Бусый лёд

      Антон не спал. Даже не стремился устроиться поудобнее: взбить повыше подушки, укрыться с головой одеялом, выравнять сбивающееся дыхание и умерить тянущее ощущение в груди. Он, почти не моргая, смотрел на сереющий в тусклом лунном свете потолок, то и дело отмечая, как на неудобно мягком диване беспокойно крутится и тихо матерится Кирилл. Это была их первая серьезная ссора: слишком тяжелая, откровенная и личная, замешанная на настоящих чувствах — глубоких и значимых. Ее нельзя было просто так игнорировать и спускать на тормозах, как прошлые глупые стычки. И это оседало внутри мутным и неприятным, где-то даже болезненным осадком, но разогнать его и что-то сделать, что ослабит напряжение натянутых до предела нервов, Антон был не в силах. Все зашло чересчур далеко, и пора было разграничить их никому не нужное — ему-то определенно точно — вдруг появившееся, соприкосновение, которое он сам же и создал, исходя из не самых благих побуждений. Изначально — да, он просто хотел подпустить парня к себе поближе, чтобы потом тривиальным образом воспользоваться. Вот только теперь… теперь все завязалось такими хитрыми морскими узлами, что и за несколько жизней не развязать.       Антон отчетливо уловил произошедшую перемену в Кирилле, когда придя в относительный порядок после тяжелой простуды, он стал вести себя несколько иначе, чем прежде. Хотелось бы списать такое странное поведение на благодарность и некую скованность в непривычной обстановке, последствия чудовищной подставы или плохого самочувствия. Но это было не так. Антон время от времени чувствовал на себе длительные изучающие взгляды, слишком горячие, слишком пристальные, чтобы с легкостью отмахнуться от них, сославшись на примитивное любопытство. Он сам виноват, что до последнего ждал, куда это их обоих заведет. И вот теперь имеет неравнодушного к нему, не в меру ревнивого парня на ограниченных квадратных метрах своей квартиры — это было настолько же очевидным, как и то неожиданно заполошное биение сердца Кирилла, которое он явственно почувствовал сегодня вечером, когда положил подбородок ему на плечо. Или пленительный жар его тела, уже не страдавшего от высокой температуры и надутые от обиды губы, в которые так тянуло впиться долгим поцелуем. Все это было тогда, когда Антон усомнился в приготовленном ужине. Для него приготовленном тем человеком, который знать не знал, что такое кухня… Наверное, это до конца и добило. Эти мелкие частички их смешавшихся и спутавшихся эмоций были такими интимными, но при этом такими обыденными, словно они уже давно живут вместе и наперед знают каждый последующий шаг друг друга — и это неимоверно пугало.       А еще весомым и более чем расстраивающим фактом было то, что где-то там глубоко внутри, где-то в самой сердцевине под толщей многих лет циничного и высокомерного отношения к людям и жизни, ему и самому все это начинало нравиться. И та менторская речь, которую он проникновенно вещал на подъездном балконе, взвешивая и пропуская через себя каждое слово, рождала незнакомое чувство горечи и неправильности происходящего. Может быть, поэтому Антона так сильно ломало и хотелось, наконец, что-то сделать, что разрешило бы все появившиеся из ниоткуда проблемы и вернуло к знакомому течению существования.       Утром он едва ли не на цыпочках просочился за дверь из квартиры, чтобы не потревожить забывшегося всего пару часов назад Кирилла. Никак не хотелось будить его и встречаться нос к носу, смотреть в глаза, со дна которых бы стали всплывать невысказанные вопросы, признания и обиды. Хотелось отмахнуться от всего, хотя бы до вечера, когда он стряхнет с себя невыносимый груз чужой привязанности, которую сам же и культивировал.        