Воспоминания Эйтара

Она тихо подошла и остановилась напротив. Выцветшее, окаменевшее лицо, потухший взгляд. Тиллинель в тишине дворцовых сводов, окутанных древней магией, напоминает невесомую тень, а вовсе не суровую стражницу, пришедшую принять пост возле покоев Владыки. Смотреть на то, как она истаивает день ото дня мне невыносимо больно. И страшно… Такого взгляда не должно быть у воина. У Тиллинель… Только не у неё. Она ни о чем не спрашивает, словно дала обет молчания. А может мне вовсе не кажется, и она действительно молчит намеренно, будто бы этим может хоть как-то помочь. И кто я такой, чтобы судить её за это… Возможно, ей так легче. Каждый справляется со своим горем сам, как может, в одиночку. Вот только я никакого такого обета не давал: – Владычица Галадриэль говорит, что смерть отступила. Владыка будет жить. Я сегодня сам слышал… Это правда, ты же знаешь, я не умею врать... Молчит… Что же… Если не хочешь разговаривать, я пойму. Только не молчи так, словно ты умираешь вместе с ним. Эта скорбь в твоем сердце, как она поможет ему? Всем нам? Её ресницы вздрагивают. Странный, на какую-то секунду оживший, взгляд пронзает моё сердце. Наверное, я должен был коснуться её, ободряюще сжать плечи, прижать к себе крепко-крепко… Просто дать понять, что она не одна. Но что-то снова и снова останавливает меня и я просто смотрю в её огромные глаза. Где ты сейчас, Тиллинель? О, Элберет, я многое бы отдал за одну её улыбку. Вот только Тиллинель не улыбается. Никогда… Давно уже за полночь. В это время чертоги Лесного Владыки становятся напоминанием каждому о том, чем все когда-нибудь завершится. Ни души… Покой, неподвижность, каменный склеп, призванный напомнить будущим многочисленным обитателям Средиземья о том, что эльфы и впрямь жили здесь когда-то, что это вовсе не сказка, рассказанная на ночь доброй бабушкой, которая сама не видела ни одного живого эльфа, и даже её бабка их уже не застала… Холодный камень, надежно сросшийся с корнями священных деревьев, прослужит еще не одну тысячу лет, но служить он будет уже не нам. Зимняя стужа, глухо окутывающая Чертоги снаружи, не проникает сюда – замок отапливается зимой и охлаждается летом таким искусным образом, что ни один эльф не замечает смены времен года в своих покоях. Великие эльфийские мастера тысячи лет оправдывали свое предназначение – мудростью и искусством подчеркивать совершенство замысла Эру… Те, кто идет следом, еще очень долго будут восхищаться изящными линиями и поразительной гармонией, которая присутствует здесь во всем. И только нас, перворожденных, уже не будет. Один я вижу в этом странную иронию? Забавно… Но кто я такой, чтобы оспаривать идеи Творца, тогда как даже Айнур не до конца ясны его замыслы. Целительная магия Владык, густая, как старинное вино, тяжелая, как бархатный занавес, ощущалась даже здесь, вдали от покоев Трандуила, который день балансирующего на грани, у входа в Чертоги Мандоса. Быть может, именно сейчас они распахиваются перед ним, но я верю Владычице Лориена и верю своему королю – он не покинет нас. Не сможет… Торопиться, в принципе, некуда и я медленно бреду по галереям и переходам Замка, скудно освещаемыми тусклыми светильниками и вспоминаю, вспоминаю, вспоминаю… * Те же каменные стены, оплетенные мощными корнями. Те же тускло освещенные галереи, потайные ниши и темные комнаты, где так удобно было прятаться. Даэмар учит нас двигаться бесшумно и не отбрасывать тени, сидеть в засаде тихо и стараться перехитрить того, кто задался целью непременно нас отыскать. Для будущего следопыта это очень важно и пусть Даэмар называл меня бестолковым ребенком, мне частенько удавалось перехитрить его. Каждый его взгляд, брошенный