Стена времени

Санджи не помнил, как переместился во времени. Не помнил, как тяжёлое тело рухнуло в песок, поднимая клубы пыли, не помнил и рёва толпы, сопровождавшего его появление. Не помнил, потому что смешанные крики взывали не к нему: они подстёгивали остатки выживших гладиаторов, которым не посчастливилось оказаться на смертельной арене – Древнеримском Колизее. Винсмоку же повезло свалиться прямо в кучу уже бездыханных тел, в тени, из-за чего неожиданное появление грека не вызвало к себе пристального внимания: Санджи попросту не заметили. Но удача длилась недолго: стоило Винсмоку только мягко "приземлиться", как, скатившись с окровавленных лат, парень оказался под палящим солнцем древней империи на глазах тысячи разгорячённых римлян, жаждущих в данный момент отнюдь не хлеба. Появление новой фигуры, да ещё в греческом одеянии, заставило на несколько секунд смолкнуть трибуны. В этот момент Санджи и осознал, что он выбрался: выбрался из пасти мифического чудовища в более острую и смертоносную – несломленную "пасть" человеческой жажды крови. По ней струилась пена, клыки клацали от перевозбуждения – настолько сильно было желание созерцать переломанные в труху кости местных неотёсанных амбалов, каждый день подвергавших себя смертельной опасности на потеху ненасытной публике. И сейчас всё это стихло: механизм заглох на какую-то долю секунды, принимая в себя новую деталь – Санджи Винсмока, который никак не вписывался в творящиеся на арене события. Оно и неудивительно – Санджи пришелец, он из другого мира, эпохи. Однако это не смущало публику. "Свежее мясо!" – читалось на их лицах, заставляя раскрываться рот в новом радостном кличе – они призывали новичка к действию. Требовали, не оставляя последнему и шанса обдумать очередное перемещение. И не только толпа вытесняла все мысли: ещё быстрее пустела голова от одного только вида раззадоренного льва, почуявшего чужака. Он точно не стал бы предоставлять Санджи время на передышку. Испачкавшийся в грязи и слюне Минотавра хитон противно лип к телу. Или он облепляла изломленное тело Санджи из-за пота, что уже струился по спине? Винсмок не знал, да и не хотел думать об этом: сейчас парня волновало только одно – его жизнь, висящая на волоске. "Умереть перед тысячей свидетелей – то, что надо, но явно не сейчас", думал Санджи, в панике вертя головой. На глаза попалась та самая куча человеческих тел, которая стала для него мягкой "подушкой" при приземлении. Среди разодранного в клочья мяса, некогда бывшим гладиаторами или просто выкинутыми впервые на арену пленными, и искорёженных щитов Винсмоку удаётся отыскать гладиус. Но поднять его оказалось тем ещё испытанием: только Винсмок потянулся к мечу, как тут же услышал хруст – это перекушенная ключица напомнила о себе, заставив Санджи взвыть от боли. Всё тело парализовало, а в глазах потемнело – только одурманивающий крик толпы не позволял ему окончательно провалиться в блаженную тьму и надвигающийся недружелюбный рык. - Давай же! – выкрикнул Санджи, хватаясь за обездвиженную руку и падая по направлению к гладиусу. Падение – очередное потрясение для организма. Боль прошлась от ключицы по всему телу, встряхивая не только его, но и сознание: на этот раз Санджи не хотел забыться. Он хотел действовать. И чем скорее, тем лучше. Вытянув левую руку вперёд, Винсмок пытался дотянуться до меча. "Ещё чуть-чуть, ну!" – повторял про себя парень, краем глаза замечая мчащегося на него льва. Враг не стоял на месте. Санджи, увы, стоять тоже не мог – встреча с Минотавром не только лишила его возможности сражаться правой рукой, но и измотала в целом. А перемещение из одной эпохи в другую только добило и без того измотанного ещё Египтом Винсмока. Он не мог встать, не мог пошевелиться, не мог… но всё ещё старался это сделать. Отсрочить своё знакомство со смертью ещё на несколько минут, а если повезёт – и часов. "А там мы уже сможем с ней договориться, – без тени сомнений был уверен Винсмок. – В конце концов, мне ещё предстоит "погибнуть" в этом месте". Тишина вновь мёртвым грузом свалилась на трибуны – римляне повскакивали со своих мест, когда грозный хищник напрыгнул на лежащего противника и… застыл. Даже сидящие у самой арены не могли разглядеть, что точно произошло. "Почему он остановился? Не впился в его глотку?" – тут же пошёл шёпот, перерастая в самый настоящий галдёж, прерванный одним движением руки – диктатор, восседающий в своей ложе, выдвинул вперёд руку. Но что за жест он показывал? Обычная ладонь, дожидающаяся следующего действия бойца. Если лев успел вцепиться зубами и разорвать артерии, то без зазрения совести перед публикой покажется большой палец, призывающий стражу Колизея добить бьющееся в предсмертных конвульсиях тело. Если же Санджи каким-то чудом останется жив – именно такого развития ожидала публика, не ведая, какие мысли роились в голове великого понтифика – то ладонь сожмётся в кулак, даруя Винсмоку жизнь. И вот на арене заметили движение – туша льва, вздрогнув, повалилась на пол – из живота торчала рукоять гладиуса, которую продолжала сжимать дрожащая ладонь Винсмока. Парень лежал на спине, перепуганными глазами глядя перед собой. Он не видел неба, обрамлённого в рамку амфитеатра, не замечал, как к нему тяжёлой поступью направлялись две фигуры, получивший приказ к действию, не слышал более толпу, в очередной раз взорвавшуюся от криков и улюлюкивания. Перед глазами застыла лишь морда льва, уже разинувшего свою пасть. С клыков капала человеческая кровь, она же засохла на гриве и лапах, впитав в себя пыль, песок, пот и страх каждого, кто побывал здесь. Каждого, но только не его – Винсмок, переборов не только боль, но и свои принципы, незамедлительно вонзил короткий меч в сердце опасному животному. ""Либо он, либо я, либо он, либо я…" – билось об черепную коробку одно и то же оправдание собственному поступку. А затем всё стихло – морда льва растворилась в нависшей на веки тьме. Она же обволокла и сознание Винсмока, погружая его на какое-то время в самого себя. Оставшиеся же тревога и сомнения больше не донимали потерявшего сознания парня. Также не донимала его и стража, схватившая Винсмока за повреждённое плечо и уволокшая вглубь катакомб к другим рабам Колизея, ждущим своей участи с нескрываемым ужасом и трепетом на перекошенных лицах. Всё это – декорации его новой личности, Санджи встретит позже, гораздо позже, уже на жёсткой койке местного лекаря. А пока же Винсмок мог наслаждаться самой редкой и ценной минутой в своей ставшей наполненной приключениями жизни – минутой забвения, которая с каждым переходом в новую эпоху становилась всё дольше и дольше, неприятно холодив кончики пальцев отрешённого от реальности парня. Вдох, выдох. "Я убил льва. Я не мог дышать, я!.." Вдох, выдох. Санджи казалось, что он всё ещё находился не в своём теле, а где-то далеко, за гранью сознания. Отчасти ощущения его не подводили: обездвиженное тело лежало на огромном камне, которому придали прямоугольную форму, из-за чего он отдалённо напоминал стол. Сознанием же Винсмок до сих пор был пленником Греческих событий: словно в замедленной съёмке в голове воспроизводились последние секунды его пребывания на острове Крит. Рёв Минотавра, который на самом деле оказался всего лишь загнанный в угол болезнью бывшим учеником Хилюлюка Чоппер. Затем рёв Козы – храброго и отчаянного Тесея, который потеряв новоиспечённого знакомого бросился на огромного зверя без тени сомнений. Их вытеснил страх. Животный страх за свою собственную жизнь, ведь повторить участь Санджи Козе хотелось бы в самую последнюю очередь. Винсмок понимал это. Теперь