***
Этот день для Леона вышел откровенно паршивым. Небольшой разведотряд, отправленный для наблюдения за ставкой основных ударных сил повстанцев, был обнаружен. Всех уничтожили, а тех, кого умудрились живыми захватить в плен… Что ж, парни у него никогда не были слабаками и трусами. Скорее всего, они к ночи уже будут мертвее мертвого — яд, капсулы с которым они крепили на зубные коронки, был исключительно эффективным. Он полностью уничтожал мозг, поэтому даже считать что-то по остаточным волнам или изображениям на сетчатке противник не сможет, даже если сильно того возжелает. Леон не знал, есть ли у них подобное оборудование, но всегда перестраховывался. На всякий случай. Слишком часто от мелочей зависит исход боя. Еще этот поезд. Ему доложили, что сегодня вечером по старой железной дороге будет проходить состав. Ни куда он направляется, ни что перевозит — об этом не было известно ровным счетом ничего, и это сильно раздражало Леона. Он не мог допустить, чтобы к войскам противника подвезли подкрепление в виде единиц техники или солдат-наемников, которых перекупали восставшие за полновесные песеты. У них и так было слишком сложное положение, и если враг получит поддержку, то их сметут, не пройдет и недели. Так что этот поезд следовало остановить и выяснить все, что возможно. Солдаты знали свое дело, и к вечеру все было готово. Бомбы, не разрушающие железнодорожное полотно, а покрывающее рельсы специальным составом, который тормозил движение колесных пар, установлены; пятьдесят человек на «Меркавах» с установленными на машинах дальнобойными пушками, ожидали команды. Леон не сомневался, что в поезде будут охранники — какой идиот повезет ценный груз в охваченную восстанием страну без сопровождения? Вопрос заключался только в том, насколько будет серьезным противник. Время текло непривычно медленно. Обычно часы перед непосредственным действом пролетали перед глазами капитана, как потоки света — не успеешь оглянуться, как тебе уже припекает пятки, и нужно вскидывать оружие, целясь во врага. Сейчас же это ожидание его отчего-то нервировало: он не мог игнорировать инстинкты, благодаря которым умудрялся выходить целым и невредимым из множества ситуаций. И сейчас что-то настойчиво билось в сердце — то ли опасение, то ли зарождающаяся паника. Леон даже потряс головой, отчего его и без того растрепанные волосы разметались в стороны, напоминая разворошенное птичье гнездо — он боится?! Чепуха. Все пройдет отлично. Это, в конце концов, его не первая, да и, наверное, не последняя операция, так что он просто не мог ошибиться в прогнозах. Поезд появился чуть раньше, чем они рассчитывали, но для этого здесь и люди, а не бездушные машины — для того, чтобы корректировать планы. То, что придумывают в штабах, редко осуществляется в точности, как было задумано. Именно поэтому начальство, хоть и ценит стратегов, но все же талантливых тактиков всегда берет под свое крыло. Капитан Леон Гарсия был одним из тех немногих, кто пользовался уважением, и небезосновательно. Поэтому стоило только одному из солдат доложить о том, что цель в пределах видимости, Леон вывернул руль, передавая управление своему помощнику, и вылез через люк на крыше. В руках у него было зажато переговорное устройство. Если поезд направляется к ним — хотя информации никакой от вышестоящего руководства не поступало, — то ему обязательно ответят. Если же это задумка врагов — то и дорога им в пекло. — Говорит капитан отряда специального назначения Леон Гарсия, — проорал он в передатчик, и усиленный динамиками голос разнесся далеко вперед. Приемники в поезде тоже должны были поймать волну, поэтому тем, кто внутри, не удастся отговориться тем, что они не могли чего-то слышать. — Дальнейшее продвижение внутрь страны запрещено! Требую назвать себя! Из передатчика послышалось только шипение, но никакого ответа. Леону пришлось повторить еще дважды, прежде чем он услышал негромкий, но явственный смешок. И тишина. Капитан побагровел, опуская руку с передатчиком, и молча махнул своим парням, приказывая начать операцию. Никто не посмеет насмехаться над ним! Бомбы разорвались одновременно с обеих сторон. Машинист поезда должен был прекрасно понимать, к чему это приведет, но огромная махина, на всех парах мчавшаяся навстречу отряду, не