на меня с уважением, заставляет радостно петь мое сердце. Огромная жаркая кухня, в которой постоянно работали самые добрые эльфы. Душистый хлеб, мед с молоком, свежие яблоки… Королева собирает нас за огромным столом и учит печь лембас – каждый эльф должен уметь приготовить себе пищу в дорогу. Мы, перепачканные мукой, стараемся постичь секреты древней эльфийской кухни. У талантливой и очень трудолюбивой Тиллинель все получается с первого раза, а на наши с Леголасом творения королева смотрит с затаенной улыбкой, но требует не расстраиваться и не сдаваться, потому что не родился еще тот эльф, который рано или поздно не освоил бы данную премудрость. Кладовые и тренировочные залы нижних галерей. Сокровищница за толстой железной дверью, охраняемая днем и ночью. Еще ниже – темницы… Там жутко и темно – так говорят, но проверить самим нет времени. И очень страшно. Таинственное шуршание книг в библиотеке. Среди бесконечных стеллажей можно было бесконечно прятаться и даже заснуть, не поднимая головы от толстого фолианта со сказочными гравюрами… Мама читает сказку, мы сидим на мягком пушистом ковре, внимательно слушаем про эльфов, живших задолго до нашего рождения, про великие битвы, отгремевшие столетия назад, про легендарный Нуменор и великолепный Дориат. Зная, что все это игра, мы, дворцовые дети, живем в самой настоящей сказке. Шумно бьемся с воображаемыми драконами, шагаем в дальние страны, пробираясь тайными тропами сквозь опасные, населенные зловещими монстрами, пещеры и воображаем себя древними воинами, беспрестанно борющимися с силами зла. Запретные покои на самом верхнем ярусе… Туда ходить не разрешалось, но все рвались – нам было надо! Несмотря на то, что взрослые пугали нас гневом Владыки, мы никогда не видели его таким. И если вдруг он обнаруживал нас не в то время и не в том месте, только качал головой и немного наказывал: собирал в своих покоях и заставлял слушать долгие речи Галиона, который довольно нудно рассказывал нам о том, каким должно быть поведение принца и приближенных к нему эльфов. Смена времен года. Особые детские праздники, любимые взрослыми ничуть не меньше, чем детьми. Праздник Воды во время летнего солнцестояния. Мэглин учит нас ловить рыбу в ручье. Больше всего старается Лантир, но Леголас всегда был более ловким. Темноволосый нолдо хмурится, но не сдается. Вторая рыбина – его. И даже крупнее, чем у принца… Так кажется Лантиру. Леголас категорически не согласен. Тауриэль носится вокруг костра, на котором поджаривается улов и, утверждая, что самый лучший глазомер именно у неё, уверенно отдает первенство Леголасу. Лантир хмурится и уходит к Даэмару, который учит меня правильно ставить палатку. В четыре руки работа идет веселее, лицо Даэмара озаряется довольной улыбкой. Синувирстивиэль рассказывает про целебные травы, которые наполняются особенной силой солнца в период, когда день длиннее ночи. И про то, как они могут помочь раненному воину… Тауриэль слушает внимательно-внимательно, восторженно глядя на целительницу. Мне тоже интересно про травки, но удить с Леголасом рыбу намного занимательнее. Даэмар играет на свирели. На озаренной солнцем поляне, среди цветов, кружится в медленном танце босоногая Тиллинель. Взгляд устремлен в небо, руки раскинуты, в светло-каштановых волосах путаются синие бабочки. Она радостно смеется, и моя голова кружится, кружится вместе с ней… Мне тоже хочется танцевать и смеяться. И чтобы синие бабочки сопровождали наш танец бесконечно. На праздник у ручья постепенно прибывают обитатели Чертогов. Мама о чем-то тихо беседует с королевой. Потом они ведут нас в тень большого шатра – там будет пир. Самые добрые эльфы из кухни накрывают на стол, мы мешаемся