Бусый лёд

      Тишина в салоне такси висела недолго. Петляя по темному, без привычного света оранжевых фонарей, давно отошедшему ко сну городу, таксист время от времени зычным голосом требовал показать дорогу к дому, игнорируя указания встроенного в приборную панель навигатора. Арти силился казаться серьезным и чуть настороженным, и не ерзать возбужденно по заднему сиденью, впрочем, давалось это ему с громадным трудом, он по своей природе просто не мог смолчать. Антон все гадал, на сколько же хватит его терпения и, оправдывая ожидания, минут через пять машину заполнил громкий заливистый смех.       — О божечки мои, Тони, меня сейчас разорвет в клочья! Я как будто вернулся на десять лет назад! Нам с тобой снова по семнадцать, и мы бегаем от банды гопников из соседнего двора. Аж вспотел от переживаний, — Арти стер пальцами выступившие от разбирающего его веселья слезы. - Вот это приключения! Кому рассказать — не поверят. Мы как два заправских шпиона только что выбрались из тыла врага.       — У Захарова склонность к излишнему драматизму. Он все видит в черном цвете — пессимист каких поискать. Я ни разу не видел, чтобы он от души смеялся, ну знаешь, как бывает у беззаботных, его возраста, парней. Что вообще у этого мальчика происходит в голове? Я не понимаю…       — Таинственный, тем и захватывающий. В нем есть нерв и какой-то надлом, что ли. Ты заметил? Словно, все не просто так и сразу хочется зарыться внутрь, чтобы найти червоточину.       — Ты очень наблюдательный, мой друг, всегда видишь то, что люди хотят скрыть от окружающих. Если ты так говоришь, значит, так оно и есть. Я тебе в этом вопросе доверяю на все сто процентов.       — Это называется — проницательность. И если бы не она, даже и не знаю, где бы мы с тобой сейчас были, да и были ли? — Антон молча кивнул, соглашаясь с другом. Он был совершенно прав, и по поводу неподдающегося логике поведения Кирилла и по поводу того, что интуиция Арти не раз спасала им жизни. Он словно задницей чувствовал неприятности. Было ведь и такое, когда он наотрез отказывался от сулящего денежный дождь клиента, не вдаваясь в обоснование причин, а потом оказывалось, что он спас их шкуры от вечеринки садистов или еще каких-нибудь запредельных извращенцев.       — Я в самом начале предположил, что вижу перед собой типичного зажравшегося, не обремененного умом мажора. Но от раза к разу Захаров выдает такое, что невозможно заранее предугадать, что будет дальше. Иногда рядом с ним я теряюсь.       — Мне начинать волноваться? Ты уверен, что стоит оставлять тебя здесь одного? Может, вернешься в Москву, пока не поздно?       — Я тебя умоляю! Когда мы выходили из клуба, на нас никто внимания не обратил, да всем начхать. Но адреналина я хапнул изрядно, он так проникновенно вещал, что я поверил. О чем я только думал, когда поддался панике?       — Мы-то с тобой знаем, о чем, — Арти пошевелил идеально накрашенными бровями и снова рассмеялся. — Он столько шума поднял… Но мне понравилось, такой самоуверенный и наглый, это даже чуточку импонирует. Если он и в постели будет такой же горячий… Аррр, Кирочка. Я вот что тебе скажу, мой сладкий пряничек, мальчику очень хочется твоего присутствия в его скучной жизни. И к слову, он обалденно красивый! Такой европейский тип лица не часто встретишь на просторах Рашки. Уж поверь мне, говорю, как специалист.       — Это ты ещё его гриву волос не видел, он их под шапку сегодня спрятал, а то бы пищал от восторга. Боже, а какая у него умопомрачительная задница! Так и хочется к ней прикоснуться, — Антон, мечтательно закатив глаза, приложил ладонь к все еще неровно бьющемуся сердцу.       — Меня больше волнует, что у него спереди, а не сзади.       — Обойдешься! На чужой каравай — роток не разевай, — он рассмеялся вместе с наигранно надувшим губы Арти, которого веселье сегодня не оставляло ни на минуту. Те несколько коктейлей, что они успели выпить до прихода Захарова, подняли настроение на небывалую высоту. Хотя причина была не только в этом, им всегда было хорошо вдвоем, даже если просто молчать, даже если на душе скребут кошки, даже если жизнь трещит по швам — они родные, пусть и не по крови, но ближе чем есть, быть уже невозможно. Столько всего за плечами, что порой можно просто почувствовать друг друга, в радости или горе — неважно, даже на расстоянии. — Но ты прав — ему здесь чертовски скучно, вот он и нашел новую игрушку. Он из той породы деток, которые привязывают к кошачьему хвосту консервную банку, не из вящего любопытства, а забавы ради. Но в то же время, он никогда этого кошака не обольет бензином и не подожжет, наиграется и отпустит с миром — нет в нем беспричинной жестокости, по крайней мере, я ее не вижу. Захарова привлекает то, что я не похож ни на кого из его окружения и что я могу дать ему некий интеллектуальный отпор. Я же не выскочу с битой из машины, верно? Со мной можно отточить остроумие и возвести словесную пикировку в абсолют. И он это отлично знает. В остальном, он все тот же провинциальный гомофоб с чудовищными манерами.       — Но он искренне за тебя переживает. А еще, кажется, ревнует. Ты видел каким злющим взглядом он меня окинул, когда я к тебе прижался? О, это так мило! Страсти кипят, как в Шекспировской трагедии, — Арти привалился к Антону и звонко чмокнул в щеку. — Ты же меня не оставишь ради него, а, пряник?       — Да брось! Он натурал, у него даже девушка есть, — Антон со скепсисом усмехнулся. Ситуация была крайне забавной и этот взрыв эмоций, который продемонстрировал Захаров в клубе, приятно согревал изнутри. Кто бы мог подумать, что Кирилл будет так его опекать, пусть и в своей излюбленной манере.       — Мой чудо-радар кричит о другом! Он такая же натюрелька, как я мать Тереза!       — Я еще ни разу не ошибался. А твой явно сегодня сбоит, козлик.       — Да когда такое было? Припомни хоть раз! — Арти с прищуром уставился на Антона, тот только и смог что поднять примирительно ладони вверх, чтобы избежать спора — крыть было нечем. — Вот и не будем. Сойдемся на том, что он пока не определился. Поэтому ты и должен ему помочь.       — Не хочу иметь с ним ничего общего. Я люблю простых, незамутненных комплексами и предрассудками мальчиков, им не нужно по пятьдесят раз объяснять, чего я от них жду. Они по одному взгляду все понимают. Нет никого хуже в постели, чем сменивший окраску натурал. Я не имею ни малейшего желания подробно разъяснять, что прежде чем лечь в кровать, нужно вымыть задницу.       — Фи, пряник, такие вещи должен знать каждый, — Арти брезгливо передернулся и сморщил нос.       — Это мы с тобой об этом знаем, а большинство не догадывается. Меня подобное не прельщает. В общем, Захаров чересчур проблемный, чтобы с ним связываться.       — Тони, он чересчур интересный, он сумел тебя заинтриговать, а еще у тебя на него стоит. Я думал, пуговицы от твоих штанов разлетятся в разные стороны — устроят салют в честь нежданной эрекции.       — Хорошо, что он этого не видел. Да ему вообще сегодня повезло — выпей я чуть больше, завалил бы его прямо там на диванчике. У него такие сильные руки, когда он меня за плечо схватил, я еле сдержался, честное слово. Это будет намного труднее, чем я думал изначально.       — О чем я и говорю. Ты просто обязан его трахнуть. Считай это своим высоким предназначением.       — Приехали! — грубовато рыкнул водитель, вторгаясь в негромкий разговор, и их изрядно кинуло вперед. Машина, немилостиво визжа покрышками, резко затормозила у ворот дома, и Арти со всего маха приложился лбом о спинку переднего сиденья, при этом громко выругавшись.       — Нельзя ли поосторожнее, водитель, не дрова везете! Да за одно это, я могу подать на вас в суд! — его праведному возмущению не было предела. И если бы Антон не утянул его из салона, Арти закатил бы скандал, в этом деле он был прирожденным мастером.       — Пидоры, — услышали они вдогонку, когда уже расплатились и захлопнули дверь. Такси сорвалось с места и, обдавая их клубами выхлопного газа, укатило прочь.       — Я еще никогда не слышал столько раз слова «пидор» в свой адрес, как сегодня, — Арти потер успевшее покраснеть и припухнуть место удара и снова захохотал. — Еще и покалечили.       — Приезжай чаще, козлик, отдых с экстримом я тебе гарантирую. И для этого не нужно будет ехать в страны третьего мира, — Антон достал из кармана сигареты и, закурив, запрокинул голову вверх, чтобы прищурившись, сквозь дым посмотреть на тусклые звезды. Какая-то дурацкая ночь получилась, выбивавшаяся из привычной утрамбованной колеи. И вроде как осадок сожаления, немного радости и приятный сюрприз, и поспешное бегство — все смешалось.       — Спасибо, но после таких поездок я разорюсь на пластике лица. А я врачей терпеть не могу, ты же знаешь. Пойдем лучше домой, пряничек, я вспотел и мне холодно. Хочу в душ, минет и спать, — Арти подергал его за рукав легкого пальто и потянулся к подъезду. Антон отшвырнул окурок в урну и пошел следом, любезно открывая подъездную дверь перед замерзшим, заметно трясущимся на холодном ветру другом.       — Ничего не имею против. Два первых пункта предлагаю объединить, чтобы не терять времени зря.       — О, да! Грех не обновить такую душевую, да там групповушку можно устроить на шестерых! — Арти ткнул пальцем в кнопку лифта и, устало прислонившись плечом к стене, широко зевнул.       — Отложим до Москвы. Я как-нибудь приеду на выходные.       — Обещаешь? — тот сразу же встрепенулся и расплылся в довольной улыбке, что поделать, ну вот любил Арти всякие излишества в сексе, специфика прошлой работы наложила неизгладимый отпечаток. Да и самому Антону было, по большому счету, все равно, сколько парней в его кровати единовременно — один, двое или трое.       — Клянусь!       — О, пряничек, как я тебя люблю! И так скучаю по тем стародавним временам, когда мы работали в паре. Это было так феерично. Давно мы не устраивали оргий.       — Хотел бы я их забыть, но иногда бывало и весело. Не поспоришь.       — Помнишь нашего постоянного клиента? Который только смотрел, потому что у него всегда был на полшестого? — Арти предавался воспоминаниям, скидывая в коридоре ботинки и вешая пальто на плечики в шкаф. — Как же мы над ним тогда издевались. Что только не вытворяли — дураки.       — Он был одиноким и очень несчастным человеком, я только теперь это понял. Когда-нибудь мы кончим так же, козлик. Будем вызывать мальчиков-проститутов, чтобы посмотреть, как те совокупляются. Когда мы состаримся и у нас не будет стоять.       — Да типун тебе на твой дурной язык, Тони! Я все-таки планирую жениться и завести детей. Сколько можно по клубам мотаться? Мне уже по социальному положению не пристало быть ветреным и несерьезным. Тебе, кстати, тоже. Ладно я, творческий человек, но ты-то? Без пяти минут профессор.       — Уж не на Дюшеньке ли? Он в курсе твоих матримониальных планов? — Антон, подзадоривая, приподнял бровь и, пройдя на кухню, достал бутылку джина.       — Чем не вариант? Он надёжный, умный, добрый. А еще заботливый и не жадный. С деньгами и квартирой. Пусть не писаный красавец и член у него маленький… блин, очень маленький, но ведь не бывает, чтобы идеально, да? И он меня, между прочим, любит.       — Да он-то может и любит, а вот ты его нет, — Антон откупорил бутылку и приложился к горлышку, делая пару больших, обжигающих нутро глотков — на сегодня достаточно. Потом он стянул через голову легкий свитер и дернул ремень штанов. — И готов держать пари, что ты сбежишь от него через месяц. Не твой случай, Арти. Пройдено и не раз.       — Все-то ты знаешь, умник, — пробухтел Арти, расстегивая пуговицы на нежно-розовой рубашке. — Уж нельзя было и помечтать.       — Пошли в душ, мечтатель. Поможем друг другу в очередной раз и ляжем спать, — он отправил джин обратно в шкаф, прошел в комнату, где у дивана раздевался Арти, разбрасывая свое шмотье в разные стороны — порядок это не его конек. Хлопнув ладонью по голой заднице, Антон схватил его за руку и потащил в ванную. — Завтра я посажу тебя на самолет и полетишь ты к своему Дюшеньке, чтобы жить долго и счастливо, и деток плодить.       — Какой же ты, Тони, циник. Вот влюбишься по-настоящему и не так запоешь.       — Если бы ты был влюблен, я бы и пел по-другому, — затолкав Арти в душевую, Антон выкрутил краны на всю, чтобы их обдало сильным напором приятно горячей воды. — Я просто сказал, что каким бы Дюша ни был хорошим, это не твое. Вот и все, и нечего обижаться.       — А кто мое? Ты? Так пять раз пробовали и ни черта из этого не получилось! Я тебя не устраиваю, ты меня тоже, мы бегаем друг от друга налево, потом треплемся об этом ночами. Так не должно быть, это неправильно. То, что мы трахаемся раз в год, ничего не значит, и будь у меня кто-то, кого бы я любил, я бы даже и не подумал об этом!       — Нет, не я. И так не должно быть, ты прав. Но я могу сказать, кто бы тебе идеально подошел, но ты же вопли поднимешь на всю округу.       — О, нет! — Арти ловко выскользнув из рук Антона, отскочил в сторону и кинул ему в лицо вспененную мочалку. — Лучше заткнись, ты же знаешь, как я ненавижу этого высокомерного бездарного козла. Даже имя его не произноси в моем присутствии. Еще раз о нем вспомнишь, и ты мне больше не друг!       — Козлик, я тебя очень люблю, только от правды не убежишь, когда вы оказываетесь рядом, вокруг начинает искрить. Вы можете ненавидеть друг друга, поливать грязью до бесконечности и так далее, но между вами что-то да есть и этого не отнять, — Антон примирительно протянул руки, хватая скользкого от геля Арти за талию. Тот побрыкался, заехал локтем куда-то под ребра и снова отбежал.       — Ты меня раздражаешь, пряник. Я его ненавижу! Он столько дерьма мне сделал, всем растрезвонил, что я наихудший стилист, что у меня руки растут из жопы и что я купил свой диплом. Хотя нет, чего это я, он прямо сказал, что я насосал на него! Да он мне всю карьеру зарубил на корню! А меня, между прочим, брали работать в Л'Ореаль! Во Францию! Да из-за него передо мной все двери в фешн индустрию закрылись! Ты же знаешь, как я мечтал работать на показах! Как я грезил ездить по миру, с одной недели моды на другую!       — Все, хватит-хватит. Успокойся.       — Отвали от меня! — Арти треснул по протянутым рукам и отвернулся.       — Ну, прости, — Антон обнял сзади, положив подбородок на узкое плечо. Арти не мог дуться бесконечно, еще немного и он отойдет, особенно если сделать ему чуточку приятно. Поэтому руки Антона кружа, поползли вниз по мокрой груди к животу и дальше. — Просто прими тот факт, что если бы не все это дерьмо, ты бы никогда не сподобился открыть свой первый салон. А теперь у тебя целая сеть, и ты давно сделал себе имя, как стилист. Уж и не знаю, в попытке ли доказать ему, что ты можешь, или себе, или еще кому-то…       — Уж точно не ему! Пусть эта гребаная швея-мотористка идет нахрен. Пусть сидит в своем унылом Лондоне и не приезжает сюда! От одного вида его постной рожи меня начинает мутить.       — Тише, не нервничай, а то посажу опять на успокоительные, — Антон легонько поцеловал в основание шеи, Арти, тихо вздохнув, расслабился и привалился спиной к его груди. — Ни слова больше о нем. Я тебе обещаю.       — Я все равно обиделся, — скорее из вредности ворчал Арти, а сам разомленно подставлял шею под все новые и новые поцелуи. Он уже откровенно потирался всем телом о тело Антона, и мысли его явно были далеко от разговора о его личном непримиримом враге.       — Что, и минет не делать?       — Иногда, Тони, ты такая сволочь, что я жалею о том, что подобрал тебя той ночью на улице. Бомжевал бы себе и дальше.       — О, как вы непростительно жестоки, мон синьор.       — Давай, на колени! — Арти развернулся в руках и надавил Антону на плечи, заставляя опуститься на пол. — Отрабатывай, раб, наше великодушное синьорское прощение.       — Будет исполнено, мой господин…       Утро для Антона началось в одиннадцать и то только потому, что неугомонный Арти нагло его растолкал и заставил намазать лицо какой-то страшной, зеленого цвета маской, которая вмиг стянула кожу. Кто бы еще мог так рьяно биться за его молодость и красоту, как не лучший стилист Москвы? Сам Арти был бодр и весел, он подпевая включенному на музыкальный канал телевизору, делал какие-то хитрые упражнения на коврике у дивана. Хорошо еще, что модную йогу он забросил, слишком уж тихая и скучная она была по мнению друга. Антон посмотрел на священнодействие сквозь спутанные ресницы и потопал на кухню, сварить спасительного кофе.       