***
После знакомства с Дафной последовала новая череда знакомств. Мама светилась от счастья, а отец хмурился с каждой минутой все больше и больше. Его игра была паршивой, но стоило отдать ему должное — для человека, чьи мечты разлетелись в пух и прах, он сохранял прекрасное спокойствие. Даже слова плохого не сказал Америке, но стоило маме и Америке отвернутся и дать тем самым лазейку для отца, тот наклонился голову ко мне ближе и коротко приказал. — Три часа ночи. Мой кабинет. — Нет, — попытался возразить я, но это было бессмысленно. Отец способен был явится и в мою комнату, если я не появлюсь в его кабинете. — Я так рада за тебя, — уже в десятый раз отвлекаясь, сказала мама, касаясь моей руки. Я ответил ей тем же, чувствуя, как спина начинает чесаться в преддверии ночных наказаний, но Америка неловко улыбнулась мне и все волнение отступило на задний план. — Эмберли, — улыбнулась подходящая к нам итальянская королева. Мама нравилась всем, а вот отец далеко не всем. И все же, несмотря на глубокую симпатию к ней, итальянцы, как немцы и испанцы, не желали заключать с нами мир. Оно и не удивительно. Я бы сам дважды подумал, прежде чем становится союзником отца. — Лориетта, — улыбнулась мама, а я тем временем заметил её дочь. Мы никогда не были с ней друзьями, но неплохо ладили при встречах. — Николетта, как я рада вас видеть. Позже, после общего обмена любезностями, новостями мира и отдельных стран, после вполне дружеской и мнообещающей беседы Америки и Николетты, когда я снова повёл её к кругу танцующих, Америка прищурив слегка глаза спросила: — Ещё одна подруга? — Нет, — рассмеялся я, — просто хорошая знакомая. — Она мне нравится, — отозвалась моя невеста. Прекрасно, инцидент с Дафной исчерпан.***
— Тут мы можем немного отдохнуть от всей суматохи, — я тихо открыл дверь и предложил Америке войти. Это была одна из гостиных, расположенных в некотором отдалении от дальней залы, и здесь было почти не слышно музыки. Как раз то, что нужно, учитывая, что Америка не привыкла к продолжительным приёмам. Я пропустил её вперед, но, сделав два шага, она резко остановилась. Не ожидая ничего подобного, я врезался в неё. Когда мои глаза немного привыкли к полумраку, царившему в гостиной, я увидел то, что заставило её остановится так неожиданно. На письменном столе, поставленном тут больше для красоты, чем с практичной целью, с задранной юбкой шифонового платья сидела Элиза, а между её разведённых в стороны ног со спущенными штанами пристроился отец. Сомнений в том, чем они занимались, не было, что его, что её позы были более чем красноречивыми. С опущенным лифом, задранным платьем и окончательно испорченной причёской, Элиза выглядела слишком вульгарной, а ведь теоретически я мог бы выбрать ее. Эта девушка осталась в элите не благодаря моему личному выбору, но все же это подразумевало, что выбор мог пасть на неё. Меня сковало оцепенение и отвращение как к отцу, так и к девушке, оказавшейся настолько двуличной, что она, пытаясь бороться за принца, неважно, что столь безуспешно, стала спать с его отцом, преследуя собственную выгоду, а, может, обеспечивая себе этим гарантию дальнейшего пребывания в отборе. Что она бы делала дальше, выбери я её? Все прекратила бы? Или делила постель и со мной, и с моим отцом? Как это мерзко. От отца я мог ожидать чего угодно, но Элиза казалась мне выше подобной мерзости. Скорее всего, я не умею разбираться в людях. А отец? Я знал о его многочисленных изменах, о его бастардах. Да, не только Айзек был мне братом по отцовской линии, я знаю ещё двух, как и о маленькой девочке, которой сейчас всего лишь пять. Супружеская верность для отца была пустым звуком. Он брал то, что хотел, занимался тем, чем желал, и относился людям так, как ему заблагоразумится. И все же это знание не подготовило меня к тому, что я увидел, что понял и что значило то, что сейчас здесь происходило. Отцу было не только наплевать на то, что чувствовала мама (хотя я никак не мог взять толк, как он мог изменять ей, ведь она была той женщиной, которая подарила ему всю себя, почти без остатка), он наплевал на то, что эта девушка была частью моего отбора. Пока я делал вид, что пытаюсь строить с ней отношения, он забирался ей под юбку. Он не брезговал тем, что совокуплялся с девушкой, которая была кандидатурой в невесты сына. К тому же, он наплевал на одно из основных правил отбора: участницы не должны иметь никаких отношений и романтических связей во дворце, кроме как с принцем. Но ведь королю все можно, не так ли? Америка вздрогнула, Элиза взвизгнула, увидев нас, и толкнула отца, а тот сделал