Нет, Кирилл не стал для него менее притягательным и менее желанным, напротив — Антон порой едва сдерживал себя, чтобы не дотронуться и не обнять, особенно теми бесконечными бессонными ночами, когда они лежали на одном матрасе. Когда он мог, не скрывая своей внезапной одержимости под надежным покровом темноты, рассматривать излом густых бровей и прямую линию носа, подолгу задерживаясь взглядом на обветренных после болезни, пухлых, чуть приоткрытых губах и отросшей за день щетине. И как же хотелось уже сделать с ним все, на что только была способна его буйная, рожденная блудливым прошлым, фантазия: подмять под себя и жестко взять, быстро и оголтело, чтобы умерить дикий голод, и только потом — медленно и тягуче, наслаждаясь каждым прикосновением и вздохом.        И ведь теперь, похоже, Кирилл будет не против, пусть и не сразу, но наверняка, он доверит свои тело и жизнь Антону до конца. От этой-то законченности и было страшно. Что он будет делать потом, когда ему надоест? Ведь надоест же? Всегда надоедало. Поэтому и сменялся один партнер другим, поэтому он и не спал с кем-то более одного раза. Все уже было — скучно и предсказуемо, все удивления остались позади, в запыленном прошлом. А им еще вместе жить, и черт его знает до каких пор, поэтому незачем все портить одним-единственным трахом, после которого наутро противно будет обоим. Ни к чему Антону лишние сожаления, он слишком ценит свое время, чтобы посвятить его сопливой рефлексии.       — Кирилл, отвлекись на пару минут и принеси мне свой паспорт, закажем билеты на самолет. Нечего затягивать с этим, если не хочешь сидеть в проходе у туалета, — уже ближе к ночи, развалившись на диване, Антон завороженно и неотрывно наблюдал за тем, как сидящий рядом Кирилл переворачивает страницы учебника. Он беспрестанно отвлекался от раскрытой в ноутбуке научной статьи на то, как тонкие пальцы, чуть погладив самый уголок толстой обложки, скользят дальше, следуя за ровными строчками…       — Нет, — сразу откликнулся парень, словно весь вечер только и ждал, когда на него наконец обратят внимание. Он громко хлопнул книгой и, не особо церемонясь, отшвырнул ее на журнальный столик. — Поедем на твоей машине. Я уже все обдумал.       — С ума сошел? — Антон отставил ноутбук в сторону, развернувшись к Кириллу корпусом и приготовившись к очередному бессмысленному спору. Похоже, это входит у них в привычку, сколько раз за эти дни они, словно два барана, упирались лбами, пытаясь друг другу что-то доказать? — Убивать шесть часов на оставляющей желать лучшего трассе? Вот уж нет.       — Вот уж да. Или ты хочешь, чтобы мой отец с Егором узнали, что я с тобой летал в Москву? Наверняка они пасут все вокзалы и аэропорты. Нахрена давать им лишний повод открутить голову мне и подставить тебя?       — Тогда ты остаешься здесь. И это не обсуждается. Так будет даже лучше, — Кирилл недовольно поджал губы и тряхнул головой, откидывая за плечи пряди длинных волос. Сдаваться он явно не собирался, Антон это видел по шальному блеску в глазах и появившейся кривой улыбке.       — Ты обещал, Савранский, так что не будь пустозвоном. И шесть часов едешь ты, я обычно добираюсь за четыре. Я поведу. У меня и права с собой есть.       — Я похож на суицидника? Ты гоняешь, как бешеный. Еще не хватало поседеть раньше времени.       — Ну, подумаешь, — Кирилл пожал плечами, — покрасишься — обычное дело для такого махрового гея. Тем более у тебя всегда под рукой личный стилист. Дальше будем спорить? Сам подумай, на машине сподручнее передвигаться по городу. Или тебе хочется мотаться по аэропортам и электричкам?       — У меня есть еще машины в Москве, и нас встретит Арти.       — Куда самолет прилетает? В Домодедово или во Внуково? Ты давно там был? Вавилонское столпотворение отдыхает, нахер оно надо? Мы столько же времени убьем на разъезды, если не больше.       — Ладно, — Антон, сдаваясь, поднял руки вверх и встав с дивана, поспешил на кухню. Ему срочно необходимы крепкий кофе и сигарета. И черт бы побрал этого Экзюпери со своей крылатой фразой, которая так нежданно подпортила ему жизнь, — но тогда выедем в ночь, чтобы суббота была вся свободна. У меня дел по горло, которые в воскресенье не решить.       — Каких дел? — тут же напрягся и подозрительно прищурился Кирилл, чем вызвал у Антона приступ смеха. Ну что можно с ним поделать? Вот именно, что ничего. Да и хочется ли? Поэтому, сняв с огня турку и разлив кофе по чашкам, он отчитался перед парнем, неподвижно застывшим в ожидании его ответа.       — Нужно съездить в банк, у меня пролонгация нескольких депозитов, и к юристу, подписать кое-какие документы. Квартиру вторую проверить, встретиться с домработницей. Да и так по мелочи бытовухи набралось, как раз до самого вечера.       — А я что буду делать?       — Я тут подумал, что закину тебя к Арти в салон. Потом подъеду за вами, а там решим, когда в клуб и что дальше делать.       — Не хочу я к нему. Еще чего доброго, рожу невзначай начищу. Или вдруг он будет ко мне приставать?       — Да брось, вот увидишь, Арти очень позитивный и легкий человек. Тебе понравится. Он такую красоту на голове наведет, что мама родная не узнает. А потом можете прошвырнуться по магазинам, лучшей компании для этого дела тебе не найти. Уж поверь.       — Зачем мне с ним по магазинам?       — Тебе одежда нужна. Холодает. Да и для выхода что-то приличное. Ты же развлечься хотел, если я ничего не перепутал. Денег дам. И все, закрыли тему. В пятницу с работы приду и сразу едем. А теперь спать.       — Как скажешь. Спать так спать.        Но как бы Антон не торопился в пятницу домой после лекций, выехать в Москву получилось только ближе к девяти вечера, когда на город уже плотно опустилась тьма. И как бы Кирилл ни просился за руль и как бы не психовал, вел машину он сам. Строго соблюдая правила дорожного движения, и черт бы с ним, что тащились они по разбитой ночной трассе все больше со скоростью черепахи — зато никаких сюрпризов от доблестной дорожной полиции и сохраненная в целостности подвеска.       — Дай я поведу, Антон… Антоша, Тошечка… — Кирилл припал головой к плечу Антону и заканючил в очередной раз. — Ну, честное слово, сил моих больше нет. Ты как дед-подснежник, который после зимы первый раз на дачу едет. Нахрена тебе такая машина — купи Жигули! Это невыносимая жестокость с твоей стороны, так издеваться над признанным дрэг-рейсером.       — Сиди спокойно, рейсер, или у тебя в заднице шило? Залезь в интернет, поиграй, послушай музыку. Как ребенок ноешь и ноешь.       — Мы уже в роуминге, какой в жопу интернет? Все деньги снимут. Да и не ловит тут ни черта…       — У тебя проблема с деньгами? Завтра дам тебе карту, только не плачь, пупсик, — Кирилл насупился, отвернулся и ненадолго притих, достав из кармана телефон. Но молчание длилось недолго, его, кажется, так и распирало потрепаться или лучше сказать — достать. Через километров пятьдесят он снова решительно развернулся к Антону.       — Ты реально собрался оргию устраивать? И часто у вас такие развлечения? Я могу поучаствовать? Какая разница кто и кого, верно? Чем больше народа, тем лучше, да? Я не так уж и плох в сексе, серьезно, девки визжали. Правда, я еще не решил: снизу или сверху… Но Арти я бы из принципа отъебал, он же пассив, да? — Антон хлопнул себя ладонью по лбу и громко вздохнул, от этой темы ему точно так просто не отделаться и не отговориться. Поэтому он, недолго думая, притормозил на обочине — замять, конечно, не получится, но переключить внимание и направить его в другое русло на некоторое время ему удастся.       — Садись, только сильно не гони. Я немного посплю, устал за день. И я, надеюсь, ты будешь молчать, а не зудеть над ухом.       — Вот так бы сразу. Только не думай, что про оргию я забыл. Завтра к этому еще вернемся.       — Обязательно. Разбудишь, как будем подъезжать к Москве, — дальше Антон не стал поддерживать занимательную беседу. Он еще какое-то время внимательно следил за тем, как Кирилл хоть и быстро, но аккуратно ведет машину, а потом его стало укачивать и, прикрыв глаза, он откинулся на сиденье и почти сразу отключился.       