замедлилась ни на мгновение, даже не попыталась приостановиться. Леон мстительно прищурился: после такого приветствия ему очень хотелось отправить весь состав под откос, а потом написать в рапорте, что в вагоне взорвалась какая-нибудь особо горючая смесь, что и закончилось так печально. Ему с трудом удалось удержаться от того, чтобы отдать короткий приказ, и он с любопытством, свойственным хищнику, играющему со своей жертвой, принялся наблюдать за приближающимся составом. Что-то мелькнуло в закатных лучах солнца. Словно тонкая невесомая паутинка, закрученная вихрем, едва заметный отблеск, больше свойственный для стали — и покрытие, плотно охватившее рельсы, внезапно начало рассыпаться — быстро и неостановимо. Леон даже не сразу поверил своим глазам, потом перевел недоумевающий взгляд на старшего лейтенанта, который усиленно пытался отследить воздействие, которое сейчас оказывалось, несомненно, со стороны поезда, но на приборах было пусто. Мгновение — и состав, едва слышно шелестя колесными парами, пронесся мимо них, продолжая движение. — Твою мать! — взревел, опомнившись, Леон. — Разворачивай! Разворачивай, кому говорю! «Меркавы» — достаточно быстроходные машины, но им не соревноваться по скорости с поездом, поэтому они безнадежно отстали, и у капитана просто не осталось выбора. — Оружие к бою! — коротко рявкнул он. — Огонь! Солдаты отреагировали немедленно: глухо ухнули пять выстрелов из бронебойных винтовок, установленных на машинах: эта разработка была недавно поставлена на вооружение и здорово увеличила эффективность его подразделения. Сам Леон радовался, как ребенок, особенно после того, как ему удалось побывать сначала на испытаниях, а потом и самому применить грозное оружие. Длинноствольные пушки в результате вакуумного затвора генерировали пучок заряженных частиц, которые потом усиливались за счет дополнительных механизмов. Дальность выстрела составляла до 50 километров и уничтожала цели подчистую. Вспышки мелькнули на границе зрения, и капитан словно увидел, как сгустки пламени метнулись в хвост поезду. Леон хищно ухмыльнулся, даже не посмотрев на результат — он знал, что его парни просто не могут промахнуться. И зажмурился от удовольствия, когда последовательно раздалось пять грохочущих взрывов. — Капитан! — в голосе старшего лейтенанта отчетливо зазвучала паника. Взрывы действительно были. Вот только поезд несся дальше, невредимый, а пять его «Меркав» с двадцатью бойцами в общей сложности, рассыпались пеплом, и воздух потемнел от напряжения. — Черт, — хрипло выговорил Леон, глядя на фигурку на крыше поезда и нащупывая чаркамы на запястьях. — Как такое произошло? Его противник был один. Скучающе замершая, ранее не замеченная из-за расстояния фигурка под порывами воздуха, обтекающего поезд. Как он там мог стоять вот так спокойно, капитан не понимал — его должно было просто сдуть, как пожелтевший листок, особенно учитывая скорость, с которой мчался, кажется, только ускоряющийся состав. Леон схватил мощный бинокль и поднес к глазам. Черные волосы, собранные в хвост — только пара прядей выбилась, — смуглое лицо, на котором расплавленным серебром мерцали глаза. Он не выглядел грозным, скорее наоборот, слишком беззащитным — плечи были достаточно широкие, но ни в какое сравнение не шли с тем же Леоном, узкие бедра, простая, ничем не выделяющаяся одежда — ни формы, ни опознавательных знаков. Но капитан уже понял, что пока это один самых страшных противников, с которым ему пришлось столкнуться. И он не мог пока понять, какое оружие использует его враг. — Капитан Леон Гарсия, — прозвучал низкий голос из динамика, и Леон вздрогнул. Он не ожидал, что парень заговорит с ним. — Я прошу дать нам проехать. Все равно задержать этот поезд вам не удастся — только зря положите людей. На каждый выстрел я буду отвечать тем же, — он едва заметно повел рукой, явно имея в виду уничтоженные «Меркавы». — Не будьте глупцом. — Послушай, ты, ублюдок! — зарычал Леон, выведенный из себя. Эта тихая вежливость и самоуверенность выводили из себя, хотя мощь была наглядно продемонстрирована. Но капитан был не из тех людей, что так просто сдаются. — Не слишком ли много о себе возомнил? Ты моих парней убил! — Верно, — так тихо проговорил его противник, что Леону пришлось прислушаться и