Бусый лёд

      — Кирилл, просыпайся, горе мое. Нужно выпить лекарства. У тебя снова поднялась высокая температура, — Антон тихонечко растормошил плотно завернутое в одеяло тело, от которого так и веяло жаром, приложился губами к огненному лбу и, покачав головой, потянулся к градуснику. Подушка и простыня под ладонями были мокрыми хоть выжимай, он тяжко вздохнул, подавляя зевоту, и спустил ноги с постели — придется менять белье. Прошлепав босиком к комоду, Антон, искоса поглядывая на проснувшегося и заворочавшегося Кирилла, вынул из ящика чистый пододеяльник и, немного подумав, махровый плед. Он подкладывал его под низ, чтобы не испортить матрас, от него вряд ли можно было избавиться так же легко, как от прошлой испорченной подушки. Проще было выкинуть, чем высушить и выветрить терпкий запах болезни.       — Когда все это кончится? — Кирилл, хрипло ворча, откинул одеяло и, тут же сжавшись от прохладного воздуха, несколько раз передернул исхудавшими плечами. — Кажется, уже вечность лежу овощем, и даже горсти колес не помогают. Ребра болят — не вздохнуть, температура заебала, сил нет…       — От того, что ты ноешь, лучше не станет. Выше нос, ты не первый, кто слег с гриппом. Просто все навалилось разом, поэтому так плохо. В туалет отвести?       — Да. И морса малинового сделай, только не молока с медом — терпеть его не могу, — и чуть помолчав, тихо добавил, — пожалуйста. А с морса вроде чуть получше. Правда, потею, как в сауне. Тут снова все мокрое, будто я обоссался, — Кирилл пошарил под собой руками и с виноватым выражением лица всмотрелся в тусклом свете ночника в подошедшего Антона.       — Ляжешь на мою половину. Мне все равно вставать через три часа, досплю на диване. Не переживай из-за подобной ерунды, так всегда бывает, — Антон подошел ближе, заботливо собрал спутанные волосы Кирилла, прилипшие к спине, и уже привычным движением сделал высокий пучок.       — Куда тебе вставать?       — На работу, Кирилл. Уже понедельник. Пять утра.       — Охуеть. Я что-то вообще потерялся в днях… Думал, еще выходные.       — Мы же договорились, что ты не будешь материться, как сапожник — уши вянут. Все, пойдем, — Антон подхватил под руки вялого Кирилла, который без особо успеха пытался подняться сам, и поволок на себе к ванной комнате. Притихший Захаров с трудом передвигал ногами от слабости, тяжело, со свистом в легких дышал и обжигал правый бок Антона своим левым. Они вместе, без лишних препирательств на тему якобы поруганной чести, которые возникали в первые разы, подошли к унитазу. И как повелось за эти дни, Антон, отвернувшись, придерживал сзади за талию, пока парень делал свои дела. — Все? На кнопку смыва не забудь нажать. Теперь давай обратно.       — В душ бы, от меня козлом несет за километр. Как ты еще не задохнулся спать со мной в одной постели?       — Нельзя. Не раньше чем спадет температура. И поверь, ты пахнешь намного лучше тех бомжей, что давали мне свой приют на Площади трех вокзалов. Посидишь в кресле, пока я белье сменю? Потом надо поесть. Подогрею остатки вчерашнего бульона, — Антон, усадив Кирилла в кресло, накинул ему на плечи свой халат, чтобы тот не трясся от озноба, а сам поспешил перестелить постель. Очередная гора грязного белья была скинута на пол, останется не забыть сунуть ее в стиральную машинку, а потом найти время погладить. За эти три дня Антон измучился не меньше, чем Кирилл со своей болезнью. Он как санитарка, нянька и домработница в одном лице, метался между комнатой, кухней и ванной: кормил, поил, переодевал, отирал лоб, ставил градусник… Арти, которому удалось до него дозвониться только с десятой попытки, удивленно хлопал накрашенными ресницами да открывал рот, не зная, что сказать по такому вопиющему случаю.       — Не хочу есть, только пить. Эти супы уже поперек горла.       — Нет, не только пить. Я дома буду хорошо если к обеду, а позже у меня вечерники. Сам ты не сможешь поесть, поэтому оставлю на столе лекарства и кувшин с морсом. Не вставай, только если прижмет. Еще упадешь и голову свою дурную разобьешь, а она и без того работает с перебоями. Поэтому нечего воротить нос от супа, придешь в себя - накормлю нормальной едой.       — Да хватит читать нотации. Не дурак, понял.       — Не дерзи, Кирилл. Лучше научись выражать благодарность, хотя бы взглядом. В жизни это пригодится больше, чем обширный лексикон ненорматива и вздорный характер, — Антон потянул Кирилла к заправленному матрасу и уложил на чистое белье, аккуратно укрыв одеялом. Уже стоя на кухне и размешивая в стакане жаропонижающий порошок, он услышал хриплый и определенно точно злой, но скорее от собственной беспомощности, чем лично на него, голос.       — К чему твое поучительное пустословие? Как будто ты не знаешь, что я и без того тебе должен говорить «спасибо» до конца этой чертовой жизни. И меня это прям пиздец как радует. Обязательно напоминать каждый раз?       — Я счастлив, что ты это осознаешь.       — Я просто не понимаю почему? Нахрена ты со мной возишься, как с маленьким ребенком? Ты же терпеть меня не можешь.       — Как и ты меня. Или это всего лишь видимость? — Антон подошел, вложил в руку Кирилла стакан с лекарством и, придерживая его голову, заставил выпить все до дна. Потом насмешливо посмотрел на скривившегося от кислоты порошка парня и, подзадоривая спросил: — Или в этот момент, как в плохом кино, я должен признаться тебе в вечной любви до гроба? Или ты мне? А? Чего молчишь, неужели в яблочко попал? Кому ты еще позвонил со своей проблемой, Кирилл?       — Иди нахрен, Савранский! Не дождешься ты от меня никаких признаний. Никому я не звонил. Никто бы не понял. Даже не пытался, тем более телефон сел…       — Ну, конечно, только такой конченный гей, как я, смог понять парня, которого пустили по кругу.       — Меня не пустили по кругу.       — Спасибо мне за то, что выяснил это. А теперь бульон и спать, — поставив на поднос тарелку с дымящимся варевом, Антон, игнорируя недовольный взгляд из-под насупленных бровей, сел на край матраса и с явным садистким наслаждением взялся за ложку. — И не возникать без причины.       — Свали уже на свои лекции. От твоей беготни по квартире в глазах рябит.       — Поговори мне еще, — ответил Антон, вставляя в рот Кирилла еще ложку с наваристым куриным бульоном, от которого того передергивало так сильно, что оставалось только давиться смехом, чтобы не вызвать очередную бурю в стакане.       Кирилл под действием лекарств уснул почти сразу, а вот Антон так и прокрутился на диване до половины восьмого, потом, плюнув, встал, чтобы не торопясь собраться на работу. Сегодня у него было две лекции и один семинар на дневном и лекция на вечернем, чем он был крайне недоволен, учитывая нестабильное состояние Кирилла, который то на удивление был совсем неплох и бодр, то снова погружался в тяжелое состояние с высоченной температурой. В такие моменты Антон чувствовал себя абсолютно бессильным чем-либо помочь парню, да и врач, который был приглашен им на дом из частной клиники, только развел руками, понуждая к госпитализации и пугая предполагаемой пневмонией и ее тяжелыми последствиями.       