понимал, расставляя все произошедшие события по полочкам и глядя на них уже без всякой спешки или напряжения. Здесь время текло медленно, словно мёд, заполняя смазанные пробелы недостающими кусочками картины. "Греция – мой личный провал, – сделал вывод Санджи, осознавая, сколько всего он успел натворить за одно пребывание в древней империи. – Моя задача была предельно проста – ничего не делать. Ни-че-го. И что в итоге? Помог Курехе убить Чоппера. Нет… Это был не Тони, конечно же. По крайней мере не тот, кого я знаю. И всё же… Робин-чан точно будет зла, когда я вернусь". Вернусь. "Точно же. Надо возвращаться. Но где я?" Санджи прекрасно помнил льва. Помнил неутихающий шум, заглушавший слух словно вата. Помнил и валяющиеся повсюду ошмётки от людей – всё, что осталось от храбро сражавшихся воинов. Возможно где-то в голове отпечатался и круг арены – главная зацепка, которая смогла бы предоставить ему истинно верный ответ. Но больше Винсмок не мог ни о чём думать. Все нити ускользали из-под пальцев – разум потихоньку прояснялся. Саджи открыл глаза. Вернее, попытался это сделать: веки показались ему тяжелее любой ноши, которую приходилось таскать до этого. Поэтому моргнув один раз, Санджи бросил это бесполезное занятие, решив что на данный момент видеть не обязательно. Куда важнее – слушать. А слух уже подсказывал парню, что он находился здесь не один. Дыхание присутствующего – Винсмок с трудом мог сказать, что это был человек. Оно тихое, еле слышное и… недружелюбное. Но оно было. Не над самым ухом, не будоражило мозг, призывая скорее открыть глаза и взглянуть на дожидающегося его пробуждения гостя, нет. Оно просто было. Говорило о том, что Санджи смиренно дожидаются, что странно, учитывая место и время, в которых ему не посчастливилось оказаться. - Не притворяйся спящим, – наконец подал голос наблюдавший. Санджи непроизвольно напрягся – ровный голос внушал отнюдь не спокойствие. Винсмок слышал, что перед ним серьёзный человек, явно раб своих принципов, из-за чего придётся держать с ним ухо востро. - Я не сплю, – только и смог выдавить из себя Санджи на латыни. Он не был уверен, где точно очутился, однако язык сам подобрал нужные слова. - Откуда грек появился на арене? – никаких предисловий, ничего – сразу чётко и по делу. Каждое слово словно взмах копья – оно резало, пытаясь добраться до сути наикратчайшим путём. Винсмок повернул голову в попытке всё же хоть одним глазком взглянуть на того, с кем он имел дело. Но ключица, плотно перебинтованная какими-то обветшалыми лоскутами, не позволила ему сдвинуться с места. Голос притих, а пара глаз застыла на светлой макушке – Винсмок не врал. Попросту не мог, так как на это не было сил. - Откуда в Колизее взялся грек? – вопрос повторился, но на этот раз с подсказкой для Санджи. Колизей. Рим. Скорее, даже Древний Рим, раз вместо мало-мальски знакомого итальянского Винсмоку приходилось изъясняться на латыни. – Я знаю здесь каждого раба, каждого заключённого и гладиатора. А тебя вижу впервые. - Что ж, чего только не привидится под палящим солнцем, да? – попытался отшутиться Винсмок, но сразу понял, что сделал это зря. Резкая боль импульсом взорвалась в плече – высокий лысый мужчина в белой тоге, скрывающейся под доспехами, надавил одним лишь пальцем на больное место. Но этого хватило, чтобы Санджи согнулся пополам от боли и раскрыл глаза, выхватывая из полумрака образ своего мучителя. Суровое лицо, словно выточенное из камня грубыми движениями, было обрамлено короткой тёмной бородкой. На руках – пара браслетов под стать доспехам. Мужчина явно не был простым горожанином – возможно солдатом или даже центурионом. В любом случае, здесь он не из-за простого любопытства. Только скулёж Винсмока умолк, как ровный голос вновь заполнил своё пространство, на этот раз вкладывая слова прямо в уши не желающему идти на контакт пришельцу. - Будь моя воля, воля Ома, я бы раздавил тебя здесь и сейчас, бесполезное создание. Всё равно на потеху публики больше не сгодишься – калека. Но вот только Энель снизошёл и пощадил тебя, из-за чего и приходиться корчиться здесь, да? – Ому явно доставляло удовольствие передразнивать Санджи, не забывая выказывать своё превосходство. И правда, Ом сильнее, у него не переломаны кости, да и положение в обществе позволяло смотреть на бесчинства сквозь пальцы. У Санджи ничего этого не было. Шанса на спасение – с каждым последующим нажимом Винсмок понимал, что и его у него не остаётся. Он уходит вместе с остатками чистого сознания, которое снова начинало противно звенеть от невыносимых судорог. Тело не справлялось под таким напором. А Ом и не собирался его сбавлять, склонив голову и смиренно продолжая впитывать в себя каждый звук, издаваемый Винсмоком. - Ч-что тебе нужно?.. Агр! – послышался хруст – из угла пространства (если у него вообще были углы), донёсся шорох – Санджи не успел отреагировать на него, как в глаза ударил яркий свет, а затем всё стемнело. Лишь шёпот обрывками долетал до погружающегося в защитный сон разум: "Смотри, не подохни. Энель ждёт тебя. Сегодня. Негоже расстраивать Великого Понтифика". А затем шаги. И снова: Вдох, выдох. Следующая остановка Санджи – Древний Рим. И как назло появился Винсмок в Колизее – единственном месте, где Винсмоку не составляло труда "прилюдно уйти из жизни". А сделать это "прилюдно" теперь становилось обязательны условием, так как сражение парня со львом видели сотни, если не тысячи римлян. Вот только предоставленные декорации не сильно радовали Винсмока: опасность была настоящей. Живой и бурлящей, как и кровь, которая почему-то не застыла в жилах от страха, а наоборот, с двойной силой била по вискам, заставляя судорожно искать решение: "Как же мне спастись? Как?!" Подсчитать момент – нереально. Спасаться каждый выход на арену – тоже, так как Винсмок не боец. А одной стратегией в Колизее не спастись. Здесь многое, если не всё, решала грубая мужская сила. А Санджи, к тому же, ранен – ещё не до конца разобравшись с тем, как работают перемещения во времени, парню не повезло подставиться под удар Минотавра слишком рано, из-за чего тот успел прокусить ему плечо. В прошлый раз его чуть не расплющило падающей с километровой высоты волной – после этого Винсмок ещё сутки отходил на койке Хилюлюка от головной боли. И если бы старик не был лекарем, то неизвестно ещё, выжил бы Винсмок или нет. К тому же осознавая собственные просчёты, Санджи попросту боялся что-либо делать. Одних слов Ома хватило для того, чтобы понять: Винсмок уже вляпался. И вляпался сильно, раз сам "Великий Понтифик" жаждал увидеть его, приказав не избавиться от заведомо неподходящего для битвы гладиатора, а наоборот, сохранить ему жизнь. Первостепенное правило – не вмешиваться – не хотело соблюдаться с самого начала. И это только больше беспокоило Санджи. Даже больше возможности погибнуть от рук одичавших в камере рабов. Всё это время Санджи находился в лазарете. И понял это парень не только по подобию бинтов на плече, но и по лекарю, прячущемуся в тени низких камер. Он был здесь самого начала: не смел противиться Ому, пришедшему за ответами от нового пленника, не стал как-либо беспокоить и самого Санджи, тихо сидя в углу и дожидаясь момента, когда он сможет вставить свой сухой и натянутый смех. "Хо-хо-хо", – Винсмок уже где-то слышал его – этот смех. Когда-то давно, и почему-то он не оставил в памяти приятных воспоминаний. Всё встало на свои места тогда, когда лицо местного лекаря нависло над лицом Санджи. Брук не успел ещё ничего сказать, как Винсмок уже понял – Древний Рим это ещё не самое страшное, что с ним могло случиться. Конечно