Game of hearts

Зима. Зима пришла в Вестерос, запорошила тонким слоем поскрипывающего под лошадиными копытами снега Королевскую гавань, укрывая белым столицу, точно укутывая саваном. "Зима. Зима близко", — говорили они, не ведая, что неправы. Зима уже здесь, она постучала в окно, дохнула ледяными ветрами за шиворот, сковала мягкую землю морозом. Зима пришла, а они оказались к ней не готовы. Все они, схлестнувшиеся в битве за земли и замки, за трон, на который в итоге воссядет чудовище из детских страшилок с пугающе-синими глазами. Джейме Ланнистер поклялся, что приедет на Север. Приедет или сгинет на разбитой, заметенной дороге. Вторую неделю в дороге, и лошадь, которой он совсем не дает отдыха, уже захромала, но путь до Винтерфелла неблизкий, и если он не поспешит, станется, застанет лишь разоренный замок, заполненный мертвецами, как отхожее место в жару — жирными, навозными мухами. Серые деревни с наглухо забитыми дверями и непонятными, выведенными кровью знаками на стенах. Раздутые или, напротив, ссохшиеся трупы на ветвях вдоль дорог с выклеванными воронами глазами. Пустые таверны, в которых воняет плесенью и мышами, засохший кусок хлеба на завтрак и ужин, и ледяная вода из заваленных всякой дрянью придорожных колодцев вместо вина. В итоге путь, который когда-то у Роберта и всей его свиты занял едва ли не четверть года, пролетает за месяц. Насколько Джейме может судить, конечно. Потому что день и ночь — одинаково тусклы, бесцветны, потому что они наполнены холодом и неясной тревогой, что теснится в груди, так и порывает стянуть доспехи и выбросить прочь, лишь бы только легче дышалось. А еще есть его в сны, в которых сир Джейме, вот странность, не видит златовласую королеву с глазами цвета первой листвы, не целует пряные, терпкие губы, не обхватывает губами высокую грудь... Ночь от ночи его преследует печальный взор цвета талого льда. Широкая не по-женски ладонь в его руках и неожиданно нежная кожа запястья, которого он касается губами. Молния, пронзающая вдоль позвоночника, и пробуждение... каждый раз томительное и неловкое... Каждый раз недоуменно-тоскливое. Докатился. Он не вспоминает о ней, когда каменные стены самого величественного и древнего из северных замков выныривают из белесой мути, и пришпоривает коня, на которого сменил свою клячу всего лишь прошлым вечером... Единственная рука сжимает крепче поводья, и он несется сквозь вьюгу. И сердце почему-то заходится в груди, как в детстве, в ожидании не чуда, конечно, но чего-то очень и очень доброго... подарков и сладостей, первой встречи с маленьким братом, первого турнира и первой победы, первой клятвы своему королю... Дозорные пропускают свободно. И, кажется, жизнь в Винтерфелле все также нетороплива, неспешна, как в те дни, когда Война пяти королей еще не разразилась, залив кровью все Семь королевств, когда самой важной новостью было объявление о свадьбе или приглашение на пир, поход в бордель или заварушка в таверне. Как-то быстро выясняется, что Король Севера и его Драконья Королева где-то не в замке, девчонки Старк — в своих покоях, как и самый младший — Брандон. Мальчишка, которому он не только сломал ноги и спину, но и всю его жизнь. И нет, Джейме Ланнистер не жалеет. Он не из тех, кто оглядывается назад. На самом деле... возможно, он и попросит прощенья. Не сегодня, однажды, и не у Старков. Не так. Чего-то не хватает на засыпанном снегом дворе Винтерфелла, и Джейме скользит взглядом по высоким стенам и темным провалам окон, за некоторыми из которых трепещут желтые, оранжевые огоньки свечей. Не хватает чего-то важного, ёмкого... и сердце совсем не на месте, и ноги несут куда-то... — Сир Джейме?.. — его догоняют в два шага, и в этом вопросе удается разобрать и тревогу, и угрозу одновременно. Конечно, он же Ланнистер. Враг, пусть и бывший. — Леди Тарт?.. — неоконченный вопрос срывается с губ сам по себе, и пальцы сжимают рукоять меча, предупреждая как будто: "не стой на пути, не сейчас". — Найдете ее в Богороще, — мальчишка кивает, отчего-то совсем успокоившись, и уходит, утаскивая настырного бородатого напарника прочь. Крупные снежинки медленно сыплются с неба, точно затянутого холстом, по которому разлили кобылье молоко. И где-то там, у самого горизонта, низ и верх сливаются воедино и, может быть, меняются местами. Смешиваются, как смешалось все в его жизни, правда и ложь, честь и предательство, долг и любовь... Любовь? Знал ли он это чувство когда-то? Есть ли шанс для него теперь, когда за все их жизни он и сейчас не поставил бы и медной монеты. Находит ее под огромным древом. Кажется, высеченный в незапамятные времена нечеловеческой рукой каменный лик на Чардреве — столь древнем, что помнит, конечно же, и Детей леса, и Первых людей. Этот лик кривится и плачет, и мороз ползет по рукам и спине, потому что каким-то образом получается слышать, как д ы ш и т дерево, чувствует, п о н и м а е т . Ее волосы стали еще белее от снега, а спина все так же широка и пряма, не согнется. Наверное, она молится Старым богам. Наверное, просит защитить эту землю и девчонок, которых однажды поклялась сберечь, как своих. — ...храните всех нас от Армии ночи, покажите нам выход... и дайте нам сил. И его... где бы ни был... с кем. Храните его... сира Дж... Наверное, это ветка резко хрустнула под сапогом, потому что Бриенна срывается с места молниеносно, и вот острие меча уже прижато к его беззащитному горлу. — Леди Тарт... не теряете хватку, — румянец вспыхивает на бледных щеках, как лучина занялась бы от огнива... — И вижу, вы сохранили мой подарок. Валирийская сталь — то, что нужно, чтобы попытаться выжить в той битве, что нам всем предстоит. Она очаровательна, когда краснеет, понимает вдруг он. Когда хватает ртом стылый воздух, не в силах подобрать подходящий ответ, а потом просто опускает ресницы, а пальцы сжимаются на рукоятке меча с такой отчаянной силой, что еще немного и переломит, как тонкую, сухую ветку... совсем без усилий. Снежинки колючие, царапают щеки, губы покалывают. Бриенна замирает, не дышит даже, когда он подходит в четыре больших шага и берет рукой ее ладонь. Как в том сне. Кожа пахнет снегом и чем-то терпким, древесно-травяным. Непрошеная улыбка прорывается на лицо, но он лишь глянет снизу вверх, очень серьезно. Касание губ, сбитые костяшки и невозможная нежность. Ни в этом мире, ни для него, никогда, ни за что. И слабая улыбка, от которой ее лицо расцветает, как роза весною. Яркая и живая, он такие видел как-то в Хайгардене... — Я рад, что в этот раз мы будем сражаться по одну сторону, миледи. И чувствует, что не врет. Правда рад. А еще чувствует, что совсем не хочет отпускать ее руку. Ее отпускать от себя. Они... они попробуют выжить. Для того, чтобы был шанс на все остальное. На жизнь, и, может быть, на... любовь?