Бусый лёд

      — Эй, парень, — задремавшего на краешке лавки, сотрясаемого дрожью от мокрой одежды и высокой температуры, Кирилла кто-то легко коснулся и подергал за плечо, — вставай потихоньку. Пойдем на рентген и осмотр, а потом на перевязку. Давай-давай, не время сейчас спать. Доктор ждет, я уже договорилась. — Та же заботливая дежурная медсестра, обдавая застоялым запахом пота и хлорки, пропитавшим ее застиранный халат, обхватила за талию и стала тянуть на себя. Он не без труда приоткрыл веки, встал и, едва переставляя ватные ноги, поплелся рядом с крепко подхватившей его женщиной.        Блекло-голубые больничные коридоры показались бесконечным лабиринтом давно забытого богом подземелья, настолько здесь было безрадостно и законченно обреченно. Удивительным было то, что здесь лечили людей, а кого-то доставали и с того света. Он потряс головой, пытаясь вернуть себе ясность мысли и взгляда. Перед глазами все равно темнело, Кирилл, обессиленно опираясь рукой на стену, то и дело останавливался, чтобы перевести дух и медленно, сквозь зубы, втянуть в себя тяжелого, спертого воздуха больницы. Он впервые оказался не в платной частной клинике, где ему чуть ли не в ноги кланялся услужливый персонал, а в обычной, как говорится, для простых смертных, и настолько гнетуще было в ее стенах, что возникало непреодолимое желание отмахнуться от цепкой хватки медсестры и стремглав кинуться вон. И бежать, бежать, да хоть на край света, лишь бы не здесь.        Вот только каждый новый шаг давался с таким огромным усилием, что ни о каком побеге не могло быть и речи. Да и куда теперь бежать-то в его состоянии? Кто его ждет? Отбитые ребра нещадно ныли, про сотрясение и подступающую дурноту он вообще старался сейчас не думать. Хотелось послать все на три небезызвестные буквы и лечь, свернуться калачиком на грязном, затертом тысячами ног полу, и если не умереть, то хотя бы заснуть надолго. А лучше, наконец, проснуться и с облегчением понять, что произошедшее с ним, всего лишь затянувшийся ночной кошмар, пусть и чересчур реалистичный, который будешь еще долго вспоминать и внутренне содрогаться.       — Вы сказали, что обследование платное. У меня не хватит денег…       — Не переживай. Дозвонилась я до твоего друга, — ответила она со смешком в голосе. — Сказал, чтобы пока он до нас добирается, тебе все сделали.       — До Савранского? Он приедет? Правда? Что он сказал? — Кирилла прошибла огненная волна, и озноб резко сменился неприятным жаром, который опалил не только щеки и лоб, но и кончики ушей. Он дернул вниз ворот растянутой футболки, чтобы хоть немного охладить тело и перехватить ртом пахнущего лекарствами воздуха.       — До него. Приедет-приедет, умолял, чтобы ты его только дождался и никуда не убегал. Вот это друг, это я понимаю. Так что, пойдем, милый, быстрее начнем — быстрее закончим. Потом тебе укол сделаем, и можешь уезжать домой. А хочешь, так оставайся. У нас и отдельные палаты есть. Платные, конечно, но со всеми удобствами: холодильник, телевизор…       — Нет, спасибо, — Кирилл сглотнул тошноту — сейчас ему точно не до еды и выпусков новостей, перед глазами снова поплыло, а голова того и гляди грозилась взорваться к чертовой матери. — Я друга дождусь и уеду.       — Ну, как знаешь, ваше дело. Давай, еще немного, вон в ту дверь. — Женщина буквально на себе дотащила почти бесчувственное тело до кушетки и поспешила за доктором. Кирилл стойко, сцепив от боли зубы, перенес долгий осмотр хирурга и указания рентгенолога, которые, как и сказала медсестра, не заставили себя ждать. Он, вспоминая трехэтажным всех своих близких родственников, терпел тугую повязку, в которую затянули треснувшие ребра, и щипавший до слез антисептик, которым щедро облили все открытые раны. И теперь каждый, едва ли не судорожный вздох давался еще с большим мучением, чем раньше. Вполуха он выслушал наставление медиков, покивал на рекомендации и настоятельную просьбу лечь в стационар. А потом, бредя обратно по тому же извилистому коридору, сжимал в кулаке рецепт на лекарства и счет, который ему выставили за неказистые услуги.       