Ten Thousand Reflections of My Own Sweet Self

Изумрудное платье, в которое нарядилась Донна, напоминало великолепный, блистающий роскошью шелковый шкаф. Оно занимало примерно половину консольной комнаты и, казалось, с каждой минутой пыталось занять еще больше. — Что скажешь? — спросила она. Он подергал себя за ухо и покачался на носках своих красных кедов. — Ну… — Я не виновата, что тогда была такая мода! Кстати, в этом невозможно развернуться, и ты понятия не имеешь, чего мне стоило завязать шнурки. — Я понятия не имею, — согласился он. — И дышать трудно, корсет давит на ребра, — она шумно выдохнула и покосилась на собственное выразительное декольте, украшенное жемчужным ожерельем, перекрученным в два ряда. — Но грудь в этом смотрится хорошо. Прямо как в той рекламе нижнего белья: «Посмотри мне в глаза». Это означало, что все смотрели на… — Я понял, — прервал ее Доктор. — Успокойся, это отличное платье, ты в нем отлично выглядишь, и все в порядке. — Особенно грудь, — она снова опустила взгляд на вырез платья. — Если бы у меня не было легких, я бы носила корсет. Это даже лучше, чем бюстгальтер пуш-ап. Я хотела подпрыгнуть, чтобы проверить, как он держит, но я не могу прыгать в этом. Хотя… Донна покачнулась, ее грудь затрепетала. В Докторе запуталось что-то головокружительное; он почувствовал свою гримасу — будто ему слишком ярко светят в лицо. — Прости, — она рассмеялась. — Я болтаю с тобой, как с другом-геем. Хотя я знаю… Она смущенно откашлялась. Он смущенно откашлялся. — В шкафу был парик, но в нем оказалось ужасно жарко, — быстро сказала Донна. — Кроме того, что, если он сделан из волос какой-нибудь маркизы, которой отрубили голову на гильотине во время Французской революции? — За кого ты меня принимаешь? — возмутился Доктор. — Разве я стал бы хранить такую гадость? Он вспомнил маркизу, которой повезло не дожить до Французской революции (Ренетт — это размеренное тиканье часов, убегающее время, которое никто, даже Повелитель времени, не может поймать за хвост, и двери, открывающиеся в обе стороны). Иногда смерть милосердна. Лучше уйти пораньше, чем умереть страшной смертью. Хотя откуда ему знать об этом? Для него слишком поздно умирать молодым. — Тогда я просто решила надеть шляпу, — Донна покрутила головой. — По-моему, очень мило. Темно-синяя бархатная шляпа, лишавшая всякого обзора, была размером с футбольное поле. С высокой тульи, перевязанный атласной лентой, кокетливо свисал пучок перьев, которым можно было погонять овец, случайно забредших на это поле. — Восхитительно, — Доктор галантно протянул ей руку. — Идем, я жду тебя уже три часа. — Ох, мужчины, они всегда жалуются, если ты проводишь лишнюю минуту перед зеркалом, — Донна медленно развернулась и направилась к дивану походкой прихрамывающей цапли. — Я никуда с тобой не пойду, пока ты тоже не переоденешься. — Зачем? — удивился Доктор. — Ты думаешь, никто не обратит внимания на то, как ты выглядишь на балу, звездный мальчик? Кеды в семнадцатом веке, ха! Он нетерпеливо махнул рукой: — Никто не заметит! — Я замечу, — отрезала она, с достоинством усаживаясь на диван и утопая шелковых волнах и кружевных облаках, поля ее шляпы угрожающе покачивались. Жестом фокусницы она откуда-то достала веер с зеркальцем на длинной ручке и принялась обмахиваться им, как настоящая придворная жеманница. — Подумай только, идет такая красота, — веер указал на красоту, а затем на Доктора: — А рядом ты в своих лохмотьях. Слушай, можно я упаду в обморок? Не по-настоящему, а что бы ты меня подхватил. Мне всегда хотелось упасть в обморок, а кавалер рядом со мной: «О, о, мисс, что случилось? Вас не нужно расшнуровать?» и все такое. — Кавалер тоже