внешность и повадки Брука – это всего лишь искажённое восприятие Винсмока человека, на самом деле стоящего перед ним. Зоро упоминал об этом: чем ближе Санджи будет к исходной точке, тем более знакомых людей будет проецировать его сознание, заменяя известных личностей. Для чего же? "Так более комфортно всё переживать", – передавал слова Робин Ророноа, и сам прекрасно понимая, что лучше видеть перед собой типичный образ римлянина, но никак не того, с которым ты был так или иначе знаком. В противном случае шанс сорваться и начать беседу был слишком велик. А за беседой скрывалось действие, которое никогда не приводило ни к чему хорошему. В рамках истории, конечно же. Не то, чтобы Санджи недолюбливал Брука: того Брука, с которым он был знаком будучи обычным французским поваром, а не путешественником во времени, являвшегося Австралийским детективом. Пересеклись они с Винсмоком по довольно неприятным обстоятельствам, отчего доверия к новой фигуре и не возникло с самого начала. Санджи был в Австралии на внеочередном семинаре. Пока позволяли средства и время, Винсмок не отказывал себе в удовольствии путешествовать по миру. Тогда он ещё не был знаком с Зоро, но уже успел потерять Зеффа, из-за чего передышка от траура была попросту необходима. Поэтому когда Патти пришло письмо из Сиднея, Винсмок незамедлительно стал паковать чемоданы и готовиться к отъезду. Поездка обещала быть незабываемой. Такой она и стала. Во время семинара произошло убийство: кто-то задушил профессора в туалете. Вмиг здание университета, в котором проходило мероприятие, оцепили, не позволяя никому ни войти, ни выйти. Разве что одна фигура смогла пробраться в заполненные обеспокоенными людьми коридоры. И ей оказался Брук – высокий и тонкий, словно спичка, с прижимающимся ко лбу высокой шляпой афро влетел в главный зал и своим звонким и неестественным хохотом заставил обратить на себя внимание. Женские возгласы стихли, бормотание тоже сошло на нет – все смотрели на комичного мужчину в круглых очках и не подозревая, что каждому из них придётся переговорить с ним с глазу на глаз. А глаза у Брука оказались холодными – словно перед тобой мертвец, а не живой человек. Он не позволял кому-то проникнуть в свою душу, взамен предпочитая пробираться в чужие, прикидываясь весельчаком. Санджи тоже на это повёлся. И был уверен, что Брук не станет доставлять ему сильный дискомфорт ровно до той минуты, пока сам не оказался в комнате для допросов – выделенной небольшой аудитории, в которой отменили все занятия в связи с приключившимся убийством. Там, сидя за столом и не спуская глаз с наручных часов, Винсмок отсчитывал про себя потраченное в пустую время. "Взял отдых, называется", – уже корил себя парень, понимая, что так просто из этой передряги ему не выкрутиться. И хоть Винсмок не был причастен к убийству, ему ещё предстояло это доказать. - Итак, Винсмок Санджи, понимаю? – Брук расхаживал из стороны в сторону в бесплодных попытках настроить скрипку, которую приволок с собой на место преступления. Заметив не скрывающий удивления взгляд допрашиваемого, Брук расплылся в искренней улыбке. – Музицирую. Помогает привести мысли в порядок. - Ваше дело, – отмахнулся Санджи, потянувшись к новой пачке сигарет. Не одному Бруку в этот момент нужно было привести голову в порядок. Как только сигаретный дым дошёл до обоняния детектива, допрос продолжился. - Вы были знакомы с убитым? - Нет. - С его окружением? - Нет. - Может слышали что-то? Он должен был выступать сегодня: наверняка же приехали не просто так? - Увы, но здесь я не потому, что горел желанием услышать о том, как нужно готовить птицу по мнению выживших из ума стариков, – Винсмок и не замечал, как перешёл на грубость. Настроение не было с самого начала, а этот допрос – лишняя морока. Однако следить за языком Санджи всё же следовало – с каждым последующим отрицательным ответом он только сильнее приковывал к себе внимание детектива. Скрипка мягко опустилась на стол, прямо перед Винсмоком. Затем руки – Брук наклонился к самому носу парня, так, чтобы тот мог видеть его глаза поверх очков. Санджи отшатнулся, но Брука это не смутило. Уловив взгляд недоумевающих голубых глаз, мужчина начал говорить, тихо, медленно, с каждым словом заставляя Винсмока всё сильнее и сильнее вжиматься в стул, на котором он сидел: - Послушайте меня внимательно, Винсмок Санджи: здесь произошло убийство. Самое настоящее убийство и вы оказались на месте преступления, как и сотни других поваров со всего земного шара. Я ещё не успел влиться в ваш мир, однако предупреждаю: сделаю это и очень скоро. А когда мой ум настроится на ум убийцы, поверьте, вычислить его не составит никакого труда. - И?.. – Санджи всё же удалось взять себя в руки, не прячась от пронзающего душу взгляда. Брук резко выпрямился, вновь беря скрипку в свои объятья. - Хо-хо-хо, – смех заполнял аудиторию быстрее, чем запах сигарет. – Ничего. Просто дружеское предупреждение. Вас же попрошу не покидать Сидней до окончания расследования. Есть где переночевать? - Стоп, стоп! До конца расследования?! – тут уже вскочил Винсмок, не ожидавший остаться в Австралии дольше, чем на ближайшие сутки. – Но оно может идти целый месяц! Я не могу позволить себе такое расточительство. - Не волнуйтесь, – в дневном свете сверкнул смычок – одного касания струн хватило, чтобы вызвать у Брука улыбку. – Я быстро решу это дело. Благо убийца среди участников и слушателей семинара. Идите. И помните, – уже когда Винсмок остановился у двери, окрикнул его детектив, приостанавливая игру на музыкальном инструменте, – мои глаза всегда перед вашими! – тогда Винсмок не придал этой фразе значения, решив, что у Брука, как у любого детектива, свои тараканы в голове. Но стоило только парню вернуться в гостиницу и продлить забронированный номер ещё на неделю, как в прихожей он вновь столкнулся с Бруком. "Какая удача! Я тоже здесь остановился. По делу, разумеется". Затем в кафетерии, сопровождаемый неизменным хохотом и так везде, куда бы Винсмок не решал отправиться скрасить своё одиночество во время расследования. И только спустя три дня Брук пропал. Как выяснилось в тот же день от полиции: преступника нашли и дело быстро закрыли. Кем он оказался Санджи уже не помнил, да и не хотел особо запоминать – события, произошедшие в Австралии хотелось забыть и как можно скорее. Но сколько бы времени ни прошло, даже после того, как истиный виновник был обнаружен и пойман, Брук всё равно не мог оставить Санджи в покое. Даже в Древнем Риме. По крайней мере, Винсмоку так казалось, стоило только признать в местном лекаре черты детектива. "Мои глаза всегда перед вашими". Они и впрямь вновь с интересом всматривались в искажённое болью лицом Винсмока, будто ожидая от него исповеди. Признания за несовершённые грехи. Или же Санджи было в чём признаваться? - Я и не думал, что ты выживешь, – начал Брук, обходя Санджи со всех сторон, боясь прикоснуться к ткани, фиксирующей ключицу. – Хоть Энель и приказал во что бы то ни стало не дать тебе умереть, у меня оставались сомнения. – Остановившись у головы Винсмока, Брук всё же склонился к плечу, аккуратно кладя на него свои длинные тонкие пальцы. Сам лекарь, на удивление Санджи, носил длинную чёрную тогу, которая никак не вязалась с его профессией. Но, по видимому, у Брука был свой взгляд на этот вопрос, и раз никто не запрещал ему надевать то, что вздумается, значит у мужчины был определённый статус в это затхлом месте. Возможно, Брук был единственным лекарем на весь Колизей. А может также являлся рабом кровавой арены, но вместо того, чтобы отвоёвывать собственную жизнь, возвращал