Воспоминания Эйтара

В шатре леди Галадриэль было тепло, спокойно и — главное — безопасно. Принц Анариндил, все еще взвинченный тем, что произошло с ним за последние дни, рассказывал нам с Лантиром о жутких подробностях своего похода. Отмываться ему пришлось долго, а одеться вообще было не во что, но присутствия духа этот отважный малыш не терял. Во время его немного сумбурного повествования, я не уставая следил за реакцией Лантира. У нашего нолдо, казалось, в голове происходила нехилая такая борьба. Да что там говорить — все его представления о мире, в котором он до сего момента пребывал, рушились без возможности восстановления. С одной стороны, вот Анариндил — сын Трандуила, коего Лантир реально считал опорой незыблемости нашего мира. С другой — вымораживающая всех воинов света способность повелевать варгами, морготовыми тварями, которые недалеко ушли от морнов, орков и драконов. Сейчас перед ним стоял, стирая с себя грязь неимоверно опасного похода, десятилетний ребенок. По меркам эльфов — совсем малыш. Малыш, который смог сделать то, что целой армии эльфов и магов оказалось не по силам — разыскать и оттащить от врат Мандоса отца, могущественного короля Зеленолесья, сына Орофера. Короче, Лантир пребывал в состоянии легкой прострации, вызванной мощным несоответствием между ожидаемой и существующей реальностями. Мне даже жаль его немного стало. В чувство Лантира привело появление на горизонте Ольвы Льюэнь, с предложением стать тайли для Анариндила. Он, по привычке, собрался встретить в штыки все, что исходит от Ольвы, но я с превеликим удовольствием ткнул его кулаком в бок. От всего сердца. Воспользовался правом телохранителя, чтобы этот высокомерный эльф язык свой ядовитый прикусил. Хватит уже потакать его истерикам. Не в присутствии же принца, прости Эру, пререкаться с Повелительницей. Ольва — его мать, на минуточку. До нолдо быстро дошло, кто он и где находится, поэтому дальнейшее общение пошло, как по маслу. Все-таки, выросшему при дворе Лантиру некоторые вещи более чем очевидны. Там, снаружи, за прочным шелком шатра, происходило какое-то движение, раздавались команды, звенела сталь, ржали лошади. Анариндилу срочно латали одежку по росту, сушили обувь. Все торопились. Он — торопился. Вертелся и подгонял всех, даже отказался от нормального завтрака, соглашаясь лишь перекусить на ходу. — Анари, — ворвался в шатер взбудораженный Леголас, ночевавший далеко от лагеря и прибывший лишь сейчас. — О, Манве, я не поверил, когда мне сообщили… Он крепко прижал к себе Анариндила. — Они живы, ада жив! — в сотый, по-моему раз, поведал мальчик. — Но их срочно нужно спасать. — Но как ты сумел? — Леголас присел, чтобы не нависать над младшим принцем и теперь они смотрели друг другу в глаза. Анариндил от избытка эмоций взялся за пряди волос у висков брата и мягко притянул его к себе: — Мне помогала Йул… Пока я не потерялся, я слышал ее голос. Она пела и, наверное, до сих пор пытается нас всех спасти. Нужно торопиться, ада у орков, ему очень плохо, Мэглин ранен, Сета тоже схватили. Мы видели морна, большого и страшного… Леголас, отряд готов? Мы выступаем? Надо сейчас, надо быстро… — Успокойся, мы успеем. Что теперь с ними может случиться, если Анариндил и Йуллийель взялись за дело? — мягко улыбнулся Леголас. Они еще некоторое время постояли в обнимку, разговаривая о только им понятных вещах, после чего, без промедления, наш поисковый отряд, во главе с Анариндилом, восседающем на волчице, отправился спасать пленных. Однако бессонная ночь и очень хлопотное утро дали знать о себе уже после полудня. Силы свои ребенок весьма переоценил и начал клевать носом… Волчица под ним недовольно ворчала, то и дело норовя остановиться. — Так, все! Привал, солдаты, — выдохнула Ольва. — В таком настроении мы много не навоюем.  — Принцу надо поспать. И тебе, Ольва, — отозвался я, памятуя о ее ночном бдении. Моей способностью не спать по несколько дней ни Ольва, ни Анариндил явно не обладали. И это надо было учитывать. Сам я, понятное дело, спать не собирался. — Эйтар, ты опять за старое? Пара бессонных ночей, да? — прошептал Лантир, после того, как Ольва и Анариндил провалились в какой-то ну уж очень глубокий сон. — Тебе бы тоже не помешало вздремнуть. Я и остальные покараулят. — Смотрите-ка, кто тут раскомандовался, — усмехнулся я. — Что, новая должность крылья отрастила? Досадно, что не можешь мне свою гадость опять в питье подсыпать? — А ты, оказывается, злопамятный, — улыбнулся Лантир. — Поверь, никто тебя не осудит за несколько минут сна… — Ну… наверное, нет. И в какое-то мгновение меня действительно срубило, потому что я вдруг оказался в Лихолесье, возле Серебряного озера. На согретом солнцем камне сидела босоногая девочка Тиллинель с венком из васильков на голове. — Эйтаааар, — позвала она и протянула мне руку. На ладони ее настороженно озиралась маленькая золотистая ящерка. Я осторожно погладил пальцем сверкающую на солнце спинку. Ящерка изящно изогнулась, упала в густую траву, зашуршала, убегая… Серебристый смех Тиллиинель пронзил тишину. Мои пальцы опустились на теплую раскрытую ладошку. Из сна меня вышвырнуло так стремительно, что первые несколько секунд я озирался, не понимая, где я и что здесь делаю. Да что же со мной происходит? Почему, стоит мне только закрыть глаза, я вижу её? Попахивает безумием. Еще не хватало… Мое резкое движение разбудило Ольву. Она просыпалась в том же состоянии — собирая мысли в кучу и пытаясь отличить сон от реальности: — Сколько я спала? — спросила она, глядя на меня. — Не больше часа, — ответил за меня Лантир. — Мама, надо ехать, а то не успеем к ночи. — зашевелился Анариндил. — Действительно, лучше со всем разобраться засветло… Спорить никто не стал, лучше успеть. Пусть дни сейчас стояли длинные, а короткие ночи пролетали мгновенно. *** А когда она появилась наяву, словно ниоткуда, придя на помощь в разгар не самого простого боя, я был уверен, что валар даровали мне прекрасную иллюзию. Быть может, последнюю. И — да, то была Тиллинель. Ее неповторимая манера пролетать верхом над врагами, не сбавляя скорости, которая усиливала удар меча. Сосредоточенная и беспощадная дева разила орков, и неумолимый меч ее сверкал подобно солнечному лучу, пронзающему тьму. Восхитительная воительница Тиллинель…  — Аххх… Какая! — услышал я за спиной восторженный вздох Анариндила, — мама, смотри! — Да, да, — радостно отозвалась Ольва, — ох уж эти невыносимо прекрасные девы Дейла. Король Бард собрал вокруг себя целый цветник. Отлично, они видят ее, а значит, мне не привиделось… — Девы Дейла? — младший принц казался крайне заинтересованным. — Прекрасные, — одними губами прошептал я, тщетно пытаясь унять свое глупое сердце. — Невыносимые, — усмехнулся Лантир, многозначительно мне подмигнув. Меч Тиллинель перерезал шею последнему орку, который уже и не думал сопротивляться. Она сверкнула теплой улыбкой в нашу сторону и умчалась прочь, словно и впрямь была лишь видением. — Вижу, это Тиллинель, — произнесла Ольва, — а значит, Дейл пришел к нам на помощь.  — Очень вовремя, — с облегчением выдохнул Лантир, оглядывая поле боя и опуская щит. А я стоял, словно ноги мне прибили, так и не отмерев от осознания этой встречи. Мир вновь катился кубарем и я вместе с ним. С северной стороны поляны к нам приближался король Бард. *** Словно кто-то свыше намеренно держал нас на расстоянии. Допрос пленных, неудачные пока поиски сбежавших эльфов, долгий и обстоятельный разговор о зелье Саурона в шатре, который поставили для Барда и Синувирстивиэль. Все это время я держал в голове лишь то, что Тиллинель где-то здесь и что не было возможности даже поздороваться. А ведь мы не виделись… почти восемь лет. «Не совсем. Мы виделись во сне, » — усмехаюсь я про себя. — Иди уже, — сжалилась надо мной Ольва. Она все понимала… Она знала. Лантир с Тиллинель расположились у старой скрипучей телеги, на котором лежал и приходил в себя раненный Сет. Анариндил под чутким руководством Лаириэль — ох уж эти девы Дейла — потихоньку вливал ему в пасть какое-то лекарство. Сет благодарно щурился и тяжко вздыхал. Да, досталось ему, бедолаге. Где-то теперь Мэглин с Владыкой? Надеюсь, мы сможем разыскать их быстро.  — А вот и ты! — радостно вскрикнула Тиллинель, бросаясь в мои объятия. Короткий поцелуй в щеку, милая улыбка:  — Ну здравствуй, Эйтар, как же я соскучилась. Восемь лет, ни слуху ни духу… ни от кого из вас. Мне так много нужно рассказать. И так много узнать. Ночи не хватит. Я мельком взглянул на Лантира. Тот понял все без слов, горько улыбнулся и отрицательно мотнул головой. Значит, Тиллинель пока ничего не знает. Ей нужно было рассказать, но каждый из нас надеялся, что поведать горькую правду должен не он. Дилемма была неразрешимой, благо, тяжелый разговор сперва был отложен повествованием самой Тиллинель — о последних годах жизни в Дейле и их внезапном походе на помощь Торину в Морию. А потом к нашей теплой компании прибились юные гномы, друзья Лаириэль, которые тоже путешествовали с отрядом Барда, дабы воссоединиться со своим отцом у Мории. В присутствии детей и разговоры велись другие, и рассказать им тоже было что. Анариндил, явно красуясь перед девами, так восхитившими его сегодня, снова рассказывал о своем приключении. Лаириэль утверждала, что чувствовала беду и поэтому шла на зов. Их тайли очень искренне изумлялись таким чудесам. Я любовался Тиллинель. И радовался, что она — теперь точно не видение и не растворится в воздухе в любой момент. — Да, и теперь Леголас должен отправиться в Зеленолесье, чтобы сказать Йуллийель, что все в порядке, все живы, ада жив и мама нашлась, — завершил повествование Анариндил. — Леголас тоже здесь? — оживилась Тиллинель. — Да, он остался в лагере, ждет нас и вестей от Трандуила. — А Тауриэль? — задала она закономерный вопрос. Сердце мое ухнуло вниз. Ну вот… — Она же тоже шла в Морию. К этому… своему... — губы Тиллинель презрительно скривились. Повисла тишина. Дети тоже притихли. Тиллинель тревожно посмотрела на меня, на Лантира. — Это было две луны назад, — выдавила она. — Тауриэль здесь нет, — первым отозвался Лантир. И видно, что он все еще был не в состоянии сказать обо всем первым. У меня тоже язык присох к небу, Эру, за что… — Что случилось? — В ее глазах мелькнула тревога. — Что вы оба скрываете? Я же вижу, вы что-то знаете… Лантир тяжело вздохнул: — Это… давай потом, когда дети улягутся спать. Не думаю, что им надо слышать… Костер весело потрескивал, дети, как ни в чем не бывало, продолжили свои беседы, хрустя лембасом. Я молча смотрел на огонь, на сосредоточенного, ушедшего в себя, Лантира, на бледную Тиллинель, нервно ломающую сухую ветку, и понимал, что эта история, наверное, не закончится никогда. *** — В час, когда мой милый брат, миновал последний вяз, взмахов, выстроенных в ряд, были слезы — больше глаз. Тиллинель пела. В моменты, когда невозможно было справиться с придавившим душу горем, Тиллинель всегда вспоминала эту песню. Я эту песню ненавидел. За то, что то были невыплаканные слезы женщины, которую я хотел видеть исключительно счастливой. Потому что помочь я ничем не мог. Потому что у самого эта рана была еще свежа и глубока. И каждый норовил вскрыть ее по новой. Лагерь Галадриэль вновь пребывал в ожидании. Но ожидание это было совсем другим. Теперь ждали лишь добрых вестей. По мнению Великих, все теперь будет хорошо, даже несмотря на вскрытые недавно обстоятельства пленения и освобождения Трандуила и Торина. И эту свою уверенность они определенно вселяли в присутствующих. У нашего же костра было совсем не весело. Глаза Тиллинель, два темных озера, отражали отблески огня и таили глубокую печаль. Тонкие пальцы перебирали струны маленькой лютни: — В час, когда мой милый друг огибал последний мыс, вздохов мысленных: вернись! Были взмахи — больше рук. Сперва она просто не могла и не хотела принять то, что узнала о последнем походе Тауриэль из Дейла в Морию. Не верила. Хотя и знала, что никто из нас — ни я, ни Лантир — даже в страшном сне не смогли бы шутить такими