упадет, — пробормотал Доктор себе под нос. — В этом платье ты весишь тонну. — Эй! — прикрикнула она, Чизвик нельзя было спрятать ни за какими кружевами и бархатом. — Поторопитесь, мсье Доктор. Париж ждет Донну Ноубл! Париж не ждал Донну Ноубл. Любой большой город всегда занят только собой, привлекать его внимание — гиблая затея. В Париже кипела потная, неопрятная, суматошная жизнь позднего Средневековья. Гремел Новый мост, по нему текло людское море. Пасмурную синюю хмарь январского вечера пронзали огни сальных свечей, чадивших в пестрых балаганах с комедиантами и окошках богатых лавок. Ноги прохожих разъезжались на скользких камнях мостовой, где валялся дурно пахнущий мусор; под каблуками хрустела ореховая и яичная скорлупа. Повсюду звучал гвалт голосов, вздымающий город на дыбы. — Месье, ткань-то плотная и добротная, нигде больше такой не найдете, хоть по всему Парижу обыщись! Чего вы смотрите на ту лавку? Ткани Лансере все в дырках, прохудятся к будущей зиме. И не глядите его ткани даже! А, что б тебя черти взяли, свинья… — Лекарство от любой хвори, покупайте лекарство от любой хвори! Лечит и понос, и золотуху, и простуду, и всякую лихорадку! Придумал индийский колдун Цзинь-хуа, живущий уже триста лет в магических пещерах за дальними морями! Лечит ли падучую? Оно все лечит, сударь, и не сомневайся, всего пять су… — Катрин, Катрин, глянь, экий милашка! Нет, каков красавчик, с тобой куда хошь пойду на край света, личико твое белое все зацелую. Не проходи мимо, голубчик, ежели в кошельке у тебя не пусто! — Зубодер Жан Леруа! Выдерну гнилой зуб так, что и заметить не успеете! — Дорогу, дорогу мушкетеру короля! Пааааберегись! Дорогу, чума вас всех разбери! — Труппа лицедеев Филиппа Шануа дает сегодня и завтра единственное представление в Париже! Проездом из Лондона ко двору польского короля! Комедии лучших итальянцев и трагедии самых наигречайших греческих греков! Будете плакать до слез и хохотать, пока пуп не развяжется! Труппа лицедеев Филиппа Шануа! Донна повисла у Доктора на локте, пытаясь другой рукой спасти подол своего платья от жирной грязи, но куда там, когда грязь, насмешливо чавкая, достает до щиколоток. О, эта парижская грязь, перемешанная с сотнями оттенков зловония! Сколько в ней жизни, сколько историй! Неожиданно для себя самого Доктор вдруг рассмеялся, с наслаждением вдыхая нечистое дыхание города. — Над чем ты смеешься? — недовольно спросила Донна, поеживаясь на зимнем ветру. — Ох, надо было мне надеть шубу. Почему-то я решила, что будет лето. Почему ты меня не предупредил? — Извини, я забыл, — смущенно сказал Доктор. Он с легкостью выносил холод, и ему просто не пришло это в голову. — Боже мой, здесь грязно, хуже, чем на блошином рынке в Кэмдене! — воскликнула Донна. — Что они делают со своим мусором? Просто бросают его себе под ноги? — Именно так! — весело подтвердил Доктор. — И они выливают помои и нечистоты прямо из окон. У них нет ни канализации, ни мусоропровода. — Вот варварство, в Помпеях и то лучше было, — сказал она и тут же прикусила язычок. Напряженная тишина застыла посреди грохота Нового моста и упала на землю яичной скорлупой, обглоданными костями, оторванными железными пуговицами, осколками керамики, голубиным пометом и крысиными трупиками, блестевшими в лужах. Доктор заставил себя перешагнуть через это. Чтобы продолжать идти, ему приходилось перешагивать через вещи похуже крысиных трупов. — В древнеримской империи была канализация, — сказал он спокойно. — Прости, — пробормотала Донна и оглушительно чихнула. От неловкости их избавил писклявый голосок, донесшийся снизу, словно он вылупился из грязи, скопившейся на серых камнях мостовой. — Мадам, мадам! — Костлявые