её растерзанным гладиаторам. В любом случае, в данный момент он выступал скорее как союзник, нежели враг. По крайней мере, изводить Санджи вопросами он не собирался. Здесь Брук сам говорил, вслух рассуждая о таинственном появлении "грека" на арене, а также просто делясь опытом, переходящем из уст в уста всем новоприбывшим в катакомбы Колизея обречённым. - Если Энель будет предлагать сделку, ни за что не соглашайся на неё. Подписывать контракт с самой смертью наверняка не входит в твои планы. Если бы не перелом, то у тебя, возможно, ещё был бы шанс чего-то добиться там, за решётками, – Брук кивнул в сторону узких туннелей – по ним многие гладиаторы совершали свой последний путь к мимолётной славе. Винсмок смог повернуть к нему голову – несмотря на то, что Ом потревожил заживающие кости, после продолжительного сна Санджи стало гораздо легче: он уже мог найти в себе силы не только шевелить конечностями, но и встать на ноги. Однако Винсмок не торопился этого делать. Вместо того, чтобы отправиться к Цезарю (которого здесь все называли Энелем), парень продолжал лежать на камне, слушая рассуждения лекаря, явно уставшего от отсутствия добротных слушателей: – Он опасный человек. Опаснее, чем может показаться на первый взгляд. Даже мне, хо-хо-хо, не повезло оказаться здесь по собственной воле, – хриплый смех падал на каменный пол, отскакивая от него и укатываясь в темноту. Санджи видел: Брук уже слился с местным окружением: чёрные засаленные волосы стали продолжением каменной кладки, тёмня тога скрывала обгорелое на солнце тело. Несмотря на то, что лекарь в основном штопал гладиаторов в камерах, нередко ему приходилось проводить по несколько часов на бывшем поле боя, отдирая остатки от вчерашних слушателей от арены под палящим солнцем. Из-за этого бледной кожи не было видно под толстой обгорелой коркой. Полные губы были в постоянном движении – единственная живая деталь в Бруке, которая, однако, пугала больше остальных. Из-за неё лекарь становился похож на ожившую статую, которую поставили здесь, да забыли на несколько столетий, из-за чего она непременно норовил выдать все секреты каждому, кто оказывался в этом месте. Его не смущали стоны, предсмертные крики или агония умирающих бойцов. Всё это – реакция. И пусть не на его слова, а на смерть организма – Бруку приятно думать, что всё наоборот. Но Санджи – находка для заскучавшего мужчины, из-за чего он и решил предупредить новичка, в надежде, что тот не забудет про своего спасителя. - Так или иначе, но мне придётся с ним переговорить, – отвечал Санджи. – Иначе Ом силой вытащит меня отсюда. И не факт, что живого. - Живого-живого, – мотая головой, возразил Брук. – Вдруг откуда ни возьмись на арене появляется грек. Грек! В обносках, да ещё и раненый! Ты точно пригодишься Энелю живым. Весь Рим после твоего вчерашнего выступления придёт посмотреть на героя воочию. Если, конечно, тебе удастся дожить до завтра. - Неужели всё так плохо? – уже успел испугаться Санджи, кивком головы указывая на плечо. Но лекарь пустился в смех. - О, нет, с этим всё в порядке: если не будешь сильно тревожить, за месяц заживёт. Я имел в виду заключенных: им не понравился такой расклад. По мнению гладиаторов, ты недостаточно страдал, чтобы заслужить жизнь. Даже бунты были: пока кто-то пребывал без сознания, по ту сторону лазарета слышались крики. - Пусть так: я всё равно не собираюсь здесь задерживаться, – Винсмок попытался встать на ноги, но, пошатнувшись, присел обратно. Голова кружилась, а ноги отказывались держать вмиг отяжелевшее тело. Брук скрылся за спиной Винсмока: послышался шорох и треск. Среди посторонних звуков раздался уже вновь ставший знакомым голос: - Касательно заключённых: совсем забыл предупредить, что тебя ищет Ган Фолл. У него давние счёты с Энелем и, прослышав про тебя, он решил не упустить возможности встретиться. - Ган Фолл? Санджи уже слышал это имя. Определённо… когда-то давно, но точно его, и никак иначе. Вот только где? Не успел Винсмок вспомнить, как в дверном проёме появились две новые фигуры: одна круглая, принадлежащая Сатори, вторая высокая и стройная, со скрещенными перед грудью руками – Гэдацу. Заметив их, Брук застыл, но быстро оживился, подходя к Санджи и протягивая ему кувшин с какой-то жидкостью. Отхлебнув из него, Винсмок зажал рот – на вкус содержимое было попросту отвратительное, но выплюнуть его парень не смог. Брук приказал пить. "Это лекарство. Оно должно поднять тебя на ноги", – шепнул на ухо Брук, удаляясь. Стало понятно, что при прислужниках Энеля ему нельзя было долго находиться в лазарете. Винсмок же, оставшись с новыми лицами один на один, с опаской поглядывал на них. "А новые ли?" – посещали смутные сомнения, но тут же пропадали, так как першение в горле мешало думать куда сильнее, чем ноющее плечо, чья боль постепенно уходила на второй план. - Одевайся, – Гэдацу указал на тунику, которую бросил под ноги Санджи Сатори. Посмеиваясь, один из стражников, как уже успел определить для себя Санджи, развернулся, выбегая из комнаты. Его неуравновешенный смех, однако, всё ещё слышался в стенах лазарета. Гэдацу же, в отличие от своего товарища, не собирался покидать новичка – вытаращив на него глаза, мужчина дожидался, пока тот переоденется. Винсмок, поняв, что Гэдацу не собирался отворачиваться, сам повернулся к нему спиной. Переодеться – не проблема для Санджи. Больное плечо можно было потерпеть, если этого требовала ситуация, благо Брук хорошо справлялся со своими обязанностями – несмотря на ветхость повязок, они крепко фиксировали сломанные кости. "Профессионал. Вне времени". Вот только если римский лекарь мог следовать собственным незыблемым инструкциям, невзирая на обстановку и людей, которых ему приходилось возвращать с того света, то вот о Санджи такого не скажешь – спрятать телефон, который сейчас упирался в живот, Винсмок не мог из-за пронзительного взгляда Гэдацу. "Он явно что-то заметит. Заподозрит… Надо отвлечь его, но только как?" – на самом деле Санджи ничего не хотел предпринимать: очередное перемещение во времени и пространстве порядком истощило его. Санджи устал. Санджи был жалок. Бросить всё, прилечь на холодящий кожу и душу камень и закрыть глаза. Возможно, навсегда – Винсмок даже не хотел думать о том, что ему предстояло пройти. В первую очередь не хотелось загружать этим голову. Новая обстановка, новое для Винсмока время – к Древнему Риму придётся привыкать также, как к Египту или Греции, в которых ему уже не посчастливилось побывать. Заново пережить новые знакомства и потери – бесконечное брождение по кругу, которое он не в силах предотвратить. Разве что… "Нет". "Это не выход". "Никогда им не был". Санджи встряхнул головой, прогоняя дурные мысли. Они уже оккупировали его голову, не позволяя взглянуть на сложившуюся ситуацию трезво. А чистый рассудок Санджи нужен и прямо сейчас: вести переговоры с Энелем нужно было очень аккуратно, стараясь отстранить собственную персону как можно дальше от каких-либо важных событий. Для всего этого нужна была сосредоточенность, внимательность, и всё то обаяние, которое Винсмок растерял ещё на подступах во временную петлю. Если Санджи не настроит свои мысли на позитивный лад, то и искать "удобной смерти" в этом времени не придётся: Винсмок и так исчезнет, не добравшись до исходной точки своего путешествия. - Не могли бы вы не сверлить меня таким взглядом? – обернувшись, обратился к Гэдацу Санджи. Мужчина, не меняясь в лице, только сильнее сжал губы. Однако слова Винсмока всё же заставили его нарушить тишину, которая уже начинала давить на уставшие от неё барабанные перепонки