Game of hearts

Мальчишка находит его в пригороде Вашингтона — изможденного, грязного и голодного, как сто тысяч диких озлобленных псов. Еще и изгвазданного с головы до ног в засохшей жидкой грязи, крови и ошметках чьих-то кишок. Пацан брезгливо морщит нос на своем — каком-то поразительно светлом и ясном лице. Ухмыляется: — Не розами благоухаешь. Но да ладно, это все поправимо. Тебя не кусали? Бран мотает головой, пытаясь скинуть с лица засаленные пряди длинных волос. Нога пульсирует, и от этой боли слезы наворачиваются на глаза. От беспомощности злится все больше. — Нет. Повредил ногу, когда прыгал из окна третьего этажа. Мертвецы ворвались в дом, и другого пути отступления не было. — Дом? Поблизости где-то? — В столице. Пацан присвистывает с уважением, разглядывая неестественно вывернутую ступню. — И как ты с такой ногой умудрился сюда притащиться? Не ближний свет. Бран жмурится. Конечно же, ему помогли. Последние люди из их семьи. Последние друзья. Последняя... — Оша... Была нашей горничной. Когда пропали родители, а потом один за другим братья и сестры — мы с Риконом — это мой младший брат, оставались с ней и Уилисом, нашим садовником. Решили выбираться из города. Они несли меня по очереди на закорках, потом нашли что-то вроде садовой тачки. Но на западном выезде неожиданно появилась орда... Он сглатывает, пытаясь не думать, не вспоминать, как кричал от ужаса Рикон, как огромный Уилис закинул мелкого на плечо и бежал, бежал и бежал... Бежал очень долго. Может быть, им даже удалось унести ноги. А Оша... Оша из последних сил хрипела: "Бегите, Бран. Бегите, маленький лорд. Бегите, я их отвлеку". Бран слышал, как этот крик захлебнулся, когда один из ходячих вцепился зубами ей в горло. И он, превозмогая боль, при каждом шаге простреливающую тело от пятки и до затылка, побежал. Бран бежал, пока нога не подвернулась, и он не рухнул под разбитый остов внедорожника, искусанными губами хватая воздух и пытаясь сглотнуть саднящим от непрекращающегося крика горлом. Незнакомец всматривается в него зелеными — как трава на лужайке за их домом после дождя — глазами. Хмурится и кивает, закидывая на плечо тощую сумку и странную ободранную херовину, напоминающую самодельный лук. Наклоняется, протягивая мозолистую руку с костяшками, сбитыми до крови. — Поднимайся. Если не хочешь, конечно, дождаться наших друзей, — и косится за спину. В ту сторону, где, пробираясь сквозь забившие автостраду машины, шаркая сотнями мертвых ног и хрипя, приближается толпа. Ладони встречаются, и Бран, закусив побелевшую губу, с трудом встает на ноги. Всем весом виснет на тощем мальчишке. — Со мной ты вряд ли дойдешь. — Звучит как вызов, — вздергивает подбородок зеленоглазый и закидывает руку Старка себе на плечо. — Знаешь, устал быть один. Вдвоем веселее и почти что не кажется, что ты свихнулся, и творящийся в мире пиздец — это бред, а сам ты сейчас где-нибудь в палате с мягкими стенами, и врач, может быть, достает электрошок или готовит к лоботомии. Бран вздрагивает. Может быть, и этот нежданный спаситель ему только чудится? Возможно, у него воспалилась нога и подскочила температура, и мальчишки тут нет, только морок? — Кто ты? — Меня зовут Жойен Рид. Из Мичигана. Мичиган. Надо же. Из озерного штата путь неблизкий. Впрочем, какая разница? Сейчас, когда города разрушены, а границы государств превратились в условность. — А ты? — Бран. Брандон Старк. — Вау! Вице-президенту Старку родня? — Сын. Но это больше не имеет значения. Отец мертв, правительства нет, президент погиб во время эвакуации. — Анархия, — как-то довольно изрекает мальчишка... Жойен и обнимает Брана крепче. — Ладно. Поболтаем потом, надо найти убежище на ночь. 〜 Эту ночь они проводят в заброшенном фермерском доме с крепкой дверью и ставнями, запертыми снаружи на мощные засовы. Ютятся вдвоем на продавленном скрипящем диване, накрывшись драными одеялами. До зимы еще далеко, но из-за шедших всю прошлую неделю проливных дождей здесь все отсырело. Брану снится ворон с тремя глазами, а еще огромный раскидистый дуб с белым стволом и листьями, заляпанными красной субстанцией. Кровью? Этот новый мальчик — Жойен, стоит там рядом с ним по колено в снегу и держит за руку. Ему очень холодно, но тепло от ладони Жойена проникает под кожу и растекается по венам до сердца. Тревога не оставляет его и во сне. Из-за спин доносятся хрипы и скрежет зубовный, стук костей, но он боится повернуть голову хотя бы на дюйм. Откуда-то знает — тогда все будет кончено сразу. — Это конец пути, мы пришли. Дальше я не смогу идти вместе с тобой, — говорит ему Жойен-из-сна и высвобождает из хватки свои хрупкие тонкие пальцы. И сразу становится холодней. Бран хочет схватить его руку обратно и крепко сжать. Бран хочет вернуть. Заполнить накатившую пустоту, обнять и остаться с ним так. Никуда не пускать. Бран шепчет: — Не бросай меня, Жойен. Рывком просыпается, как от удара. Рид сопит рядом, уткнувшись холодным носом Брану в плечо. Старк смотрит на их сплетенные руки. Из-за ставен едва-едва пробивается зимний, почти морозный рассвет. Очень тихо, только Жойен беззвучно дышит во сне. Бран закрывает глаза, обхватывая Рида руками — так намного теплей, — и все опять исчезает. 