желтые пальцы с обгрызенными ногтями теребили Донну за юбку. — Подайте на пропитание, во имя святой Девы! Матушка слегла со страшной болезнью, батюшка сгинул на войне, братья-сестрички перемерли! Хоть пару денье, мадам, у меня три дня ни крошки во рту не было, помираю! Девчонка в лохмотьях таращила из-под засаленной косынки на Донну огромные глазищи. Тощие ручонки молитвенно сложены на груди. По личику Золушки текут слезинки, расчищая дорожки на толстом слое копоти. — О, боже мой! — Донна автоматически потянулась за своей сумкой и растерянно заморгала. — Черт возьми, на мне это дурацкое платье! И у меня есть только современные деньги, она ничего на них не купит. Доктор, у тебя что-нибудь есть? Он покачал головой. У него никогда не было ни единой монеты, платить ему ни за что не приходилось, а при случае можно было смошенничать с чужими кредитками или банкоматом, но до ближайшего банкомата оставалось больше трех веков. Не отвезти ли этого голодного ребенка куда-нибудь в будущее, где ее, по крайней мере, накормят? А потом заставить ее забыть обо всем, чтобы бедняжка не помешалась? Но Донна Ноубл решила проблему быстрее и эффективнее, чем он. — Вот балда, я чуть не забыла! — Она щелкнула замком ожерелья на своей шее и протянула девчонке жемчуг. — Доктор, я надеюсь, эти жемчужины настоящие? — О, да! — радостно кивнул он. — Мне подарил его мореплаватель на Тукане, на Малом Магеланновом облаке, когда Млечный путь… — Не важно, — оборвала его Донна и тепло улыбнулась девочке. — Продай его, солнышко, купи себе еды, а своей маме лекарств. Только не покупайте те, что рекламируют на мосту, ну, что от любого недуга. Они точно ничего не вылечат. И вообще, — она строго посмотрела на Доктора, — что здесь творится? Кажется, у них все еще чума, а мошенники продают фальшивые лекарства! — Как будто у вас этого нет, — фыркнул Доктор. — О, мадам, благослови Господь ваше золотое сердце! — запищала девчонка. Бросив удивленно разглядывать своих нежданных благодетелей, она вклинилась в их диковинный разговор, вертясь угрем вокруг Донны. — Пусть святая Дева подарит вам с супругом детишек побольше, я буду молиться о том денно и нощно! — О, нет-нет-нет, мы не женаты, — ответила удивительная парочка хором, и нищенка, не сдержавшись, прыснула, до того они были чудные — длинный худой лекарь в коричневом бархатном камзоле вместо обычного черного одеяния врачебной коллегии и знатная госпожа в таком пышном наряде, каких и свет не видывал, на одну блестящую вышивку с него можно было бы прожить пару лет безбедно. А что если… «Может, мне стоит устроить им свидание с Пьером из Крыс, когда они спустятся с моста?» подумала девчонка. «Он работает ножом быстро и бесшумно. Он сильный, он может шутя справиться с этим тощим. Разденем их и разделим добычу. Ее красивые волосы тоже обойдутся недешево, если я продам их парикмахеру для парика». Но в ладони она сжимала ожерелье из красивых белых зерен, и господин в коричневом камзоле сказал, что зерна настоящие, а не подделка, какие делают ювелиры на мосту, хотя хорошая подделка стоит больших денег. Знатная дама подарила ей целое состояние. Нет, решила девчонка, глядя на женщину. Ты добрая, жаль тебя убивать, живи. И тощий медик вдруг бросил на нее взгляд, подозрительный и острый, как нож Пьера, как будто о чем-то догадался… Она с трудом подавила дрожь. На мгновение ей показалось, что он проник в ее голову и даже что-то сказал. Линетт, казалось, промолвил, не делай этого… — Вы спасли и меня, и маменьку, — пробормотала она, роняя слезы, которые всегда легко катилились из ее глаз, к тому же проклятый ветер с реки дул ей в лицо. — Я никогда не забуду вашу