путешественника: - Зачем? - А? – удивление на какое-то мгновение выбило Санджи из ленивого потока мыслей. "Если я назову ему причину, что-то изменится?" – не верил Винсмок, но решил попытать своё счастье – стражники, посланные за ним Энелем, выглядели и вели себя странно. Санджи ничуть не удивится (разве что самую малость) если его идея вдруг сработает. - Я спрашиваю: зачем? – повторил Гэдацу, так и не дождавшись ответа. Слегка обескураженный Санджи, тут же развернувшись обратно спиной к стражнику, быстро затараторил, изображая явное смущение. - Я стесняюсь. Раны, которые я получил от того льва – мне стыдно их показывать. Они были получены не в честном бою, а при жалкой попытке вырвать свою душонку из когтистых лап, – Винсмок даже усмехнулся про себя – прозвучало красиво. Но, кажется, это только смутило Гэдацу. По крайней мере, так решил Санджи, когда мужчина поймал тишину, вместо того, чтобы ответить. Но своего Винсмок, несмотря на это, добился: теперь глаза стражника упирались в стенку напротив, пусть лицом Гэдацу по-прежнему был повёрнут к Винсмоку. - Пошевеливайся. Не заставляй Энеля ждать, – прорычал сквозь зубы Гэдацу. Санджи решил не испытывать его терпение, в спешке снимая уже казавшийся порядком изношенным хитон и натягивая вместо него старую коричневую тунику. Никакого пояса к ней не прилагалось – Санджи в панике терялся, куда же спрятать телефон, пока не додумался взять ремешок от греческого одеяния и подпоясаться им, спрятав телефон в складках туники. Когда всё было готово, Гэдацу, также молча, вырвал из его рук хитон и кивком указывая на проход в коридор, отправился вместе с Винсмоком на выход. В коридоре к ним присоединился Сатори, явно успевший заскучать в ожидании нового пленника. Иначе его разговорчивость Винсмок объяснить не мог. Сатори не умолкал, правда его слова не выводили парня на разговор: стражник то и дело пытался задеть его, припоминая первое появление "грека" на арене. Его "жалкие попытки спастись", "безграничную доброту Энеля", которая и спасла его от верной гибели и тому прочее. - … и вот теперь он зовёт тебя к себе! – всё не умолкал Сатори. – Ха-ха-хаооу! Тебе наверняка предложат присоединиться к остальным. Присоединиться! Присоединиться! - Замолчи! – не выдержал Гэдацу, из последних сил сдерживая себя – выкрики Сатори явно действовали ему на нервы. – Мы не в праве обсуждать действия Великого Понтифика. Наша задача привести пленного и ничего более. - Но я же веду его? – не унимался Сатори, буквально выкатываясь из Колизея – габариты второго стражника не внушали страх, а наоборот, не позволяли воспринимать Сатори всерьёз. Округлые бока и большой живот – всё это атрибуты скорее центуриона, нежели свиты Цезаря, которая должна была быть подтянутой и вселять страх одним своим молчаливым присутствием, что бесполезно пытался делать Гэдацу и что без всякого труда получалось у Ома. Впрочем, не один Ом смог заставить Санджи чувствовать себя не в своей тарелке: у подхода к покоям Энеля (он принимал его в ложе в Колизее), стражники передали новичка в руки Шуры – Винсмок смерил крупного мужчину с тонкими торчащими в разные стороны усиками взглядом, определив его для себя где-то наравне с Омом. "С ним явно не получится диалога, – думал Санджи, уже шагая под его присмотром, который, на его счастье, был не такой пристальный как у Гэдацу, но от этого легче Санджи себя не чувствовал. – Может, это и к лучшему", – не торопясь шагая навстречу со своим спасителем и в перспективе – самым большим препятствием на пути в следующий век, приближаясь, парень чувствовал себя всё хуже и хуже. Голова начала кружиться, ноющее плечо назойливо напоминало о себе, только отвлекая от хладнокровного настроя. В горле запершило – зрачки в панике метались, впиваясь то в одну точку, то в другую в поисках кувшина с водой. Но как и следовало ожидать, Винсмоку ничего не попадалось на глаза: лишь длинный коридор образованный из каменных скамей, а впереди – возведённый из пурпурной ткани навес, за которым его ждал Энель. Конечно, у Великого Понтифика найдётся кувшин-второй с водой или вином, но вряд ли простого раба (а именно такую роль уже определили для Санджи в Древнем Риме) удостоят чести совершить хоть один глоток перед властителем его души и жизни. Поэтому, стараясь сглатывать как можно реже, чтобы накопить слюну во рту, Санджи ускорил шаг, желая как можно скорее разобраться с Энелем и вернуться в лазарет. "Наверняка у Брука найдётся что-то более сносное, помимо той пакости, которую он заставил меня выпить", – уже рассуждал о будущем Винсмок, мысленно оттягивая неизбежный диалог. Как бы ноги не несли его вперёд, сердцем Винсмок был далеко. Он уже не стремился вернуться в родную Францию – катакомбы Колизея стали гораздо более желанным местом, чем ложе Понтифика. Однако некоторых встреч избежать было нельзя, как бы сильно этого не хотел Винсмок. И свои несколько минут славы Санджи получит, раз уж ему не повезло появиться не где-нибудь, а именно на арене в самый разгар сражения. "За каждый свой поступок нужно платить. За каждую ошибку – сполна. Даже если от меня уже ничего не зависит". Санджи был прав, но не совсем. От него зависело многое, если не всё. Даже несмотря ни на какую помощь извне. Винсмок знал, кого он увидит перед собой. Это не будет Цезарь – тот Великий Понтифик, о котором ему все говорили. Это не будет покрытый отпечатком прошедших лет мужчина, добившийся всего, о чём мог желать каждый, и сейчас пожинающий свои плоды, развлекаясь с перепуганным до чёртиков в глазах рабом, благоговеющим перед его величием до дрожи в перебитых коленях и колик в пустом животе. Перед уставшими глазами Санджи появиться другое лицо, другие привычки и характер – всё другое, вырванное будто не из этого времени и, на удивление, удачно вставленное в декорации Древнего Рима. Энель – диктатор. Винсмок знал это наверняка, хоть и наотрез не мог вспомнить, кто же именно занимал место бессмертного правителя. А окружение было и впрямь под стать человеку, возвышавшемуся на импровизированном троне – алые полотна кричали о его величии и жестокости, словно фонтаны крови неугодных врагов текли за его спиной. Это – напоминание. Это – символ всего его правления. Санджи стало не по себе – драпировки давили на него, заставляя чувствовать себя некомфортно. Более того – они пугали его. Всё пугало, ведя от страха к ещё более глубокому и непереносимому чувству. Санджи хотел бежать, но хода назад не было: Ом перегородил путь, стоило только парню сделать шаг навстречу Энелю. Свет. Среди алого потока драпировок, Энель, в белом одеянии с яркой пурпурной полосой, источал самый настоящий свет. Длинные мочки ушей свисали вниз из-за тяжёлых серёжек, от чего он скорее походил на представителя буддистской религии, нежели на римлянина, но окружение как будто не замечало этого: все смотрели на Великого Понтифика с глубоким уважением и нескрываемым страхом перед его персоной. И Санджи не мог отвести от него взгляда: от светлых глаз, смотревших на него с явной усмешкой, от надменной улыбке, скрывающейся за спелым яблоком, от больших и сильных рук, закованных в золотые браслеты… Энель даже казался больше остальных физически, из-за чего Санджи и чувствовал себя не комфортно. Его не пугало величие Энеля, его власть или сила. Санджи конкретно не по себе от того, что Энель был крупнее его. "И конечно же, от его настроения будет зависеть моя жизнь", – непроизвольно сглатывая, позволял проскользнуть последней посторонней мысли в своей голове Винсмок. Больше он не мог разглядывать представшего перед ним правителя или же обстановку импровизированного