В когтях зверя

*** Ташер. Храм в Ларнейских горах. - Аанн... Это заклятие... В голове какая-то каша. Не могу. Не знаю. Не понимаю. А тело горит так, словно с меня заживо сдернули шкуру... И от любого прикосновения внутри рождаются огненные вихри. Он путается в перьях... Не хочу так. Хочу ближе. Хочу, чтоб ничего не мешало... И я перехожу в человеческий облик, а его рука, замерев на мгновение, продолжает ласкать уже мою обнаженную спину, волны мурашек наслаждением пробегают по всему телу, но мне мало одной его руки и я тянусь открыть второй браслет... А он освобожденной рукой притрагивается к повязке на глазах. - Прошу, пожалуйста, не надо, – мой хриплый шепот проникновенен, я вложил в него все обаяние, которое имел, и парень послушался, убрав руку. От повязки, но не от меня. Теперь его руки, путаясь в моих волосах, ласкают затылок и осторожно, завораживающе медленно наклоняют меня для поцелуя. Он спрашивает разрешение? Под заклятием? Его разбитые губы имеют вкус крови. Восхитительной, пьянящей крови! Ближе! Я двумя ладонями обнимаю его лицо, зарываясь пальцами в венок. Зараза! И сорвав, я отшвыриваю его, не глядя, как можно дальше. А поцелуй? Он сводит с ума и шероховатость его разбитых губ даже приятна, я пьянею от танца наших языков, это чувство такое необычное, словно я целуюсь первый раз. А его запах, теперь, когда венка нет, я чувствую его запах, он... он не похож на запах человека, что-то родное, до боли знакомое, но словно из очень большого далека... Оборотень! Дошло до меня словно вспышкой озарение. За всю свою жизнь в доме отцов я ни разу не сталкивался с оборотнем. И вот... Но мысли путаются, я подумаю об этом потом, когда меня перестанет ласкать между лопаток его рука. Я не замечал, какая чувствительная у меня там кожа... - Ммррр... Где-то в глубине тела рождается урчание, никогда со мной такого не было, никогда я не расслаблялся настолько, чтобы дать понять своим партнерам, с кем они имеют дело... А тут вдруг это оказалось неважным! Он такой же, как я! И я теснее прижимаюсь к его телу. И сквозь поцелуй слышу стон, но не стон страсти. С этим заклятием я совсем забыл, что его тело истерзано. Но это ничего, это ерунда, это я сейчас поправлю. Свет единения, дарованный мне ритуалом Хаоса, со временем стал еще ярче, он словно накапливал силы. И теперь я с удовольствием вижу, как на глазах пропадают синяки, закрываются раны, исчезают ожоги. Пропал даже старый шрам на скуле. Я улыбнулся, предвкушая его удивление. - Подожди, дай я освобожу тебя, - шепчу я ему, выскальзывая из объятий, ведь ноги его еще скованы. Освобождаю и, подняв глаза, замечаю, что по залу все еще бродят отсверки моей энергии, высветляя самые черные уголки этого храма. Высветляя и убирая весь ужас, содеянный тут. Нет больше потеков крови на пирамиде, ее камень девственно чист, нет больше жуткой вони и атмосферы ужаса, нет... Но сильные руки подхватывают меня, не давая дальше оглядываться, а глаза сами закрываются, не выдерживая порыва его страсти. Теперь это не нежный, изучающий поцелуй, теперь он берет, он требует... Он взрыкивает словно зверь, нежно, но непреклонно борясь с моими попытками остаться сверху. Не произнося ни слова, он словно уговаривает меня всем своим телом, медленно, настойчиво... Ласковые руки на ощупь познают все изгибы моего тела, так нежно, но так неотвратимо, словно обвязывая невидимыми путами. Вот еще виток, еще и уже нет сил сопротивляться. И не только сил, нет даже желания... Только одно бьется в уплывающем сознании: «Еще!» Мало. Мне мало его поцелуев, мне мало его рук, ласкающих меня, мне мало... Хочу его! Хочу всего, в себе... Запоздалым всплеском приходит воспоминание – заклинание... это не мы – это оно... Но мне уже все равно... дурман не отпустит меня, да я и сам не хочу чтобы меня отпускали... Не хочу, хочу только с упоением чувствовать под своими ладонями силу этого тела. Да, силу! Впервые повстречав того, кому хочется уступить и не просто уступить, отдаться, отдать всего себя, отдать в чужие