Воспоминания Эйтара

С днём рождения, Funny-bum!

Я не могу понять – это шутка такая? Прийти в мою комнату практически под утро, усесться возле камина и громко обсуждать последние новости… А я уже, между-прочим, сплю! Идти на войну не выспавшись – последнее дело. И поверьте, я знаю, о чем говорю. Опыт, понимаете ли… Праздник, как обычно, был захватывающим, но я никогда не отмечаю его в чертогах – по мне так здесь слишком много народа, мало еды и чрезмерная суета. Танцевать я не собирался и потому ушел в самом начале на одну из полян, поближе к реке, встречать первые зимние звезды. Там пили вино, пели, чуть позже особо смелые окунались в студеный поток… Я тоже искупался – не помню ни одного года, чтобы праздник для меня проходил как-то иначе. Но и вернулся пораньше. По причинам, озвученным выше. Думаете, я смог поспать? Как бы не так! Лантир с Тиллинель ворвались, расшумелись, растормошили и давай мне последние новости в уши заливать. Ольва, Ольва, Ольва… Другой темы нет. Ох уж эта иноземка с опасными глазами. Мне в Имладрисе лорд Элронд тоже ею всю плешь проел. Усадил за обедом рядом с собой и давай допрашивать. Всерьез так, по-настоящему. Мол, что за дева такая пробралась в Лихолесье, и что я по этому поводу думаю. Вынь да положь ему все подробности. Не знаю, что уж Владыка Трандуил написал в своем письме, но никаких распоряжений рассказывать про девчонку у меня не было. Поэтому я отмалчивался, как мог, и строил из себя простака: вот я какой, суровый лесной страж, которому мало что известно, ничто не интересно, да и со словарным запасом просто беда какая-то… Ривендельцы и без того были о лесных эльфах невысокого мнения, а после этой беседы, боюсь, у них появились все основания считать нас недалекими дикарями, не способными за тысячелетия освоить синдарин. Ох, да простят меня мои сородичи… Наверняка лорд Элронд в глубине души даже посочувствовал Трандуилу – наградил же Эру такими бестолковыми подданными… То, что я валяю дурака, понимал лишь Леголас, присутствовавший на том же обеде. Он украдкой закатывал глаза и отчаянно прятал улыбку, прикрывая лицо рукой. Но тоже молчал об иноземке, не считая нужным встревать в разговор. Элронд не придал его поведению особого значения, а меня отчего-то невзлюбил и, судя по всему, изрядно напрягался насчет того, способен ли я доставить ответное послание его величеству. И я, между прочим, скакал домой, практически без остановок, три дня! Почему мне мешают спать? Эти двое всё ещё здесь? – Да сколько можно, – взрываюсь я, – что, собственно, случилось? Подумаешь, поскандалили. Владыка не очень честно отобрал у неё коня. И это было ясно всем еще до начала соревнований… А сегодня уже она немножко шлепнула его по лицу. В чем проблема? У них, как мне кажется, давно уже какие-то свои отношения сложились, нам не понять. Она – не его подданная. Она вообще ничья подданная, а, может быть, – принцесса иноземная. Ну не снес он ей голову сразу, значит, завтра прогонит… А то возьмёт и простит. – Простит? – глаза Тиллинель стали круглыми-круглыми. – Простит? Такое? Ты в своем уме? – Тебя же простил! – она думала, я не напомню, – Трандуил добрый... Тиллинель возмущенно прикусила губу. О, все-таки, я тебя задел, бедняжка… На самом деле, не совсем понятно, что двигало Владыкой в той ситуации. Тиллинель нарушила законы гостеприимства и напала на гостью Трандуила практически в его покоях. Да еще и дерзила своему королю. Наказание было неизбежно, но Трандуил, видимо, счёл, что возмездие настигло эллет в виде самой Льюэнь, которая из жертвы вдруг превратилась в карающую длань. Да такую, что синяк с лица Тиллинель два дня не сходил. Ничего более болезненного для самолюбия воительницы Трандуил выдумать, похоже, так и не решился. Если не считать того, что в поход она с нами не идет, а отправляется в восточный гарнизон – извечную ссылку для