ложа – теперь Санджи должен был сосредоточиться на словах, произнесённых в эту секунду. Именно от них, от их тона, и будет зависеть, как придётся вести себя Винсмоку. Мог ли он шутить? Было ли у него право открыто врать в глаза Энелю, или лучше припрятать свои истории о путешественнике для сокамерников, ждущих его в катакомбах Колизея? Или на этот раз Винсмоку придётся примерить маску смиренности и надеяться, что ему дадут шанс уйти отсюда по собственной воле, а не по приказу Понтифика? Всего этого Санджи не знал ровно до того момента, пока Энель, отложив надкусанное яблоко на позолочённое блюдце, не начал аплодировать. Один хлопок, второй, за ним третий – с каждым последующим в мозгу Санджи простраивалась его дальнейшая модель поведения. Когда же Энель заговорил, Санджи уже точно знал, кто стоял перед римским владыкой. - На колени! – одного удара под дых хватило, чтобы склонить Санджи перед Энелем. Шура не собирался церемониться с рабом – после того, как его роль была выполнена, стражник отошёл к выходу из ложа, заняв своё место рядом с Омом. Энель, проводив взглядом своих верных соратников, перевёл его на склоненную к нему светлую голову. Винсмок еле стоял на коленях – парня шатало, от чего в целом вид складывался даже жальче, чем на арене. "Его стоило скормить львам", – уже вынес свой вердикт Энель, однако спешить озвучивать его не стал. Санджи должен был поведать ему своё появление в стенах Колизея. Уже за одну эту тайну его стоило оставить в живых хотя бы на эти сутки. - Надеюсь, ты догадываешься, зачем предстал предо мной? – голос Энеля заставил Винсмока напрячься – с этим человеком не получится шутить. По крайней мере теперь Винсмок явно не торопился этого делать – властный тон давал понять, что неповиновение Понтифику будет караться смертью. А не оправдать желания Энеля для Санджи – раз плюнуть. - Думаю, да, – осторожно начал Винсмок, всё ещё не осмеливаясь поднять головы. Энель притих – пытливый взгляд скользнул по фигуре нового гладиатора. Ухмыльнувшись, Энель продолжил: - Тогда поведай мне. И начни с того, как ты оказался в Колизее прямо во время сражения – мои люди ответа на этот вопрос так и не нашли, – Винсмок поднял голову – свет слепил в глаза, пробиваясь сквозь драпировки. Санджи был ослеплён – ослеплён той силой и страхом, которые источала из себя личность, восседающая перед ним. И пусть парень видел перед собой лишь внешность, искажённую собственным восприятием – могущество Цезаря от этого никуда не делось. Оно присутствовало здесь, витая в воздухе вместе со слезами множеств невинных и их же пролитой на горячий песок кровью. Всё это смешалось в один смертоносный коктейль, который сейчас кружил голову Винсмока – атмосфера Рима. Древнего и опасного Рима, который расплющит и его, если Санджи немедленно не возьмёт себя в руки, сбрасывая оковы оцепенения со слегка потряхивающих рук. - Всё просто – я путешественник, – не стал отклоняться от совей легенды Санджи. Правда, как именно простой путешественник оказался в Колизее? Винсмоку и самому бы хотелось это знать. - Да-а? – растягивая слова, казалось, совершенно не удивлялся Энель. Наклонившись к парню и устроив голову на сцепленных в замок пальцах, Великий Понтифик с интересом наблюдал за реакцией Санджи. Винсмок смотрел ему в глаза. Смело, даже с наглостью. А сердце в это время замирало от очередного пропущенного удара. - Да, – кивнул Винсмок. – И оказался я здесь совершенно случайно… - Все так говорят, – перебил его Энель, откидываясь назад. Интерес во взгляде потух – Винсмок отвечал точно также, как и большинство гладиаторов. Эффект его неожиданного появления и победы постепенно сходил на нет. - Возможно, но не все, при этом, честны с Вами, – Винсмок не растерялся. Замечая реакцию Энеля, парень старался играть с ней, пусть это и было опаснее поединка со львами. Энель не открывал глаз – теперь он притаился, внимательно вслушиваясь в каждое оброненное Санджи слово. – Меня уже окрестили здесь греком, но это далеко не так. Я был там – до того, как попасть в Рим, мне пришлось посетить Афины. Затем я направился сюда, но был жестоко обманут проводником, который ограбил меня и чуть не убил: одного удара по голове хватило, чтобы вырубить и лишить меня чувств. Как выяснилось, одним ударом дело не обошлось. – Санджи дотронулся до плеча, которое с трудом могло двигаться из-за тугой перевязки. – Очнулся же я здесь, как выяснилось, в Колизее. Кто и зачем меня выбросил здесь – загадка и для меня самого. - Хочешь сказать, – рука в золотом браслете потянулась к новому красному яблоку. – Что ты не помнишь, как оказался здесь? Что кто-то решил так избавиться от тела, чтобы не поплатиться за воровство? - Именно так, – вновь склонив голову, стал дожидаться вердикта Энеля Санджи. Его история не была складной, не отвечала на все вопросы Понтифика – но только так она оставалась настоящей. Если бы Санджи действительно оглушили бы и выкинули подальше от посторонних глаз, то он и не помнил бы никаких деталей, не говоря уже о том, что было в момент его отключки или чем руководствовался преступник. Наоборот, подозрения бы вызвала складная история, которая не упустила бы ни одной детали, преподносящая все события и факты Энелю, словно яблоки на тарелке. Это правило Санджи усвоил давно и благодаря Бруку: именно его незнание спасло Винсмока от ареста в Сиднее. "Если бы вы мне рассказали всё, вплоть до цвета носков погибшего – тогда точно бы отправились за решётку!" – смеялся детектив, пришедший в номер Винсмока с хорошим новостями: они поймали истинного виновника происшествия, и теперь повар мог быть свободен. Тогда же Брук назвал и имя преступника, который оказался даже не приглашённым на семинар. Винсмок тут же забыл его, обрадовавшись возможности как можно скорее вернуться домой, во Францию. Сейчас же Санджи мучился вопросом: кто из стражников понтифика был причастен к той трагедии? Или быть может сам Цезарь?.. "Бред, конечно же Энель, а никакой не Цезарь! – останавливал сам себя Санджи. Со всеми этими "подменами" он уже начинал путаться. – Но даже если и так, то как же истина сможет помочь мне?" – пока Винсмок не мог найти ответа на этот вопрос. Он даже не знал, нужно ли ему это, или это очередная игра его подсознания? - Что ж, на самом деле не имеет значения, кто ты и как сюда попал, – после минуты раздумий и одного съеденного яблока наконец перешёл к заключениям Энель. Теперь настала очередь Санджи напрячь слух. – Любой, кто оказывается на арене становится рабом Колизея – гладиатором. И уже неважно – был ли ты до этого путешественником или добропорядочным гражданином. Дерись или умри. Впрочем, ты уже понял это. - Да. - Хорошо, – показав какой-то жест рукой, Энель начал неспешно собираться. – Больше знать и не обязательно. Впрочем, разве что... – тут Понтифик остановился, будто размышляя, стоит ли об этом говорить или нет, – если тебе удастся удивить меня во второй раз: в таком случае я могу даровать тебе место в своей армии, а значит свободу. - Другого пути отсюда нет? – вырвалось у Винсмока, хоть он и прекрасно знал ответ. Энель, рассмеявшись, скрылся за яркими драпировками. Из-под них раздался всё тот же мощный и властный голос, пусть и чуть приглушённый: - Я был о тебе иного мнения, грек! - Н-но постойте!.. – перед глазами резко потемнело – это последствия очередного удара в спину от Шуры. Только Энель скрылся с глаз раба, за него взялись его прислужники: Ом тихо ушёл в сторону, предоставляя Шуре возможность сопроводить гладиатора обратно в камеру, чем мужчина незамедлительно поспешил воспользоваться, охлаждая разгоравшееся желание Санджи