Счастье (Билли/Делайла)
3 ноября 2015 г. в 14:05
Будь его избранные шахматами, вырезанными из китовьей кости, для Делайлы Чужой выбрал бы фигурку королевы. Сильная и независимая, она ходит так, как ей вздумается.
Билли Лерк была бы ладьей — меньше возможностей, та же целеустремленность. (Билли, конечно, не входит в число отмеченных им, но она использует его силы, так что Чужой решает, что она достойна резной фигуры)
Вместе они разыгрывают несложную, но эффектную партию, и пистолет Билли, направленный Дауду в грудь, заставляет Китобоев выбирать между предательством и смертью. Неравноценный выбор, но в Дауде есть нечто особенное — и потому он получил метку — и несколько пешек остаются верны своему королю.
Томас — идеальная фигура для последней отчаянной рокировки. Он бросается под пулю, предназначающуюся Дауду, и умирает быстро и бессмысленно — Билли перезаряжает пистолет, и она всегда была метким стрелком — но жизнь Дауда обрывает удар клинка.
На Серконосе издает последний вздох старый герцог, которого преданно держит за руку не его сын, но глава Парадной Гвардии — Корво Аттано. (Новый герцог, семнадцатилетний юноша, болезненно привязан к Корво и очень умен — светлые глаза, чистый голос, холодное сердце)
Билли берет контракт на убийство Хайрема Берроуза, близнецов Пендлтон и Верховного Смотрителя Кемпбелла. Это стоит Лоялистам всех денег, которыми они располагают, но, в конечном итоге, Билли, потеряв треть своих людей, достигает успеха.
Маленькая Императрица — девочка с большими глазами и жесткой линией рта. (Так мало вероятностей предполагают, что она выживет)
Пьеро подходит конь — ход фигуры так же причудлив, как и образ его мыслей. Эмили доверяет ему — и Соколову — настолько, насколько еще способна доверять.
Делайла рисует свою картину, и некому остановить ее.
Когда-то Чужой готовил фигурку королевы для Веры Морэй, но теперь у него нет для нее подходящей роли. (И этим она интересна)
Она страстно ненавидит всех троих леди Бойл, — без всякой на то причины — и Чужой приглядывается к ним. Сперва он хочет отметить Вейверли, но потом выбирает Лидию.
Лидия начинает сочинять музыку, и она действительно счастлива, но однажды Вейверли видит метку на коже сестры, и, впервые за долгие годы, она плачет, как будто знает, что у младшей из Бойл уже хранится в укромном месте камея.
Эмили-Делайла взрослеет, затемняет веки, меняет белый костюм на черный, украшает его цветами. (С непривычки у нее ноют щиколотки, когда она начинает ходить на высоких каблуках — ощущение, о котором Делайла давно забыла)
Императрица приказывает Лерк забрать жизнь Хэвлока — единственного, чья жажда власти готова поспорить с ее, единственного, кого она не может контролировать. Она расплачивается с Билли не деньгами, а титулом леди-защитницы. (Билли берет маленькую ладошку в свою — широкую, по-мужски грубую — и целует пальцы. Ей больно дышать от счастья.)
Соколов уезжает на Серконос, изготовление лекарства от чумы оттягивается на пару лет, но герцог был очень убедителен. Ему нужен ослабленный Дануолл, чтобы заявить о своей независимости — и он хранит свои мысли в тайне от Корво. Это интересно, но пока недостаточно.
Делайла раздвигает ноги перед Билли, когда та опускается на колени у изножья императорского трона. У Лерк большие неласковые руки, кожа Императрицы бледная и прохладная на ощупь — Билли оставляет на ней розовые следы.
Пьеро усердно работает над лекарством — но его одного, увы, слишком мало для победы над этим врагом.
Лидия Бойл пишет великолепные сонаты, одну за другой, и сестры втайне от нее сжигают ноты — без всякого толка, потому что музыка теперь навечно звучит в ее голове. Вейверли ведет переписку с серконосским герцогом, и однажды, когда даже положение Бойл не может защитить их от обыска Смотрителей, сестры попадают в руки Палача.
Боль — ее и сестер — заставляет Вейверли говорить.
Делайла требует у Серконоса выдать Соколова, а также всю политическую верхушку герцогства, включая главу Парадной Гвардии, чтобы доказать непричастность правителя острова к раскрытым интригам.
Герцог объявляет ей войну.
Той же ночью Чужой оставляет метку на руке Корво Аттано, и внутри тлеет волнительное, как предвкушение, счастье.