Антон и сам понимал, что это было бы лучшим выходом из сложившегося положения, но Кирилл настырно и очень жалобно просил этого не делать — не сплавлять его с рук туда, где его могли бы узнать и где его с легкостью смог бы найти отец, если бы того захотел. А еще было внутри странное, но правильное чувство не отпускать от себя, не то чтобы он сгорал от нетерпения наконец обладать желанным телом, до которого стало рукой подать, было что-то другое, откуда-то вдруг взявшееся стремление дарить ближнему свою заботу. Раньше он мог быть таким только с одним человеком — Арти, в те редкие моменты, когда друг нуждался в твердом плече. А тут совершенно чужой человек, не самый дружелюбно настроенный и не самый покладистый, иногда бесивший до черноты перед глазами, но неизменно заставляющий улыбаться даже, казалось бы, в закончено идиотских ситуациях.        Поэтому все осталось так, а не иначе — без вариантов. Кирилл был у него дома, и ощущение, что он его там, в четырех стенах, ждет, приятно жгло под сердцем. Об этом Антон думал, стоя в очереди на кассе в магазине, толкая впереди себя забитую под завязку продуктами тележку. Супы и ему уже сидели в печенке, и надо бы приготовить что-то существенное и лучше мяса, может тогда эта заноза в заднице хоть немного порадуется и не будет невыносимо зудеть под ухом весь вечер, мешая писать методичку.        Хотя даже это недовольство рождало иррациональную радость, отчего-то хотелось поддеть и лишний раз подколоть, словно самому Антону снова лет девятнадцать, а то и на порядок меньше. И все это было таким новым лично для него, таким притягательным, что он стал ловить себя на мысли, оставить все так, как есть. Без изменений.        В два часа он был дома, как и планировал. Сгрузил сумки на кухне и едва ли не на цыпочках прошел по квартире туда, где по-прежнему спал Кирилл. О том, что парень все-таки просыпался, говорил почти пустой кувшин с морсом и наполовину выпитый стакан с разведенным порошком. Антон коснулся пальцами холодного, влажного лба и с облегчением выдохнул, и в самом деле, пора бы уже температуре пойти на спад, измотала она не только Кирилла. Про бессонные ночи Антон предпочитал вообще не думать, хотя от недосыпа в глаза будто песка насыпали. Утром в кабинете кафедры он выпил чашек пять кофе, благо приготовленного неумолкающей Томочкой, правда, который так ни черта и не спас, и лекции для него прошли в каком-то тумане. И такое непреодолимое желание было сейчас — прилечь рядом, спрятаться под одеялом, уткнувшись носом в чужой затылок и поспать до самого вечера, а лучше до следующего утра… Вот только через пару часов ему нужно быть в другом месте, поэтому он вымученно выдохнул и, расстегнув пиджак, поспешил разобрать купленные продукты.       Вечером, не успев закрыть за собой дверь, Антон услышал тихие звуки работающего телевизора, он даже поначалу опешил, с трудом соображая, кто мог включить в его квартире технику. А потом, вспомнив, с облегчением выдохнул. Кирилл, закутанный в плед по самый подбородок, лежал на диване. Такой уютный, домашний, поразительно умиротворенный и расслабленный, что заставило Антона замереть буквально на пороге, рассматривая столь непривычную картину их совместного бытия. Устремив увлеченный взгляд в экран, Кирилл не сразу заметил его приход, поэтому дернулся и выронил из рук пульт, когда только тот разулся, повесил плащ на вешалку и прошел в комнату.       — Привет, — неуверенно прохрипел он, поднимаясь на ноги и заходясь в длительном приступе кашля, который заставил его согнуться пополам.       — Привет. Смотрю, тебе немного лучше? Зачем встал? Я же сказал тебе лежать. Дохаешь так, что того и гляди легкие выплюнешь, — Антон подошел ближе, привычно коснулся лба ладонью и, поняв, что тот холодный, махнул Кириллу на телевизор, давая понять, что не против просмотра фильма.       — Задолбался уже, все бока болят. И я тут вроде тоже не хороводы вожу.       — Лекарства пил? — не желая больше спорить, устало спросил Антон, расстегивая на ходу рубашку. Надо было заставить себя дотащиться до душа, а потом на кухню, чтобы по-быстрому соорудить ужин. И только потом можно было подумать о сне, и к черту всю подготовку к завтрашним лекциям, еще немного и он уснет стоя, как лошадь.       — Нахрена? Температуры нет. Только башка кружится, когда встаю. И ребра ныть начинают, когда кашляю. А так терпимо.       — Пройдет. Сейчас ужин приготовлю. Мясо пожарю, будешь?       — Еще спрашиваешь! — Тут же взвился Кирилл и даже проковылял за ним по квартире к шкафу. Стоя, облокотившись спиной на стену, он внимательно наблюдал за тем, как раздевался Антон, аккуратно развешивая вещи на плечиках. — Устал? — От неожиданного вопроса, отчего-то громко прозвучавшего в тишине огромной квартиры, Антон даже дернулся. Он вопросительно поднял бровь, никак не ожидая такого участия к своей скромной персоне.       — Да. Спать хочу, но ужин приготовлю.       — Помочь? — Антон было открыл рот, сказать в ответ какую-нибудь едкую шутку, но тут же мотнул головой, избавляясь от глупых желаний. К чему портить такой редкий момент в их странных взаимоотношениях.       — Нет. Можешь за компанию посидеть на кухне, если хочешь. Или ты фильм будешь досматривать?       — Я уже его видел. Включил от скуки, чтобы время убить до твоего прихода.       — Интересный?       — Да так, про уличные танцы.       — Ого, оказывается Захаров любитель повальсировать.       — Угу, был когда-то, но точно не повальсировать, — насмешливо, но все еще хрипло ответил Кирилл, присаживаясь на стул на кухне, куда прошел Антон, как только переоделся. — Мать лет в семь решила привить мне культурного воспитания. Отдала в школу бального танца, я там продержался года полтора, потом сбежал в группу стрит-дэнса.       — И как? Были успехи? — Антон окинул его быстрым взглядом, возвращаясь к разделочной доске, на которой лежал кусок говяжьей вырезки.       — Были, лет до тринадцати. Пока я не забил на все эти глупые ча-ча-ча и самба-румба и не увидел в Москве на каникулах мальчишек на скейтах, ну и понеслось. Уломал мать купить мне доску, но в городе мало получалось покататься. Ни рампы, ни закрытого парка, да тут и пешком-то можно ноги переломать.       — Ничего себе, да ты экстремал таких поискать. Скейты, гонки…       — Гонки позже, с семнадцати, когда отец первую тачку на день рождения подарил. Но переклинило меня на них зачетно. Ты просто не понимаешь, каково это, гнать на предельной скорости и захлебываться адреналином. Поэтому я самый лучший в городе, потому что во мне нет страха, как в других. Так-то. А чего добился ты?        Антон на пафосный вопрос от души рассмеялся.       — Смешно. Да особо никаких заслуг. Всего лишь защитил кандидатскую, по сравнению с твоими достижениями полная ерунда. А, ну еще был элитной проституткой, правда, недолго. Это как? Плюсом в карму пойдет?       — Так это правда? — после долгой паузы уже совсем серьезно, без прежнего задора в голосе, спросил Кирилл, вставая со стула.       — Да. Только ты-то откуда это знаешь?       — Попросил двоюродного брата собрать на тебя досье еще в первый день. Он в ФСБ работает. Сказал, что ты весьма известный гей в Москве.       — Вот это родственные связи. Хотя чему я удивляюсь? Это же Россия.       — Уже нет. Он и раньше считал меня одним из ваших, как я из Штатов вернулся. И дураку понятно, что не без оснований, его хрен вокруг пальца обведешь. Только теперь он и подавно мне руки не подаст. Толик — охранник отца - сказал, что Егор его и науськал. Мол, что я пидор и видео настоящее.       — А что было в Штатах? Почему ты, кстати, оттуда вернулся? Не поверю, что там было хуже, чем здесь, — Антон, нарезая мясо, искоса поглядывал на подошедшего к нему парня, который немного, как ему показалось, смутился и нервно покрутил в пальцах взятый с тарелки помидор.       — Было не хуже, просто было кое-что, что заставило уехать. Вернее сбежать. Но я не буду исповедоваться, точно не сейчас. У меня горло болит. Давай лучше ты расскажешь, что было на Площади трех вокзалов?       — Ничего, ночевал я там с бомжами, когда приехал покорять Москву.       — И как, покорил?       — Как видишь.       — Расскажи. — Вот если бы не эта искренняя заинтересованность в глазах напротив и даже какое-то любопытство, Антон бы и не подумал изливать перед кем-то душу и поднимать со дна неприятные воспоминания. Но вид у Кирилла как-то подкупал, он и сам не мог взять в толк — чем именно.       — Да особо нечего рассказывать или наоборот слишком длинный получится рассказ. Ну, а если в двух словах, без подробностей… То приехал в шестнадцать на перекладных в столицу, после того, как от меня отказалась моя семья. Без денег, без вещей, ладно хоть с документами. Мотался по вокзалам, голодал, когда было невмоготу - подворовывал. Чуть было не попал в банду беспризорников, ладно бомжи местные спасли. Прожил с ними в переходах под вокзалами полтора месяца, пока один из них, услышав мою историю, не сказал о гей-клубе. Я почти в ту же ночь скарб собрал и туда рванул пешком через всю Москву, и даже все равно было, что зима, а на мне легкая одежда — так торопился к «своим». Клуб нашел почти сразу, крутился вокруг пару дней, пока не понял, что в таком убогом виде меня туда не пустят, да и снять никто не снимет. В тот момент мне было практически все равно с кем, лишь бы в тепле и сытно. А потом я случайно там же у клуба встретил Арти…       — Это того, с кем ты был тогда в клубе? — перебил Кирилл, подозрительно прищурив глаза.       — Да. Арти... он - моя семья, не просто друг, с которым можно проводить хорошо время, он как брат. А может, и много ближе.       — Угу, только братьев не трахают.       — Это бывало не так и часто. Последний раз полтора года назад, не считая его последнего приезда, и то только в тот момент, когда он в этом нуждался. Такая своего рода услуга.       — Охрененно у вас все налажено, как я посмотрю.       — Ты просто всего не знаешь, того, что нас связывает. Поэтому не берись судить. Не всем так повезло в жизни, как тебе — родиться с золотой ложкой во рту. Мы друг друга от реальной смерти спасали не единожды, и я не потерплю от тебя хамства в его адрес.       — Ну, конечно, блядь! Принцессу обидели.       — Будешь беситься без повода, останешься без ужина. А то и без крыши над головой.       — Что было дальше? — уже после того, как чуть поостыв, спросил Кирилл и снова сел за стол, добродушно принюхиваясь к аромату жарящегося мяса.       — Когда?       — С этим твоим Арти?       — А, ну в тот вечер его тоже не пустили в клуб, сказали, что еще не дорос до взрослых развлечений. Он устроил скандал — в чем Арти большой мастер, еще поорав ради приличия и попинав дверь ногой, он присел на лавку, где отирался все время я. Разговорились, покурили, я ему свою жалостливую историю рассказал — поддался моменту, что ли, или реальной заботе, которую выказывал тогда еще чужой мне пацан, который был больше похож на девчонку. А может, я просто разглядел в нем родственную душу, — Антон пожал плечами и полез в шкаф за тарелками, — а потом, уже под утро, когда у нас у обоих от холода зуб за зуб не попадал, он взял меня за руку и повел к