〜 Они в пути уже месяц. Обходят главные автострады, вдоль которых почему-то все чаще встречаются толпы мертвецов, а еще мародеры. Пробираются неприметными тропами в Центр по контролю заболеваний в Атланте. Если хоть где-то остался порядок, то там. Рид то и дело сверяется с огромной картой, расстелив ее на земле или на капоте машины. Им бы найти себе одну на ходу, дело сдвинулось бы с мертвой точки, вот только ни один не умеет водить. Да и Жойен, задумчиво покусывая травинку, заявляет, что шум мотора соберет к ним всех ходячих с окрестностей. Бран не спорит. Бран все чаще молчит, разглядывая своего нового... друга? Наверное, друга. Бран гонит от себя те странные сны, в которых каждый раз противно каркает ворон, в котором сам он то стоит на ногах, то не может ходить, а Жойен раз из раза уходит. Уходит. — Ты не оставишь меня одного? — вырывается как-то, когда они сидят на обочине и на небольшом костерке разогревают себе консервы на ужин. До ночи еще далеко, а потому дым и огонь не привлекут к ним лишних гостей. Жойен выплевывает под ноги бобы, которые они раздобыли в последнем не до конца разграбленном магазине в безымянном городке где-то с сутки назад. — Почему бы я должен? — Всякое может случиться, — мямлит Бран, чувствуя себя дурак-дураком. А еще глупой неженкой, нытиком и ребенком. — Я же не бросил тебя подыхать под Вашингтоном, когда ты едва мог ходить. Сейчас мы в лучшем положении. Покажи, кстати, ногу. Бран, морщась, задирает штанину. Шершавые пальцами с мозолями от тетивы (Жойен каждый день упражняется в стрельбе из самодельного лука, но результат пока равен нулю) скользят по лодыжке, и Старк закусывает губу. Внутри что-то дрожит и поет, а еще от пальцев по коже растекается то тепло, как во сне. Как во сне. Он замирает, когда Рид вскидывает ресницы. Они у него почти золотые и очень густые. А сами глаза — нет, не трава. Это мох. Пружинистый и очень мягкий, такой растет в заповеднике и, наверное, в сказке — той, где были Гретель и Гензель. — Ну, уже все в порядке. Наступать еще больно? — Только к концу дня, когда натружу... Пальцы гладят и гладят, прогоняя тревогу. Пальцы вызывают в теле неясное томление, дрожь. — Мы справимся, ладно? — почему-то шепотом просит Жойен и, приподнявшись, целует. Бран вздрагивает, слыша, как где-то над ними каркает ворон. Мороз ползет по загривку. Рука Жойена — в его волосах, перебирает пряди, массирует кончиками пальцев затылок. Губы Жойена на вкус — виноград. Бран всегда любил эту ягоду больше всех прочих. 〜 Через неделю они ночуют в фургоне со спущенными колесами, который находят возле разгромленной заправки. Кажется, с месяц назад или чуть больше здесь все к чертям взорвалось. А этот фургон здесь бросили уже позже. Бран просыпается от неподвижного взгляда. Жойен сидит перед ним, сложив лодочкой ноги, и смотрит. Его зеленые глаза в темноте заставляют дрожать. Он как дикая кошка. — Жойен? Что?.. — Я тоже видел сон о тебе, — облизывает пересохшие губы, и Бран невольно тянется, чтобы коснуться. Не может никак удержаться. Но через секунду спохватывается: — Тоже?.. — Ты часто зовешь меня, когда спишь. Просишь тебя не бросать. И я не брошу. Обещаю тебе. — Что тебе снится? — Огромные стены и куча мальчишек, плутающих в лабиринте. Чудовищ, ворота. Там тебя зовут Томас. Ты лидер и помогаешь всем найти выход, сбежать. Жойен вдруг замолкает и отворачивается. Говорить ему сложно. — Там я от тебя ухожу? — Нет. Там ты тоже просишь остаться. И я опять не могу. Не могу ничего сделать, потому что умираю у тебя на руках. Бран обхватывает Рида так крепко, как только может. Качает и тычется губами в висок. — Это просто сны. Наши страхи. Это ничего не значит, Жойен. Ничего. На самом деле он так не думает, он боится. Так сильно боится. — Мы доберемся в Атланту, и там будет кто-нибудь, кто скажет, что делать, как быть. Или, если не выйдет, если там пусто, отправимся в Мексику. Может быть, распространение болезни удалось остановить. Он сам не верит в то, что сейчас говорит, но, кажется, Жойену нужно это, как никогда. — Если меня вдруг укусят... — Нет, Жойен. Не говори так... — Сделай это. Бран, обещай. Убей меня быстро. — Обещаю, — тонкий всхлип ему в шею и руки, тянущие с плеч обрывки одежды. Каждый день на этой земле может стать последним. К чему же ждать и бояться? "Обещаю..." И тихим-тихим шепотом, предчувствием, опасением, страхом. Больное и хриплое, на изломе: "Пожалуйста, Бран..." Пока — только в его голове.