доброту, мадам! И я скажу вам одну вещь: вы проживете долгую жизнь. — Так-то лучше, — пробормотал Доктор. Тонкий силуэт нищенки растворился в голубых облаках тумана, стелющихся над мостом и берегами Сены. — Какая милая девчушка, — улыбнулась Донна, но внезапно нахмурилась. — Сколько их здесь бегает по улицам, голодая и прося милостыню? Необразованных и оборванных? — Много, — ответил Доктор и безжалостно добавил: — Ты думаешь, в твое время все по-другому? Он пожалел о своих словах в следующий момент, когда увидел, как поникло ее лицо. Он открыл рот, чтобы извиниться, но Донна громко шмыгнула носом и потерла покрасневший кончик носа. — Кажется, я простужаюсь, — сказала она гнусавым голосом и снова чихнула. — Пришло время купить тебе лекарство, которое лечит все, — ухмыльнулся Доктор. — Ты хочешь вернуться в ТАРДИС или пойти куда-нибудь, где ты сможешь согреться? — Куда мы пойдем? — О, я знаю одно местечко, — подмигнул Доктор. — Первая кофейня в мире, которая недавно открылась! — Соблазнитель, — сказала Донна, хватая его за руку. — Я уверена, ты говоришь это всем девушкам, Казанова. Пойдем скорее, я вся онемела! Имей в виду, что если я умру от простуды, тебе придется доложить моей матери. — Это удар ниже пояса! Ты знаешь, как она относится ко мне. — Кто-то должен держать тебя в строгости, — усмехнулась Донна. — Я слишком хорошо к тебе отношусь и никогда не буду тебе перечить. — Ха! — Доктор перепрыгнул через полуразложившийся кошачий труп, поддержав Донну, чтобы она на него не наступила. — Мы говорим об одной и той же Донне Ноубл? — Как мы собираемся расплачиваться в кафе, если у нас нет денег? — Мы оставим это в качестве оплаты, — Доктор указала на ее пояс, с которого на ленте свисал веер из перьев. — Более чем достаточно, это дорого. Это перья крокеруса с планеты Мапор. Мне кажется, они уже вымерли, как дронт. — Это тебе подарил охотник за перьями из галактики Шум-ба-дам-ба? — съязвила Донна. — Честно говоря, я понятия не имею, как это оказалось в гардеробе ТАРДИС, — признался Доктор. Иногда в его жизни появлялись вещи, происхождения которых он не помнил или вообще не знал, как будто вселенная подбрасывала ему доказательства преступлений, которые еще не произошли, или беспорядочно разбросанные бессмысленные элементы. Влажный воздух сливался с серыми камнями улицы Старинной Комедии, и Доктор повернул настройки своей отвертки, которая освещала их путь голубоватым светом. Запоздалые студенты в длинных черных мантиях сновали по Латинскому кварталу. Они летели домой, как усталые вороны, их головы раскалывались от схоластических наук, старательно вдалбливаемых в них учителями палкой. Один из них заметил отвертку Доктора и уставился на странный предмет. Доктор услышал, как он пробормотал на ухо своему спутнику: — Это не свеча, Франсуа, посмотри на это. Он огляделся, зевнул: — Просто трюк. Я видел это на ярмарке. Фокусник показывал разноцветные огни. Донна поскользнулась на неровных камнях и выругалась себе под нос. — Почему мы не пошли прямо к королю Людовику XIV? — устало пробормотала она. — Ты обещал мне бал во дворце. — Кому нужны королевские дворцы? — Доктор пренебрежительно махнул рукой. Обычная жизнь — это самое интересное. — Он заметил вывеску на приземистом светлом доме. — Мы на месте! Прошу вас, мадам. — Спасибо, сударь, — хихикнула она и неловко присела в реверансе. Доктор подумал: «Она счастлива», и от этого ему вдруг стало невыносимо больно и невероятно, сказочно хорошо. Чувство, которое стало ассоциироваться у него с людьми. Потому что всему приходит конец. Однажды он потеряет ее, как потерял всех. Он соорудил улыбку и открыл перед ней дверь. После блуждания в полумраке свет показался