равнодушный вид, отстранившись от девушки, и, словно ничего не случилось, надел штаны. — Что-то хотел? Или решил уединиться со своей невестой? — спросил отец так спокойно, словно они с Элизой обсуждали погоду. — Что ж, наследник нужен короне как можно скорее. — Ни то, ни другое, — меня немного перевернуло от того, как он думал обо мне и как отзывался о возможном внуке, словно это было очередным поручением, которое я обязан был выполнить. — Меня это не интересует, — холодно отозвался отец и я, наконец, заметил в его глазах гнев. Он не был спокоен, совсем нет, он просто не хотел дать волю этому чувству при посторонних. — Есть разговор, в мой кабинет. — Нет, — ответил я. Я не хотел оставлять Америку одну, потому что после разговора с родителем я вряд ли появлюсь на публике. Он не должен испортить все. Он может, но я не должен позволить ему сделать это. — Думаю, твоя леди подождет тебя, — почти с издевкой отозвался отец. Я не хотел, чтобы Америка ждала меня, не хотел, чтобы она видела следы моей слабости у меня на спине. Это когда-то произойдёт, но позже, не сегодня. — Нет, это наш праздник, я не хочу оставлять её одну, — это была лишь половина правды, но по крайней мере та её часть, которую я мог преподнести ему, которая была лучшей её частью. — Как Вы могли? — разозлилась Америка, словно обидели её. — Как Вы могли так поступить с королевой? Она ведь невероятная женщина, а Вы изменяете ей с этой. Увидев побагровевшее лицо отца, я почувствовал, как внутри что-то замирает. Он смотрел на Америку так, словно хотел добавить и на её спину несколько шрамов, но я не мог этого ему позволить. Он мог исполосывать меня, я привык к этому, но подвергать истязаниям кого-то другого я позволить не мог, а особенно, если речь шла о любимой девушке. И как я вообще мог забыть о тяге Америки к неприятностям? Ей ведь ничего её стоило находить их там, где их не должно быть. Конечно, я прекрасно понимал, что она не могла отреагировать спокойно, я сам медленно закипал, но я знал, что нужно быть осторожным, а она нет. Я повернулся к Америке, желая сказать ей, чтобы она отступила. Ее тяга к справедливости восхищала, но это был не тот случай, чтобы проявлять храбрость. Не с тем человеком, не в это время и не с тем человеком. Америка дернулась вперёд, я за ней, чтобы остановить, чтобы защитить, но я не успел. Не успел не только понять, что она собиралась сделать и что у неё так и не вышло, но и предотвратить то, что случилось. Просто неожиданно голова Америки дернулась в сторону, а потом на её щеке заалел след ладони короля. — Думай, что делаешь, девка, — прошипел он с налившимися кровью глазами. — Я — король и не позволю черни, вроде тебя, указывать, что мне делать, — отец замахнулся повторно, вот только я в этот раз я перехватил его руку и она так и не коснулась моей невесты. — Ты не тронешь её. Ни сейчас, ни когда-либо ещё, — разозлился я. Было ли мне страшно открыто противостоять отцу? Определённо. Я бы соврал, рассказывая о своей невиданной храбрости и бесстрашии, но их не было. Я боялся. Не за себя, за Америку, и этот страх был сильнее всего, что я испытывал по отношению к отцу. Именно он и побудил меня на плохо продуманный шаг. Америка отступила назад. Я едва ли не вздохнул с облегчением, когда она ушла с линии огня. — Глупец, — закричал он на меня, что совсем не было удивительно. Оскорбления летели в мой адрес куда чаще, чем я слышал, как он произносит моё имя. — Она должна знать своё место. Она должна подчиняться. — Америка ничего не должна, — я дал знак Америке отойти в сторону, чтобы не злить отца, но она не пошла, по глупой безрасудности она осталась рядом. Похвальное и храбро, но глупо. Если он снова попробует добраться до неё, что я могу сделать? — Вот как? Она уже управляет тобой, только заполучив предложение? Что будет дальше? — казалось мои слова заставили его разозлиться ещё сильнее. Он видел все в другом свете. Ему казалось, что все отношения строятся на порядке и подчинении, может, запугивании. Как же тогда он прожил столько лет с матерью? Постоянно требуя от неё одного подчинения? Как же она терпела это в таком случае и почему продолжала любить? Разве она не видела в нем этой неоспоримой жестокости даже в его взгляде, словах, дыхании? Как можно было этого не замечать. Иногда мне хотелось открыть ей глаза на то, каким чудовищем был отец и с каким монстром она жила все эти годы, но потом я видел, как она смотрела на него, как улыбалась, и не мог забрать у неё это. Пусть она обманывала себя, но в этом обмане она была счастлива. Видя, какой она слабой была, я не решался