Воспоминания Эйтара

— Не думаю, что она осуждает твой поступок. И уж, конечно, она не обвиняет тебя ни в чем… Мэглин наглухо запахнул на себе плащ и чуть скривился от боли — сломанная нога, которую никто толком не лечил, давала о себе знать. Несмотря на то, что Крошка, верхом на которой сидел тайли принца, ступала очень осторожно. — Она не обвиняет. Она не принимает, — отозвался я. — Во всяком случае, примеряя ситуацию на себя, она предпочла бы, чтобы ее зарезали. — Эйтар, я не думаю, что дела обстоят именно так. Скорее всего, тут простое недопонимание. Тиллинель, как обычно, погорячилась. Ты слишком бурно отреагировал. Ведь то, что произошло с тобой, с Тауриэль, со всеми вами — еще слишком свежо. Не улеглось. Уверен, в данный момент Тиллинель терзается от того, что обидела тебя. А ты сбежал, не дав ей шанса оправдаться… Эру, насколько же мне не хватало кого-то, с кем можно было бы все это обсудить. Мы передвигались довольно медленно и до лагеря оставалась еще уйма времени. Как только Мэглин немного пришел в себя, он тут же позвал меня и начал расспрашивать о нашем с Ольвой походе в Ривинделл и Морию. Поведав ему про все перипетии нашего пути, я подошел к самой терзающей меня теме. Леголас, Даэмар и Эстель деликатно шли поодаль, поэтому все слова Мэглина сейчас обращались исключительно ко мне. — Да, наверное, я зря так отреагировал. Она не первый раз дает понять мне, кто я для неё. Давно надо было привыкнуть… Мэглин посмотрел на меня как на умалишенного: — Не в первый раз дает понять что? — Что она готова меня терпеть рядом только как друга и воина, — пожал я плечами. — Что-то вроде: Эйтар, в крайнем случае — прирежь. Без всяких таких намеков… Мэглин тепло рассмеялся, запрокинув голову:  — О, Манве! Эйтар, — произнес он, отсмеявшись, — ты — сильный и смелый воин. Другие рядом с Ольвой Льюэнь не выживают. Однако… отважился ли ты хотя бы раз, за все эти сотни лет, открыть Тиллинель свое сердце? Ну вот, начинается. — Ты же знаешь, я не люблю бессмысленных и бесполезных разговоров, — упрямо тряхнул я головой. Глаза Мэглина смеялись: — Тебе страшно? — Нет, — насупился я. — Просто знаю, чем все закончится. Зачем же лишний раз… — Тебе страшно. — Мэглин… Мне стало не по себе. Как-то наш разговор плавно сместился не в ту сторону. Мэглин же продолжил: — Ты, мой мальчик, за столько лет научился держать в узде свои эмоции. В одиночку способен завалить тролля или снести голову морну. Но стоит этой девочке появиться на горизонте, как все твои стальные-каменные щиты осыпаются пылью. Однако… почему ты даже не допускаешь мысли, что ошибаешься насчет нее? Причем, очень-очень сильно… — Ошибаюсь? С чего бы? Мне, как и всем, давным-давно известно, кому принадлежит ее сердце. Зачем же лишний раз… А ведь как бы хотелось ошибиться. Вдруг у меня есть шанс и я просто упускаю его? Боюсь проиграть и поэтому не вступаю в борьбу? Наверное же лучше попробовать и пожалеть, чем не попробовать и пожалеть… Нет! Бурное и короткое приключение с Тауриэль показало наглядно, что «пожалеть, попробовав» бывает еще хуже… Второй раз рискнуть своим сердцем? Боюсь, оно не выдержит. И только одно не дает покоя: — Я… я просто понять не могу, почему постоянно