ему почти ярким; свечи на ободках железных канделябров, свисавших на цепях с потолка, были похожи на горящие желтые лепестки. Огни танцевали в оконном стекле, освещая синее полотно улицы. Внутри было тепло и многолюдно, и за каждым деревянным столом сидела компания. Большинство посетителей пили вино из бутылок зеленого стекла, лишь немногие осторожно подносили к губам крошечные чашечки с черным напитком, вдыхали горьковатый пар и набирались смелости для первого глотка. Несколько хорошо одетых господ и одна надменного вида дама в меховой накидке спокойно потягивали кофе и смотрели на окружающих с чувством собственного павлиньего превосходства, которое портило их лица, заключенные в красивые рамки из локонов, шляп и атласных лент. При виде элегантной Донны замученный вечером слуга расплылся в профессиональной улыбке, низко поклонился и нашел в переполненном зале место для благородной дамы и ее сопровождающего, выгнав какого-то беднягу, который подозрительно косился на свою чашку с давно остывшим кофе, как будто он был смертельным ядом. — Отлично! — Довольная Донна расправила свою широкую юбку, когда они сели за столик. — Я VIP-персона! Хотя мне немного жаль парня, которого выгнали из-за нас. Но он сам виноват, кофе нужно пить горячим. — Европейцы только начали пробовать его, — объяснил Доктор. — Сицилиец Прокопио, который открыл эту кофейню, привез в Париж новый напиток. И люди всегда боятся всего нового. Кстати, мороженое здесь тоже подавали впервые. Она подперла щеку кулаком и посмотрела на него с мечтательной улыбкой. — Как все это удивительно. Я имею в виду, все эти впервые для человечества. Она потрясла своей смехотворно огромной шляпой, полная энтузиазма, настоящая (здесь и сейчас), живущая такой короткой жизнью, но способная понимать и видеть. — Удивительно, — повторила она. Ее лицо светилось, вероятно, только существа, у которых очень мало времени, могут излучать такое сияние, и, вероятно, только те, кто может умереть, могут жить. — Да, — тихо сказал Доктор. Им подали кофе, фарфоровую вазочку с крупными кусками колотого сахара, похожими на тусклые неограненные бриллианты, и блюдо с горячими сладкими пирожками. Донна застонала от восторга и вытянула ноги под столом, хватая пирог. Откусив кусочек, она задумчиво понюхала, задумчиво прожевала и приподняла бровь. — Мед, какие-то специи и мята. Странное сочетание. — В эти времена считается, что чем больше ингредиентов в блюде, тем оно вкуснее. И чем больше компонентов содержится в лекарствах, тем они эффективнее. — Это глупо, — сказала Донна с набитым ртом. — Но вкусно! Здесь подают молоко? Привет, гарсон! Силь ву пле… Тьфу! Эй, эй, можно мне немного молока? Или это опасно пить? У них нет коровьего бешенства? Или коровьей чумы? Доктор, у них есть коровья чума? — У них нет коровьей чумы, — ответил он и сделал глоток кофе, такого крепкого, что он застрял у него в горле. С любопытством оглядываясь по сторонам, он прислушивался к разговору пары за соседним столиком — круглолицего, большеглазого и толстогубого молодого человека с узловатыми пальцами, барабанящими по льняной белой скатерти, и рыжеволосой женщины чуть старше его. — Нам не следовало приходить сюда, Жан-Батист, — укоризненно сказала она. — Это место слишком дорогое, а мы не можем позволить себе дополнительные расходы, когда завтра открывается наш театр. Сколько еще мы должны мастеру Обри за строительство мостовой? И было ли это вообще необходимо? Ты говоришь, что к нам приедут экипажи. Но я сомневаюсь, что гранды приедут к нам, пока открыт отель «Бургундия». Бургундцы слишком популярны. Для знати мы как шуты с ярмарки. — Не в-волнуйся, Мадлен, — ответил он легким