раздует еще тлеющие угли, заново разжигая пламя их страсти. Бросит друг к другу, закружит в вихре эмоций. Сплетенные тела, рыдающие выдохи, сжимающиеся на плечах пальцы. И шепот-клятвы, шепот-признания, шепот-молитва, исповедь. Как будто завтра никогда не настанет для них. — Прости... прости меня, Робб. Я... ты знаешь, правда? Только тебя... Бессвязно, хрипло, уже засыпая. — Спи, Маргери. Спи, любовь моя, ты устала, — оставить на лбу легкий, целомудренный поцелуй, а потом лежать, слушая, как хлещут за окном потоки воды. Много-много воды, как будто на Хайгарден выплеснулось сразу все Закатное море. И Летнее заодно. Простить? Если бы все было так просто. Я всего лишь не могу потерять тебя, Маргери Тирелл. Я похищу, украду, увезу на край света, куда угодно, хоть в Дотракийское море, хоть во льды к одичалым. Я свергну Старых и Новых Богов, начну новую войну, убью самого короля и займу его место. Залью эту землю огнем и потоками крови, превращу в лаву и пыль города, я не оставлю даже руин. Но не отдам. Я тебя никому не отдам.