не в меру буйной Тиллинель. Нет, вряд ли она когда-либо приживется во Дворце. – А я согласен с Тиллинель. Ты, Эйтар, такой фантазёр… Существуют в сутках часы, когда присутствие Лантира я перестаю переваривать. И такой час только что наступил! Снисходительный тон левого оруженосца почему-то вывел меня из себя так, что меня аж подбросило на кровати: – Спорим на восемь гондорских золотых, что Владыка простит её тотчас же, как Льюэнь попросит прощения. Он рассмеялся: – Ты в этом так уверен? Вот прям… – Я в этом уверен и пусть Тиллинель станет свидетелем нашего спора. – Ну и зачем тебе эти монеты? – посмотрел он на меня со смесью недоверия и азарта. – Затем, что завтра у меня их будет ровно шестнадцать… – во мне сейчас ничуть не меньше азарта, чем в нём. – Ты споришь или нет? И если нет – выметайтесь из моей комнаты. Оба… В любом случае пусть выметаются. Праздник закончился, завтра война. *** Да простит меня иноземка Ольва Льюэнь, но, похоже, у Лантира появился еще один повод её не любить. Зато ваш покорный слуга нынче счастливый обладатель шестнадцати замечательных золотых монет времен царствования Эарнура. Настоящее сокровище. В моих руках! Невероятно… Этих монет было поровну – ровно по восемь штук – у меня, Лантира, Леголаса и Тауриэль. Владыка одарил каждого участника тех памятных соревнований по стрельбе из лука. О, да! Все помнят то эпохальное событие – у высокомерных выскочек из Ривенделла и Лориэна не было против нас ни единого шанса. Трандуил пребывал в тот день весьма в благостном настроении и расщедрился… А этим утром Лантир лишился своего богатства. Но спор есть спор, сам нарвался. Едет теперь молча, изображает статую. Вообще, если нолдо в подобном настроении, трогать его не надо. Как говорится, не пытайтесь заговаривать с Лантиром. Эльф вас прекрасно видит и слышит… просто не любит. Зря ты, Ольва, к нему с вопросами… Но что уж теперь. Так и ехали весь день, молчком… Вечером Лантир все еще страдал и не общался, зато Ольва была весела, растрёпана и очень голодна. Запросто раскрутила меня на целую заячью лапу. Я не мог ей отказать и с радостью отломил от жареной тушки довольно крупный кусок – как-никак, сегодня эта человеческая женщина поспособствовала моему обогащению. Долг я ей вернул быстро и очень безболезненно. Она даже не узнала, что я ей был должен. Красота! Все-таки я очень везучий эльф, сам себе завидую. *** В предрассветный час, в тот самый момент, когда на небе медленно истаивают последние звезды и горизонт светлеет, какая-то неведомая сила вырвала меня из сна. Проснувшись, я застал прелестную утреннюю картину: недалеко от королевского шатра, рядом с терновым кустом, чуть подернутым изморозью, стояли Трандуил и Ольва. И снова меня как изнутри обожгло от явственного присутствия тревожащей магической силы, окутывающей плотным облаком этих двоих… Они просто разговаривали о каких-то своих, по-видимому, важных вещах. И при этом смотрели друг на друга так, что мне невольно вспомнились слова матери: иногда две души рвутся друг к другу по таким труднопроходимым лабиринтам, что сознанием этот путь попросту не воспринимается. Трудно порой продраться через частоколы неуверенности, ледники гордыни, потоки отчаяния и глыбы боли… Еще труднее разглядеть сквозь все эти препятствия что-то большое и светлое, что наверняка уготовано им там, впереди, но о чем они даже не подозревают, ибо не в силах поверить в свет, сияющий вдалеке. И теперь, глядя на Ольву и Трандуила, я впервые прочувствовал то, о чем она вещала. Стремление двух фэа друг к другу, которое даже разумом их обладателей не осознается. Но почему же это так явственно вижу я? Это болезненное взаимодействие двух сердец, захлебывающихся отчаянием… Что за недобрая сила соединяет их пути, сплетает в тугой клубок, связывая намертво? Человеческую девочку, без рода и племени, и короля лесных