тоном, который резко контрастировал с лихорадочным блеском в его глазах, с нервной пляской его пальцев по столу. — Я назвал наш театр «Блестящим» и тем самым обрек его на успех. Я обещаю тебе, что экипажи с баронами, маркизами и даже принцессами будут выезжать на прекрасную мостовую мастера Обри! Скоро мы будем купаться в золоте! И однажды, — он гордо вскинул голову с завитыми каштановыми волосами, — король пригласит нас выступить в его дворце. Или, может быть, даже сам кардинал! — Какой же ты мечтатель, — рассмеялась она глубоким, гортанным смехом актрисы с хорошо поставленным голосом, который должен быть слышен повсюду, от сцены до галерки. — Всем известно, что его высокопреосвященство никогда не приглашает актеров к себе. — О, я не знаю, — протянул он, поднося к губам чашку с кофе, — Ришелье сам написал пьесу и поставил ее. Его высокопреосвященство неравнодушен к сцене. Может быть, он захочет увидеть нашу труппу, когда мы станем знаменитыми. И самое главное, — он понизил голос до шепота, — пьеса кардинала — дрянь, а мои т-т-трагедии заставят самого Корнеля умыться слезами. Только не говори старику, что я это сказал. — Ришелье! — воскликнул Доктор, и пораженная пара повернулась к нему. — О, конечно! Это время другого Людовика! Я подумал, что воздух был еще не таким, каким он должен был быть во второй половине века, содержание азота и ксенона было совершенно другим, а рапира мушкетера на мосту была шире, больше похожа на меч шестнадцатого века, а не на те зубочистки, которые появятся при следующем короле. И его пистолет, если уж на то пошло… — Доктор! — прошептала Донна, отчаянно жестикулируя. — Заткнись! Не пугай людей. Он замолчал. Это правда, он бежит, обгоняя планеты и времена. Люди не могут за ним угнаться. — Да, извините, — он просиял своей самой доброжелательной улыбкой, которую приберегал для таких случаев, когда люди начинали казаться ему слишком маленькими. — Извините меня за такой странный вопрос, но какой сейчас год? Придя в себя, молодой человек скептически улыбнулся: — Так вы не знаете? — О, я идиот, — продолжал сверкать зубами Доктор. — А моя спутница приехала из далекой страны, где другое летоисчисление. Она тоже ничего не знает. — Но не потому, что я идиотка, — вставила Донна. — Он здесь единственный, у кого нет мозгов. — Да, да, да, да, — нетерпеливо проговорил Доктор. — Так в каком мы году? Ухмылка на толстых губах молодого человека стала шире, растянулась до ушей, превратив его подвижное лицо в уродливую обезьянью гримасу, его большие блестящие глаза сузились, он откинулся на спинку стула, оглядел Доктора с ног до головы и вдруг перестал казаться маленьким. — Днем был 1643 год, но одному Богу известно, что произойдет вечером, когда небеса облачатся в одежды Скарамуша, — сказал он, растягивая слова, как это делают заики, пытаясь справиться с дребезжанием во рту и в голове. — Потому что ночью, как вам известно, со смельчаками случаются чудеса. Почему вы теряете время? Любопытная форма вопроса, подумал Доктор. — Я слишком много работаю, — он достал свою психическую бумагу. — Я королевский инспектор театров. — Я никогда не слышал о такой должности, — нахмурился молодой человек. Он вгляделся в бумагу и приподнял бровь: — Здесь ничего не написано. — Определенно написано, — Доктор пристально посмотрел на него, достал из кармана очки, надел их и снова сунул бумажку ему под нос. — Видите? На лице молодого человека промелькнуло раздражение. — Вы шутите, месье итальянец? Ну, это совсем не смешно. Поработайте над своим трюком. Доктор удивленно моргнул, глядя на него. — Итальянец? — Доктор, — сказал молодой человек. — Одна из масок итальянской комедии. — Он кашлянул и