болит? Ну должно же оно было пройти. За столько-то лет? Мэглин сочувственно покачал головой и вздохнул: — Болит, потому что ты не можешь выпустить свою любовь на волю. — Выпустить на волю? Признаться ей? Думаю, станет только хуже. Сейчас у меня хотя бы есть шанс быть рядом, оставаясь верным другом. Не хочу повторить ошибку Леголаса. Если Тиллинель после подобного разговора начнет отдаляться… я не переживу этого. Мэглин пожал плечами: — Что же. Это, определенно, твой выбор. Может быть, не самый худший. Так жаль, что я ничем не могу помочь тебе, — с грустью в голосе отозвался он. — Ты помог. Ты выслушал. И мне стало легче… — склонил я голову, приложив руку к сердцу. На мгновение Мэглин ушел куда-то в себя. Я было подумал, что разговор завершен, но тут он внезапно выдал: — Твоя мама очень любила эту девочку. И радовалась вашей дружбе. Ты рос застенчивым, молчаливым ребенком. Милым и очаровательным. Тиллинель, как только вас познакомили, решила, что тебя такого надо оберегать. И взяла под свою защиту. Никому спуску не давала. Если даже намеком кто, как ей казалось, задирал или обижал тебя… Луинэль* умилялась и говорила в шутку: вот на ком женится мой Эйтар, когда станет взрослым, красивым и сильным эльфом. Тиллинель не даст его в обиду… Мне стало неожиданно тепло и хорошо. Мэглин определенно умел приласкать нужными словами. Не просто так его зовут Золотое сердце Лихолесья. — Я не знал, — отозвался я. — Так вот в чем дело. Мама неосознанно связала меня с ней. Но валар и сама жизнь сочли, что все будет по другому. — Не факт, что неосознанно. Такие сильные маги, как она, мало что говорят и делают просто так,  — загадочно улыбнулся Мэглин. — Что бы ты себе не думал прямо сейчас, уверен я в одном: вам с Тиллинель нужно поговорить. Хотя бы раз. Быть может, этот разговор сильно удивит тебя. Наш маленький отряд миновал неглубокий овраг. Мы взобрались на каменистый пригорок, с которого был виден лагерь эльфов. Солнце золотым боком коснулось горных вершин. Навстречу радостно бежали Лантир с Анариндилом. *** — Ольва… Мэглин улыбался. Он был счастлив. Ветка прижалась к виску эльфа губами и отошла — очередь по праву нарушал только Анариндил. Однако Ветка пришла сюда по делу. Как она предполагала, позже на нужные слова у нее может не оказаться времени или не будет подходящей ситуации. «Побратим». Протолкавшись к другому концу компании, Ветка подошла сзади и обняла Эйтара, прижалась к нему. Прислонилась щекой к широкому плечу. Ухо, щеку телохранителя защекотали чудесные цветы венка. Эйтар как-то провернулся внутри ее объятий и тоже мягко, заботливо обнял Ольву. — Повелительница? Что-то необходимо? — Ты у меня такой молодец, — сердечно сказала Ветка, глядя в глаза лаиквенди. — Я так благодарна тебе. Ты все сделал правильно. Вот вообще все. Поверь мне. Не думай о том, кому и почему было больно. Так было надо. Я в долгу перед тобой. Эйтар помешкал секунду, потом нагнулся и мягко, медленно поцеловал Ольву в губы — как на Зимнем празднике. Ветка благодарно опустила веки, потом выговорила: — Пойду обратно в шатер. Мэглин, смотрю, в дополнительном внимании не нуждается. Мэглин меж тем смотрел на Ольву с Эйтаром и затаенно улыбался.