эльфов… А главное – для чего? Смотрю во все глаза, не в силах оторваться, и дикая, болезненная тоска пронзает моё сердце. Что же это такое? Вижу, как Трандуил, накинув на Ольву свою меховую накидку, уходит в шатер, как она, еле-еле справляясь с дрожью, ныряет в маленькую палатку, и то, как морок, окутывающий этих двоих, тотчас рассеивается туманом. Но моя тревога никуда не уходит. Как холодно… Сворачиваюсь клубком, натягивая на голову плащ и одеяло, чтобы хоть как-то согреться. Странно, с чего меня потянуло на такие сложные размышления, в то время как можно было поспать еще час-другой? Нет, философствовать, как и шутить – точно не моё. Что же тогда – моё? Осознать свое предназначение я так и не успел, провалившись в спасительный сон. А наутро решил, что, должно быть, всё это мне просто привиделось. Приснилось. Так и буду думать. Так – проще. *** Считается, что нам – воинам Сумеречья, неведом страх… На самом деле, всё не так. Не так просто. Главное качество любого бойца – обуздать то, что вырывается из глубин души при столкновении с самым ужасным. В этом и заключается суть бесстрашия. То, что оттачивается и закаляется в битвах в течение многих и многих лет. И все-таки я не был готов к тому, что мне пришлось узреть сегодня у стен Эребора, после того, как два дракона проломили каменные ворота и вырвались на свободу. Я стоял во главе отряда пеших лучников, когда жар драконьего пламени прошелся от меня на расстоянии вытянутой руки и, казалось, опалил саму душу. Поверить не могу, что если бы не магический щит Митрандира, от меня не осталось бы ничего, кроме оплавленных доспехов. Ни-че-го… Драконы давным-давно улетели, а я все никак не могу справиться с предательской дрожью в сердце. Нет, к подобному нельзя быть готовым… Наугрим впустили нас в Эребор и теперь мы дружно зализывали раны. Гномам тоже изрядно досталось – они вообще находились с этими чудовищами в постоянной битве несколько дней. Просто жуть. Кто бы знал, как я рад обнаружить здесь Тауриэль, невероятно измотанную, но живую. Владыка сделал вид, что не заметил её присутствия. По-моему, она была за это ему признательна – сейчас действительно не время для выяснения отношений. Чуть переведя дух, бывшая стражница бросилась к тем, кто пострадал в схватке с драконами. Тут же крутится и Ольва, помогая оказывать помощь раненым. Иноземка, несмотря на то, что свалилась с лошади и приложилась головой, похоже, чувствует себя очень бодро. И кажется, что ни капельки ей не страшно. А может быть она просто не может до конца поверить в то, что здесь произошло. Или это её личный способ справляться с ужасом… Балрог знает. Сейчас они о чем-то шепчутся с Мэглином, смеются. Ну да, весело ей, наверное. – Что следует помнить бойцу при нападении термоядерного динозавра? – доносится до меня её звонкий голос. – Бойцу следует твердо держать перед собой оружие, дабы расплавленная сталь не закапала казенные сапоги. – Это что, очередной образчик черного армейского юмора? – отзывается Мэглин. – Вот, видишь, ты уже вполне разбираешься! – широко улыбнулась Ольва, бережно бинтуя его сломанную руку. Смотрю на Мэглина и не могу поверить своим глазам. Ну нет! Этого не может быть. О, это звездное сияние во взгляде… Хотел бы я ошибаться, но ошибки нет: путь фэа лаиквенди совершенно ясен, и понятно без слов, кому распахивает сердце этот суровый воин. Причем, у всех на глазах. Я даже о драконах забыл, так меня ошарашило это открытие. Бедняга. Говорят, что любовь – бесценнейший дар валар… Мэглин, Мэглин, не кажется ли тебе, что подарочек более чем сомнителен, да простит меня Эру за подобные мысли. Понятное дело, Ольве невдомек, какой огонь она разожгла в душе эльфа. Сочувствую тебе, друг, очень... Ох, как бы не впасть от всего этого в еще более мрачное настроение. Не хватало еще, перед самой войной… И тут подал голос Лантир, который