посмотрел на рыжеволосую женщину: — Мы случайно не ищем Доктора, дорогая? Самый скучный тощий зануда в очках, который бормочет что-то себе под нос. Она фыркнула. — Нет, не ищем, Жан-Батист. У нас есть ты. Веди себя прилично с дворянами. Он рассмеялся, поднес ее белоснежные пальчики к губам и страстно поцеловал. — Твердая рука, — сказал он. — Это то, что мне нужно. Доктор впился в пятерней в свою макушку и дернул, чуть не вырвав клок волос. — О, я точно идиот! Театр «Блестящий», 1643 год, Франция! Он вскочил со стула, схватил молодого человека за руку и начал конвульсивно трясти ее. — Ты гениален! Ты абсолютно гениален! Твой театр не гениален, он ужасен, потому что ты не умеешь писать трагедии и ты абсолютно ужасен в трагических ролях! Ты комик! Возможно, самый гениальный в истории после Чарли Чаплина! А твои комедии? «Сегодня небеса в наряде Скарамуша» — это твои строчки, верно? «Художник Купидон»? Да! Нет! «Амур-живописец»! Между нами говоря, название дрянное, но пьеса довольно приятная, знаешь ли, в венецианском стиле, хотя и не лучшая из твоих. Тебе еще далеко до совершенства, но после всех этих любовных фарсов для идиотов… Черт возьми, ты знаешь, что никто не делал этого до тебя? Ты придумал смех, от которого хочется плакать! А иногда и удавиться. Бросив веер на стол в качестве оплаты, Донна встала со своего места, ее юбки громко зашуршали позади нее. Она подошла к Доктору и пнула его по ноге своей туфлей. — Отпусти его сейчас же, и давай убираться отсюда, пока они не отвезли тебя в сумасшедший дом! У них есть сумасшедшие дома? Наткнувшись на стену ее здравомыслия, Доктор застопорился. — У них есть сумасшедшие дома. — Он отпустил руку молодого человека, который по какой-то причине даже не попытался отстраниться. — Первый был основан монашеским орденом Милосердных братьев в 1640 году. Донна схватила его за локоть и подтолкнула к выходу. — Пойдем, пока эти братья не пришли за тобой. — С кислым выражением на лице она посмотрела на пару, ставшую жертвой инопланетного вторжения: — Извините моего друга, он сумасшедший, я присматриваю за ним. Он редко появляется на публике. И когда он это делает… — Она трагически подняла руки. — Но не волнуйтесь, я запру его в клетке и буду бить палкой, или как вы там это лечите. Доктор издал протестующий звук. Рыжеволосая Мадлен подмигнула рыжеволосой Донне: — Похоже, вашему другу тоже нужна твердая рука. — Ага, — Донна впилась взглядом в Доктора. — В последнее время он совсем одичал. — Я слышала, что ванны со льдом полезны, — сказала Мадлен. — И беспощадные ограничения на плотские утехи, если вы извините меня за такую вольность, мадам. Донна расплылась в почти хищной улыбке. — Он всегда может на это рассчитывать — Мы не женаты! — жалобно воскликнул Доктор. — Кого это останавливает? — Мадлен хихикнула и искоса взглянула на Жан-Батиста. — Тем паче, они никогда не спешат вступать в брак. — Или они пытаются скормить тебя красным паукам, — мрачно добавила Донна и, шурша юбками, направилась к выходу. — Кстати, о свадьбе. Значит, мы не попадем на бал Людовика XIV? И я не встречу никаких графов и миллионеров? — Прости, ты путешествуешь со мной, чтобы найти мужа? — возмутился Доктор. — Зачем еще мне путешествовать с тобой? Жан-Батист вдруг несколько раз хлопнул в ладоши в пародии на аплодисменты. Встав из-за стола, он пошаркал по полу измазанным в парижской грязи ботинком, выбросил вперед руку и томно прикрыл глаза, словом, проделал весь набор театральных движений и ужимок своего времени. — Я уверен, что вы действительно заботитесь о нем, мадам, — поклонился он Донне. — Однако мне кажется, что суть этого пред-пред-представления в чем-то другом. Возможно, Доктор