достучаться до голоса разума Энеля. - Энель разве позволили тебе вякать, а? Время аудиенции давно закончилось, вставай! – продолжая подгонять Санджи, не умолкал Шура. Поначалу он показался Винсмоку не особо разговорчивым, однако его молчание не распространялось на оскорбления. Подняв Санджи на ноги за шкирку и вытолкнув из ложа Великого Понтифика, Шура отдал его в руки заскучавшим Гэдацу и Сатори, после чего вернулся обратно, где уже вели свои переговоры Энель и Ом. - А, Шура! Проходи, тебя это тоже касается, – по-прежнему скрываясь за тканью, Энель поманил рукой одного из своих стражников, которому доверял чуть больше остальных. Стоя на одной из каменных лавок Колизея, Энель наблюдал за тем, как уводили Санджи. Накинув светлую мантию с золотым орнаментом на оголённые плечи, он наслаждался ярким солнечным днём, подставляя бледное лицо обжигающим кожу лучам. Солнечные ванны радовали Понтифика – не каждый день он мог позволить себе минуту отдыха. Вот и сейчас, вместо того, чтобы целиком и полностью погрузиться в собственный поток мыслей, дав волю философствованию, Энель раздавал распоряжения. - Я всё сделаю как Вы сказали, – шепнул Ом, удаляясь. Шура с недоверием взглянул на него, но быстро вернул смиренное выражение лица обратно – не доверять Энелю он попросту не имел права. - Проследи за греком – то, что он сегодня выкинул, было попросту отвратительно неубедительно. Наверняка он не простой путешественник. Если это шпион или того хуже, предатель Римской Империи, мы должны раскусить его раньше, чем он успеет что-то предпринять. - А что же делает Ом? - У Ома своё задание, – только и ответил Энель, прогоняя Шуру прочь. Откланявшись, стражник скрылся в ложе, откуда направился прямиком в камеры Колизея, выполнять поручение. Энель же, убедившись, что каждый из его доверенных людей занят своим делом, отправился вон с арены – на сегодня бои закончились. В следующий раз, когда Великий Понтифик появится здесь, вокруг снова будет витать дух азарта и возбуждения, а крики горожан подогревать кровь гладиаторов, вышедших кто в первый, а кто в последний раз. Сам же Энель ждал появления лишь одного человека – того, кто уже на протяжении нескольких десятков лет не может ни выйти из своей тюрьмы, ни отдать Богу душу. Того, кто продолжал из раза в раз выкарабкиваться из самых кризисных положений, вырывая с боем собственную жизнь, а порой и жизнь своих сокамерников. Того, кого и сам Энель не мог умертвить – так уж сильно он приглянулся толпе, из-за чего стал неотъемлемой частью каждых новых сражений. Того, за кем Энель послал следить Ома, и того кто уже наверняка искал возможности встретиться с Санджи – Ган Фола. - Этот старик не упустит возможности добраться до меня. Любыми способами. А тут сам Юпитер послал этого грека… Чем не шанс для тебя, Ган Фол? – обращаясь к сидящему под толщей земли, в тёмной и сырой темнице гладиатору, Энель громко смеялся, предвкушая интересное зрелище. – Да, ты наверняка воспользуешься моим даром. Вот только не станет ли он твоим проклятием? – смех разнёсся по всему амфитеатру, насыщая собой спёртый от пота воздух. Энель покинул арену, позволяя её обитателям жить по своим, одним им известным правилам. Понтифик имел власть над жизнями тех людей, которые были заточены в Колизее, но не имел власти над их умами или мыслями. А именно здравый рассудок помогал выжить в лабиринтах темниц, позволяя своему обладателю вовремя прикусить язык или встать на ту или иную сторону, на которые обязательно разделялись гниющие от собственного страха массы. Санджи тоже предстояло выбрать свою сторону. И Винсмок уже знал, за кем пойдёт, если он всё же хотел выступать против Энеля. "Как бы я ни старался не прикасаться к истории, она сама вынуждает меня делать выбор", – Санджи и правда не мог плыть по течению, надеясь остаться незамеченным. А раз влиять на происходящие события всё же придётся, также следовало хорошенько подумать, прежде чем совершать шаг, чтобы не ошибиться. Ведь исправить что-то у Винсмока уже не будет никакой возможности, как бы парню самому этого ни хотелось. В голове – каша. Пока Винсмока вели до его камеры – нового дома – он пытался привести всё, что скопилось в его голове, в порядок. В первую очередь Санджи хотел понять, как прошёл его разговор с Энелем. Хорошо? Вряд ли. Так, как и должен был пройти? Определённо нет. Тогда как же? Энель не поверил ни единому его слову – это Винсмок смог понять сразу. А вот что с ним теперь будет делать Понтифик – Винсмок понятия не имел. Станет ли он как-то разбираться с вруном? Или позволит Санджи самому вершить свою судьбу в стенах Колизея? Оставить парня на произвол судьбы было бы самым лёгким и наиболее подходящим для самого Санджи решением. Именно поэтому ему так не верилось в его осуществление. "Наверняка Энель не спустит с меня глаз. Или его пешки, – Санджи отвлёкся на Гэдацу и Сатори, которые уже беседовали между собой, не обращая внимания на пленника. Они явно не играли – стражникам действительно было плевать на гладиатора. Их задача доставить Санджи до пункта назначения и всё – ни больше, ни меньше. – Но если не они, тогда кто? Ом? Или может быть Шура? Сам Энель в эту грязь не спустится. А даже если это и произойдёт – я сильно удивлюсь". Но если за Санджи будет вестись слежка, тогда он не сможет воспользоваться сотовым телефоном. А ответить на звонок Винсмоку придётся – Зоро до сих пор молчал, что означало, что парень обязательно позвонит в ближайшее время, ставя Винсмока в не самое удачное положение. И даже если Санджи не ответит ему, звонок телефона всё равно выдаст его с потрохами. "Надо что-то придумать", – ставил себе задачу за задачей Санджи, постепенно приходя в порядок. Когда перед глазами выстраивался конкретный план действий, делать что-либо становилось гораздо легче. Пусть даже если из всех возможных действий Санджи было доступно только изображать пленника. - Добро пожаловать домой, грек, – промычал Гэдацу, проталкивая Санджи в узкую и тёмную камеру, по углам которой расселись угрюмые гладиаторы. Как только на их территории появился новенький, шум, царивший до этого в камере, стих. Пока Сатори и Гэдацу не ушли, никто и не думал сдвигаться с места, как-либо контактируя с Санджи. Но стоило только стражникам ступить за порог и прикрыть за собой клетку на тяжёлый висячий замок, тёмная масса немытых и озлобленных на всё живое рабов начала шевелиться. Санджи, так и оставшись прижатым спиной к холодеющей кости решётке, нервно сглотнул. "Окей, а чего я ещё ожидал?" – сходились ли это стены, или Винсмока хотели зажать в тиски – Санджи уже не мог различить. Но в одном он был уверен – в этой камере парню несдобровать. По всей видимости молва о "таинственном греке" разошлась дальше покоев Понтифика и лазарета Брука, из-за чего Санджи, сам того не зная, уже смог нажить себе неприятелей. - Нам здесь лишние рты не нужны! – раздался выкрик. - Да! Убирайся отсюда! – последовал второй, не менее дружелюбный. - И поскорее, а то все кости попереломаем! – Винсмок не знал, на какой паре озлобленных глаз остановить взгляд. Все они внушали страх и трепет и во все из них нужно было смотреть с вызовом и полной уверенностью в себе, а иначе все обещания "вырвать хребет", "выбить зубы" или "выдавить глаза" сразу бы нашли своё воплощение на практике. - О, я бы с радостью, но меня вряд ли лишат вашего общества, – тишина, а затем оглушительный гул – Санджи зря распылялся, так как неотёсанные гладиаторы, привыкшие к языку кулаков и криков о пощаде давно позабыли человеческий язык. И даже если кто-то из здешних рабов когда-то и обладал прекрасным