Бусый лёд

      Судить о том, что Кириллу стало намного лучше, чем неделю назад, можно было хотя бы по тому, что он остро, до жуткого нетерпения и зуда, ощутил потребность что-то сделать и кому-то что-то доказать. Нет, само собой понятно кому — выбор вроде небольшой, и это безрассудное желание изрядно напрягало. Но и то, что Савранский, которому из-за какой-то неведомой блажи, захотелось помочь «униженному и оскорбленному», считал его, пусть и где-то там про себя — бесполезным куском дерьма, даром пожирающим воздух, ничуть не вдохновляло. Может, поэтому он уже с полчаса стоял склонившись над распахнутым холодильником, изучая привередливым взглядом содержимое полок. И не из-за того, что в нем вдруг проснулся волчий аппетит, вот уж дудки, в обед он подчистую слопал то, что осталось от ужина — запеченную в фольге рыбу, над которой вчера часа полтора колдовал Савранский. Вкусно, между прочим, получилось или это он после нескольких голодных дней бульонной диеты воздал должное стряпне Антона? Собственно, это было не так уж и важно.        Важно было другое — не привык Захаров Кирилл падать лицом в грязь и ходить потом с таким видом — воспитан был по-другому. Поэтому день сложился именно так, а не как-то иначе. Проводив с утра Савранского на работу, он, сидя на диване, от делать нечего, больше с ленью, чем с интересом, пролистывал новости в соцсети, куда попал благодаря бесхозно лежавшему на письменном столе планшету. Через неразлогиненный аккаунт Кирилл пялился на фотки чужих друзей и знакомых, на какие-то вечеринки в клубах и поездки куда-то за рубеж. В личные переписки не лез — без надобности да и бесчестно, а вот группы как следует изучил, и кто бы мог предположить, что суровый не в меру препод по рекламе окажется таким ярым фанатом кулинарии. Точно не Кир, который с недюжинным любопытством вчитывался в названия замысловатых блюд с красочными картинками — все как положено, чтобы вызвать обильное слюноотделение у любого, даже самого стойкого. Ну, и дернул его черт, взять себя самого "на слабо"… дальше можно было бы не продолжать. Да вот только Кирилл был не из тех, кто что-то задумав, потом на это с успехом забивал. Нет-нет-нет, и не такие вершины брали, чтобы спасовать перед банальной бабской готовкой.        Тщательно обшарив кухню едва ли не с пола до потолка, Кирилл теперь знал содержимое всех шкафов и ящиков, да и во всей квартире за прошедшие полторы недели чувствовал себя уже как дома. Более того, слово «чувствовал» имело то самое сакральное значение, когда дом становится по-настоящему домом, а не просто местом, где можно поесть, поспать и помыться, как было раньше. И Кирилл, не обманывая себя, с предельной ясностью осознавал, что это самое чувство рождает не кто иной, как Савранский. Вообще это было странно — Антон как-то незаметно, но законченно стал для него эпицентром всей жизни, и не потому, что пригрел и приютил, и возился с ним, как с малым ребенком, который подхватил простуду… а совершенно по-другому.        Кирилл постоянно ловил себя на том, что подолгу рассматривает Антона, считывает каждое его движение и каждое незначительное изменение мимики. Он уже угадывал по выражению холодных глаз, когда к Савранскому лучше не лезть, а когда можно подойти с какой-нибудь дурью. Когда его губы, чуть дернувшись уголками вверх, растянутся в улыбке, а когда морщинка между широкими темными бровями грозит вылиться в длинную тираду недовольства. Кирилл изучил эмоции, привычки, интересы и даже звук его дыхания, когда тот крепко спал. И все это вместе взятое жгло изнутри, раздражало до невозможности, потому что тянуло, и даже уже не секрет к чему. Особенно долгими ночами, особенно когда лежал с ним на одном, не таком уж оказывается, и широком матрасе. Когда пары движений хватило бы, чтобы прижаться, вот только в такие моменты — полные какого-то томного сумасшествия — он отворачивался и отползал на самый край, досматривать через незашторенное окно остаток исчезающей ночи.       