Ночью он никак не мог заставить себя заснуть и после душа, наполненного отменным неспешным сексом, еще долго лежал в цепких объятиях Арти и смотрел в потолок, который делался все серее и серее. За окном медленно, но верно начиналось утро воскресного дня, и солнце кое-как выбиралось из-за неровной линии горизонта, чтобы осветить еще не проснувшийся город. В голове была мешанина и Антон никак не мог отделаться от неожиданных образов прошлого, что явственно вставали перед глазами. Больше всего его отчего-то пугал дядя Леша, он и сам не мог понять почему, но был вот такой вот иррациональный для взрослого человека страх. А еще он видел Захарова, но его образ неизменно рождал комок тепла где-то в районе солнечного сплетения. И это пугало не меньше.        Антон прекрасно знал, что ничего не получится, да он даже делать для этого ничего не будет, но как говорит Арти — помечтать-то можно. Хоть раньше Антон и не замечал за собой особой тяги к витанию в облаках. Но черт возьми, какой же Кирилл был притягательный в своей ярости, и как его хотелось уже, наконец, взять. И долго не отпускать, пока вся дурь из головы не испарится, и мозги не встанут на место.       — Козлик, ты салат с брынзой будешь? — Антон отхлебнул глоток свежесваренного кофе и блаженно прикрыл глаза. Что ни говори, а лучше этого ничего быть просто не может. А если поглубже затянуться сигаретой, то можно представить, что попал в рай. — С черри!       — С оливковым маслом и бальзамическим уксусом? — Арти вывернулся из какой-то замысловатой позы и отер пот с лица.       — Когда-то было иначе?       — Буду, и тосты из ржаного хлеба. С мандариновым конфитюром — я видел в холодильнике, так что, не жадничай!       — Мог бы и сам сделать завтрак, если проснулся раньше. Здесь домработницы нет.       — У меня обязательная зарядка и уход за лицом. Мне откровенно некогда, пряник.       — Готовишься к встрече с Дюшей?       — Ой, ну прекрати. Мне бы пережить предстоящий перелет, не до него ни разу. Ты о нем вспоминаешь в десять раз чаще, чем я.       — Он тебя встретит? — спросил Антон, когда Арти подошел и встал рядом, наблюдая, за тем, как он ловко на ровные квадратики режет сыр и скидывает его с разделочной доски в стеклянную миску.       — Нет, у меня машина на парковке. Сам доберусь. Может, еще и в клуб сгоняю ближе к ночи, если выживу.       — Вчера мало было?       — Да я помру, если не расскажу о своей поездке к тебе. Там же столько слушателей благодарных соберется. А я люблю звездить, ты же меня знаешь.       — Лишнего не болтай, а то язык вырву.       — Мог бы и не предупреждать. Да может и не поеду. Завтра надо по салонам прокатиться, посмотреть, как они там без меня справлялись. А то вдруг, я уже по миру пошел.       — Не прибедняйся, к тебе записываются за два месяца вперед. Да и не было тебя всего три дня. Достань тарелки и вилки, не сиди, как барыня на выданье.       — Я вообще-то она и есть.        Самолет у Арти был в четыре дня, поэтому они, особо не торопясь, позавтракали, а потом Антон помогал собирать чемоданы. Вещи друга валялись по всей квартире в самых неожиданных местах и как они там очутились, оставалось только догадываться, при этом наверняка половину шмотья он так и оставит у него до следующего приезда. То, что приезд состоится, не сомневались оба, как ни крути, а Антону придется прозябать в этом городе до середины следующего лета.        В три они выехали из дома и покатили в пригород, в направлении аэропорта, который стоял все такой же неприветливый и заброшенный. Арти, пока они ждали регистрации на рейс, ныл о том, как не хочет оставлять Антона тут одного. И совсем это не дело, жить в таком месте… И так до бесконечности, пока он не прошел паспортный контроль и не затерялся в извилистых переходах зоны досмотра.        А позже, когда Антон уже из машины наблюдал за поднявшимся в небо самолетом, стал накрапывать мелкий дождь. Его редкие капли оседали на лобовом стекле, размазывая картинку окружающей действительности. И такая тоска навалилась на него, что хоть вой, и как ему отчаянно захотелось броситься следом за самолетом, чтобы снова погрузиться с головой в прежнюю, известную наперед, без неожиданностей жизнь.