себе домой. Как сейчас помню, стою я в длинном коридоре с сумкой, переминаюсь с ноги на ногу, бомж бомжом, и пахну соответствующе, и слушаю, как тот вещает: «Ма и па, это мой парень Антон, он теперь будет жить с нами». Ма и па, естественно, в глубоком шоке, но только молча покивали и пошли к себе — любят они своего сыночка непутевого, что ни говори. На самом деле родители у Арти мировые, правда, на своей химической волне. Они оба какие-то ученые в институте. До сих пор там же работают, хотя с доходами Арти им можно было бы спокойно разводить розы на даче.       — И ты был его парнем? Долго?       — Был, недолго. А потом еще три раза, уже много позже, пробовали. Только ни черта у нас не получается быть парой. Арти слишком часто влюбляется в идиотов, хорошо еще, что длятся эти влюбленности не больше месяца…       — А ты? — Снова перебил Кирилл, внимательно глядя на то, как Антон раскладывает столовые приборы.       — А я вообще не влюбляюсь. Но разнообразие люблю, поэтому мы не слишком-то верны были друг другу. Да и какая к черту верность, когда мы работали в паре? Хотя девственности лишил меня он, впрочем, как и я его.       — Так вы, значит, друг друга трахаете?       — В первый раз — да, а потом… Арти пассив, ему сверху быть без особой надобности. Ему снизу нравится больше. Еще вопросы? — Антон, широко улыбаясь, посмотрел на надувшегося Кирилла сверху вниз и не сдержавшись, щелкнул по носу.       — А тебе?       — У нас вечер расспросов? Тебе о всех моих секс-партнерах рассказать или только об избранных?       — Да. Должен же я знать, с кем сплю в одной кровати.       — Я актив, хотя в прошлом было все совсем по-другому.       — В прошлом имели тебя.       — Не всегда. Скорее я был универсалом. А может, и остаюсь, кто его знает? Но пока острого желания кому-то дать не возникало.       — Даже со своим любовником из министерства?       — Ты и об этом знаешь? Однако у тебя осведомленные источники. С ним нет, с ним всегда снизу.       — Все шесть лет?       — Зачем ты спрашиваешь, когда и так все знаешь? Нет, к тому времени, когда он умер, мы уже давно не жили вместе. Я жил в своей квартире, он в своей. Я не трахался с ним на тот момент уже года два как, а может, и больше, сейчас уже и не вспомню. Наслаждался жизнью в столице, ни в чем себе не отказывая, — Антон, разложив ужин по тарелкам, сел за стол напротив Кирилла, который не сводил с него какого-то странного взгляда, которому сам Антон никак не мог дать определения. То ли в нем было осуждение вперемешку с негодованием, то ли какая-то непонятная и явно неуместная ревность?       — Но он все равно тебе наследство оставил?       — Да, потому что любил. Как ему казалось.       — А тебе?       — Ты есть собираешься? — Антон отправил в рот кусочек мяса и едва ли не закатил глаза от удовольствия. Кирилл поковырялся вилкой в тарелке, все еще требуя, правда, безмолвно, ответа на свой вопрос. — Мне — нет. Это скорее была болезненная одержимость и извращенное чувство собственности. Хотя кто я такой, чтобы говорить о высоких чувствах? Арти, например, считает, что любовь была.       — А Арти, он кто? Тоже кандидат каких-нибудь наук?       — О боже, конечно же, нет! Ты его видел? Он владелец сети люксовых салонов красоты. Неплохая карьера для бывших шлюх, как считаешь?       — Еще бы, насосал и вперед, салоны открывать. Чего нет-то? Поди тяжелее члена в руках ничего не держал.       — Я тоже не держал, — уже по-настоящему разозлившись, сказал Антон, — и тоже насосал на институт, если что. И еще много на что. И насосал и наебал. Может, откажешься от моего мяса, пока не поздно? А то кто знает, чем я на него заработал?