вещами. В отчаянии Тиллинель убежала к Синувирстивиэль и провела с ней большую часть дня, пытаясь получить объяснение всего того, что произошло, у мудрой эллет, понимающей про жизнь больше, чем она. Узнав о яде Саурона и о том, как он может действовать, Тиллинель впала в молчаливую меланхолию и пребывала в ней до того момента, пока мы вновь не встретились с Леголасом. Потом с ней началось что-то наподобие истерики. Она непонимающе смотрела на нас и спрашивала: «Как? Как вы могли отпустить ее! Не задержать, неужели ничего нельзя было сделать? Вы были там, вы это видели! Вас было трое! Почему?» Мы с Леголасом молчали, потому что было ясно, что она не ждет ответов, она выплескивает свое отчаяние. Лантир пытался оправдываться: «Тебя там не было, иначе бы ты не обвиняла нас. Пойми, никто бы не смог остановить ее, она сама бросилась в пасть морну…» «Нет… Ты прав, Лантир. Не вы виноваты. Это я. Я не смогла отговорить ее от этого путешествия. Я должна была. Ведь я была с ней все эти годы. Почему же я не смогла… я такой плохой друг». А теперь она заливала свое горе вином и пела эту чудовищную песню: — Точно руки — вслед — от плеч! Точно губы вслед — заклясть! Звуки растеряла речь, пальцы растеряла пясть. Струна фальшиво пискнула и лютня была непочтительно отброшена в сторону. Так нехарактерно для Тиллинель, которая обращалась со своими и чужими вещами очень трепетно. Но сейчас ей, видимо, это было неважно. Она схватила кружку, в которой плескалось вино, и жадно приложилась к ее краю: — Мы просто расцепили руки, — выдохнула она, запрокинув голову. — А ведь нам говорили… Говорили, что поодиночке нас победят. Мы не поверили и рассыпались по миру. И все… Тьма хватает нас по одному. Кто следующий? Она горько усмехнулась каким-то своим мыслям. — Тиллинель, может хватит пить? — подал голос Лантир. — По-моему, тебе уже достаточно. — Может быть и да… — согласилась она. — А может быть нет. Может быть я просто хочу обо всем забыть. — Допустим, ты упьешься до бессознательного состояния. Что это изменит? — Лантир… Вот ты такой умный и все делаешь правильно. И — самое главное — знаешь, как правильно. Может быть ты объяснишь мне, что и в какой момент пошло не так? — Я все уже сказал. И Синувирстивиэль, наверное, все объяснила. Сколько раз мы еще должны это обсуждать? Это зелье если даже сразу не убьет, впоследствии разрушит душу. Лицо Тиллинель застыло. Из глаз брызнули слезы. — Зелье… точно. Жуткое искажение проклятого Саурона. Мальчики, послушайте, если вдруг, когда-нибудь со мной случится нечто подобное… то, что произошло с Тауриэль в плену… — Тиллинель! — вскрикнул Леголас. — Не перебивай! — всхлипнула она. — Это может случиться… может! Поклянитесь здесь и сейчас, что никто из вас не станет спасать меня. Внутри у меня все похолодело. Я, признаться, не допускал даже мысли, но… Но ведь это и впрямь могла быть Тиллинель. И что же… — Не станете спасать, слышите! Потому что спасти не получится. Если я не умру сразу, не хочу, чтобы впоследствии мою фэа поглотила тьма. На секунду показалось, что сердце моё сейчас остановится. Так вот, значит, о чем она весь день думает. О том, что если бы я не вмешался, Тауриэль было бы лучше? Но… разве сам я не думал сто раз о том же самом? Однако же услышать нечто подобное от Тиллинель было крайне горько. — Ты не ведаешь, о чем говоришь, — шепотом произнес Леголас. — Я все решила для себя. Мне нужна только ваша клятва. Эйтар? Она посмотрела мне в глаза. С огромным трудом мне удалось выдержать этот взгляд. — Ты должен мне поклясться, что если вдруг обнаружишь меня погибающую от действия этого зелья, ты ничего не станешь предпринимать. — Я что, должен стоять и смотреть, как ты умираешь? — я не верил своим ушам. — Не должен! Лязг металла, в руке Тиллинель сверкнул острый клинок. — И ты знаешь, как это сделать… — острие лезвия коснулось груди, того самого места, за которым билось ее сердце. Жестокое сердце девы, в которую я влюблен всю свою жизнь. Я физически ощутил, как кровь отлила