Преданные и предатели

Анкано ворочался во сне, мучимый очередным беспокойным видением. Ему опять снилась Серана, укорявшая его за то, что он, "ненормальный, противный, несносный альтмерский обмылок!", бросил ее на произвол судьбы. Из ночи в ночь альтмер уже успел выучить наизусть весь словесный поток, который обрушивался на его уставшую голову, и дорого бы отдал за возможность хоть раз нормально выспаться. Но, похоже, он слишком сильно прогневал всех богов и даэдра, ибо сжалиться над ним никто не собирался. Вдруг где-то за гранью надоевшего кошмара раздался оглушительный крик: "Анка-а-а-ано!" – Кому бы это вздумалось так странно шутить среди ночи? – на редкость дипломатично выразился Анкарион, переворачиваясь на другой бок. Анкано зажмурился во сне. – Я слышу голос Сераны, – пробормотал он. – Но ее здесь нет. Значит, у меня галлюцинации. Значит, мне нужен отдых. Эти проклятые сны кого угодно доведут до ручки. Снова раздался крик: "Анкано, сволочь, выходи немедленно! Все равно найду ведь!" – Ты тоже это слышишь? – сонно поинтересовался альтмер у соседа. – Да, – кивнул Анкарион. Анкано моментально открыл глаза. – Значит, я еще не окончательно свихнулся, – резюмировал он. – Это Серана. – Кто такая Серана? Эльф делился с соседом далеко не всеми подробностями своей жизни в Скайриме, а потому предпочел проигнорировать вопрос, быстро надеть рубашку и выйти из дома. Впрочем, в дверном проеме он обернулся и скомандовал Анкариону: – Сиди здесь и следи за Эри. Альтмер недоуменно моргал, и Анкано, сочтя это знаком молчаливого согласия, вышел на улицу и направился на поиски знакомого голоса. Ночной Алинор уже не выглядел так же мрачно, как в первые недели. Темноту рассеивал робкий свет магических фонарей, завалы были разобраны и даже кое-где заменены свежими, пускай и непрочными, постройками. Альтмеры старались восстановить по крупицам хотя бы часть уюта, царившего на островах ранее, и отчасти это получалось. Ситуация упрощалась тем, что высокие эльфы никогда не занимались мародерством, и никому в Алиноре в голову бы не пришло опасаться грабежа. В Скайриме Анкано привык к тому, что ничего нельзя оставлять за пределами своей комнаты – обязательно сопрут: иные воры охотно покушались даже на уличные светильники, ведра, лопаты и отчаянно сопротивляющихся кур. На Саммерсете же такого бардака не было, и то, что кем-то где-то оставлялось с определенной целью, там же всегда и оставалось, за исключением экстренных случаев вроде нападения даэдра или драконов. Эта стабильность приносила покой в души альтмеров. Конечно, Алинор еще нескоро восстановит свой прежний облик, нескоро будут возвышаться над городом изящные башни, да и пепел, перемешанный с песком и пылью, еще долго будет покрывать зеленые газоны и аккуратные каменные дорожки и мостовые. Но, с другой стороны, в теплый и мягкий пепел было так приятно зарываться пальцами ног!.. Когда никто не видит, конечно. – Анкано! Голос раздался уже ближе. Альтмер решил отозваться и крикнул с некоторой неуверенностью: – Серана, это ты? – Я! – радостно откликнулись откуда-то впереди. Неуравновешенно счастливая интонация выдавала Серану с головой. Заметно волнуясь, эльф поспешил на голос и вскоре увидел... смутно знакомую ему женщину. Даже в полумраке было видно, что Серана заметно растолстела, и живот у нее резко выдавался вперед. Ее черные волосы отросли до лопаток, а из припухших глаз исчез огонек кокетства. Теперь женщина куда сильнее напоминала обычную нордскую бабу, чем изящную колдунью с вампирскими повадками. Однако Анкано нашел в себе силы нежно прикоснуться к ее щеке и произнести: – Aiya, moina*. – Ты похож на драугра, милый, – ласково отозвалась Серана и прижалась к нему. Но едва альтмер потянулся