hell(o).

Скорая, скорая, срочно, тут человеку похуй. Услышать "нет" для Чонгука оказалось больнее, чем он рассчитывал. Полтора года телячьей теплой любви, таящейся где-то на дне юного сердца, ну той самой, школьной, когда каждый день приходишь в надежде увидеть его и мечтах, что может быть, однажды он тебя заметит. Полтора года, чтобы смириться с тем, что объект воздыхания - парень. Полтора года, чтобы понять: эта фигня с чертовой привязанностью, походу, надолго. Когда их знакомит общая компания, состоящая из болтливого Хосока и серьезного Тэхена, голос Юнги кажется Чонгуку чем-то слишком прекрасным, аж дыхание у самого перехватывает, и совсем не хочется перебивать сладкое послевкусие его слегка шепелявого представления парящего в воздухе, своим детским: - Очень приятно, Юнги-хен. Полтора года, чтобы рвать на себе волосы, потому что они вроде как почти из одной компании, видятся довольно часто, но общаются между собой на уровне "передай мне соль". Это убивает медленнее, чем самый подлый яд, и можно сказать, что Чонгук уже отравлен этим взглядом узких глаз, точностью шипящих в уголках рта Юнги и его угловатым телом. А при этом уж точно странно невыносимо хотеть Юнги, как какую-нибудь девочку. Но Чонгук кажется себе ужасным каменным големом из-за своего перекачанного тела и огромной силы, а потому хрупкость Юнги, гоняющего в баскетбол еще более прекрасна. Полтора года Чонгук скулит во сне, то отгоняя от себя навязчивые мысли, впадая в истерику от одного только слова "никогда". Юнги молчалив, Юнги не дает никаких надежд, и каждый новый день вообще мало чем отличается от предыдущего в получении внимания от старшего. Чонгук бы подметил, что на личном фронте у него в плане "игнорирует мои чувства" все стабильно. Хотя не то, чтобы он активно высказывал симпатию в сторону своего хена, просто живёт с этим своим щенячьим восторгом и все. Юношеские потребности растут, а чертова самооценка катится вниз, потому что в свои 17 Чонгук целовал разве что лбом шкафчики в коридоре и уж, если быть совсем честным, соседскую девчонку в пять лет. Губы у нее были слишком приторные из-за любви к леденцам. Он впервые задумывается над тем, выглядит ли он хоть немного привлекательным, ищет отголоски своей внешности в окружающих, и когда не находит, отчаяние заставляет его выдать себя с головой. - Тэхен, я больше не могу, - Чонгук упирается лбом куда между лопатками лучшего друга и выдыхает. Тот оборачивается, смотрит удивленно. - Что случилось? - спрашивает. Чонгук как-то вымученно улыбается, почти затравленно, почти готовый заплакать. - Я совсем урод, да? Тэхен не понимает резкой смены настроения, потому что на такие темы они заикались примерно никогда, поэтому и не знает что сказать. Чувствует себя ходящим по раскаленным углям, и вот-вот в каком-то месте выстрелит огонек. - Вовсе нет, с чего ты вдруг... - Юнги, - только и выпаливает Чонгук, не в силах больше сдерживать себя, всхлипывает, зажимает рот рукой, и продолжает плакать. - Ну так и признался бы, - Тэхену становится жалко младшего, но он совсем-совсем бессилен что-то сделать, только выпаливает первое, что на ум приходит, - зачем в себе-то держать... Чонгук мнется, опускает глаза, прикрытые челкой, топчется на месте минут пять уже. Юнги перед ним устает ждать, но ничего не говорит, только вздыхает тяжело, но от этого воздуха в груди становится наоборот меньше. У Чонгука. Со сжатыми кулаками и зажмуренными глазами Чонгук выпаливает свое "тымненравишьсядавноужеоченьхен". Юнги - самообладание во плоти, только приподнимает бровь и слегка дергает ногой. Чонгуку неловко так, словно он перед ним голый стоит, он боится поднять глаза, но все-таки пересиливает себя. Где-то на периферии сознания проскакивает мысль, что, может ничего страшного, если Юнги сейчас обзовет его малолетним педиком и пошлет куда подальше. Но тот только тянет руку из кармана, касается волос младшего и бархатно хрипит своим этим голосом: - Извини... А еще пару минут спустя: - Ты в порядке? Из Чонгука хлещут слезы, он ничерта не в порядке, потому что в этот момент чувствует себя последним придурком, идиотом маленьким, глупцом последним, и готов обозвать себя маленьким педиком сам. Мелкая дрожь в руках и ногах, искривленная гримаса боли - подростковые проблемы, да, не более, стерпится потом, Юнги же из этого вырос. Но Чонгук пока что все еще здесь, пока что еще маленький, пока что еще болеет. Он выбегает из темной, душной комнаты - поскорее убраться отсюда, пространство давит, присутствие Юнги тоже. Дома можно будет забыться, успокоить бешеное сердце в груди, унять слезы и погрузиться в лечебный сон. Чонгук выбегает на улицу, ничего перед собой не видит из-за жидкости в глазах, бежит по наитию, лишь бы подальше, побыстрее скрыться от позора. Юнги не торопясь выходит следом и видит, как тело младшего сталкивается с капотом машины, и того откидывает прямо на пешеходном переходе. Он останавливается, смотрит на вытекающую кровь на асфальте, затем поднимает глаза на номера уезжающей красной БМВ. Хладнокровно достает телефон, делает два звонка в 119 и 01, а затем сует руки в карманы и уходит прочь. Это кажется несправедливым, это дерет изъедающим нутро вопросом "ну почему именно сейчас", и Юнги знает, что теперь как бы не старался, а от призрачного чувства вины не избавиться. Юнги знает, но поджимает губы и уходит прочь. Мелкий очнется в больнице и конечно же все совсем не так поймет. Лучше просто не показываться ему на глаза. Не в ближайшие пар месяцев. Вокруг подростка тем временем собирается толпа, кто-то кричит о том, что пульс вроде есть, кто-то паникует, крича только "скорую, скорую". Юнги шагает мимо по тротуару, его дрожь незаметна окружающим, и проходить вот так вообще кажется чуть ли не преступлением в глазах толпы в паре метров от него. Скорую, скорую, срочно, тут человеку похуй.