сидел, привалившись к стене и придерживая у головы какую-то тряпицу со льдом: – Да что же это такое. Кажется, что хуже уже не будет, но каждый новый шаг как путь в какую-то бездну. С момента гибели Смауга ни дня передышки… Почему всё именно так? Его тоже изрядно потрепало у ворот и он тоже пытался справиться с собой. Как мог… – Потому что самопроизвольные процессы в замкнутой неравновесной системе происходят в направлении возрастания энтропии, – бодро отозвалась Ольва. – Но не расстраивайся, пожалуйста, наше дело правое, победа будет за нами! Глаза Лантира потемнели. Еле уловимым движением он ухватил её за руку и, резко притянув к себе, зло прошипел: – И кто же вкладывает в твои уста подобные речи? Ты что, знаешь что-то такое, что другим невдомёк? Мы с Мэглином напряглись. Лантир редко позволял себе такие выпады и видно было, что Мэглин готов броситься на него в любую секунду. Но Ольва сама освободилась из не очень цепкого захвата и примирительно произнесла: – Какой же ты нервный, Лантир. Если тебя так плющит от второго закона термодинамики, представляю, как тебя закоротит от теории относительности или принципа неопределённости. * Лантир болезненно поморщился, но не счел нужным продолжать беседу. Он вновь устало привалился к стене и положил мешочек со льдом себе на глаза, четко давая понять всем присутствующим, что он обо всем этом думает. Мэглин заметно расслабился, после того, как Ольва снова подошла и успокаивающе чмокнула его в нос. Меня же, как обычно, снедает любопытство: – А что такое принцип неопределенности, энтропия и термоядерный… ди-нозавр? Изумление в ярких глазах Ольвы моментально сменилось озорным огнем. – Лучше тебе об этом не знать, Эйтар, – отвечает она и я прекрасно улавливаю в её словах снисходительный тон. Как мило... Эта человеческая девочка, похоже, считает меня своим ровесником, если не младшим братом. Ну да, все люди, без исключения, попадаются на эту удочку. Именно этим и воспользовался Трандуил, соглашаясь на странное соревнование, которое она же сама и придумала. И потому теперь не она, а он – законный владелец прекрасного гнедого скакуна, равных которому нет и не было в Сумеречье. Поняла ли Ольва, отчего лишилась коня? Интересно, в состоянии ли люди усваивать подобные уроки и делать из них выводы? Что видит эта девчонка, когда смотрит на меня, на Мэглина, на Лантира, на Трандуила? Способна ли она осознать тот пласт времени, который мы прожили и еще проживем милостью валар. Мой жизненный опыт подсказывает, что это невозможно – не может человеческий разум вместить такое знание. А глаза их видят юных эльфов, которые если и отличаются чем-то от людей, так только формой ушей и быстротой реакции… Ну и как им нас, таких, воспринимать всерьез? Я прекрасно знаю, как бесится Лантир – это людское свойство вызывает в нем неимоверное презрение. А вот меня оно забавляет. Ольва, которая сама, время от времени, напоминает восторженного щенка, впервые увидевшего снег, пребывает в абсолютной уверенности, что старше и опытнее меня… Ну какая же прелесть! Больше мы ни о чем не говорим. Приведя повязку Мэглина в порядок, эта егоза убегает здороваться с гномами. Глаза Мэглина сияют ей вслед совершенно сумасшедшим огнем. Тьфу. *** Владыка, где ты, все-таки, нашел эту неугомонную девицу? Верни обратно… Ничто, как говорится, не предвещало… Мы стояли с мистером Бэггинсом возле проломленных ворот и вглядывались в сторону Железных холмов. Орлы только что погнали драконов куда-то на север – морготовы твари, похоже, кого-то преследовали, но цели достичь не смогли. Оба короля смотрели на небесную битву с обзорного балкона над вратами. Я так и не понял, кто первый разглядел бегущую к Эребору Ольву. Кажется, Бильбо – похоже, он единственный, кто в тот момент оторвал взор от созерцания небес. И крикнул мне… Так получилось, что именно я сумел её