Конечно, можно было бы продолжать врать самому себе и бежать сломя голову дальше, он уже однажды так сделал, только, как оказалось, зря. Получилось все с точностью до наоборот; за что боролся — так тебе и надо. И даже мелькала горькая мысль, а стоило ли просерать свободолюбивые Штаты, чтобы здесь, в этой черствой заплесневелой провинции, окончательно поддаться той скрытой ото всех части себя, которая неожиданно вырвалась из-под контроля, оттесняя за задний план все, что было привито с детства — все ценности и морали?       Но все это мимоходом, неспешно помешивая в глубокой сковороде кусочки куриного филе с овощами и специями — самое легкое, что он мог откопать из рецептов на первом попавшемся сайте и найти на полках холодильника. А еще рядом в кастрюльке бурлили пакетики с рисом и куркумой, даже дебил приготовит по инструкции, написанной на упаковке. Кирилл себя дебилом не считал, поэтому в душе его потихоньку расцветала гордость. Запахи по квартире летали умопомрачительные, и все это было делом его рук. Кому рассказать — не поверят, что он знал о жарке и парке вообще? В далеком детстве готовила мать, потом, когда они выбились в «люди» — домработница, да они и обедали всегда только в столовой, а что там на самой кухне, он и знать не знал, и тяги к стряпне никогда не испытывал. А тут просто чуть ли не разорвало от желания быть не хуже некоторых, так сказать, соответствовать. А может, просто хотел по-наивному, где-то даже по-ребячески, дождаться какой-то похвалы, пусть сухой и более чем скромной, и сказанной вскользь. Да и уставал Савранский, чего уж там, и Кириллу хотелось что-то сделать самому, чтобы отблагодарить и снять хоть какую-то часть забот с его плеч.       — Ты заказал ужин? — почти с порога спросил Антон, удивленно посматривая в сторону кухни. Кирилл, облокотившись на стену, привычно наблюдал за тем, как Савранский аккуратно снимает туфли, ставит на полку портфель и стряхивает капли дождя с плаща.       — На что? У меня денег нет. Сам приготовил.       — Сам? А ты умеешь? — Кирилл не знал, что конкретно так неуместно развеселило Антона, но эта кривая ухмылка на его губах просто разом внутри что-то оборвала. Он, опустив голову, чтобы скрыть разочарование и боль во взгляде, прошел следом за ним к плите, даже не пытаясь придумать какую-нибудь колкость в ответ. Ему и без того надоело вечно с ним препираться.       — Вот первый раз попробовал. Кажется, даже получилось.       — Если ты решил меня отравить, — Антон открывал крышки, внимательно осматривая содержимое сковородки и кастрюли, принюхивался и поднимал озадаченно бровь, — то это неудачная затея.       — Как хочешь, можешь не жрать, — психанул Кирилл, треснув кулаком по столу, и сбежал в комнату. Упав на диван, он схватил лежавший с обеда между подушек планшет в безнадежной попытке отделаться от раздражающего присутствия Антона. Вот как, как так можно, буквально одним словом довести до бешенства? Просто талант какой-то.       — Эй, ты что, обиделся? Кирилл? — Савранский сел рядом, нагло вырвал из рук планшет и уткнулся подбородком в твердое плечо, которое тут же дернулось, скидывая тяжесть. — Ну, Кирилл, не будь букой. Кирюша… горе мое, радость моя, ангел мой, Кирочка, душа моя… заноза в сердце или в заднице, тут я еще не решил…       — Блядь, да ты достал! Чего тебе?       — Накрывай на стол, я пока помою руки и переоденусь. Выглядит и пахнет восхитительно, надеюсь, таким же будет и на вкус.       — Вряд ли, — буркнул для вида Кирилл, хотя от прикосновения и перечисленных эпитетов в сердце что-то сладко и горячо разлилось и быстро забилось.       — Не будь бабой, я баб не люблю.       — Меня ты тоже не любишь, так что, невелика потеря.       — Твоя правда, но ужинать я буду. Тем более нам есть, что обсудить.       — Что? — Тут же взвился Кирилл, пытливо рассматривая спину удаляющегося Антона. А тот как ни в чем не бывало прошелся по квартире и в дальнем углу у шкафа принялся раздеваться, проворно расстегивая мелкие пуговицы на рубашке.       — Потом, когда накормишь меня. Давай-давай, должна же быть от тебя хоть какая-то польза государству.       Кирилл, виртуозно отматерившись про себя, встал и поплелся на кухню. Весь запал с приходом Антона сошел на нет, и предстоящий разговор как-то неприятно взбудоражил изнутри. А что, если все? Что, если его попросят убраться куда подальше? Как тогда? И нет, не потому что некуда будет пойти, совсем по-другому. Как теперь без этого надменного лица рядом, без хлёстких слов? Кажется, уже и вовсе невозможно. Да, черт возьми, он даже уже успел привыкнуть спать не один, пусть и под разными одеялами!        Но главное, что он чувствовал себя рядом с Савранским на своем месте, словно ничего не было «до» и уже не будет «после», да, глупо, но вот так вот — правильно. Кирилл не мог сказать наверняка, что это: влюбленность или просто симпатия или такой странный вид дружбы, хотя какая мать ее дружба, когда он, стоя в душе, представлял не бывшую подружку-модель, а взрослого мужика? Но пока это были только фантазии — не так уж и страшно, и это даже хорошо, что Антон не имеет на него видов, хотя кому он врет? Бесит это, да так, что убить кого-то хочется с особой жестокостью или разогнаться и самому в стену, чтобы раз и конец. И нет мучений, и нет бессмысленной борьбы с самим собой, и этого извечного «хочется да колется»…       — Ты чего притих? — Антон сел за накрытый стол и, ничуть не сомневаясь, взял вилку и нож в руки и пододвинул к себе тарелку. Кирилл с прищуром смотрел на то, как Савранский отправил в себя первый кусочек мяса, а потом тщательно прожевал. — Слушай, отлично получилось для дебюта. Вкусно. А сам почему не ешь?       — Аппетита что-то нет. О чем ты хотел поговорить?       — Да так, — пожал плечами Савранский, продолжая уплетать то, что для него приготовили. Правда, Кириллу уже было не до долгожданной похвалы, он хотел знать о том, что стоит за всем этим: «Есть, что обсудить». Поэтому и не стал тянуть, и сразу головой в омут.       — Мне съезжать?       — Что? Куда? — Антон оторвался от бокала с вином и поднял на него удивленные глаза. — Захаров, ты идиот? Хотя чего я спрашиваю, и так понятно. Ты решил, что я попрошу тебя собрать вещи? Боже, что за… Нет, я хотел поговорить о твоей учебе. Я сегодня весь день бегал, чтобы собрать материал по всем предметам. То, что ты уже пропустил и то, что еще будет до конца семестра. С завтрашнего дня начнешь учить. И без дураков, буду проверять лично.       — Я не вернусь в универ.       — Вернешься. Не сразу, конечно. И я пока говорю не о каждодневном посещении, но к сессии, которую ты будешь сдавать, я тебя подготовлю. Не хватило ума остаться в Беркли, хоть эту шарагу окончи.       — Нет.       — Хочешь жить здесь и дальше, значит, будешь учиться. Мне придурки рядом не нужны, их и без того хватает. — Дальше ужин проходил в молчании, Кирилл вяло ковырялся вилкой в рисе, искоса посматривая на Антона. А тому хоть бы что, поел, собрал со стола тарелки, засыпал в турку кофе, и уже через минуту кухню заполнил пьянящий аромат напитка. — Спасибо за ужин. Кофе будешь?       — Нет.       — Тогда пойдем, я достану методички и покажу, что надо завтра будет сделать.       Остаток вечера Кирилл вместе с Антоном, сидя на диване плечом к плечу, разбирали учебный материал, от которого хотелось жалобно застонать в голос. Не то чтобы ему было в тягость учиться, но вот настроения точно никакого. Тем более желания снова посетить родную «Альма матер», где наверняка будет сотни предвзятых, брезгливых взглядов, которым ничего не докажешь, да и надо ли что-то доказывать? Для них он навсегда останется тем парнем с видео, которого имели по кругу в задницу, и уже даже не важно, что он сын мэра города, тем более отец с легкостью отказался от него. И Кирилл был готов отдать голову на отсечение, что и эта новость за две недели успела облететь их Мухосранск раз эдак двадцать.        Да и не скучал он ни черта по тому, что было. Может, только по машинам и гонкам, а так — да гори оно все синим пламенем! Сейчас, пусть и с не до конца поправленным здоровьем, ему было в сотни раз лучше, чем тогда. Он обрел свой дом и своего человека, которому пока было невдомек, но это только пока. Ведь сам Кирилл был уже почти готов, готов к тому, чтобы сделать этот последний и самый страшный для него шаг с обрыва…       — Я тоже соскучился, козлик, — донесся до Кирилла ласковый голос Антона, который успел незаметно уйти на кухню и сесть перед ноутбуком с еще одной чашкой кофе и сигаретой. Он, отложив книги, внимательно прислушался к чужому разговору. Нет, это был не первый созвон Савранского со своим слащавым дружком, но отчего-то сегодня это раздражало во много раз больше, чем обычно. — Ну, рассказывай. Вижу, что тебя бедного разрывает.       — Я расстался с Дюшей, — ответил Арти веселым голосом, искаженным интернет-связью. — Этого, конечно, следовало ожидать, но приятного мало. Я ведь на что-то надеялся, планы строил…       — Мне тебя утешить?       — Нет, развлечь, пряничек. Ты обещал, что приедешь, и мы с тобой устроим отвязную грязную оргию, как в былые времена. Это именно то, в чем я по-настоящему сейчас нуждаюсь.       — Можно, да я и сам хотел. Приехать, в смысле, дела кое-какие появились в Москве. Да и по твоей моське соскучился. А по поводу оргии, я подумаю.       — Тони, тебе не помешало бы навести лоска, вон зарос, как абориген с острова Кука. Без меня, наверное, ни разу маску не сделал. Народ от тебя в ужасе разбежится!       — Устаю на работе. Да и последние события как-то выбили из привычной колеи, не до себя было. Пожалуй, возьму билеты на пятницу. Ты прав, надо привести себя в порядок, развеяться и выбраться в клуб.       — О да! Мой сладкий пряничек, ты сделал меня самым счастливым. Наконец-то в моей заднице побывает хоть что-то существенное. Ты ведь мне не откажешь? Не откажешь ведь?       — Козлик, ты особо не обольщайся, а то уже запрыгал от радости раньше времени. Посмотрим, как все сложится. У меня тут еще Кирилл…       — А, твоя приблудная натюрелька. И что? Ты же говорил, что он очухался. Вот и пусть побудет один мальчик, отдохнет от тебя, а ты от него. Ты нужен мне здесь, а я важнее всех натюрелек вместе взятых!       — Согласен, но я же теперь в ответе…       — Вот я и недоумеваю, зачем ты его приручал, трахнул бы давно и выгнал, если у тебя на него стоит. Откуда в тебе эта филантропия невиданных размеров только развилась? Или там уже не только любовь ко всем обделенным, а к кому-то конкретному?       — Арти, ну что ты за чушь несешь? Ты ведь меня когда-то не выгнал, почему я должен его выгонять? Считай, что я плачу по выставленным счетам.       — У меня на тебя виды были с самого начала. И я не скрывал. Это уже потом вся спонтанная затея вылилась в то, что мы сейчас с тобой имеем — одну часть жизни на двоих…       — Вот именно, ни думал — ни гадал, а на выходе десять лет бок о бок. Давай о приятном поговорим? Эта тема себя исчерпала, я делаю то, что считаю должным.       — О сексе?       — Да хотя бы о нем, ты ведь теперь не отстанешь…        Дальше Кирилл не стал слушать, сам себя не помня от ярости, вскочил с дивана, схватил со стола пачку сигарет и от души хлопнул балконной дверью. И сразу же задохнулся от влажного воздуха, что ворвался в открытое окно, но даже это не остановило, пусть тело в легкой футболке и сотряслось от холода. Прикурив сигарету дрожащими руками, Кирилл с наслаждением затянулся табаком впервые за две недели, да так, что закружилась голова и он осел на стоящую здесь же табуретку. Ноги подкосились сами собой, и он, уткнувшись лбом в колени, несколько раз глубоко вздохнул, чтобы избавиться от подкатившей в горлу горечи.        Как же он ненавидел этого лощеного пидораса, кто бы только знал. И все эти его откровенные намеки на секс, просто до тошноты. И Савранский, для которого этот козел важнее всех остальных, важнее него… К черту, ему надо вырваться из этих сейчас давящих своей предопределенностью стен, хотя бы ненадолго, пройтись по улице, чтобы остыть. Чтобы разгрузить голову, может, ветер выдует идиотские мысли, которыми он жил последние дни? Блядь, да как он вообще додумался до того, чтобы уже рисовать себе картинки совместного счастливого будущего? Горячечный бред, не иначе…       — Ты окончательно с ума сошел? — Накинулся на него Антон, как только Кирилл зашел в квартиру. — Хочешь еще раз свалиться с температурой под сорок? Учти, я больше не буду выхаживать тебя из-за твоей дури. И рано тебе еще курить, до сих пор кашляешь.       — Похуй. Я пойду пройдусь, — он, игнорируя раздраженный взгляд Антона, принялся вытаскивать из шкафа свою одежду.       — Куда? Садись учить, хватит истерить. Мне уже твои заскоки поперек горла.       — Иди ты нахуй, и не забудь прихватить с собой свою всегда готовую подстилку, — Кирилл, наскоро одевшись, уже обувался у двери. Савранский стоял рядом с таким видом, что еще немного, еще совсем чуть-чуть, одно неосторожно сказанное слово и его сорвет.       — Захаров, ты забываешься. Я предупреждал тебя…       — Мне похуй на твои предупреждения! На тебя и на этого гламурного пидораса. Ебитесь вы оба хоть конем!       — Пошел вон! Выметайся из моего дома, сволочь неблагодарная!       — С радостью, тебе же все равно неважно, — Кирилл, усмехнувшись, закрыл за собой дверь, отрезая от себя Антона и какую-то неполучившуюся, оттого скомканную, еще одну страницу из своей жизни.        Обидно было до зубовного скрежета, до едких слез, которые уже собрались в уголках глаз, и Кирилл со злостью отер их ладонью. Он, все еще кипя от ненависти и неожиданно осознанной ревности, прошелся по площадке до выхода на лестницу, размещенную отдельно от лифтовых шахт. Спустившись на пару этажей, облокотился на бетонные перила балкона и посмотрел вниз, туда, где в тусклом свете фонарей ветер нагонял рябь на разлившиеся лужи. Выходить на улицу резко расхотелось, и Кирилл, кутаясь в тонкую куртку, сел на корточки у стены. Запоздало пришла мысль о том, что надо было взять свою сумку с документами и сигареты, курить хотелось просто до жути. А лучше обкуриться до сблева, до черноты перед глазами, чтобы не видеть и не чувствовать.       