Преданные и предатели

Постепенно жизнь наконец начала налаживаться. Альтмеры упорно трудились над поднятием своей родины из пепла и преуспели в этом. Процесс ускорился, когда к ним присоединились сородичи изо всех уголков Империи, которым было предложено за небольшое вознаграждение вернуться на Саммерсет. Через некоторое время император решил вложить в восстановление провинции и собственные средства, однако эльфы едва ли не отказались от этого предложения, позволив пожертвовать только самое ничтожное количество ресурсов. Разумеется, это не замедлило сказаться на репутации Саммерсета среди других провинций, но императору это даже пришлось по душе. Ему тоже наверняка не слишком хотелось помогать недавнему врагу. Анкано наконец смог перевести дух и с охотой отдался в тещины руки. Валерика быстро привела эльфа в порядок и заодно существенно пополнила алхимические запасы в лечебнице. Правда, помогать с лечением наотрез отказалась, да и альтмеры понимали, что вампиршу лучше держать подальше от живых. Впрочем, голодать Валерике не пришлось: она регулярно наведывалась в порт Алинора и пила кровь у спящих босмеров. Те демонстрировали свое презрение высоким сородичам, и альтмеры не без злорадства "натравили" на них вампиршу. Правда, босмеры об этом даже не догадывались, только чувствовали слабость спросонья. Но и Валерика за долгие века прозябания в Каирне Душ потеряла вкус к агрессивным нападениям – в отличие от наглых скайримских вампиров, которые могли заявиться в оживленный город уже в сумерках. Серане было куда сложнее приспособиться к новой жизни. Она долго не могла привыкнуть к теплому климату Саммерсета, который едва не доводил ее до болезни. Незнакомые альтмеры с презрением косились на женщину-нордку: эльфы и так не особенно жаловали "диких скайримцев", а после нападения драконов – и подавно. Конечно, Анкано убил бы любого, кто хоть словом оскорбил бы его жену, но ей это не особенно помогало. В Алинор чужестранцев никогда не пускали дальше порта, и присутствие в городе человеческой женщины с яркой внешностью бросалось всем в глаза. Серана привыкла к чужому вниманию, но раньше оно всегда было одобрительным: теперь же мало кто смотрел на нее с пониманием. Когда же алинорцы узнали, что нордка вступила в отношения с высоким эльфом, часть их презрения к ней перенеслась на Анкано. Заводить семью с человеком было если не позорно, то весьма предосудительно, особенно после такого унижения, понесенного от Скайрима. Впрочем, альтмер не был бы собой, если бы не начал требовать с недоброжелателей плату за лечение за единственный косой взгляд, брошенный на его жену. Волей-неволей алинорцам пришлось притерпеться к нордке, хоть она и была для них неприлично эмоциональна и непосредственна. Единственными альтмерами, кроме Анкано, которые относились к Серане без предубеждения, были Анкарион и Эри. Из-за симпатии к ее мужу они готовы были бы стерпеть даже и орсимерку, но постепенно и сама нордка пришлась им по душе. Она неумело, но очень старательно создавала домашний уют, заботилась обо всех обитателях их скромного жилища и при этом все время острила, смеялась и настраивала остальных на тот же лад. Вдобавок у Анкариона появился разговорчивый источник сведений о древних и нынешних нордах, а у Эри – сначала товарищ по играм, а потом и заботливая мать. Девочка очень привязалась к Серане, хотя и не сразу, и уже не называла приемных родителей "почти мамой и папой". Настоящие трудности начались, когда у Сераны все-таки родился ребенок. Девочка пошла вся в мать и так же, как она, громко требовала беспрерывного внимания к себе. Также от матери ей достались черные волосы, крепкое здоровье, веселость и подвижность; неуемное любопытство, столь обыденное для детей, передалось от обоих родителей. Эльфийскую кровь в малышке выдавал лишь оранжевый оттенок глаз да чуть заострившиеся с годами концы ушей, однако Анкано решил дать ей истинно альтмерское имя – Альдимонве. Оно, конечно, было тут же сокращено до "Альди", потому что в доме только и было разговоров, что о новорожденной. Вечно невыспавшиеся родители бдительно охраняли ребенка от посягательств Валерики, стоило той заикнуться о "небольшом эксперименте". Однако сами они с удовольствием погрузились в заботу об обеих дочерях и надолго забыли о толкавшей их ранее вперед жажде приключений. Даже Серана, которая никогда не соглашалась представить себя в роли матери-домоседки, уже не рвалась в поход за трофеями. "Кажется, я взрослею" – с сожалением объявила она мужу. Все, что было раньше, уходило в прошлое и казалось невыразимо далеким. Время, когда они бродили по дорогам Скайрима и сражались с драконами, бандитами, драуграми и прочей нечистью, было для пары почти таким же смутным, как давно прошедшее детство. Серана привыкла жить сегодняшним днем и не вспоминала о Верховном короле, которого когда-то называла лучшим другом – у нее были заботы поважнее. Но Анкано ничего не забывал. Он уже не злился, не мечтал о долгожданной мести – только тяжелым грузом на сердце висела вина за то, что не успел вовремя остановить предателя. Альтмер проникался к нему одновременно ненавистью и жалостью, понимал, что для Алинора так или иначе все было предрешено – и все же продолжал винить и Фалрандила, и себя. Утешение было только одно: Эри и Альди никогда не узнают, кто объявил войну высоким эльфам и какое отношение к этому имеет их отец. Анкано не делился своими мыслями ни с кем, надеясь, что когда-нибудь годы все-таки возьмут свое, и он тоже начнет жить сегодняшним днем и думать только о насущном. Но время шло, а годы свое упорно не брали.