заткнуть другое ухо, потому что вой ветра не давал расслышать ни слова. — Отправил прямиком в самое пекло. Хочешь повторить их судьбу? — Ты сдохнешь прямо здесь! Леон сам ухватился за пульт управления орудием, установленным на его «Меркаве» и, не сомневаясь, сделал несколько выстрелов. И ни один из них не достиг цели. Поезд повернул, следуя изгибам железной дороги, и теперь капитан увидел, как замерцало солнце на тонких нитях паутины, огромным коконом охватывающей весь состав. Нити светились сталью, и лучи играли на режущих гранях, свивались в причудливые узоры — плетение было невероятной плотности, каплевидным, позволяющим воздуху бессильно соскальзывать с покатых боков. И снаряды, которые могли в единое мгновение уничтожить бронированную боевую машину, просто взрывались в воздухе, не причиняя никакого вреда. Центр паутины сосредотачивался в руках его противника, который легким разворотом кисти заставил целое полотно колыхнуться, и отраженный луч ударил в одну из машин его отряда. Потом был целый столп пламени, жгучая боль, опаленная кожа и ослепшие глаза — его выстрел вернулся к нему, и он не успел ничего сделать. Небо и земля поменялись местами, на него хлынул горячий песок сразу же после страшного удара, выбившего весь дух. Но Леон остался жив — в отличие от тех сорока семи человек, его бойцов, что капитан взял с собой на это задание. И то, что они погибли, было целиком и полностью на его совести, потому что их командир не умел отступать. Нужно было затаиться, выждать, выследить — он был способен на такое, это было его призвание, но для этого следовало смирить себя и свою гордость. Леон не смог. И, как всегда, за то расплатились другие. Перед тем, как сознание покинуло его, оглушенного, обожженного, переломанного, Гарсия услышал в чудом уцелевшем наушнике: — Igne Natura Renovatur Integra, — и кожей ощутил легкую улыбку, заигравшую на тонких губах врага. И не был уверен, что не ослышался.***
Леон до меня таки добрался, но я все же не был полным дураком, чтобы недооценивать Одуванчика. Мгновенно подобрал под себя ноги, умащиваясь на подоконнике, а когда он потянул ко мне свои загребущие ручонки, которыми запросто мог сломать шею даже, наверное, буйволу, использовал его плечи — широченные, в дверь, наверное, боком входит, — как точку опоры, извернулся и мгновенно оказался у него за спиной. Присел, уходя от удара, и откатился в сторону, вытаскивая пистолеты. Леон, развернувшись ко мне, уже вращал чакрамы, готовый запустить смертоносные кольца в полет, но, наткнувшись на недвусмысленно направленные на него стволы, замер. Так бы мы, наверное, и стояли до скончания веков, если бы не хлопнула дверь, и по мраморному полу уверенно не зацокали каблуки. Распри были мгновенно забыты. Одуванчик судорожно начал застегивать сутану, пытаясь придать себе более-менее пристойный вид — появляться с голой грудью перед Катериной было чревато последствиями. Я тоже торопливо оправил одеяние, надеясь, что Сфорца не заметит, что сутана немного испачкана пылью после того, как я повалялся по полу. Мы с Леоном переглянулись: я быстро смерил его взглядом и указал пальцем на воротник, а он — мне на левый бок. Пока я отряхивал, насколько было возможно, ткань, он приводил в порядок белый воротничок. В общем, к моменту появления кардинала мы с ним даже выглядели прилично. В отличие от Авеля, который, тогда запнувшись, на момент нашей короткой стычки пытался хотя бы подняться, но неизменно оказывался на пятой точке, путаясь под ногами. Наконец, Стрелок схватил его за шиворот и поднял на вытянутой руке, как нашкодившего котенка. — Отец Найтроуд, вы создаете помехи, — отчеканил киборг. — Если вы не сместитесь с траектории движения кардинала Сфорцы, я буду вынужден вас ликвидировать. — А не слишком ли сурово? — жалобно спросил Авель, которого, наконец, опустили на пол. — Я сегодня еще даже не завтракал. Как же я могу погибать на голодный желудок? Я бы засмеялся, не маячь в пределе видимости грозным алым призраком Катерина. А так только молча утянул Авеля к себе, и вся наша бодрая компашка сделала вид, что все так и было — специальные агенты AX чинно и мирно дожидались своего начальства в отведенном им месте. Если бы нашим непосредственным руководителем не была Сфорца, то, наверное, нам бы даже