Funny-bum. «Я здесь. Короли Севера» Глава 38. Страх и ревность

Последние бурные дни изрядным образом поистрепали мои внутренние щиты. Я понимал, что мне срочно нужно их подлатать, а то и выстроить заново. В таком состоянии воин из меня так себе. Поэтому я незаметно покинул палатку, в которой возились с Мэглином, и быстрым шагом спустился к нашему горному ручью, отойдя на приличное расстояние от холма, на котором расположились шатры владык. Однако, не настолько далеко, как мне бы того хотелось — до смены стражи оставалось не так много времени, не разгуляешься. После слов Ольвы Льюэнь, сказанных при всех, сердце мое ликовало. Его тоже стоило бы утишить. Ну правда, чуть не расплылся в довольной улыбке. Как ребенок, прости Эру… И реакция — как в детстве. Стоит очутиться в центре внимания, как сразу хочется удрать и спрятаться. И этого, поверьте, во мне никто не изменит. В идеале, мне нужно было потаенное лесное озеро. Окунуться с головой, нырнуть так глубоко, чтобы коснуться рукой дна. Застыть, очень медленно выпуская из легких воздух, сосредоточиться на важном, убедить себя в том, что все, что происходит со мной в данный момент — правильно. Что я — это я. Я остаюсь собой. Со своей силой, со своей магией, со своими убеждениями. И никто и ничто не разрушит броню, которая обережет мою фэа от тьмы. В ней нет слабых мест и невидимых трещин. Она не подведет меня в решающий миг. Выстоит. Защитит. И меня, и всех тех, чье существование так важно… Но за неимением озера, сгодился и ручей. Я опустил руки в ледяную воду, наблюдая за тем, как она бурлит и пузырится вокруг моих запястий. В глубине прозрачных вод перекатывались мелкие камешки, вились тонкие водоросли, мелькали пятнистые спинки речной форели. Рыба извивалась во всю мощь своего тела, яростно боролась с течением, оставаясь при этом на одном месте. Как и все мы. Сопротивляться бурному потоку, пытающемуся нас снести. С одной единственной целью — оставаться на месте. Здесь и сейчас. Детский смех разрезал умиротворяющую предвечернюю тишину. — Привет, Эйтар. Единственный эльф, ради которого стоило бы вернуться в Лихолесье. Лаириэль, нежное дитя, остановилась рядом со мной. Глаза ее улыбались. Рядом маячил Анариндил, с интересом всматриваясь в глубину ручья. Его интересовала только рыба. А вот Лаириэль, кажется, интересовал именно я. С момента нашего знакомства девочка впервые заговорила со мной. И сейчас пристально рассматривала. Это было странно. — Знаешь… Я вовсе не так тебя представляла, — как ни в чем не бывало продолжила она. — Представляла? — насторожился я. — Ты… слышала обо мне прежде? — Ну, конечно… Ты — эльф, из-за которого грустит моя Тиллинель. Я считала, что ты такой… — она чуть задумалась, — высокомерный и холодный зазнайка, которому всё равно. Услышав это, Анариндил хохотнул: — Лаириэль, ты тоже можешь ошибаться? Эйтар вовсе не такой. — Да, я ошиблась. Он не похож на того эльфа, которого я себе придумала. И который так меня злил… Правда, теперь я не совсем понимаю… Признаться, меня очень озадачили ее слова. Тиллинель говорила обо мне своей воспитаннице? Хотя, почему нет? —  Ну да… мы росли с ней вместе. Мы с Тиллинель друзья. — отозвался я.  Точно! Это всё объясняет. Хотя и странно… Лаириэль скептически усмехнулась: — Наверное, очень хорошие друзья… Друг, из-за которого она льет слезы каждую весну, когда в саду распускаются подснежники. Сердце мое дрогнуло.  — Подснежники? Они еще живы? Сказать, что я был изумлен — не сказать ничего.  — Живы? Еще как… — в голосе Лаириэль мне послышались возмущение и обида. — Тиллинель попросила построить там беседку. Сидит в ней часами и играет на лютне. А потом разрисовывает бумажные фонарики и зажигает их. Для тебя. А еще она хранит и перечитывает твои письма. Поет тебе каждый вечер. И я так злилась на Эйтара-зазнайку из Лихолесья. Потому что ты даже не пытался отозваться на ее песнь… Не верю своим ушам. А ведь она не шутит… Здесь какая-то ошибка. Ребенок преувеличивает. Скорее всего, Лаириэль не так все поняла. Не мне поёт Тиллинель. Другому… единственному эльфу Лихолесья.  — Потом я догадалась. — Деловито сообщила дочка Виэль, — ты просто не слышал. А как бы ты мог? Ваш лес был окутан магической броней. Я тоже не чувствовала Даню и Йул, пока стена не исчезла. В тот день я сразу услышала их голос, а они — мой. И ты должен был услышать песню Тиллинель. Она не прекращала петь тебе. Я онемел… Так вот почему она мне постоянно снилась. И являться в снах она стала именно в тот день, когда Трандуил покинул свои владения. В тот день, когда Глорфиндейл подбросил меня к кострищу, с командой догонять Ольву. Какой же я глупец! Ведь я даже мысли не допускал… Думал, с ума схожу. О, Элберет и все валар! Сердце в груди радостно кувыркнулось, затрепетало и ухнуло куда-то вниз. Ум мой пока еще не мог смириться с опрокинувшейся реальностью, а сердце уже радостно рушило темные лабиринты и возводило на их обломках хрустальные замки. Невероятно блистательные, но все же еще очень хрупкие. — Вы, взрослые, такие странные… — сочувственно вздохнула Лаириэль, — почему у вас, когда любовь — всегда печаль? — Лари! Что ты делаешь? — услышал я взволнованный голос Тиллинель. Совсем рядом. Я был настолько оглушен, пытаясь осознать смысл слов, сказанных ребенком, что даже не заметил, как на берегу появились Тиллинель с Лантиром. Лантир нёс рыболовные снасти. Видимо, дети прибежали сюда с целью порыбачить, а тут я… Я с огромным интересом посмотрел на Тиллинель. На ее лице смешались растерянность и какая-то совсем нехарактерная для неё уязвимость. Лаириэль состроила умильную рожицу и чуть смущенно произнесла: — Тиллинель, ну пожалуйста, пожалуйста! Мне очень грустно, когда ты грустишь. Но это же так неправильно! Любовь — это не про грусть. Любовь — это про радость. Стою ошеломленный свалившимся на меня знанием и с интересом жду продолжения, отчаянно пытаясь ухватить тот самый миг, который страшно как принять, так и упустить. Это как по тонкому льду ступать. Весьма опасно сделать следующий шаг… Но и останавливаться нельзя, ведь если остановишься, лед под тобой проломится наверняка. Тиллинель некоторое время смотрит на меня, а потом решительно разворачивается и идет вдоль ручья, не оглядываясь. Подальше от Анариндила с Лаириэль, от Лантира, который с интересом посматривал в нашу сторону, но деликатно не приближался. Я шел за ней, как будто она привязала меня невидимой нитью. Отойдя на значительное расстояние, она резко остановилась и произнесла: — Знаешь… Тогда… Перед битвой под Дол Гулдуром, я решила, что если мне не повезет, и я выживу в той войне, на следующий же день уйду в Гавани. Сяду на корабль и… Я все для себя решила и у меня не было не единого сомнения на этот счет. Ни единого. В той битве валар не подарили мне смерть… Я осторожно взял ее за плечи, развернул лицом к себе и прошептал: — Нет, я не позволил бы тебе… Она подняла на меня свои волшебные глаза, чуть улыбнулась уголками губ и произнесла, тоже очень тихо: — Все так. Именно ты и не позволил. Я ждал, затаив дыхание, а она продолжила: — Сказать вам правду о моем решении я все же не осмелилась. Слишком в тот момент все были потрясены. Поэтому выдумала про Дейл. Я вовсе не собиралась оставаться там надолго. Я сдалась. Мне было совсем неважно, что всех нас ждет. Хотелось лишь одного — забыться в полном покое. Моя фэа медленно угасала уже очень, очень давно. Но тут вдруг — ты… С этими несчастными подснежниками. Вот так вот запросто, сунул