под ногами и таскаем со стола сладости. Никто нам не препятствует… Тиллинель с Тауриэль плетут венки из крупных сиреневых цветов, и когда на поляне появляется Трандуил, со всех ног несутся к нему, водружая свое великолепное творение ему на голову. Корона отброшена куда-то в сторону, королевская мантия валяется там же. Владыка, с двумя венками на голове, подхватывает обеих девочек и кружит под все те же звуки свирели Даэмара. Девочки восторженно визжат, Трандуил смеется и называет их своими маленькими принцессами… * – Эру… а ведь это все было на самом деле! – мой собственный голос в полуночной тишине дворца отражается многократным эхом, заставляя меня вздрогнуть и остановиться. Когда, в какой момент времени Тиллинель перестала улыбаться? В те ли дни, когда перестал улыбаться и сам Трандуил, лишившийся в одночасье любимой супруги и новорожденной дочки, своей маленькой принцессы, которую все так отчаянно ждали… И ведь верно, именно в те дни мы все поняли, что детство кончилось. А Тиллинель? Ясноглазая, сильная, смелая… такая красивая. Она давно уже перестала сиять и медленно угасала. Другим это пока неочевидно. Наверное, они просто не помнят её такой, какой её помню я – с синими бабочками, путающимися в волосах. Что же делать? Что мне со всем этим делать? Быть может я и дальше продолжил бы свое бездумное путешествие по пустынным переходам замка, если бы уши мои не уловили печальные переливы серебряных струн, доносящиеся из большого каминного зала возле библиотеки. Не я один, видимо, предпочел в столь поздний час бодрствование здоровому сну. Войдя в каминный зал, с удивлением застаю живописную картину. О, да, я тут точно не в одиночестве. На мягких подушках возле камина с лютней в руках устроилась Тауриэль – именно её музыка привела меня сюда. В высоком кресле, укрытый шерстяным покрывалом, расположился Мэглин – очень худой и очень бледный, он, кажется, впервые выбрался из своей комнаты после ранения. Рядом, на невысоком стуле сидит Синувирстивиэль, нежно сжимая руками его кисть. Глаза её прикрыты. Она что-то очень тихо говорит Мэглину и вздыхает. Даэмар восседает на широком подоконнике, вглядываясь в ночную тьму, словно что-то силясь там разглядеть… Еще трое эльфов из дворцовой стражи молча сидят возле столика с вином и закусками. Не пьют, смотрят на Тауриэль, внимая чистому звучанию лютни. Эльфы заметно оживились, когда я вошел – знали, что я только что из покоев Владыки. – Всё как прежде, – произнес я чуть слышно. Все словно бы облегченно вздохнули и каждый вновь погрузился в свое… Тауриэль приветливо мне кивнула и пригласила взглядом присесть рядом. Она тоже бледна и печальна – изводит её тоска по молодому гному из рода Дурина, ведь даже весточку послать ему она пока не может. Знаю, её мучают сомнения. Связать свою судьбу со столь непохожим на эльфов народом… Это должен быть очень осознанный шаг. Или самая настоящая любовь. В этой комнате нет никого, кто бы осудил её за столь странный выбор, как, впрочем, и за её сомнения... Сомнения мучают не только Тауриэль. Синувирстивиэль, как говорят, не может перестать думать о смертном мужчине, короле Дейла, которого встретила в самом сердце Эребора. Странная встреча, еще более странная судьба эльфа, на долю которого выпало испытание полюбить смертного. Вот Мэглин… Впрочем, о нем лучше не надо – свою боль он никому не показывает, но это не значит, что здесь, под сводами Лесных Чертогов нет тех, кто бы мог разделить его горе. Во всяком случае, я ему искренне сочувствую. И скорблю вместе с ним. Терять всегда тяжело. Безвозвратно потерять любимую, пусть даже она никогда бы не стала твоей – горе вдвойне. У Тауриэль и Синувирстивиэль есть хотя бы непризрачная