перехватить, – остановиться самостоятельно она была не в состоянии. Она и сказать-то ничего не могла толком, лишь тяжело дышала и показывала в сторону тех же самых Железных холмов. Сколько она бежала по морозу налегке, балрог знает. Бильбо сбросил свой тулупчик и мы укутали девушку им и моим плащом. Сердце её колотилось так, что даже мне было слышно, но то, что она пытается сказать, я разобрать не мог… кроме одного имени: – Бард! Бард… Бард. Сжимаю объятия еще сильнее, потому что понимаю, что если чуть их ослаблю, она вырвется и снова куда-нибудь побежит. Краем глаза замечаю, как к нам несется Мэглин. Раненый, а туда же. И оба короля… Бросились одновременно, но где-то на середине пути их взгляды скрестились, словно мифриловые клинки и оба замерли, преисполненные достоинства, не предпринимая более никаких действий… Маневр не удался - было заметно, что каждый из них хочет вырвать девчонку из моих рук. О, Великий Эру, кто бы мне объяснил, что здесь все-таки происходит… На всякий случай передал её Мэглину, пусть возится, ему не впервой. В его руках Ольва действительно несколько отошла от шока и более-менее связно смогла рассказать, что случилось… Ну и дела! Король Дейла лежит раненый где-то на ледяной пустоши возле холмов, королю Даину с выжившими железностопами требуется срочная помощь, лошади потерялись, а она пробежала по холоду, почти без одежды, балрог знает сколько миль, чтобы сообщить обо всем этом. И о том, что Бард ранил одного из драконов, и об орках за холмами. Бросаемся на поиски, не теряя ни минуты… Понятия не имею, что такое энтропия, но, похоже, она неумолимо продолжает возрастать… Если верить словам иноземки Ольвы Льюэнь. *** Золото. Золото в отблесках драконьего пламени. И трупы… Трупы на золоте, трупы, усыпанные золотом. Я щурюсь от ледяного ветра, бьющего мне в лицо, я закрываю глаза, но блеск проклятого металла все так же преследует меня. Не могу вспомнить, когда последний раз спал, ел, пил… Просто грелся у костра. Драконы повержены. Во всяком случае, те двое, которые вырвались из Эребора. Нет практически половины нашего войска… и больше половины войска наугрим. Мы с Леголасом и Лантиром снова и снова прочесываем пустошь, силясь отделить павших от тяжело раненых. Грузим раненых на повозки и отправляем в Сумеречье. Владыка… Сердце сжимается в ужасе – раны его, похоже, несовместимы с жизнью. И то, что он все еще дышит, удивительно, но неутешительно. Леголас отправил гонцов в Имладрис и Лориен, в надежде на то, что великие целители Средиземья прибудут вовремя. Сможем ли выстоять еще и в этой битве? Есть ли на это время? Есть ли оно у Владыки? У Сумеречья? У всех нас… – Где она… – доносится до меня чей-то голос. Не могу вспомнить, где я уже слышал его, не могу принять того факта, что знаю, о ком он спрашивает. Пронзительный ветер засыпает лицо ледяной крошкой, сдуваемой с пустоши. Ресницы заиндевели, слиплись, глаза почти не открываются. Чтобы рассмотреть собеседника, стираю лед с лица. Принц Тенгель… Ну конечно, я помню, они прибыли в самый жуткий момент битвы – словно Владычица Элберет вела их сквозь стужу к нам на помощь. – Человеческая дева на эльфийской лошади, в гномьих доспехах… Ты был с ней! – порывы ветра уносят его слова в сторону, он приближает свое лицо к самому моему носу, думает, я не слышу. – Ну да… Ольва, – ору ему в ответ. – Мы прочесали всю пустошь. Ни среди наших раненых, ни среди убитых я её не видел. – А может быть, её увезли в ваш Лес, на тех, первых повозках? – Нет… Точно нет. Её там не было, я бы знал. Я видел их всех, всех раненых, которых отправлял. Принц кивает, разворачивает коня и несется куда-то вглубь пустоши, в сторону Эребора. Ладно, если она жива, то не пропадет. Уверен, что её найдут, раз так усиленно разыскивают, а у меня еще куча дел. И еще это проклятое золото. Его тоже нужно отправить в Сумеречье – владыка