поверили. Женщина же, поравнявшись с делано скучающими нами, окинула каждого острым, как бритва, взглядом серых глаз, и мы с Одуванчиком незаметно переглянулись — не было сомнений, что о нашей короткой стычке кардиналу уже известно. Скорее всегда, Кейт сообщила. Вот же… вездесущая голограмма. Впрочем, репрессий не последовало, и мы было уже вздохнули свободнее, когда Катерина резко приказала: — Вы двое, — ее тонкий пальчик с аккуратно подстриженным ногтем уперся сначала в меня, потом в Леона, — ко мне в кабинет. Кажется, с утверждением, что буря миновала, сильно поспешили. Уныло переглянувшись, мы потащились следом за кардиналом, провожаемые равнодушным взглядом Треса и сочувствующим — Авеля.***
Кабинет Катерины мне никогда не нравился, если уж быть откровенным. Не потому, что он был как-то не так обставлен — все по высшему разряду. Но атмосфера тут царила… специфичная. Я всегда ощущал себя здесь, будто под лазерным прицелом, и так и хотелось обернуться, выискивая стрелка. Сфорца была потрясающе красивой женщиной, но порой ее портила излишняя холодность. Хотя, будучи кардиналом и главой Министерства иностранных дел Ватикана, она полностью оправдывала имя, данное ей подчиненными — «Стальная Леди», а потому с нами особо не церемонилась. К тому же безгрешных агентов среди нас не было: у каждого, кого брала к себе Сфорца, было столько скелетов в шкафу, что можно было бы заполнить костницу. Кроме разве что Стрелка, но что возьмешь с киборга? Обычно ехидный и боевой Леон тоже выглядел подавленным. «На ковер» к начальству его вызывали редко — он и так напортачил в своей жизни, что и трех не хватит расхлебать. Сейчас же мы оба чувствовали себя, как нашкодившие школьники в кабинете директора. Так же хотелось поджать хвост и убраться куда подальше. Туда, где гремят взрывы, в тенях таятся метоселане, а на пятки наступает весьма агрессивно настроенная Инквизиция. Старые добрые военные действия казались куда более щадящими, чем ледяной взгляд Катерины. Промариновав нас с пяток минут, она, наконец, тяжело вздохнула и произнесла: — Во-первых, никаких драк в Риме, — я подавил желание вытянуться в струнку и отдать честь. — Еще раз выкинете что-нибудь подобное — окажетесь за решеткой оба. В одной камере. — Думаете, тюрьма после такого устоит? — усомнился я и тут же поднял руки. — Молчу. — В-вторых, для вас есть задание, — она недовольно поглядела на меня, потом на Леона, словно раздумывая, кого отправить на расстрел, а кого пощадить. — Но тут возникла одна загвоздка. Все агенты сейчас заняты в других операциях. Поэтому, несмотря на вашу взаимную неприязнь, вам придется работать вместе. На этом задании, подробности которого вы прочтете в этих конвертах, — она подвинула на край стола два письма с печатью Папы, — Леон, Феликс станет твоим напарником. — Он?! Зачем?! — Я?! За что?! Вопль отчаяния, вырвавшийся, у нас, был на редкость единодушным. Катерина, верно, совсем рехнулась, если решила отправить на задание меня с Одуванчиком, который, кажется, спит и видит, как бы меня прикончить. А если он справится? А если я не выдержу? Глупости глупостями, но напарник — этот тот, кому приходится доверять свою жизнь, кто прикрывает спину и готов рискнуть своей шкурой ради того, чтобы вытащить из неприятностей товарища. Ни я, ни Одуванчик не могли доверять друг другу. Никак. Вообще. — Я отказываюсь, — категорично заявил я и скрестил руки на груди. — Аналогично, — буркнул Леон, разделяя мое мнение. — Я вас не спрашиваю, — коротко проговорила Катерина. — Это не детский сад, и нянчиться с идиотами вроде вас мне некогда. Или беретесь за задание, или каждый отправляется туда, где его присутствие необходимо: Леон — в тюрьму, и никаких свиданий с дочерью, а Феликс — к Вордсворту, у него есть на тебя планы. Ответом ей послужили наши вытянувшиеся от осознания всей несправедливости ситуации лица. Мы с Одуванчиком мрачно переглянулись: предложенный Катериной альтернативный вариант не нравился ни мне, ни ему. Похоже, придется наступить на горло всем своим принципам, но инстинкты-то не выбьешь. Мне оставалось только надеяться, что с задания вернемся мы оба, причем желательно в целости и сохранности, чего гарантировать нам никто теперь не мог. Я со вздохом взял свой конверт, отвесил поклон Катерине и вышел, придержав