не такой сумасшедший, каким хочет казаться. Вот что делает их интересными, подумал Доктор. Человеческих гениев. Я никогда не мог понять почему, но каким-то образом их головы работают по-другому. Они всегда знают. — Почему вы так сказали? — спросил он. — О, месье, — Жан-Батист заглянул ему в глаза. — Видите ли, я действительно пишу пьесы. И похоже, что вы намеренно путаете жанры. Вы играете комедию, когда на самом деле ваша роль трагична. Может быть, вы просто заблудились в поисках автора? Сбитый с толку, Доктор моргнул ему и ничего не ответил. Донна выглядела озадаченной. — Простите, что вы имеете в виду? — спросила она. — А, — молодой человек прочистил горло и поднял скрюченный палец. — Просто небольшая импровизация для вашего удовольствия. Чтобы помочь Доктору с его ролью. — Вы ничего не знаете обо мне, — резко сказал Доктор. — Может быть, — он пожал плечами. — Или, может быть, вы ничего не знаете о себе. Большинство людей не знают самих себя. — Я не большинство, — отрезал Доктор. Гримаса обезьяны стала очень неприятной: — Так все говорят. Доктор вскинул голову. — А кто знает? — Мы, — сказал он. — Авторы. Донна тихо усмехнулась: — О, драма. — Дорогая, — молодой человек вернулся к столу. — Как ты думаешь, кого мог бы сыграть этот мужчина? Мадлен прищурилась, глядя на Доктора. — Я думаю, он похож на Влюбленного, Жан-Батист. Симпатичный, бледный и страдающий. — За исключением того, что Влюбленный всегда получает предмет своих желаний. — Разве он этого не получит? — Исполнение желаний сердца вредно для души, любой священник скажет тебе это, моя прекрасная грешница, — он скорчил неодобрительную гримасу. — Но это не относится к нашему персонажу. Он печальный Влюбленный. Он Пьеро. Бедный несостоявшийся поэт. Просто посмотри ему в глаза. У него ничего не осталось. Она печально покачала головой из стороны в сторону; тусклый свет свечей выпарил яркость из ее волос. — Занавес? — сказала она с маленьким вопросительным знаком. — Я не знаю, — он пожал плечами, скорчив свою аляповатую смешную гримасу. — Это не моя пьеса. Она сложила руки под подбородком, придав лицу умильно-приторное выражение, которое состарило ее на добрых десять лет. — Но ты бы написал для него счастливый конец? — Что в этом забавного для зрителя? Людям нравится, когда артистов бьют палкой. Он будет плакать, и плакать, и снова плакать. А потом он ляжет и умрет ради их единственной слезинки. Выражение ее лица снова изменилось, став воплощением высокомерия. — Ты презираешь их, — она сморщила нос. — И все же ты собираешься пытать его, чтобы угодить этим скотам? Он кивнул: — Верно. Все для зрителей. Боюсь, что я такая уж шлюха. Доктор наблюдал за ними так, словно на небе взошла вторая луна (он видел две луны в небе над планетой, которой больше не существует). Недоумение перешло в удивление. После Войны он чувствовал себя чужаком на любой земле. Впервые за долгое время ему показалось, что он наблюдает за инопланетной, непонятной формой жизни, оказавшись не главной диковинкой во вселенском музее, а просто посетителем. Что ж, подумал он, вот кто я такой — посетитель. Актеры дружно расхохотались. Жан-Батист быстро вскочил со своего места и низко поклонился, сделав шутливый жест. — Извините нас, — весело сказал он. — Мы смотрели ваше выступление, вы смотрели наше. Если вы действительно дворяне, пожалуйста, не приказывайте слугам устроить засаду на выходе и избить нас. Завтра у нас спектакль. Приходите. Он подмигнул Донне. Доктор сглотнул от удивления (что за странная вселенная). — Ладно, — пробормотал он, коротко кивнул сам себе и направился к двери так быстро, что Донна, запутавшись в своих юбках, догнала его только на улице.