от моего лица. В груди заныло и неприятный горький комок подкатил к горлу. Этого не может быть. Тиллинель всегда была неизменно суровой с врагами, не зная жалости, не идя на компромиссы. Но с теми, кого она считала своими, она никогда не вела себя так. Напротив, была само очарование и нежность. Что же произошло? С какого момента я выпал вдруг из ее ближайшего круга? Почему я? — Тиллинель, ты вообще уже! — возмутился Лантир. — Ты пьяна! — одновременно с ним произнес Леголас. Она напрочь проигнорировала их обоих, хотя клятвы изначально требовала от всех нас… — Эйтар! Ну вот и все… Я горько усмехнулся: — А может быть, поступим еще проще? Руку, сжимающую кинжал, я ухватил за запястье и перенаправил лезвие к собственному сердцу. Глаза Тиллинель расширились в недоумении. Эру, да она и впрямь не понимает… — Ты знаешь, что делать. Сделай это сейчас, — продолжил я. — Только никогда, слышишь… Не смей никогда требовать от меня ничего подобного! Произнес я это, наверное, несколько жестче, чем от меня ожидалось. Или чем я сам хотел. Тиллинель сдавленно всхлипнула, кинжал с легким звоном упал на землю. Я вскочил на ноги и быстрым шагом отправился прочь от костра, от них всех, от Тиллинель, проклиная свое глупое влюбленное сердце. Ну что я за идиот такой, ну сколько уже сотен лет… Ведь давно всем все понятно. И мне понятно. Абсолютно ясно, прозрачно как горный ручей — мне не на что надеяться. И ничего в этом мире для меня не изменится. И нет такой силы, которая могла бы это изменить. Однако, стоит мне посмотреть в эти глаза-фиалки, как сердце вновь заходится призрачной надеждой, которая никогда не сбудется. А может и впрямь, лучше умереть. Я шел и шел, удаляясь от лагеря. Летний теплый ветер дул мне в лицо, осушая злые, непролитые слезы. А может быть, все дело во мне. Может быть я какой-то не такой, и мне просто не дано быть любимым. Кто их знает, этих женщин, что и как они видят? Я смотрю на себя в зеркало и вижу одно. А они, быть может, видят какую-нибудь лягушку. Ну должно же быть всему этому объяснение. Желать меня можно только находясь под воздействием сауроновского зелья. Ольва, помнится, считала, что даже она — лучшая кандидатура для Тауриэль. Меня во внимание вообще не брала. Жалела, что Трандуила или Мэглина рядом нет. Тауриэль послала меня сразу, как очухалась. Тиллинель… вообще предпочитает умереть. Ну точно, я для них урод. Да к барлогам все… Как говорит Ольва Льюэнь — не жили хорошо, незачем и начинать. Досадно, но переживу. Жил же я с этим как-то. Буду и дальше. Разыщем Трандуила и Мэглина, отправимся обратно в лес, все будет как прежде, как будто и не было всего этого кошмара. И ничего не будет меняться еще десять, двадцать лет. Точно, надо просто побыстрее отыскать Трандуила. Вроде Даэмар собирался уходить утром. Леголас с ним идет, Эстель… *** Даэмар стоял на пригорке, скрестив руки на груди и смотрел на меня, удивленно заломив бровь. — С вами пойду, — заявляю тоном, не принимающим никаких возражений. — Ага… А Ольва в курсе? — Отпустила, — буркнул я. — Выглядишь как-то не очень… — Да обычно выгляжу! Что не так-то? — возмущаюсь. Да что же вам всем от меня надо. В этот момент к нам приблизился Леголас. Тоже, мрачнее мрачного. — Эйтар, ты куда делся вчера? — Гулял, — стараясь придать голосу беззаботность, отвечаю я. Даэмар некоторое время рассматривал нас, после чего выдал свой вердикт: — Женщины, да? — сочувственно покачал он головой. — И жить без них нельзя, и ход мыслей их не разгадаешь. — Воистину, — отзываюсь я. Даэмар в этих вещах понимает. Поэтому с эллет не связывается. Завидую. Не просто так он — лучший следопыт Средиземья. — Что ж мне с вами делать? — качает он головой. — А возможно, этот поход — именно то, что вам обоим нужно. Эстель, надеюсь, ты хотя бы не ранен в сердце одной из красавиц Средиземья? — Не надейся, — смеется в ответ парень. — Эх, беда-печаль, — сочувственно улыбается синда. — Но ладно, в путь, следопыты. Отыщем уже нашего Владыку. Как-то подзатянулась эта история…