дверь, чтобы оная не треснула Леона по лбу. Его такой жест, кажется, удивил, но воспринял он его правильно: пока нас видела Сфорца, следовало вести себя пристойно. Стоило нам оказаться в коридоре, как мы мгновенно развернулись в разные стороны, намереваясь в одиночестве прочитать задание и не проводить в обществе друг друга максимальное количество времени. Все равно вылет был назначен на ночь. Еще есть время хорошенько подумать. — Ты уверена, что это хорошее решение? — Кейт появляется как всегда неслышно, и Катерина только качает головой. Массивные сережки тихо звенят. — Мне всегда казалось, что Феликс знает куда больше, чем кому-либо о том говорит. Паук может пролить свет на то, что произошло тогда, — она проводит пальцем по столу и смотрит в окно, устало снимая монокль. — Но не делает этого то ли из упрямства, то ли из мести. Он ненавидит Леона, но сам не понимает, за что. Я надеюсь, что это задание поможет им разобраться в самих себе. И, может быть, Одуванчик с его помощью вспомнит, что случилось в эту злополучную ночь, которая оборвала так много жизней. Голограмма дрожит, и Кейт едва слышно вздыхает, то ли соглашаясь, то ли осуждая действия Катерины. Но Сфорца сердцем чувствует, что поступает правильно.***
Кошмары не мучили меня уже очень давно, но сегодня, видимо, был особый день, раз они решили наведаться к своему недавнему любимцу. Я, вздремнувший перед отлетом, проснулся в холодном поту, сжимая тонкое одеяло задеревеневшими пальцами, и несколько минут неподвижно смотрел в потолок, стараясь отдышаться. Ощущения были настолько явственными, что мне во сне начало казаться, будто все мои кошмары внезапно воплотились в реальность. У каждого дара — или проклятия, — есть и темные стороны. За любую силу приходится платить, и обычно плата намного превышает ту пользу, которую можно оказать, воспользовавшись мощью, дарованной тебе небесами, адом или безумным психом, который решил, что в силах распоряжаться людскими судьбами. Я закрыл глаза, успокаивая бешено колотящееся сердце, и потянулся за тонкой ниточкой паутины, уходящей в никуда. — Ты слышишь меня? — Да, — она медлит, но все же отвечает. Я понимаю, почему она столь неохотно разговаривает со мной. — Что-то случилось? — Нет, — я запинаюсь. — Просто хотел поговорить. — Нам не о чем разговаривать, Паук, — ее голос полон металла, но я слишком хорошо знаю ее, чтобы расслышать скрытую за напускным равнодушием боль. — Ты же знаешь. — Конечно, — раздражение вспыхивает и почти мгновенно гаснет. — Ты всегда занята. — Ты сам ушел, — кажется, она разозлилась. Всегда была вспыльчивой. — Даже когда я просила остаться, — и обрывает связь. Я поморщился от стрельнувшей в висок головной боли. Зря я поддался мимолетному чувству, устрашился вновь оказаться одиноким. Вновь захотел услышать голос, ставший для меня родным и любимым, но она права — я сам все испортил, и теперь воспоминания только причиняли боль и ей, и мне. Сколько раз говорил себе, что пора завязывать с этим, но срывался снова и снова. Глупец, который сам идет навстречу своей гибели. Сколько еще времени мне отпущено? «Железная Дева» уже ждала нас. Я оказался у корабля раньше, чем Леон. Одуванчик появился минут десять спустя, всклокоченный больше, чем обычно, и отчаянно зевающий. Кажется, решил поступить точно так же, как и я, и использовать свободное время с толком. Неизвестно, когда нам еще удастся поспать. Я кивнул ему, получил такое же холодное приветствие в ответ, и мы поднялись на борт «Девы». Кейт велела нам немедленно разойтись по каютам и не нервировать ее, что мы и исполнили с огромным удовольствием. Впрочем, просидел я там недолго и через некоторое время оказался в кают-компании, правда, в гордом одиночестве, и подошел к бару, расположенному с правой стороны. Несмотря на то, что «Железная Дева» являлась боевым кораблем, на нем то и дело перевозили слишком значимых, а оттого несколько капризных личностей, и такие поблажки существовали именно для них. К счастью, на борту находились только мы с Леоном и Кейт, и за мной никто не следил, чем я воспользовался — было настолько тошно, что даже, наверное, Катерина не смогла бы меня отговорить от попытки напиться. Все равно прибываем только завтра вечером. Наш путь лежал в малоисследованный горный массив, который