руки, наивно, доверчиво, глупо... но я подумаю об этом завтра... и переживать буду завтра... знаю, что буду... но завтра. А сейчас, лежа спиной на черном камне, я только покорно раздвигаю ноги и стоном зову его, стоном, потому что слов больше нет, тело не хочет думать, оно хочет только чувствовать. И все же краем сознания я готовлюсь к боли, смазки-то нет, и сам о себе не позаботишься, а я привык все сам... Поэтому с изумлением смотрю на парня, когда он клыками вспарывает себе ладонь. Зачем? Я же только вылечил его! Но... он рукой в собственной крови растягивает меня. Чтобы не больно было мне, он причинил боль себе! Но он же не знает меня! Зачем? Ведь это только заклинание... Он даже не видел меня! Я для него случайный партнер, которого завтра не будет... Почему? Почему даже под заклинанием, сводящим с ума от страсти, он забывает о себе? Кто он? Но... зааавтра... все завтраааа... О боже! Может быть, всю свою жизнь я как-то неправильно занимался сексом, может быть, мне просто не попадался нормальный партнер, а может, мне просто на роду написано быть снизу? Но это непередаваемое чувство, когда полностью отдаешься чужим рукам, когда позволяешь делать с собой все, что угодно, когда способен только стоном показать свое восхищение, это чувство... Оно восторгом воспламеняет кровь, и волна за волной в такт его движениям проходит сверху вниз и возвращается снизу вверх, не останавливаясь и только нарастая, уже захлестывая с головой, и нет сил молчать, и уже не стоны, раздаются уже рыки проснувшегося зверя и до безумия хочется выпустить когти и притянуть это тело еще ближе, еще сильнее, еще яростней. - Да! И с самой вершины волны я падаю вниз, разбивая свою страсть на тысячи осколков удовольствия. И задыхаясь, все прижимаю к себе бьющееся в агонии экстаза сильное, будто звериное тело. Моё! Я впервые в жизни хочу сделать кого-то своим. Впервые в жизни после секса мне не хочется никуда уходить, не хочется оставлять, хочется только прикасаться, гладя это еще подрагивающее тело. Хочется целовать эти губы, словно благодаря за нежность, за заботу, да я не знаю, за что, просто за то, что он есть, что он такой. И еще хочется снять повязку с его глаз и посмотреть в них, но я боюсь. Чего? Я не знаю... может быть, разочарования. Я никогда не был так не уверен в себе как сейчас. Почему? Я не доверяю ему? А ведь он полностью доверился мне, он даже сейчас не снимает повязку сам. И я, чувствуя себя виноватым, обнимаю его за плечи, притягивая к себе, и целую. Целую его шею, плечо, ключицы. И умираю, чувствуя себя беспомощным котенком... А его руки гладят мои волосы, губы целуют меня в висок, в глаза... и отстраняются. Почему? Я же снова чувствую его возбуждение? Заклятие не даст нам остановиться до утра... А он? Я чувствую под руками дрожь этого сильного тела, сдерживаемую дрожь. За приоткрытыми губами нешуточные клыки, вот почему он перестал целовать меня! Бережет! Меня?! И я руками притягиваю его голову и целую, он упирается, но я настойчивый, я сам кусаю, вкус его крови восхитителен, он словно вино кружит голову. Еще! Когти на руках почти впиваются в чужие плечи, но я не хочу, не хочу делать ему больно, так же как он не захотел делать больно мне. И я зализываю прокушенную губу, я извиняюсь за эту боль и убираю ее, залечивая. Я глажу его по волосам, а он трется виском о мое запястье, словно робко выпрашивая долгожданную ласку. Хороший мой! И я отдаю ему все, все, что так и не досталось никому раньше. Всю нежность, которая, оказывается, была во мне, но я и не думал ею пользоваться, всю радость от того, что я наконец-то нашел кого-то, так близкого мне по духу. Мне никогда еще не хотелось заботиться о ком-то, кто не принадлежал к нашему Дому, да и забота наверное, не то слово... Я не знаю, что за чувство двигало меня снова и снова обнимать его, нежить, целовать... Он так ярко воспринимал мои ласки, с таким наслаждением, с такой радостью, что я и сам не смог бы остановиться, не смог бы увидеть, как погаснет эта радость, и простить себе это...