их в руки и вся моя уверенность осыпалась трухой. Я ехала в Дейл и не могла ни есть, ни спать. Не могла больше ни о чем думать — только об этих цветах. И о тебе… — Тиллинель… я даже подумать не мог… Она выглядела такой очаровательно-растерянной, что у меня вновь защимило в груди. — Ты писал мне в Дейл. Я радовалась каждому твоему слову, каждому рисунку, каждой еловой ветке в запечатанном конверте. Так странно, отчего-то я перестала думать о Трандуиле. Не то, чтобы забыла. Но в один прекрасный день осознала, что дышать стало легче, а любовь к Владыке превратилась в трепет иного рода — я не перестала относиться к нему как к божеству, наверное, никогда не перестану… Но моя одержимость им куда-то испарилась. Возможно, я повзрослела. И внезапно поняла, как он был прав… Ведь я всего лишь мотылек, а он — открытое пламя. В сущности, меня от меня самой спасло исключительно его благородство. Будь на его месте кто-то иной, от меня даже пепла бы не осталось. Однако… надо признать, роль Владыки в том, что я снова оказалась оторванной от тебя, была значительна. Такая малость. Случайно оброненная фраза и то, что произошло потом… — Что он сказал? — почему-то возмутился я. Тиллинель горько усмехнулась и пожала плечами: — В тот момент я только-только приступила к обязанностям тайли Лаириэль. Тогда внезапно объявилась Ольва с Анари. Все снова собрались в Дейле и однажды, в беседе с Ольвой, Трандуил произнес: «любовь к ребенку светлее и чище, чем любовь к мужчине». И конечно же я ему поверила. Он был для меня всегда непререкаемым авторитетом. — Был? — изумился я. Тиллинель усмехнулась: — Ну… Казалось невероятным, но он тоже бывает не прав. Ты не подумай. Я была в те дни очень, очень счастлива. Тебе тоже была дарована такая почетная должность. Мне радостно было осознавать, что я и ты выполняем столь важную миссию. Мы теперь равны, будем часто видеться. И Трандуил уже не властен надо мной. И не может закинуть меня в дальний гарнизон, чтобы не мозолила глаза… Что может пойти не так? Дейл, Эребор и Лихолесье — самый мощный тройственный союз Рованиона. Об ином и помыслить нельзя, и все у нас впереди. — А потом этот союз внезапно распался, — подытожил я. Она покачала головой. — Я искренне не понимала, в чем дело. Как? Почему все рассыпалось, ведь ничто не предвещало. Когда вы первый раз после рождения Йуллийель прибыли с визитом в Дейл… Помнишь? Была ярмарка, праздник воздушных змеев и фейерверков. В городе было так весело. И во дворце… Вскоре я пожалела о том, что так и не сказала тебе в тот раз, как же сильно скучаю по тебе… — Тиллинель? Она нежно дотронулась пальцами до моих губ, пресекая мои попытки заговорить: — Очень пожалела… Потому что потом стало происходить что-то дикое. Сперва Эребор, который буквально изгнал Бус с двумя малышами. Я тогда размечталась, что поеду с ней, с детьми в Зеленолесье и тогда… Но пришел ответ от Трандуила. С категорическим отказом. Судьба вновь была против нас. Зеленолесье даже письмами перестало обмениваться с внешним миром. У Бус жили два ворона, которых она забрала из Эребора. Я пыталась использовать их, но и они не смогли проникнуть вглубь Леса… Хрустальные замки, строящиеся в моей душе, вознеслись, кажется до самых звезд. Я был обескуражен. Это же надо… И куда же подевалось мое хваленое чутье? Как же так — я, эльф, который способен прочесть душу любого, оказался абсолютно слеп в самом главном. Тиллинель дотронулась до моей щеки и нежно погладила. Сердце вновь пустилось вскачь, а я неосознанно потянулся за этой лаской. Рука ее скользнула по моим волосам и опустилось на плечо.  — Ты не можешь в это поверить. Я понимаю… — Мы были отрезаны друг от друга восемь лет. Внутри леса ничего не происходило. Там все жили, словно в коконе. Ничего не менялось изо дня в день. И я даже помыслить не мог… А ведь остальной мир действительно не стоял на месте… Она снова нежно потрогала мои волосы. — Жизнь среди людей… меняет. Раньше я с ними практически не общалась. А в Дейле вот пришлось. И переосмыслить пришлось многое. Да, у них нет ни нашей силы, ни нашего бессмертия. И наверное поэтому они больше ценят то, что им выпадает на пути. Они не откладывают жизнь на потом… У них не так много этого «потом». — Тиллинель, ты ведь знаешь… — я все-таки осмелился перехватить ее руку и приник губами к ее пальцам. — О твоих чувствах? — кивнула она, даже не думая отстраниться. — Конечно… И это тоже гложет меня. Мне хватило времени, чтобы осознать. Но что такое эти жалкие восемь лет… Объясни мне, пожалуйста, как ты справлялся столько столетий? Все эти годы я так мечтала встретиться с тобой и что в итоге? Оглядываюсь назад и поражаюсь тому, насколько зло и эгоистично было все, что я делала и говорила. Как только встретилась, так первым же делом обидела… Меня так потрясла история Тауриэль, что я, видимо, рассудком повредилась. Эру, как я могла сказать тебе такое? Ты этого совсем не заслужил… Ты никогда не душил меня своей любовью. Ничего не требовал. Просто был рядом. В любой момент, когда у меня уходила почва из-под ног, ты оставался незыблемой опорой. — Погоди… Ты сейчас говоришь о том… О. Эру? Это все наяву? Это действительно происходит со мной? Сегодня воистину волшебный день. — Ты не ошибаешься, Эйтар. — Твердо и как-то очень буднично произнесла она. — Я признаюсь тебе в любви. И мне дико страшно. Ресницы ее затрепетали. — Страшно? — я все еще боялся спугнуть ошеломившую меня реальность. — Тебе? Тиллинель закрыла глаза и прошептала: — А вдруг ты сейчас скажешь, что разлюбил… И миру придет конец. Внезапно на меня обрушилось какое-то безудержное веселье. О, валар! Да мы же друг друга стоим. — Тиллинель! Посмотри на меня… Она должна поверить, раз и навсегда. Я смогу. Я чувствую, что вот сейчас наступил тот самый момент, когда возможно абсолютно все. Тиллинель осторожно приоткрыла один глаз, потом второй и с опаской уставилась на меня. Я улыбнулся, вложив в эту улыбку все тепло моей фэа: — Я очень хочу, чтобы ты знала: я не помню ни одной минуты своей жизни, когда бы я не любил тебя. Это чувство родилось вместе со мной. Вместе со мной оно и умрет. Не раньше… И потому, все, что ты придумываешь себе — пустое. Развей эти страхи по ветру, любовь моя. Не стоит оглядываться и отыскивать что-то в прошлом. Его нет больше… Тиллинель глубоко вздохнула и произнесла: — Но… Достойна ли я подобного чуда? — Глупая… кто же еще его достоин? Я осторожно притянул ее к себе и поцеловал. Впервые. По настоящему. Так, как я мечтал всю свою жизнь. Мы долго не могли напиться этим поцелуем, словно два измученных жаждой странника, припавших к долгожданному роднику. Моя душа ликовала и невозможно было больше выдерживать расплескавшееся внутри меня солнце. Невозможно не поделиться им с той, кто была смыслом моей жизни… Ни минуты не сомневаясь в том, что то самое чудо происходит с нами. Здесь и сейчас. Звук горна, возвещающий о смене караула, прокатился над лагерем и привел нас в чувство. Тиллинель рассмеялась: — Ну вот, нас снова пытаются разлучить? — Пусть попробуют, — вернул я ей улыбку. — Но тебе в караул, а я… Я, пожалуй, дождусь тебя. — Я вернусь, — весело отсалютовал я ей и побежал в сторону лагеря, к шатру, возведенному для владык Эрин Гален. У подножия холма я не удержался и оглянулся. Тиллинель задумчиво смотрела мне вслед. Чуть поодаль Анариндил с Лаириэль тащили из ручья крупную рыбину. Лантир разводил костер. На склоны Мглистых гор и долину Келед Зарам медленно опускалась ночь.