Опустившись на лавку в приемном покое, Кирилл притянул к себе и обнял руками сумку с барахлом, и, откинувшись головой на стену, прикрыл глаза. Укол, поставленный медсестрой из процедурного, начал действовать, и его жутко стало клонить в сон. И наверное, он бы вырубился, если бы рядом с ним, на соседней лавке, не сидел бомжеватого вида старик, который укачивал распухшую посиневшую руку, тихо подвывая и бесконечно окрикивая шастающих туда-сюда санитаров. Кирилл безрассудно захотел зарядить ему кулаком между глаз, лишь бы заткнулся, да вот только ноги предательски дрожали и подгибались, поэтому он раздраженно покачал головой, стараясь абстрагироваться от ситуации и с тоской посмотрел в приоткрытое окно, за которым выстроилась вереница машин скорой помощи.       Он давно потерял счет времени, минуты должно быть тянулись целую вечность, а может, и часы, кто знает. Кирилл то выплывал на поверхность сознания, нервно дёргаясь и осматриваясь по сторонам, то вновь глубоко нырял в глухое забытье. Но момент, когда Савранский широким шагом зашел в тесное помещение приемного покоя, Кирилл уловил отчетливо. Может, потому, что от одного его уверенного в себе вида перехватило дыхание, и сердце зашлось совсем уж в каком-то заполошном ритме. Он со всей силы закусил разбитую губу, чтобы не разрыдаться от накрывшего облегчения - так он был по-настоящему рад его видеть, может, что и впервые. На какое-то мгновение Кирилл даже забыл о том, что случилось утром, что его выгнал из дома отец, что его изнасиловали, и что порно-ролик с его участием гуляет по городу, что он опозорен до конца жизни… Кирилл просто задохнулся от навалившегося на него странного, неподдающегося анализу и логике чувства, которое заставляло что-то такое там внутри обрываться и трепыхать.        Савранский бегло осмотрел комнатку с тусклым светом, под завязку набитую суетящимися людьми, нашел взглядом его замершую в ожидании на лавке фигуру и, больше не обращая ни на кого внимания, стремительно подошел. Кирилл не знал, что можно, да и нужно сказать, подходящих слов совсем не находилось, и все, что он смог, это с видимым усилием оторвать спину от стены, и сдерживая рвущиеся наружу стоны, неестественно прямо сесть, пряча горящее лицо за спутанными волосами. Савранский приподнял за подборок его разукрашенное ссадинами лицо, заставляя посмотреть себе в глаза, и осторожно пальцами откинул длинные пряди назад. Он долго пристально всматривался в него совсем уж нечитаемым взглядом, а потом просто притянул к себе, обнимая за плечи. Уткнувшись носом в твердый под пиджаком и рубашкой живот, Кирилл ощутил жар и силу чужого тела, тонкий аромат туалетной воды, и этого оказалось достаточно, чтобы намертво вцепиться в пояс брюк, отпустить тормоза и дать волю разрывающим изнутри чувствам. Он плакал почти беззвучно, только время от времени сглатывал подкатывающий тугой ком в горле и шмыгал носом, из которого беспрестанно текло. Антон ничего не говорил, молча гладил по волосам, еще сильнее прижимая к себе и стискивая руками, пока его кто-то не окликнул и не отозвал в сторону.       — Я сейчас подойду. Да и, конечно же, заплачу. — Едва слышно донеслось до Кирилла сверху сквозь нарастающий гул в ушах, он отчего-то вдруг устыдился своей слабости и своих кулаков, что, наверное, до синяков сжимали бока мужчины. — Кирилл, — тихо позвал Савранский, — давай все это отложим на потом, хорошо? Не время и не место. Дай мне счет.        Он присел перед ним на корточки, погладил по щеке, отирая размазанные по лицу слезы и приветливо улыбнулся. Кирилл отвел взгляд и сразу протянул ему измятые бумажки, которые успел сунуть в карман. Еще раз шмыгнув покрасневшим носом, он несколько раз глубоко вздохнул и едва слышно прошептал:       — Спасибо.       — Пока особо не за что. Сейчас я все узнаю и отвезу тебя домой. Хорошо?       — У меня больше нет дома. Вообще ничего нет. И меня…       — Шшш… У тебя есть я. Остальное потом, — резко оборвал он начинавшуюся истерику, уверенно тряхнул за подрагивающие плечи и поднялся. — Я отвезу тебя к себе. Но сейчас мне нужно поговорить с твоим врачом. Ты подписал отказ от госпитализации? Или, может, все же ляжешь? Я оплачу.       — Да. Нет. Тут еще рецепт.       — Хорошо. Заедем в аптеку по дороге. Сиди здесь и жди, и чтобы никуда, понял? — Кириллу только и оставалось, что кивнуть и вновь устало откинуться на уже осточертевшую жесткую лавку. Он по-прежнему кусал в кровь губы, едва сдерживая все еще крадущиеся по щекам слезы, и искоса, сквозь мокрые ресницы, наблюдал за Антоном, который в паре метров о чем-то живо переговаривался с тем самым хирургом, который его осматривал. И так ему стало внутри спокойно от находившегося рядом, убежденного в своей правоте человека, именно этого человека — да, что напряжение сразу отпустило и, кажется, даже легче стало дышать.        До машины, припаркованной у центрального входа в больницу, Кирилла, как бы вяло он не сопротивлялся и чего бы не лепетал себе под нос, донесли на руках, словно он не ломоть под два метра, а сущая безделица. Он стыдливо мял пальцами ворот немного влажного плаща Савранского, прятал в твердом, надежном плече пылающее лицо и старался лишний раз не дергаться от простреливающей его боли. Кто бы мог предположить, что этот самый последний человек в городе, которого он откровенно посылал в далекие эротические дали и к кому он еще вчера даже не подумал бы обратиться, окажется единственным, кто ему захочет и сможет действительно помочь? Тот, кто по какой-то непонятной пока еще причине рванул к нему в больницу, бросив все свои дела, оплатил счета и теперь бережно, обходя лужи, нес на себе, как изнеженную барышню. Его аккуратно посадили на откинутое переднее сиденье Камри и пристегнули ремнем безопасности, сумку пристроили где-то сзади. И окунувшись в тепло салона, Кирилл почти сразу отключился, даже не дослушав того, что ему тихо, но не терпящим возражения тоном, внушал Савранский.       — Кирилл? Просыпайся, горе луковое, приехали. Сам сможешь дойти или мне донести тебя? — Приоткрыв слипающиеся глаза, Кирилл посмотрел мутным взглядом на склонившегося над ним Антона. Потом мазнул глазами по окнам, за которыми угадывались дома знакомого микрорайона, что теснили Университет к набережной реки. Мимо них он почти каждый день проезжал на учебу, о которой теперь-то уж точно придется забыть. Если не навсегда, то очень надолго.       — Я сам попробую, не надо меня на руках носить. Я тяжелый и я не баба, — он, пошатываясь и опираясь на грязный капот, обошел машину.       — Так я и не по бабам, если ты забыл. Ладно, я возьму тогда сумки. Пока ты спал, я заехал в магазин и аптеку. Теперь все, пойдем потихоньку. Тут недалеко.        Но «недалеко» для разбитого болезнью и отцовскими ногами Кирилла показалось многочасовым переходом через Альпы, хотя до подъезда, и правда, было рукой подать. Они медленно дошли до входной двери, минули охрану в стеклянной будке, поднялись в лифте, Кирилл и не заметил даже на какой этаж, а потом его, аккуратно оттесняя по площадке, подтолкнули к стене.       — Стой, сейчас ключи найду. — Антон переложил из руки в руку объемные сумки из супермаркета, закинул на плечо скарб Кирилла и похлопал себя по карманам плаща.       Кирилл и стоял, подпирая сутулой спиной подъездную стену, весь его запал кончился где-то еще на подступах к лифту, и если бы не Антон, подхвативший его под руку, так бы и рухнул у двери в квартиру. Но тот потянул через порог и буквально втащил на себе в огромную комнату. Он мельком огляделся по сторонам, выдернув из общей обстановки квартиры-студии только широкий и явно очень удобный диван. Скинув ботинки, Кирилл, не церемонясь, прямиком к нему и направился, на ходу стягивая мокрую куртку.       — Сиди здесь, я сейчас переоденусь и займусь тобой. Не спи пока, тебе надо выпить таблетки и поесть.       — Не хочу, — чуть слышно отмахнулся Кирилл и упал на диван, сворачиваясь в позу эмбриона и обхватывая рукой отбитые рёбра. — Ничего больше не хочу.       — Я не спрашиваю, хочешь ты или нет. Я ставлю перед фактом, — бросил Савранский откуда-то из глубины комнаты. Но удобный диван и тепло квартиры так убаюкивали, что Кирилл, забыв о настоятельной просьбе не спать, тут же устроился на мягких подушках и провалился в забытье.       