надежда. А тут – увы… Внезапно звуки струн оборвались. Я недоуменно смотрю на Тауриэль, на то, как напряженно застыло её лицо. Она глядит мне за спину, оборачиваюсь и вижу Леголаса. На принце нет короны и королевской мантии – он одет в обычную офицерскую форму и, видимо, ужасно не хочет, чтобы присутствующие стали растрачиваться на церемонии, принятые при появлении короля… Тауриэль было дернулась привстать, но он покачал головой и нахмурился, присаживаясь в свободное кресло. Тауриэль опустила глаза и скулы её чуть зарделись. – Сыграй ты, Эйтар, – передает она мне лютню. Отчего бы не сыграть, раз все в сборе. Вздыхаю. Добро пожаловать на огонек, раненные сердца Лихолесья. Устроившись поудобнее, я беру первые аккорды. Тауриэль, вслушавшись в мелодию, благодарно мне улыбнулась и запела. О, да, это был славный гимн. Когда-то давно мы вместе сочинили его к празднику Весеннего равноденствия. Торжественный призыв к Йаванне и всем светлым силам природы приблизить весну, растопить лед и подарить миру жизнь. На припеве я тоже подхватываю песнь и слышу, как остальные запели вместе с нами. Чуть слышно шевелил губами Мэглин, отбивая ритм пальцами по подлокотнику кресла, чистый голос Синувирстивиэль сплелся с серебристым сопрано Тауриэль. Пели Даэмар с Леголасом, и каждый из них улыбался чему-то своему… Голоса наши слились под сводами дворца, и мне хочется верить, что песня достигнет покоев Владыки, где сейчас несёт службу на страже печальная Тиллинель. И быть может, услышав нашу песнь, она тоже подхватит её и улыбнется украдкой, пока никто не видит. И так же, как все мы, вспомнит дни, когда печаль еще не коснулась этих чертогов, а войны и Тьма не поселились в Великой Пуще. Жить прошлым, должно быть, глупо, но черпать в нем светлое разве нельзя? По-моему, можно и даже правильно. Все будет правильно, Тиллинель… Всё ещё будет. Ты ведь веришь мне, правда? Я не умею врать. *** С тех пор утекло много времени, а я все никак не могу с полной определенностью выразить своё отношение к событиям, пришедшим на смену темному унынию, в котором пребывал мой народ, пока Трандуил находился между жизнью и смертью. Ну разве только одно слово постоянно всплывает – недоумение. Да… Именно такое выражение лица было у всех, кто оказался рядом с Трандуилом в тот злополучный день. Впрочем, злополучным тот день по определению не был. Владыка уже в достаточной степени оправился от своего ранения и прекрасно держался в седле, ежедневно увеличивая время конных прогулок, в которых я или Даэмар его неустанно сопровождали. Говорил, правда, мало – он и раньше-то не отличался особой разговорчивостью, но сейчас складывалось впечатление, что мысли его далеко-далеко, в известных только ему пределах. То был седьмой или восьмой день после отбытия в Эребор «охотников на Дракона» – ну да, так я их называл… Утром прискакал гонец из Дейла с посланием от Лантира. Собственно, с этого все и началось. Сперва я узрел раскрасневшуюся Тауриэль, спешно покидающую кабинет Владыки. Она пронеслась мимо меня столь стремительно, что я даже не успел спросить, что случилось. Потом показался сам Трандуил, который, не глядя по сторонам, метнулся в свои покои, призывая Галиона. Следом объявился совсем уж рассвирепевший Элронд… Признаться, я никогда не думал, что его можно вывести из себя до такой степени, а вот поди же… Леди Галадриэль, сопровождавшая его, пыталась как-то успокоить владыку Ривенделла, но, видимо, он не в состоянии был внять её увещеваниям. Короче, происходило что-то из ряда вон выходящее, но мне, как обычно, никто ничего не объяснил. Зачем… Был простой приказ – срочные сборы. Мы отправляемся в Эребор. Эребор. О, Элберет! Только не это… По вполне