Москва встретила практически пустыми улицами, с медленно катящими по ним поливальными машинами и легким туманом. Антон пересел за руль, как только они оказались на МКАДе, и уже знакомым много лет маршрутом, поехал к себе домой. В ту самую квартиру, которую ему купил дядя Леша, когда понял, что мальчик вырос и плевать хотел на его, некогда нерушимые, правила. Это был очередной большой скандал в их совместном проживании, не первый и не последний, но самый, пожалуй, переломный. Вспоминая это, Антон, только едва слышно ухмылялся, словно и не его была жизнь — столько воды утекло с тех пор, но почему-то до сих пор было больно. Может, от того, что спустя многие годы он понял, что вел себя как самая настоящая сволочь по отношению к человеку, который вытащил его из дерьма или от того, что чувствовал себя при этом купленным со всеми потрохами куском мяса, которое имели, как хотели и могли.       Кирилл, уставший к этому времени, слипающимися глазами бездумно скользил по горящим вывескам магазинов и редким светящимся в предрассветной серости окнам. Он был таким умиротворенным и спокойным, словно все напряжение и все неприятности остались далеко позади, в родном городе. Антон тоже когда-то так наивно полагал, но кто же знал, что жизнь еще не раз подложит ему свинью, и предательство родителей окажется не самым страшным, что с ним произойдет. Но вот сейчас, когда в салоне машины повисла тишина, которая, к удивлению, совсем не тяготила, ему было хорошо. И въедливые воспоминания отошли на задний план, уступая место какому-то неожиданно томному настроению, которое совсем уж не к месту в предвкушении чего-то пьянящего заклокотало внутри.       — Да ладно? Реально, что ли? Москва-Сити? Ты живешь здесь? Ну, охуеть! И сколько же стоит тут квартира? — Кирилл удивленно присвистнул, как только выбрался из салона машины и размял затекшие мышцы спины. Он запрокинул голову вверх, отсчитывая этажи уходящей в блеклое небо высотки. — Не бедствовал твой папик, это точно. Это сколько же он тебе бабла оставил, когда почил?       — Очень много. Миллионы, — Антон, хлопнув дверцей, взвалил на плечо сумку и уверенно пошел ко входу, не желая вдаваться в излишние подробности. Кирилл зашагал рядом, беспрестанно осматриваясь по сторонам, то и дело открывая рот для следующего вопроса. — Тебя не учили, что считать чужие деньги — плохой тон?       — Учили, но это ж пиздец просто. Не может быть, чтобы ты был настолько хорош в койке. Да кто бы и как бы профессионально не трахался, это не стоит таких деньжищ!       — Какой же ты идиот, Захаров. Когда он покупал здесь квартиру, цены были другими. И курс доллара в два раза меньше, чем сейчас. Все, больше никаких вопросов, ты меня утомил. Пойдем, нам надо отдохнуть. Впереди очень длинный и суетной день.       — А у него что, родственников совсем не было? Я бы тебя по судам затаскал из-за таких несметных богатств.       — Были, какие-то дальние, они и судились. Но у меня адвокаты оказались на порядок лучше. На самом деле, тяжбу быстро утрясли и вышли на мировую, никто не хотел лишней огласки. Я им немного отступных дал — и все счастливы.       — И все равно у меня в голове не укладывается, как можно оставить молодому любовнику все, что нажил?       — Надо было с собой брать в загробную жизнь, как египетскому фараону? Или раздать бедным? Ну, так не был Леша альтруистом. Греб бабло лопатой, откидывая все сантименты прочь, и тратил только на себя, ни в чем себе не отказывая. И меня купил за большие деньги. Вот только я думал, что новая игрушка ему со временем надоест, и через пару-тройку месяцев я снова окажусь на улице, но он вдруг влюбился. Уж не знаю во что, мне тогда было семнадцать. Что там можно было любить, кроме смазливой рожи и нескладного тела? — Антон остановился у лифта и надавил на кнопку вызова. Кирилл, привалившись к стене, насмешливо смерил его взглядом с головы до ног.       — Ты и сейчас недалеко от этого ушел, не льсти себе, Савранский.       — То-то я смотрю, ты из-за моей рожи здоровый сон потерял.       — Иди ты нахрен, — буркнул под нос Кирилл, заходя в кабину лифта. Антон на это только улыбнулся, не желая накалять обстановку и вступать в новый спор. Он нажал на кнопку с цифрой сорок четыре, и лифт, заставляя сжаться в ком желудок, стал стремительно поднимать их наверх.       — Охренеть! Ну кто бы мог подумать, что под шкурой пресного препода будет скрываться такой мажор? Моя мать от зависти бы сдохла, если б увидела шикарную обстановку и вид из окна. Похоже, ты намного кучерявее моего папаши будешь, — это Кирилл в свойственной ему непосредственной манере выдал, когда прогулялся по всем четырем комнатам огромной квартиры. Антон выбирал ее сам, как и дорогой интерьер, который с того момента успел поменяться еще раз. Он до сих пор в мельчайших подробностях помнил, как устроил дяде Леше грандиозный скандал с криками и битьем посуды, настаивая на своем желании жить отдельно, но тогда он позволял себе еще и не такое, положение содержанки обязывало, чем он беззастенчиво и пользовался. Было в порядке вещей пуститься в примитивный шантаж, когда на сто процентов уверен, что тебя любят и непременно потом простят. Может, чуть пожурят за стервозный характер, но позже обязательно завалят подарками и отвезут на европейский курорт — все для того, лишь бы он и дальше был рядом и позволял к себе прикасаться. — Круто, мне нравится. Давай останемся жить здесь, зачем возвращаться? Все, никуда с этого места не сдвинусь, хоть убивай! — Кирилл с разбега упал на широкий диван, стоящий посередине гостиной.       — Твоя комната та, что справа. Иди спать, разбужу через пять часов.       — Ага. Ну, правда, Тош, зачем ты приехал в наш Мухосранск, когда у тебя тут все настолько шоколадно? Совсем дурной…       — Иди спать, Кирилл! Хватит паясничать и хватит меня так называть.       — Мало того, что дурной, так еще и нудный. Или у тебя от недотраха настроение скачет, как у бабы в ПМС? Так у нас вечером оргия, расслабься.        Антон ничего не ответил, он раздраженно развернулся и вышел к себе, оставляя Кирилла придуриваться дальше, без участия благодарных зрителей. Черт, как же он соскучился по одиночеству и своей спальне, кто бы только знал. По виду из панорамного окна, что открывался с уровня сорок четвертого этажа и по расстилающейся будто у ног Москве. Миллионам огней, что вечерами зажигались на хитро сплетенных улицах, и длинным змейкам машин, стоящих в заторах… И как же не хотелось возвращаться обратно, в то болото, что вытягивало из него душу, хотелось все бросить и остаться здесь, как и говорил Кирилл. Зажить прежней жизнью, с привычными развлечениями и вереницей любовников… Вот только там, за стеной был некто, кто эту устоявшуюся жизнь разодрал в клочья, сам того особо не подозревая. Да даже если и здесь, его-то куда? Не на улицу же выставлять? Поэтому и не будет никакой прежней жизни, не теперь, когда он взвалил на себя груз ненужной ответственности, от которой совесть просто так не позволит избавиться.        Но все это потом, а сейчас — забыться сном. Иначе вечером ему уже будет не до плотских утех, а трахаться, как ни крути, хотелось до одури. И все равно уже с кем, хоть с первым встречным, лишь бы только ненадолго избавиться от образа Захарова, что буквально стоял перед глазами. Пусть сам, как хочет себя развлекает — Антон останавливать не будет, не для этого он приехал в Москву, чтобы еще и здесь быть ему собакой-поводырем. Взрослый мальчик, хочется ему оргий — пусть устраивает, какое ему, Антону, до этого дело? Вот именно, что никакого, он на такие провокации лет с шестнадцати не ведется. С тех самых пор, когда неожиданно для себя понял, что детство кончилось. Ведь это Кирилл умирает от ревности и нежелания его делить ни с кем, у Антона эти чувства давно атрофированы, никто никому не принадлежит, и в любовь он не верит, если только в ту, что можно купить. Да только вряд ли у Кирилла хватит денег, чтобы приобрести себе хотя бы кусочек сердца Антона — слишком дорогое удовольствие.