Ему показалось, что он вот только что прикрыл глаза, но когда его снова растормошил Антон за окнами было темно, словно поздним вечером или ночью. С зоны кухни доносились аппетитные запахи, дразнящие ноздри и пустой желудок, Кирилл попытался вспомнить, когда последний раз ел, но в памяти всплывала только чашка кофе в перерыве между лекциями во вторник. Не то чтобы у него вдруг проснулся волчий аппетит, скорее уж снова нагнал приступ успевшей надоесть тошноты, но впихнуть хоть что-то в себя было необходимо.       — Вставай, Кир. Пойдем в ванную, я тебя отмою и переодену. Ты весь вспотел. Температура спала, но под душ еще рано. Потом поужинаем и спать. По-человечески, а не на диване. Поздно уже.       — Сколько я спал?       — Четыре часа. Десять уже доходит.       — Все еще пятница?       — Да. И год тот же, ты не поверишь. Хватит разговоров, вставай. Я понимаю, что тебе сейчас ни до чего, но жизнь не кончилась, уж поверь, — Антон потянул на себя, заставив подняться на ноги с почти уже родного дивана. Кирилл, кряхтя от боли и затекших мышц, которые нестерпимо стало покалывать тысячами мелких иголочек, неохотно поплелся за решительно настроенным Савранским. Спорить ни сил, ни нервов не осталось, ему определено было все равно, что Антон вдруг взялся управлять им, взвалив на себя какие-то заботы. Более того, ему было где-то даже приятно, что его шпыняют, как слепого котенка, и говорят, что нужно делать. Сам бы он так и лежал дальше: без мыслей, без надежд, без будущего.        Савранский включил свет в светлой ванной комнате и приглашающе махнул рукой.       — Тебе помочь или сам?       — Лучше помоги, — он сделал пару шагов и прислонился к раковине, позволяя себя раздеть. Не произнося больше ни слова, Антон прикрыл дверь и включил воду. Уверенно и быстро снял с него через голову пропахшую потом футболку и дернул за ремень джинсов, а потом стянул к щиколоткам и трусы.       — Эй, какого хрена ты делаешь? — попытался отмахнуться от наглого Савранского Кирилл, но вышло совсем ни к черту. Более того, его апатичное сопротивление вызвало приступ смеха.       — О, огрызаешься! Ну наконец-то. Значит, жить будешь. Я уж было подумал — все, сломали моего ни с кем не сравненного Захарова. Стой и не дергайся, сейчас оботру с тебя грязь, потом одену в чистое. — Антон мотнул головой, указывая на стопку наглаженной домашней одежды, лежавшей на полке рядом с ровными, подобранными по цвету и тону рулончиками полотенец. Собрав разметавшиеся по его плечам волосы в высокий пучок откуда-то взявшейся резинкой, Савранский намочил и намылил под краном махровую рукавицу и несколько раз прошелся ей по телу, стараясь не замочить повязку на ребрах. — Повернись или будешь играть в скромницу? Глупо теперь ломаться, когда тебя с голой жопой видел весь город, не находишь? И убери руки с хозяйства, оно у тебя такое же, как и у всех остальных. Так что, можешь спать спокойно — удивить и тем более заинтересовать меня чем-либо в этом плане крайне трудно, даже проблематично.       — Откуда тебе знать? Что ты, вообще, можешь обо мне знать, — Кирилл был без понятия, что его разозлило больше: пренебрежительный, откровенно издевательский тон или усмешка, звучавшая в словах. Словно Савранский осмеивал все, что произошло с ним, словно подвергал каким-то сомнениям самого Кирилла и его, в одночасье, изломанную жизнь. Стало до слез обидно, захотелось отшвырнуть все и просто исчезнуть. — Ты даже представить себе не можешь, что я пережил! Да, откуда тебе, блядь, знать…       — Если ты о порно-видео, то я его посмотрел, — уже вполне серьезно произнес Антон, силой разворачивая его лицом к огромному зеркалу и прижимая животом к раковине. — Больше скажу, раз двадцать, а может, и тридцать. Но жалеть тебя? Не-а, это к кому-нибудь другому. Я могу помочь, поддержать, поругать, но слезы и сопли утирать — уволь.       — Ты идиот? Мне нихрена вообще от тебя не нужно! Пусти меня!       — Ну, я же не подрочил, так что не расстраивайся. Кстати, не против, если я тебя осмотрю? Поиграем, так сказать, в доктора.       — Да ты охуел, Савранский. Если ты думаешь, что в качестве благодарности сможешь трахать меня, то иди ты нахуй!       — Не выдавай желаемое за действительное. Я с натуралами не связываюсь, от них одна головная боль. Теперь прими к сведению правила этого дома: будешь материться, выставлю за дверь. А еще, либо я — Антон либо Антон Борисович — выбирай. И будь добр, послушай меня внимательно. Ты вообще как себе представляешь секс между мужчинами? И был ли он у тебя, скажем, по доброй воле?       — Откуда мне, блядь, знать? Из нас двоих, пидор тут ты. Я с себе подобными не трахаюсь, — и помолчав, добавил: — По доброй воле.       — Об этом и речь, Кирилл. Не надо думать, что я желаю тебе чего-то плохого и ты здесь только для моего развлечения или поднятия самооценки. Я помочь тебе, дураку, хочу и кое в чем удостовериться. Ты, я думаю, тоже хочешь знать — изнасиловали тебя пять человек или нет. Поэтому, побудь немного хорошим пациентом, ладно? И к слову, я гей. Еще раз произнесешь «пидор», и я отправлю тебя обратно, на поруки бесплатной медицине. — Антон вопрошающе заглянул в зеркало и встретился с ним взглядом. Кирилл, ни о чем не думая, совершенно вымотавшись за этот бесконечный день, только закусил в очередной раз губу и кивнул. — Все же лучше это буду я, чем какой-нибудь незнакомый врач тебе заглянет в задницу. Правда? Поэтому нагнись и раздвинь ноги.       Кириллу хотелось от стыда провалиться в подпол, а лучше сразу куда-нибудь в ад, он и сам не мог взять в толк, почему позволяет Савранскому подобное. Но было что-то такое убедительное и искреннее в его словах, чему отчаянно хотелось верить. И да, он определенно точно хотел знать, пустили ли его по кругу с подачи Алиева или нет. Поэтому, зажмурившись и отрешившись от происходящего, он сделал, как велели — немного нагнулся, насколько позволяли туго перевязанные ребра и расставил ноги. Антон сзади чем-то зашуршал, хлопнул крышкой какого-то тюбика и дотронулся прохладными руками до бедра. Кирилла от этого почти невесомого касания будто закоротило. Он жадно стал хватать открытым ртом воздух, оглушенный бешеным стуком своего сердца, что уже колотилось где-то в ушах, наполняя голову звуками отдаленного прибоя.       — Только не дергайся. И лучше расслабься, — едва расслышал Кирилл вкрадчивый тихий голос, но все-таки дернулся и нихрена не расслабился, когда те же самые руки, словно лаская и успокаивая, погладили его по пояснице, а потом по поджавшимся и покрывшимися враз мурашками ягодицам. И так это стало неожиданно приятно и горячо, что он упустил момент, когда в него вошел скользкий от смазки палец. — Шшш. Видишь, это совсем не больно. Больше тебе скажу, никто твою задницу не трогал. Ты такой узкий, что я еле палец протолкнул. А теперь представь на минутку, что было бы с твоим анусом, если бы в него долбились пять человек несколько часов кряду.       — Ты что хочешь сказать? — Облизав пересохшие губы, Кирилл попытался развернуться, вот только его по-прежнему крепко впечатывали собой в раковину. Поэтому все, что ему оставалось, это, прищурившись, всматриваться в зеркало, в отражении которого за его спиной стоял Антон. Непозволительно близко, чересчур развратно, но так, что ли, правильно…       — Только то, что видео, Кир, подстава. Что там чистой воды монтаж. И трахают на нем не тебя, а просто похожего телосложением парня в парике. Парня с очень большим пассивным опытом в сексе. Можешь в этом вопросе довериться мне на сто процентов. Если бы тебя изнасиловали подобным образом, ты ни сесть, ни встать не мог бы еще неделю как минимум, и болело бы все просто адски. И наверняка бы знатно кровило — в лучшем случае, а в худшем — зашивали. Так что, можешь выдохнуть. Ты по-прежнему девственник.       — Это точно?       — Тебе для полноты ощущений два пальца сунуть? Чтобы ты, наконец, понял всю прелесть анального секса.       — Не надо. Ты этот лучше вынь. А то что-то проверка затянулась. И вообще не понимаю, что за прикол ковыряться в чьей-то заднице?       — Только не надо врать, что тебе неприятно. По глазам вижу, что даже очень, — и словно в подтверждение своих слов Антон куда-то там внутри надавил, да так, что Кирилл не смог сдержать за зубами протяжный стон, на этот раз точно не от боли. А потом Савранский как ни в чем не бывало продолжил: — Сам оденешься или помочь?       — Помоги. И я бы поел немного.       — Я бульон куриный сварил, — сказал Антон, отодвинув его в сторону, чтобы дотянуться до флакона с жидким мылом. — И вот не надо только корчить такую моську, съешь все, что налью.       — Я не люблю супы.       — И ты серьезно думаешь, что меня это волнует?