обнять ее более интимно, нордка обеспокоенно принялась рассматривать его лицо. – Нет, правда. Кожа да кости! Ты вообще питаешься чем-нибудь? Выглядишь хуже, чем в Винтерхолде! Хотя что это я... – Она улыбнулась, но как-то жалостно, и шмыгнула носом. – Главное – что ты жив, и что мы с тобой вместе... в кои-то веки, когда я сама нашла тебя! Ты знаешь, как я без тебя страдала? Ты знаешь, что я ношу под сердцем нашего ребенка, и бросил меня, сволочь, оставил в самый ответственный момент!.. – Выговорись, милая, – успокаивал ревущую жену эльф, прижимая ее к себе. – Я заслужил все твои упреки. – Еще как заслужил, паскуда остроухая... – Ненормальный идиот. – Во-во!.. – Альтмерский обмылок. – Не подсказывай, без тебя справлюсь! Анкано покорно замолчал и нежно поцеловал ее в шею. Всхлипывания становились все менее обиженными, а руки Сераны безо всякой агрессии тянулись к мужу. – И все-таки, – спросил он, не поднимая головы, – что ты здесь делаешь? Нордка шмыгнула носом и посмотрела на него с некоторым сомнением. – Для начала тебе, наверное, лучше присесть, – заявила она. – Нет уж, – раздался позади них недовольный командный голос, – это мне лучше присесть. Альтмер нехотя оторвался от жены и увидел Валерику, обвешанную сумками. Судя по лицу вампирши, ничего хорошего их встреча не предвещала. – Доброй ночи, леди Валерика, – проговорил эльф, машинально поправляя воротничок рубашки и запоздало думая, что надо было одеться поприличнее. Валерика подошла к нему и, сжав пальцами его подбородок, принялась оценивающе рассматривать лицо. – И правда, похож на драугра, – бесстрастно констатировала она. – Вот что значит оставить мужчину одного. Такое впечатление, что ты не ешь и не спишь. – Я спал несколько минут назад, – заметил Анкано в свое оправдание. – Видимо, первый раз за неделю? Н-да... – Вампирша тяжело вздохнула. – Я думала, что еду сюда следить за состоянием дочери, а, оказывается, мне нужно заняться зятем. – Я в порядке... – Вижу. Ледяной тон Валерики никакого выбора не предоставлял. Альтмер покорно кивнул и хотел было опять расспросить Серану, но вампирша вновь подала голос, вглядываясь куда-то: – А это что за горе-шпион? Из-за угла разрушенного дома робко вышел Анкарион, уже облеченный чарами магической брони и с заклинанием в руке. – Многочисленные свидетельства книжных авторов, – с апломбом заявил он, – подтверждают, что если норды издают боевой клич – значит, дело близится к драке. – А, – усмехнулась Валерика, – это специалист по нордам? – В некотором роде. – Альтмер приосанился, но заклинание по-прежнему не убирал. – Я прожил долгое время на острове Солстхейм и разбираюсь в нордских обычаях. – Однако при этом способен перепутать боевой клич с нежным обращением жены к ее супругу. Глаза Анкариона, и без того большие, почти округлились. Атакующее заклинание пропало. – Серана, – нехотя пробормотал Анкано, простирая к нему руку, – это Анкарион, мой товарищ и... соратник. – Лицо породистое. Талморец? – оживленно поинтересовалась нордка и потрясла руку совершенно обалдевшего эльфа. – Очень рада. – Анкарион, это Серана, моя жена. На Анкариона было жалко смотреть. – Жена? – переспросил он слабым голосом. – А, ты, конечно, решил умолчать о своем позоре? – усмехнулась нордка и потянулась потрепать мужа за щечки. Он это ненавидел, но из снисхождения к раздражительной супруге стерпел. – Что ж, это весьма неожиданно, – резюмировал Анкарион, наконец придя в себя. Он обладал удивительной способностью выражаться без единого намека на ругательство и был бы предельно вежлив, даже если бы к нему посреди ночи завалился пьяный в дрова незнакомец и попросил пару тысяч золотых в долг. – Рад познакомиться с Вами, леди Серана. – Значит, Вы интересуетесь нордами? – с