Game of hearts

Визерион курит, лениво развалившись на огромной кровати, свесившись к полу. Стряхивает сизый пепел прямо на белый ковер. Мать за такие проделки... не всыпала бы, конечно. Пальцем бы погрозила да легонько пожурила. У матери странная слабость к этому избалованному балбесу. Рейгаль как никто ее понимает. Он перекатывается на живот и голову на бедро младшего брата укладывает. Пальцами пересчитывает золотистые пятна-веснушки, усыпающие его спину и плечи, как крошечные яркие лютики на поле за их поместьем в начале июня. Виз стряхивает его руку небрежно, как надоевшую, досадную муху. Кривит брезгливо зацелованные до пунцового губы. Рейгаль сжимает кулаки и закрывает глаза, выдыхая. Рейгаль представляет, что он сейчас — в небе, и ветер яростным льдом хлещет лицо, ветер из головы выбивает все глупые мысли. Стирает стремление (необходимость, порыв) врезать брату-павлину так крепко, чтобы губы лопнули и набок съехала челюсть. Цедит: — Ублюдок, как же я ненавижу тебя. Визерион во весь голос хохочет, как будто услышал забавнейшую в своей жизни шутку. Хлопает ладонью по смятой постели, что хранит еще запах того, чем братья всю ночь и большую часть утра здесь занимались. — Может быть, я и ублюдок, мой милый братец, но только ты тогда — тоже. Не забудь, что на свет мы появились одновременно. С перерывом в каких-то пару десятков минут. Если бы Рейгаль смог об этом забыть хотя б на минуту, стал, наверное, бы самым счастливым. Стереть из памяти этот кремовый, с золотыми прожилками взгляд, эти ядовитые тонкие губы. И запах... Виз пахнет небом и ветром, он пахнет дурящей свободой и равнодушием ко всему, кроме разве что одного. И имя этому одному — не Рейгаль. Однозначно. — Свалил нахуй отсюда, — тихо цедит Рейгаль. Виски распирает от ярости. Она ярко-белого, искристого цвета. Она плавит вены и кожу, она пузырится в крови. — Ползи в следующий раз к своему ненаглядному Дрогону, чтобы он тебя трахал. Ты же этого хочешь, правда, Визерион? Хочешь его... Как течная сука стоять перед ним на коленях, подставляя растраханный зад. Он сам себя, возможно, за эти слова ненавидит. Но просто не может смолчать. Они рвутся из него, как гной из нарыва. Но облегчения не приносят. Тянут глубже на дно. Брат на глазах преображается. Щетинится, как дикая кошка, спину разве что дыбом не гнет и не выпускает острые когти из пальцев. Шипит, и смазливое белое личико покрывается безобразными алыми пятнами. Как от какой-то заразы. — Ты не стоишь и ногтя его. Ты — это просто замена. Подделка, которую я чувствую каждый день, постоянно. Когда ты целуешь меня, когда ты на мне и во мне. Каждый миг я ощущаю и помню, что это — ты, а не Дрогон. — Потому что ты не нужен ему, — выплевывает Рейгаль и скатывается с кровати, пытается отыскать свои штаны и белье. Куда они их вчера задевали, когда Виз вломился в его комнату ближе к полуночи — пьяный и обдолбанный в дым? — Ты жалок, братишка. Ты — все равно, что бездомный, ободранный пес, выпрашивающий ласки у каждого встречного. Самому не противно? Виз крылья носа раздувает так хищно, и веснушки проступают на побелевшем от ярости, заострившемся, закаменевшем лице. — Я люблю его. А с тобой развлекаюсь от безделья и скуки. И ты каждый раз принимаешь меня. Потому что я — твоя главная слабость. Мне напомнить все, что ты стонал этой ночью? Этой и в предыдущие, Рей? Ты ненавидишь мою любовь к нашему брату и ненавидишь меня, за то, что знаешь — если... когда он позовет, я уйду. И ни разу не оглянусь, не передумаю, не пожалею. При любом раскладе, всегда я выбирал и выбираю его. И, помня все это, ты снова и снова ложишься со мной. Ты метишь меня и умоляешь остаться. Ты отдал бы все за то, чтобы я не думал о нем. Так кто из нас в этой ситуации более жалок, братишка? Кулак встречается со стеной. Рейгаль с каким-то удивлением видит, как из-под пальцев вместе с алыми капельками крови в разные стороны разбегаются трещины. Может быть, это — он сейчас. Вот такой изнутри. "Что есть в нем такого, чего нет во мне? Просто, Виз, скажи, почему?" — С ним у тебя нет и доли того, что могло б быть со мной. Что все равно существует меж нами. Оно, как натянутая до предела струна, что от близнеца к близнецу протянулась и от напряжения вибрирует, стонет. Она лопнет вот-вот, снимая кожу до кости и выбивая глаза. Обнажая все те тайны, что еще скрыты. — Зачем мне подделка, если у меня будет он? — Не лги себе, Виз. Ты прекрасно знаешь, что Дрогон не будет. Он никогда не будет твоим. Он будет по-прежнему пропадать сутками с матерью и ее новым мужем. Решать проблемы и дела всей семьи. Он будет идеальным, правильным мальчиком. Надеждой, силой, опорой. А после женится на наследнице какого-нибудь знатного рода, потому что мать скажет, что так надо, что это поможет упрочить положение и сохранить власть династии. Он сделает все, что велит Дейенерис Таргариен. Ее первенец и любимец, ее гордость и надежда семьи. — Может быть, ты и прав, — Виз прикуривает новую сигарету. В комнате уже так накурено, что разъедает глаза. Рей натягивает белье, пытаясь не видеть обнаженно-вызывающего младшего брата. Вся постель им уже провоняла и дымом. Надо будет сказать прислуге все это сжечь — постельное белье, одеяла, подушки, чехлы на креслах, одежду в шкафах. Да и мебель... долой. Виз смотрит на него внимательно, не мигая. Его зрачки — две вертикальные черточки. Как у змеи. — Возможно, Дрогон _б о л ь ш е_ никогда на меня не посмотрит. Не сделает своим, не прошепчет: "Люблю". Я как-то смогу жить с этим дальше, помня о том, что у нас все же было. А ты, Рей? Как сможешь жить ты, зная, что на этой планете у тебя нет и не было ничего... никого своего? Так все же... Кто из нас более жалок, братишка? Наверное, оба. Рейгаль об этом знает очень-очень давно. Рейгаль ничего другого даже примерно не думал. Внизу громко хлопает дверь и слышатся голоса. Кажется, этот мама и Дрогон вернулись. Рейгаля тянет блевать от того, как Виз меняется на глазах. Дрогон дома, и Рея не существует. Дрогон дома... гори он в аду.