Game of hearts

— Уверен, что это хорошая идея? Кейтилин с тебя шкуру спустит, когда узнает, с кем ты на самом деле приехал сюда. Она же уверена, что ты спутался с девчонкой Ланнистеров. Джон поправляет воротник и тянет руки к огню, что весело потрескивает и, кажется, даже подмигивает озорно рыжим глазом. У Робба снежинки в волосах и глаза — ярче сверкающего на солнце снега. Лицо разрумянилось от мороза, и губы подрагивают от сдерживаемого смеха. — Она ненавидит Серсею, ты не забыл? С чего бы ей радоваться, если я и Мирцелла... Черт, даже подумать об этом не могу без смеха. Иди сюда, обормотина. На улице холодно, но неподалеку, прямо за вон теми густо засыпанными снегом кедрами — маленький охотничий домик отца, где жарко натоплена печурка, где теплая медвежья шкура на полу, где в кастрюльке наверняка булькает душистый какао, а оба их телефона тоскливо попискивают, тщетно силясь поймать хоть самый слабый сигнал. Полная глушь, никакой связи... мечта. — Мы можем остаться тут навсегда, — шепчет Робб, зарываясь носом в растрепанные кудряшки брата, вдыхает терпкий запах костра и хвои, понимает, что тонет. Снова. Раз от раза, когда вместе с ним. — Не можем, ты знаешь. Робб — ты наследник, а я — вечное свидетельство позора. Она простила отца за измену, но никогда не простила меня за то, что посмел родиться. За что Нед забрал меня, и она ежедневно, ежечасно вынуждена видеть... и помнить. — Я поговорю с матерью, когда мы вернемся, — его голос так неуверен, а руки, стискивающие плечи, точно судорогой сводит. Джон развернется в руках, опуская голову на колени, закроет глаза и прошепчет одними губами, стараясь, чтоб голос его не дрожал: — Ты же знаешь, что помогла б лишь моя смерть. Я для нее — презренный бастард, и наша... дружба... бесит ее, как ничто. Представь, если она узнает все, как есть. Без недомолвок, как есть. Ему даже напрягаться не надо, чтобы увидеть перекошенное брезгливым презрением лицо леди Старк, складочки у рта и огонь... настоящий пожар в зеленых глазах. —Ты — мой, только это имеет значение. Щетина царапает лицо так привычно, и губы все те же — с привкусом меда, орехов. Снег забивается за шиворот, и где-то в отдалении громко лают Призрак и Серый Ветер. И сумерки сгущаются очень быстро, высвечивая тени насыщенно-синим. Это — их маленький мир, где только горы и снег, только какао и высокое, холодное солнце. Холод, пробирающийся под одежду и неизменно теплые руки, что отогреют в любую минуту, отогреют, а после распалят под кожей настоящий пожар, который потушить не сможет ничто... только он. Это всегда был лишь он, и если бы остальные узнали... Робб может представить мать и Сансу с осуждающе поджатыми губами, озадаченного и растерянного отца —лорда Старка. Мелких Брана и Рикона, которые, пожалуй, еще совсем не поймут, что случилось такого, отчего все так громко кричат. И Арья... маленькая отважная Арья, которая наверняка подмигнет и тайком покажет Джону большой палец, как всегда восхищаясь. Он подумает об этом потом. Не сейчас, когда пальцы лихорадочно сражаются с многочисленными застежками и молниями на одежде. Когда чужая кожа почти обжигает, когда нужно... так нужно... просто нужно... ...всегда быть с тобой. Он не знает, что Кейтилин Старк уже заподозрила что-то. Он не видит, как скользит ее внимательный взгляд по старшему сыну каждый раз после их таких недолгих отлучек —но неизменно вдвоем. Он не знает, что она подмечает так много. Отметины на шее, ключицах, царапины на плечах... и у Джона — как в зеркале. Он не знает, что она не устроит скандала, что Талиса Мейгир уже держит путь в Винтерфелл. Это будет брак, достойный наследника Старков. Он не знает пока ничего.