понятным причинам, я испытывал яростную неприязнь к этой горе и сто раз бы не слышал и не видел ни её, ни её обитателей. Что опять мы там забыли? И ведь явно едем не на похороны последнего отпрыска Смауга, Моргот его подери. А куда, собственно и зачем? На свадьбу? Владыка самолично готов сопроводить Тауриэль, коль скоро она намерена связать свою судьбу с одним из принцев наугрим. И тянуть дольше нельзя, потому что приличия к этому не располагают – Тауриэль согласна с Владыкой и… Да вы издеваетесь! В итоге все пошло не так. Совсем не так, как планировалось. Не потому ли, что никто ничего не планировал, идя на поводу у каких-то внутренних порывов… Допустимо ли так поступать мудрому правителю? Тут могут возникнуть вопросы, и наверняка они возникли у многих. Весь вид лорда Элронда просто кричал о том, как он возмущен происходящим. А я… А что я? Я, расправив крылья, летел, уносимый бурным ураганом, который поднял наш Владыка. Вместе с ним, вместе со всеми остальными. Это было какое-то безумие, но пусть – потому что оно хоть и было не похоже ни на что, что случалось прежде, было такое… сильное. Сильнее нас всех. Сильнее Трандуила, сильнее даже здравого смысла. И мы неслись навстречу проклятому Эребору, в котором – все это прекрасно знали – все еще пребывал затаившийся на зиму Последний Дракон Средиземья… А потом появилась она. Ольва Льюэнь. Живая и невредимая. Разве что… ещё более безумная, чем все остальные. В алом платье, верхом на неоседланной лошади, посреди белоснежной пустоши, увитая вьюгой, сопровождаемая воем варгов, осиянная голубой лентой мечущего молнии Дракона… В тот момент, обнажив меч и расправившись с первым варгом, я очень хорошо осознал – покоя больше не будет. *** Сумеречный дворец был словно охвачен пламенем новости — все двигалось, все зажглось странным возбуждением; казалось, эльдар, потрясенные услышанным, были готовы выступать немедленно. Избранница Владыки Сумеречья, короля эльфов Лихолесья, Трандуила. Ольва?.. Та, которую после долгих лет скорби, избрало сердце Владыки? Ольва Льюэнь?.. (Funny-bum "Я здесь. Верь" Глава 5. Четверо) «Ни секунды не медлить!» – назойливо стучало в висках. Я бежал по галереям дворца, туда, куда за минуту до этого унеслась Тиллинель. О, Эру… ну почему я не успел подготовить её к этой новости. У меня совершенно не было времени, я еле отыскал её в толпе, но так и не смог подобраться. А потом, когда все пришло в движение, вновь потерял. Мне было по-настоящему страшно. Страшно за неё. Двери в её покои были не заперты – хорошо. Я ворвался внутрь и увидел Тиллинель, медленно оседающую на ковер посреди комнаты. Бросился к ней, подхватил, развернул к себе… – Эйтар, – вымолвила она и содрогнулась всем телом, захлебываясь беззвучными рыданиями. Крепко прижимаю её к себе, глажу по волосам и чувствую, чувствую её боль, страдая от того, что ничем не могу помочь. Это судьба, Тиллинель, судьба… – Тиллинель, пожалуйста… – шепчу ей на ухо, – не держи это в себе. Я здесь, поделись со мной. Ты не одинока, и никогда не будешь одна. Никогда… – Эйтар… Больно, так больно… – Я знаю... Её плечи чуть подрагивают, но она так и не может пролить ни единой слезы. – Ты не понимаешь. Никто так ничего и не понял, – выдыхает она. – Эру, я была такой дурой… И ведь всё прекрасно осознавала. Он никогда не будет моим… Он всегда видел во мне лишь маленькую девочку, которую когда-то носил на руках. Мне просто было невыносимо смотреть на то, во что он превратился после потери семьи. Я почему-то была уверена, что в состоянии заполнить эту пустоту. Но что, что в действительности я могла ему предложить? Идиотка… Похоже, Тиллинель решила наконец-то выговориться. Я не ожидал, но счел это добрым