появился уже после Армагеддона, являясь результатом сдвига тектонических пород и плит. На месте, где раньше простиралась пустыня, нынче возвышались неприступные горы, однако кое-что от старого мира сохранилось. Раньше там стояла небольшая церквушка, рядом с ней монастырь, где хранились очень редкие экземпляры книг. Снизу подняться туда было практически невозможно, но Кейт обнаружила пару мест для посадки. Конечно, «Железная Дева» приземлиться там при всем желании не сможет, но мы с Леоном возьмем самолет. Обратно, скорее всего, тем же путем, если повезет. Если же нет — то будем ориентироваться по ситуации. То, что я обнаружил в белом конверте, меня ничуть не удивило. Потому что когда мы достали ту книгу из Лабиринта, то я, во время возвращения изучающий футляр, который нам не удалось открыть, обратил внимание на переплетение линий на задней стороне. Авель предположил, что это только первая часть головоломки, и для того, чтобы открыть футляр, понадобится или сам ключ, или же вообще второй том искомого. Выносить окончательное решение по этому делу все равно предстояло Профессору, и он вскоре после нашего прибытия в Рим подтвердил подозрения. Теперь Катерина хотела, чтобы мы достали вторую часть. — Что там такого важного? — пробормотал я, доставая зажигалку. Письмо сначала начало медленно чернеть с одного кончика, а потом ярко вспыхнуло. Дождавшись, пока огонь не начал опалять мне пальцы, только потом позволил себе положить его в пепельницу, где оно медленно догорело, распространяя запах жженой бумаги. Я подвинул к себе стакан со старым выдержанным виски, подумал, что Сфорца точно сдерет с меня шкуру и закатает в нее, предварительно вывернув наизнанку. Но после сегодняшнего разговора с помощью паутины мне было откровенно наплевать. Я сделал большой глоток, почти не чувствуя вкуса. — Ты знаешь, что пить в одиночестве — это признак алкоголизма? — от громкого голоса за спиной я поморщился. Леона я услышал задолго до того, как он тут появился. Думал он так, что только глухой разве что не смог бы отреагировать. Он бесцеремонно сгреб со стойки бутылку, глухо булькнуло, и я понял, что с виски можно попрощаться — Одуванчик, кажется, не признавал мелкой посуды. Что ж, трезвее буду, а этого носорога ничего с ног не свалит. — И кого ж мне позвать в свою компанию? — иронично приподнял бровь я. — Уж не тебя ли? — Да я и спрашивать не буду, — наклонился ко мне Леон. Мне показалось, что он сейчас плюнет мне в лицо, но Одуванчик только демонстративно щелкнул ногтями по бутылке, покачав ее у меня перед носом. — В любом случае, я не позволю такому, как ты, уничтожать здесь стратегические запасы спиртного в одну… э-э-э… — Я понял, — мне пришлось кивнуть, чтобы Леон не забивал себе голову подбором более-менее подходящего слова, потому что я неожиданно отчетливо осознал — он не хочет сейчас со мной ссориться. Верный подход. Нам еще спину друг другу прикрывать. Не потому что внезапно воспылали неземной любовью, а потому что жить еще хотелось, а без хотя бы толики доверия мы не вернемся обратно. — Читал задание? — А то как же, — хмыкнул Одуванчик. — Я так понял, это связано с той книженцией, что вы с Авелем притащили из развалившегося собора? Я медленно кивнул, глядя в одну точку. Наверное, не стоило показывать слабости при Леоне, но мне было откровенно все равно. К тому же он мой недруг, и я не собирался при нем корчить из себя невесть что. Между теми, кто рано или поздно сцепится в сражении, всегда устанавливается некая искренность — они свободны от ненужной шелухи. Мне всегда это нравилось. — Говорят, вас неслабо потрепали, — он бросил это небрежно, словно ему не было до того дела, но глаза выдали интерес. — Были некоторые сложности, — уклончиво ответил я, а руки при одном только воспоминании об Исааке потянулись к широким браслетам-наручам, в которых покоилось мое незаменимое оружие. Однажды я достал его, смогу дотянуться и в следующий раз, и тогда уже не отступлю. — Главное, что справились. «Еще не время», — мелькнуло в голове. Леон искоса глянул на меня, кивнул, словно поверил моим словам, но я видел, что сомнения, на мгновение охватившие меня, мое движение — все это не укрылось от него, и неожиданно для себя улыбнулся. Как бы там ни повернулось, это задание будет интересным.