интересом спросила женщина. – Или теми придурками с острова Солстхейм? – Разве они не норды? – Пф, - отмахнулась Серана, – да они совсем сбрендили со своим Все-Создателем. Даже драконьи жрецы с ними ничего не смогли поделать, а как старались! Говорят, у них там чуть половину острова не разнесло, король Бемор даже хотел отправить туда солдат, чтобы убедиться, все ли в порядке... – Вы так говорите, – осклабился альтмер, – как будто помните эти события. – Помню, конечно. Правда, я тогда еще маленькая была. Решив пощадить медленно впадающего в прострацию Анкариона, Анкано поспешно заявил: – Давайте обсудим это позднее. Для начала лучше вернуться домой. Стоило ему только повернуться в нужную сторону, как он заметил осторожно выглядывающую из-за угла Эри. Альтмер метнул свирепый взгляд в Анкариона, но тот только пожал плечами – дескать, "Извини, но мне надо было удостовериться в том, что эти норды тебя не убьют". Анкано с улыбкой поманил девочку к себе, и та несмело вышла, во все глаза уставившись на двух нордок. – О, какая очаровательная малышка! – сразу умилилась Серана. – Как тебя зовут? – Эриланна, – с достоинством произнесла маленькая альтмерка. – А Вы... Вы – жена Анкано? – Угу. Надеюсь, ты не против? Эри вопросительно посмотрела на Анкано, и тот отозвался: – Не волнуйся, Эри, Серана будет заботиться о тебе... Она будет тебе почти мамой. – Я слышала, у Вас будет еще один ребенок... - заметила девочка, косясь на огромный живот нордки. Та махнула рукой: – Это не имеет значения. Я люблю детей. Правда, своих у меня пока еще не было, но я... я постараюсь быть хорошей матерью. Слегка наклонившись, она дружелюбно протянула Эри руку, и девочка несмело взялась за нее. Хорошо, что Анкано не слишком распространялся при ней обо всех недостатках низшей расы, иначе Эри было бы намного сложнее смириться с наличием приемной матери-человека. – Милое дитя, – заметила Валерика, с интересом глядя на девочку. – Надеюсь, из нее не вырастет такая же дурочка, как моя дочь. – Мама! – обиженно покосилась на нее Серана, но вампирша только отмахнулась: – Ну, полагаю, на сегодня церемоний достаточно. Мне нужно распаковать вещи, да и вы все, вероятно, ночью клюете носом. – Прошу за мной, – галантно подхватил ее под руку Анкарион, здраво решив не реагировать на последнюю фразу. Компания быстро дошла до лечебницы, которая тут же была подвергнута беспощадной критике, однако Анкано сейчас не интересовался мнением своей тещи. Дождавшись, когда Эри заснет, он уединился с Сераной и, серьезно посмотрев на нее, заявил: – Я слушаю. Что еще натворил этот недоносок? Нордка, вздохнув, принялась за рассказ, содержание которого повергло альтмера в легкий ступор. Оказывается, после атаки на Доминион Фалрандил не испытывал никакой радости от содеянного – скорее наоборот, с каждым днем становился все более недоволен собой. Не улучшили его настроения ни суровый выговор, полученный от императора, ни наглое поведение Ульфрика Буревестника, решившего присвоить себе все заслуги, ни антиэльфийская солидарность Хаммерфелла. Пару раз Довакина пришлось в прямом смысле вытаскивать из петли. Смешно сказать, он даже казнь Эленвен провел с таким равнодушием, которого едва ли можно было от него ожидать – а уж друзья-то знали, как Фалрандил ненавидел талморского посла в Скайриме и рвался ей отомстить за все и сразу. Пристраститься к бутылке, как Коснах, он не мог – запрещала жена, а в радость его ничто не приводило. В порыве ярости он расколотил алтарь Талоса, стоявший возле трона, и попытался призвать для консультации Хермеуса Мору, однако даэдра оказался на редкость неразговорчивым и советов никаких не дал. В конце концов Довакин, проведя некоторое время на Высоком Хротгаре, отрекся