знаком. – А она… Ольва… В первую же секунду своего появления она спасла ему жизнь. Более того – она спасла его душу. Я не совсем понимаю, как, но очень хорошо расслышала эту фразу из уст леди Галадриэль. И… ребенок. Ребенок, Эйтар! Да он молиться на неё будет до конца своих дней. А я… ты не поверишь, на какие ужасные вещи я стала способна. И я чуть было не убила её. Мне так стыдно за то утро… Чувствую себя чудовищем… – Нет, Тиллинель, не надо, никакое ты не чудовище… Она горько всхлипнула и покачала головой: – Ты ведь не знаешь… Я была рядом, когда он получил то послание от Лантира. После которого всё… да… Я видела, как просияло его лицо. Глазам своим не поверила. Он на секунду стал таким… из нашего детства. Когда еще были живы мои родители, когда твоя мама была рядом, когда его жена учила нас печь хлеб. Помнишь? Конечно, помнишь… Я была до такой степени поражена, что совершила самую ужасную глупость на свете – тайно пробралась в его кабинет и прочитала то письмо. Лантир написал, что Ольва жива… Я не знаю, как смогу загладить перед ней свою вину, но… Именно в тот момент я присягнула в своем сердце новой королеве. Я жизнь отдам за неё, если это поможет Трандуилу справиться со своей вековечной болью. Потому что могу быть счастлива, только если счастлив он… Я был ошеломлен её признанием. Тиллинель, безбашенная и непримиримая, предстала передо мной в совершенно ином свете – мудрой взрослой женщиной, которая способна спокойно принять выбор того, кого любит. И даже полюбить его избранницу… Это было так удивительно. И так прекрасно... * Сам же я присягнул новой королеве чуть позже, во время переговоров на Плоской скале. Тогда, когда Саурон – этот Морготов выкормыш, торговался за Ольву с королями Севера с азартом торгаша на Гондорской ярмарке. Она была в полусне и он бесстыдно лапал её при всем честном народе, убеждая своих орков, что вот она – их Темная королева, давая понять всем присутствующим, что ни на какие уступки он идти не намерен, а просто решил покрасоваться перед Трандуилом. Поиздеваться над ним и его народом. Конечно, ведь эльфы такие чувствительные. А потом Ольва пришла в себя и показала, что думает о планах Врага на Темную королеву… И не было в ней ни страха, ни сомнений. Это восхитило и поразило меня до глубины души. Именно в тот момент, когда она заставила Саурона задохнуться от боли и запрыгнула на Герца, мое сердце пропустило удар, и я бросился спасать свою королеву. Ценой жизни, если понадобится… *** - Надо преследовать дракона, - воскликнул Трандуил, - надо посмотреть с высоты, в какую из крепостей он полетит! - Мы прогнали его величайшей ценой, - тяжело выговорил Корхаур. – Он поднялся так высоко, как не может никто из нас. Нам придется восстановить силы, король Сумеречного леса, и лишь затем попытаться его отыскать. Ты победил – крепость пала. - Я победил, - горько выговорил Владыка. – Я – победил. Леголас подошел и молча встал рядом. С другой стороны приблизился наполовину нагой, изнуренный Мэглин, на запястьях которого все так же болтались толстые наручники, и без сил опустился у ног своего короля. Трандуил смотрел поверх голов, поверх зубцов крепости, поверх сожженного леса – в сторону Мордора. (Funny-bum "Я здесь. Верь" Глава 13. Победа) Мы встретились на пепелище, после самой тяжкой из всех последних битв. То была победа, но не та, которую должно праздновать. Ольвы в Дол Гулдуре не было и цель не была достигнута. Владыка с королем наугрим готовились к походу в Мордор, я отправлялся назад, в Лесные Чертоги, с Леголасом… Оставалось лишь одолеть обратный путь, который следовало начать тотчас же – ни воды, ни припасов у войска не осталось. У многих не осталось даже