Эребора наотрез отказался от своего злого богатства. И новость эта сопоставима по необычайности со всеми потрясениями последних дней… *** – Эйтар! Нет. Я не сплю… Я просто чуть пригрелся возле камина. Что опять? Мы только-только проводили последних наших павших. Похоронили… Владыка все еще без сознания, но леди Галадриэль и лорд Элронд здесь. Они успели… – Эйтар, чтоб тебя! – Да… я… – чуть киваю в ответ. – Вставай, надо отправляться в путь… – В путь, да, надо… Я сейчас, только немножко погреюсь, ладно? Открываю глаза. Разглядываю угрюмое лицо Лантира. – Ну и куда мы на этот раз? На самом деле, мне уже всё равно, куда. Давненько уже все равно… – В Эребор, – тяжко вздыхает Лантир. – Балрог! Что опять? – Ольва… – Ну да, конечно, зачем я спрашиваю? Если подумать, то приказ «доставить Ольву Льюэнь в Сумеречье, живой или мертвой», звучит странновато даже для пребывающего в бреду Владыки. Как его выполнить, предполагая, что девушка находится в Эреборе, не совсем понятно. Поэтому мы с Лантиром решили, что нужно просто выяснить, что с ней. Удастся уговорить поехать с нами – хорошо. А уж если нет, то какие у нас шансы выдрать Ольву из каменных застенков Дубощита? Исчезающе мало, надо признать… Надеюсь, Трандуил, как только начнет адекватно соображать, с нами согласится. Скачем по свежей вьюге, не размениваясь на привалы. Ловлю себя на мысли, что не могу подсчитать, сколько же дней я провел без сна… И сколько придется ещё. Что же, это было вполне ожидаемо. В Эреборе нас никто не ждет, двери не распахнуты, разговаривали с нами через узкую, не заделанную щель в каменных вратах. Нет, внутрь нас не пригласили. С чего? Видно было, что эльфам тут совсем не рады и в переговоры с нами гномы вступать не намерены. Передав просьбу нашего правителя, мы еще некоторое время потоптались у негостеприимного королевства, после чего наугрим все-таки снизошли до разговора. Ну как, разговора – начальник стражи скупыми словами объявил нам, что иноземка Ольва Льюэнь погибла во время Битвы Двух Драконов. Им жаль, им очень жаль, но они ничем не могут помочь Владыке Сумеречного леса… Погибла. Вот как… И тут на меня обрушилось осознание того, что это я… я не выполнил приказ своего повелителя. Ведь перед самой битвой Трандуил четко обозначил – ни при каких обстоятельствах не выпускать Ольву Льюэнь из Эребора. Он что-то знал! Он чувствовал, как важно не подпустить её к драконам. Это было такое простое задание, и я его провалил. Балрог! Один из лучших воинов Сумеречья не смог удержать внутри горы глупую человеческую девчонку! И теперь её нет. Погибла… её больше нет. Как такое возможно? Мчимся обратно в свой лес. Лошадей жалко, выдержат ли до первой заставы? Метель внезапно прекратилась, тучи развеялись и в небе засияли пронзительные морозные звезды. За половину пути я накрутил себя до состояния полного ничтожества. Лантир, скакавший чуть впереди, время от времени оборачивался, поглядывая на меня. В конце концов не выдержал, развернул свою лошадь и заорал: – Что! Что еще? Говори! – Я не знаю… – тихо произношу я в ответ. – Не слышу! – Я! Не знаю! – меня накрывает невыносимая тоска, – Лантир! Я не знаю, как сообщу ему об этом… Как? В глазах Лантира мелькает уже неприкрытая ярость: – Кого! Кого ты имеешь ввиду? – кричит он, – Мэглина?.. Трандуила? А может… – Пожалуйста, я не в силах говорить сейчас… – голос срывается. Не понимаю, что со мной… Что это? Слезы? – Ты... ты… Ты плачешь вовсе не о нём, – опешивший Лантир переходит на шепот. Левый оруженосец короля потрясен. Потрясен настолько, что не в силах выразить это словами. – О, Эру! Ты плачешь… о ней! Он с силой толкает меня в плечо, так, что я лишь чудом не сваливаюсь с лошади. В сердцах отворачивается и пускает коня в галоп. С трудом нахожу в себе силы не отставать, но и только. Где-то под сердцем разливается темная, клокочущая пустота…