от трона в пользу Элисиф, раздал все оставшиеся деньги друзьям поровну и велел им возвращаться домой. Сам же он отправился обратно к Седобородым, где, видимо, и собирается провести остаток жизни, замаливая грехи. – Идиот, – резюмировал Анкано, когда его жена закончила рассказ. – Невообразимый тупица. – А мне его жалко, – вздохнула Серана. – Он ведь искренне думал, что делает доброе дело, избавляя мир от Талмора. – Ненормальный выродок и убийца, – упрямо покачал головой альтмер. – Я бы на месте Седобородых столкнул его с Глотки Мира – кажется, они тоже знают этот Крик. Нордка вдруг залезла в поясную сумку, достала оттуда запечатанное письмо и протянула мужу. – Это он просил передать тебе. – Зачем? – Однако эльф, хотя и брезгливо, все же взял конверт. – Это, что, завещание? – Не знаю, мне он ничего читать не давал. Но очень просил, чтобы ты это прочел. Анкано пожал плечами, аккуратным движением вскрыл конверт и вытащил оттуда свернутые листы бумаги, исписанные разборчивым, круглым, почти ученическим почерком. Мало кто во всем Тамриэле знал, что именно таким почерком Довакин вел свой сомнительной ценности дневник, где записывал события своей жизни (изредка) и вел отчет об уничтожении талморских групп в Тамриэле (почти постоянно). Письмо, вопреки его манере сжато выражаться на бумаге, было довольно пространным. "Анкано, если ты читаешь это письмо, а не сжег его сразу же – спасибо и за это. Я подозреваю, как сильно ты меня ненавидишь. Более того, я понимаю тебя. Сильнее только мое презрение к самому себе, в этом никакой сородич меня не обгонит. Знаю, ты сейчас наверняка скорчил одну из своих презрительных рож, но я не лгу. Я не горжусь тем, как жестоко я поступил. Если бы я мог, я бы повернул время вспять и поступил бы иначе. Я бы попросил помощи у императора, мы бы вместе что-нибудь придумали... Мы бы, конечно, все равно уничтожили Талмор, но... не так. Ошибка бастарда привела в восторг нордов, но она не перестала от этого быть ошибкой. Понимаю, что тебя это вряд ли утешит, но я хотел бы оказаться на Саммерсете во время этой атаки и погибнуть. Я все равно должен был умереть еще в детстве. Должен был сгореть. Но я почему-то все время выживаю в пламени всем на горе. Ты как-то говорил, что выжил зря, что лучше было тебе умереть в схватке с Арлин. Не знаю, так же часто ли ты об этом думаешь. Я теперь постоянно сожалею о том, что так долго прожил и столько всего успел натворить. Никакой жизни не хватит, чтобы замолить все это. Прости за Серану, если она покажется тебе издерганной и доведенной до отчаяния. Она слишком переживала за тебя и за меня. Надеюсь, это не скажется на вашем ребенке. И вообще – прости за все. За то, что называл тебя талморской сукой, за постоянные подозрения, за то, что испортил тебе жизнь... и разрушил твою родину. Нет – нашу родину. Хотя я никогда не считал себя настоящим альтмером, а сейчас вообще не имею на это права. Знаю, что никто из сородичей меня не простит. Надеюсь только на то, что один из них все-таки окажется более... человечен. Хотя для тебя подобное сравнение оскорбительно, не знаю, чем его заменить. Прости и за это. Ф" Не говоря ни слова, Анкано поджег письмо и наблюдал за тем, как быстро и послушно горит бумага. – Ну? – с беспокойством поинтересовалась Серана. – Что там? Он извиняется, да? – Он кретин, – бесстрастно отозвался альтмер. – И я бы предпочел никогда больше о нем не говорить. А в голове пробивалась непозволительная и ужасная мысль – строка из старинной поэмы: "Ir abelas, len'alas lath'din."** * Привет, дорогая (Квенья) ** Мне жаль тебя, грязный, никем не любимый ребенок (эльфийский язык из Dragon Age) (Во имя Бахуса, Кома и Мома, троицы святого Пантагрюэля, нарекаю тебя староальдмерисом!)