Кирилл не знал, сколько он уже просидел, ноги давно затекли и замёрзли, как и спина, прижатая к ледяной стене. Но идти было откровенно некуда, даже телефон, что ему на днях купил Антон для связи, и тот был благополучно забыт в квартире. Но ведь он и не думал, что кончится все тем, чем кончилось, что он будет отирать подъезд без копейки в кармане. Была бы карточка, он бы уже снял какой-нибудь угол в третьесортном мотеле, а там можно было бы попытаться связаться с матерью, она не отец, понять бы не поняла, но выслушать бы выслушала, все-таки сострадание ей не было чуждо…       — Кирилл, послушай меня внимательно, — он вздрогнул от неожиданно раздавшегося откуда-то сверху хриплого голоса. Когда Савранский успел подойти, Кирилл не заметил. Только теперь почувствовал исходящее от него тепло. Антон, не долго думая, присел рядом, точно так же, на корточки и тихо, но доходчиво попытался объяснить. — То, что ты там себе напридумывал про меня и себя, за эти две недели, это неправильно. Не трансформируй обычную человеческую благодарность в нечто романтическое, поверь, я точно не герой твоего романа. Ты заблуждаешься, если решил, что в тебе родились по отношению ко мне какие-то возвышенные чувства. И ревность твоя более чем неуместна, я никогда не откажусь от своего образа жизни и от своих друзей. Я бывшая шлюха, а может, и не бывшая по своей сути, пусть и чего-то добившаяся в жизни, таких, как я, не нужно любить. Мы этого не оценим и никогда не ответим взаимностью. Мы все измеряем другими мерами — есть товар и его можно купить, дело лишь за ценой, и нет никакой любви, есть только деньги — вот так вот пошло, но правдиво. Ты же сам много раз говорил, что натурал. Ну, что тебе девочек мало вокруг? Шумиха уляжется когда-нибудь, все забудется. Может, даже отец тебя с распростертыми объятиями назад примет, когда разберется во всем. И будет у тебя все по-прежнему. Нормально будет, понимаешь? Моя жизнь — это не то, что выбирают по доброй воле. Поэтому поднимайся и пойдем в квартиру, здесь холодно. Могут быть осложнения, тогда ты точно загремишь в больницу, — Савранский встал, сделав пару шагов к выходу.       — Не надо разговаривать со мной, как с неразумным ребенком. Ты и понятия не имеешь, что я там чувствую и что у меня внутри. Да ты вообще нихрена обо мне не знаешь!       — Так и есть, но я не буду давать тебе никаких ложных надежд. Я не такой человек, максимум на что ты можешь рассчитывать, это на одноразовый секс со мной. Так всегда было и будет, меня не интересует совместная жизнь с кем бы то ни было, даже с тобой.       — Я это понял, — твердо сказал Кирилл, посмотрев прямо в глаза Антону, — вопрос в другом: когда ты попросишь меня все же съехать? Через неделю, через месяц? Может, мне сейчас уйти? К чему все это мозгоебство?       — На выходные я уеду в Москву, у тебя будет достаточно времени побыть без меня и все хорошенько обдумать. Ты поймешь, что на мне свет клином не сошелся. Это просто такой не самый хороший этап в твоей жизни, ты запутался и тебе некуда приткнуться, вот ты и нашел самый простой путь, но даже это рано или поздно пройдет. У всех проходит.       — Я поеду с тобой. В Москву.       — Зачем? — Едва ли не изумленно спросил Савранский, ему точно подобное не приходило в голову, поэтому он и не сразу собрался с ответом. — Мне там будет не до тебя.       — Тоже хочу развеяться и в клуб сходить. Как раз и выбью дурь из головы, разве ты не этого хочешь?       — Это не те клубы…       — Ты что, реально думаешь, что я ни разу не был в гей-клубе? Тогда ты еще больший дурак, Савранский, чем я думал.       — Да, видимо, я действительно многого о тебе не знаю. Но раз ты хочешь, так тому и быть. А теперь вставай, поздно уже, — Антон протянул ему руку и рывком поднял на ноги. Потянул по площадке в квартиру, а там, уже в тепле комнаты, кивком указал на диван, на котором горой высились постельные принадлежности. — Теперь ты будешь спать здесь, так будет лучше.