рассказать ей. Я стал надеяться, что она сама обо всем догадается, увидит мою спину или, может, плеть отца, но все оставплось прежним. Она была слепа и кроме своих грёз в отношении него ничего не замечала. После я смирился. Сейчас же мирится ни с чем я не собирался. Отец не сломает Америку так же, как, возможно, сделал с мамой, не подчинит её себе. Я заготовил длинную тиражу о том, что моя невеста, а в скором времени и жена, была неприкосновенна для него, недоступна, но необходимость в ней отпала с появлением в гостиной двух гвардейцев, втолкнувших внутрь сопротивляющихся Марли и Картера. Я готов был застонать от досады и, возможно, сделал бы так, если бы меня подвела моя выдержка. Неужели не было никакой возможности избежать этого? За последние недели я столько сил приложил к тому, чтобы избежать повторения истории, что все происходящее сейчас казалось особой насмешкой. — Ваше величество, — обратился один из гвардейцевмк королю, подталкивая вперёд Марли. Америка рванулась вперёд к подруге, но я удержал её. Она зло посмотрела на меня, а я прошептал ей на ухо, что она сделает только хуже. Она снова рванулась, но уже слабее, а я продолжал держать её. — Мы нашли их в соседней гостиной. Они целовались. — Вы знали, офицер Вудворк, чем может для Вас обернуться связь с участницей отбора? — не вовремя, все не вовремя. Отец и без того был зол, а тут ещё это. — Да, Ваше Величество, — Картер побледнел, он, казалось, только сейчас осознал, что их ждало, чем все должно обернутся для них их же безрасудство. — Руки или спина? — спросил отец, спрашивая о том, какая часть тела почувствует на себе всю тяжесть их проступка. — Нет, — закричала Америка, снова прорываясь к подруге, которая, казалось, ничего не видела. — Вы не можете это сделать! Отбор ведь закончился! — Ещё как могу. Отбор закончится только утром, когда все разьедутся по домам, а раз так, леди Марли и офицер Вудворк понесут должное наказание. — Отец… Америка права, я уже сделал выбор. — И что с того? Этот гвардеец посмел посягнуть на то, что принадлежало тебе? — Марли никогда не принадлежала мне, — отозвался я, стараясь сохранить спокойствие, — как и Америка или любая другая участница отбора. — Слабак, — цокнул отец, — в темницу их. Гвардейцы дернули Марли, отчего та вскрикнула от боли, я напрягся, а Америка прорвалась к подруге и стала кричать на офицеров, чтобы те отпустили её подругу, но гвардейцы подчинялись только одному человеку, который не собирался отступать. — Нет, — громко сказал я, гвардейцы замерли, но не отпустили пленных. — У меня нет к претензий к ним. Если их накажут, то только вместе с Элизой. Забытая всеми мисс Викс дернулась, только сейчас поняв, чем чреват для неё секс с королём. Король мог защитить её, если бы хотел, но только не от своих собственных законов. Впрочем, ей стоило думать, прежде чем раздвигать перед ним ноги. Вот уж кого, а её жалко мне не было. — Хорошо, — легко отозвался отец, ехидно улыбнувшись, — только что ты ей предъявишь? Ты ведь не скажешь правду. Ради своей матери ты будешь молчать. — Если это спасёт двух людей, скажу, — холодно ответил я, удивляясь своей решимости. Америка, казалось, не слышала моих отчаянных попыток защитить этих двоих. Оторвавшись от Марли, поняв обреченность попыток спасти её от оков, она снова кинулась на отца, но тот схватил её за локоть и, потеряв терпение, прошипел мне. — Уведи её, или ты знаешь, что будет. Я сделал, как он сказал. Я ненавидел то, что выбирал между помощью Марли и Картеру и безопасностью Америки, но второе волновало меня гораздо больше. А ведь я не был настолько силен, чтобы и впрямь защитить ее от него, особенно, когда в его руках окажется хлыст. Стоило нам выйти из гостиной, как Америка наткнулась на меня и яростно стала бить кулаками по груди. — Ты оставил её. Как ты мог оставить её? — закричала она, едва не разрывая ткань моей рубашки. — Я что-нибудь придумаю, — пообещал я, пытаясь обнять её, но Америка раздражение сбросила руку. — Если бы хотел помог бы уже. Ненавижу, — почти захлебываясь злостью и слезами вывалила на меня Америка и во мне что-то лопнула. Она совершенно отказывалась меня слышать и видеть то, что я делал. Я сам отстранился от нее. — Я должен простить тебе твою игру на два фронта, твое предательство, помочь твоей сестре, отцу и матери, дать время разобраться в твоих чувствах и немедленно освободить Марли, хотя я и пообещал сделать что-то ради ее свободы, — сорвался я. — Не слишком ли ты много от меня требуешь, Америка? — она не ответила, мне тоже не было что сказать. — Поговорим потом, — постарался спокойно сказать я.