надежды. Тиллинель, заметив меня среди повозок, на которых мы отправляли раненых, быстрым шагом подошла ко мне и увела в сторону. – Я ухожу с войском людей и наугрим, Эйтар. Уже сейчас… Вот, пришла попрощаться. Мы пройдем мимо Чертогов. Позаботься, пожалуйста, о Тисс... – Но… почему? – сказать, что я ошарашен этой новостью, не сказать ничего. – Не отговаривай, умоляю, – отвела она взгляд и торопливо заговорила. – Я решила перебраться в Дейл, к Синувирстивиэль. Слышал, она ждет девочку? Такое чудо… Буду служить в замке короля Барда. И часто видеться с Тауриэль. Она тоже будет жить в Дейле, так что… – В чем причина? Почему? Почему ты решила покинуть нас, Тиллинель? Тягостное чувство, чувство какой-то безвозвратной потери затопило меня… Ощущаю себя преданным. Тиллинель… – Эйтар, не надо, прошу… Не могу объяснить, просто… Я не верю, что все будет хорошо. Не верю. И я не смогу, не смогу снова наблюдать за тем, как он убивает себя скорбью. Повторения я не вынесу. Я просто умру. Прости меня, мой самый верный друг. – Бежишь? От себя бежишь? – Бегу, да… – Делай что хочешь, Тиллинель. Но не смей... Не смей терять надежду! Ловлю себя на том, что ощущаю самую настоящую ярость. Да как же вы все не понимаете, что разуверившись в счастливом исходе для королевы и не рожденного принца, тем самым играете на руку Тьме? Пускаете её в душу, позволяете исказить её. Нет, я уверен, что Ольва Льюэнь вернется. Рано или поздно – она не сдастся. А мы, значит, сдались? Оставили её один на один с Тьмой, во власти Врага? Как же это… гнусно. Тиллинель удивленно вскидывает глаза и отступает на шаг: – Но… я… я ничего не могу с собой поделать. Не отвечаю, в гневе сжимаю кулаки, разворачиваюсь, чтобы уйти, уйти подальше отсюда. Не слышать, не принимать всё то, что происходит вокруг. Уходит – и пусть уходит. Как-нибудь переживу, Эру мне в помощь. В конце концов, кто она мне? И кто я такой, чтобы судить её за малодушие… – Эйтар! – отчаянно вскрикивает Тиллинель, и мое сердце замирает. Она догоняет, обнимает меня сзади и крепко прижимается к моей спине. Представляю, как мы смотримся со стороны, но ей, видимо, всё равно. И я, затаив дыхание, стою, не в силах оттолкнуть её. Мы оба нуждаемся в одном и том же – нам нужно обрести опору в мире, который стремительно катится в пропасть. Какое-нибудь слово или знак... – О, Эру! Тиллинель, смотри! Мой взгляд падает на маленький невзрачный пучок галантусов, неизвестно каким образом уцелевших в этой безумной битве, не опаленных лютым пожаром, не вытоптанных копытами и сапогами… Это было чудо – цветущие подснежники на пепелище. Тиллинель растерянно взирает на то, как я аккуратно выковыриваю луковицы растения из земли, стараясь не повредить нежные стебли и голубоватые венчики цветов. Затем бросается в сторону и приносит чей-то разрубленный шлем. Я аккуратно помещаю в него цветы и передаю на сохранение Тиллинель. – Пересади их в хорошую землю, когда прибудешь в Дейл. Это знак… Очень хороший знак. Всем нам… Пообещай мне, что ни за что, ни при каких обстоятельствах не перестанешь верить в её возвращение. Она вернется, обязательно вернется. Ты слышишь меня? Тиллинель смотрит мне в глаза, долго, пристально… Кивает и, резко разворачиваясь, уходит. Смотрю ей вслед в надежде, что она обернется. Но нет, она так и не оглянулась. Красивая и храбрая Тиллинель, потерявшая веру, уходит от меня навсегда, оставляя лишь светлую память… Той ночью, на привале, я смог уснуть только под утро. Мне снилась залитая солнечным светом поляна. На ней, среди цветов, кружилась в медленном танце босоногая Тиллинель. Взгляд устремлен в небо, руки раскинуты… Она беззаботно смеется, а в её светло-каштановых волосах путаются синие бабочки.