красноречием, сейчас такая манера вести себя скорее служила красной тряпкой для быка, нежели поводом к нормальному общению. Однако, не все потеряли свой вид в этих стенах – краем глаза Винсмок заметил сгорбленную фигуру, ютившуюся в глубине камеры. Она не возвышалась над ним, не давила своим весом или авторитетом среди гладиаторов, нет. Вместо этого она тихо и скромно сидела в сторонке, будто дожидаясь момента, когда можно было выступить на сцену и показать всем, кто здесь главный. Вот только после какого акта её выход? Санджи видел – ход за ним. И ход явно не словесный, из-за чего коленки начинали предательски подкашиваться. - Прихлопните его и всё тут! – продолжались нападки со всех сторон. Винсмок не видел лиц – одно сплошное расквашенное месиво, из которого вылетали брызги слюны вперемешку со словами. Удара можно было ожидать откуда угодно – парень и не заметил, как его окружили. Помимо слов в ход уже шли и кулаки: кто-то умудрился задеть раненое плечо, из-за чего Санджи свалился на колени. Это была фатальная ошибка. - Он даже на ногах не стоит! - Дерись, или умри! - Дерись, или умри! – теперь Винсмока окружали не только люди, но и сплетённый в один вой клич. "Дерись, или умри!" – без остановки крутилось в голове. Это должно было подбадривать, но вместо этого только загоняло Санджи в тупик. Он не мог драться. И умереть сейчас не мог. "Ничего из этого… не могу", – на сломанную ключицу уже наседал целый град ударов и не только кулаками, но и ногами – новичка пытались затоптать в грязь, сломить не только морально, но и физически, не оставив прогремевшему на весь Колизей оппоненту и шанса выбраться из его стен живым. А Винсмок не мог дать отпора – побитое тело ещё не успело полностью восстановиться, а скопленных за небольшую передышку в лазарете сил хватило только лишь на разговор с Энелем, и то неудачный – Санджи чувствовал, как с каждым последующим ударом он терял не только силы, но и всякую веру в себя, как человека. "Не время сдаваться!" "Давай!" "Дыши!" "Вдох, выдох". Вдох… - Прекратите! ... выдох. Толпа расступилась – перед Санджи предстала та самая безучастная фигура. Теперь, прикрывая опухшие от наливавшихся синяков глаза, Винсмок смог разглядеть его получше: высокий и статный старик, уже с седыми волосами и длинной бородкой возвышался над сгорбленным телом, которое здесь прозвали "греком". Над изорванной туникой сверкали истёртые временем и многочисленными сражениями латы: их спаситель носил не снимая, заслужив это право у самого Энеля. Впрочем, связывать свои достижения с Великим Понтификом он не собирался, наоборот, скорее желая растереть его имя в порошок, не оставив и следа, нежели навсегда запечатлеть в истории. Но гладиаторские бои могли неплохо продвинуть имя как правителя, так и бойца, сумевшего доказать своё превосходство над другими. Им и оказался он – Ган Фол, которого Санджи узнал без всяких представлений. Никто кроме него и не осмелился бы заступиться за честь и достоинство искалеченного гладиатора. Это попросту никому не нужно. Кроме Ган Фола, конечно же. - Я сказал прекратить! – Санджи больше никто не трогал. Однако и кольцо из недоброжелателей не стремилось распускаться: гладиаторы по-прежнему стеной окружали Винсмока, не собираясь расходиться по одной только просьбе Ган Фола. Но Санджи видел – они уважали его. Или боялись. В любом случае, что бы ни двигало очерствевшими мужиками, Винсмок был рад, что в этом мире ещё остались вещи, которые могли бы достучаться до их сердец. - Он всё равно отброс и подохнет здесь, – слова, как плеть, продолжали ранить Винсмока. Но на его счастье душевные раны можно было вылечить потом, из-за чего возобновившиеся словесные нападки на данный момент скорее служили передышкой, нежели каким-либо наказанием. - Так дай нам с ним разобраться! - Нет, – спокойно отвечал Ган Фол, подходя к Санджи. – Вы не тронете его. По крайней мере, не за пределами арены. "Всё ясно: стоит мне только выйти, как тут же наступит конец", – Ган Фол не собирался брать Винсмока под своё крыло: старику бы самому выжить среди пышущих гневом и желанием сохранить собственные зубы в целости и сохранности гладиаторов. Но и бросать Санджи на произвол судьбы он пока также не собирался. И Винсмок догадывался почему. Пока Ган Фол стоял около скрючившегося на полу парня не позволяя гладиаторам учинить кровавую расправу, Санджи вспоминал. Тогда, несколько лет назад, именно тело Ган Фола было найдено в туалете университета, где проводился семинар, на который Санджи не посчастливилось отправиться. Его смерть и расследовал Брук, который в Древнем Риме наоборот, не терялся в догадках касательно причин скоропостижного ухода старика, а спасал как его жизнь, как и жизнь других гладиаторов. Здесь многое поменялось местами, но главное осталось прежним: неприятная история одного убийства в новых декорациях с прежними действующими лицами. Вот только кто теперь окажется повинным в убийстве, а кто примет смерть от рук своего заклятого врага? Или быть может в этой истории найдётся место предательству? Винсмок терялся в догадках: "Я даже не могу вспомнить, кого на самом деле посадили за убийство Ган Фола, не говоря уже об этом…" Однако Санджи понимал: события, произошедшие несколько лет назад в Сиднее должны были найти своё отражение и здесь, в Риме. А иначе Санджи попросту отказывался верить в такие совпадения. "Зоро! Точно, этот маримоголовый должен знать, чем закончилась эта история. Если он, конечно, слушал меня..." – Санджи уже рассуждал о будущей полезности Ророноа, полностью погрузившись в свои мысли и не заметив, как шум вокруг поутих: гладиаторы расползлись по периметру камеры, заняв свои места и принявшись переговариваться, недовольно посматривая на образовавшийся дуэт. А Ган Фол, протянув Винсмоку руку, дожидался, пока тот откликнется на его жест доброй воли. - Поднимайся. У Брука не так много чистых бинтов, чтобы менять их тебе после каждой мелкой стычки, – глухо рассмеявшись, проговорил Ган Фол. Санджи, выдавив вымученную улыбку, не без помощи поднялся на ноги и поплёлся за стариком в его угол, от которого уже разбежались недружелюбные тени. - Спасибо, – только и хватило сил поблагодарить Винсмоку, после чего он рухнул на постеленную на прохладной земле солому. Ган Фол присел рядом, прикрывая глаза забралом шлема – царившее вокруг них двоих напряжение никак не могло сойти – уж слишком много вопросов и неутешительных предположений порождало их банальное пребывание вместе: сильнейший и старейший гладиатор Колизея и перспективный новичок, "грек", сумевший не только тайком пробраться на смертоносную арену, но и выжить, удивив самого Энеля. Но Санджи уже решил для себя: каким бы добродушным ни был бы Ган Фол и каким бы мерзавцем по итогу не оказался бы Энель, ни первому, ни второму оказывать помощь он не будет. Во-первых, Винсмок вообще не должен был встревать в местные разборки. И предложение Энеля одержать победу на арене и тем самым выкупить себе место в Римской армии никогда не должно было осуществиться. Но и умирать Винсмок не торопился. По крайней мере, по настоящему. Оставалось только "незаметно" исчезнуть из Колизея, отправившись дальше, скорее к тому времени, в котором он родился и рос. Но до той Франции, которую знал Винсмок ещё далеко, а сейчас он здесь – за несколько десятков лет до нашей эры, если не больше. "Они правы: мне ничего не остаётся, кроме как драться, или умереть". Всё или ничего. Древний Рим требовал хлеба и зрелищ. И если первое Санджи не мог ему обеспечить, то вот со вторым вполне мог справиться. Пусть для этого и придётся немного подкорректировать ход истории.