Сказ о том, как тяжела попаданская доля

Оставшись в комнате одна, Маша села за письменный стол, что стоял напротив дивана, положила перед собой лист белой бумаги, взяла карандаш и попробовала сосредоточиться. Разумеется, отповедь Лены не могла поколебать в Маше уверенности в правильности избранного ею пути. Нелестные отзывы подруги в адрес Эредина нимало не смутили Машу: во-первых, и на солнце бывают пятна, а во-вторых, Маша не сомневалась, что Лена просто сгущает краски, описывая Короля Дикой Охоты исключительно в черных тонах. Просто над Леной довлел авторитет автора книги и разработчиков игры, а вот Машин взгляд был свободен от навязанных стереотипов, и поэтому, как думала девушка, был незамыленным и зрил (или зрел) прямо в корень. Эти самые корни уходили в темное прошлое Эредина, в котором, несомненно, и крылась причина его маргинального поведения. Разумеется, это была какая-нибудь драматическая история о любви и предательстве, несбывшихся надеждах и обманутых ожиданиях. Все это скопом и каждое по отдельности ожесточило душу Эредина, превратив того… в Короля Дикой Охоты. «Я почему вредный был? Потому что у меня велосипеда не было. А теперь я сразу добреть начну», — вспомнилась Маше крылатая фразочка почтальона Печкина из мультика. Вот так, наверное, и Эредин был злой и жестокий, потому что его никто не любил. А если в его жизни наконец появится заботливая и добрая Маша, так и он хоть чуть-чуть станет на человека похож. И начать надо с посвящения ему стиха. Вот тогда он точно опупеет. И тут надо не щелкать клювом, а, быстро воспользовавшись его ступором и эффектом внезапности, развивать успех. Итак, решено, кропаем оду. Маша решительно занесла карандаш над белым листом… — Ух, вот это как я сейчас чё-нибудь напишу… Такое… Ну, такое, чтоб… Черт, не пишется чё-то у меня, — Маша в раздумьях начала грызть карандаш, надеясь стимулировать умственный процесс. — Блин, как эти дурацкие стихи-то пишутся, кто бы знал? — Элементарно, Маша! — раздалось позади нее. — Ы-ы-ы! — Маша от неожиданности аж подскочила. Затем, обернувшись, внимательно и с подозрением осмотрела неясно как появившуюся в комнате и вальяжно расположившуюся на диване девицу. Доверия последняя не внушала совершенно, имея вид какой-то неформалки: на голове шалаш, в брови пирсинг («Хорошо, хоть не в носу кольцо», — подумала про себя Маша), обвешана мулечками и фенечками, как рождественская елка — игрушками, глаза подведены с эффектом потекшей туши, на губах черно-синяя помада, клетчатая рубашка, длинная футболка с замысловатым рисуночком, вытертые джинсы с обязательной дырой на коленке и старые кеды. — Ну чё, Данила-мастер, не выходит каменный цветок? — запростецки, но без налета ехидства спросила у Маши странная деваха. — Ты хто? — выдавила из себя Маша, более-менее справившись с изумлением. — Дык, муза. Сама же у Гермесзевсыча ее, то есть меня, просила. Ну, и вот она — я. — Ёпта, муза, — пролепетала Маша. — Хы-хы, — она еще раз присмотрелась к девице и ее пробил нервный смешок. — Ладно гнать-то! Какая ж ты муза? Можно подумать, я муз раньше не видывала, — Маша оправилась от первого шока и перешла в наступление. — Они такие… в балахонах летают и гуслями машут. И еще трава у них в руке какая-то, конопля, наверное, чтоб вставляло авторов лучше. — Во-первых, не гусли, а лира. Во-вторых, не трава, а плектр. В-третьих, каков автор, такова и муза. Вот я б щас влетела к тебе в балахоне да с гуслями наперевес — картина маслом была бы. — Ну так-то да, — решила согласиться с доводами музы Маша. — Так чего ваяем-то, любовную лирику? Мне братец так объяснил. — А что, можно наваять еще что-нибудь? — решила для общего развития поинтересоваться Маша. — Ну-у, по-разному. Может, ты решила подходить к проблеме комплексно. Сначала добиться на поприще писательства и поэзии успеха и славы, а потом уже с высот давить объект авторитетом. Знаешь, иногда работает. Пример — Мартин Иден. — Звучит заманчиво, — почесала нос Маша. — Но токо знаешь, мне надо, чтобы быстро успех ко мне пришел. У меня, ты понимаешь, две недели всего, пока Карантир будет в больничке свое подорванное общением с Геральтом и межмировыми странствиями здоровье поправлять. На какое поприще ты, как специалист, мне посоветуешь обрушить своей талант? — Если быстро, то в жанре слэш, только… — Это когда мужик с мужиком? — не дав договорить музе, поспешила проявить свою осведомленность Маша. — Вкратце, да. Но тут, понимаешь, как в том анекдоте, два варианта: либо фэндом, либо оридж. Если фэндом, то снова два варианта: с одной стороны, про известного героя читают больше, с другой — может не очень кошерно выйти, потому как понабегут поборники канона и затравят юное дарование, не дав тому раскрыть свой талант и расправить крылья. Оридж в этом плане хоть и более рискован в плане читаемости, зато совсем не палев в плане недовольства канонистов. — Ну, допустим, рискну я писать оридж. И чего надо делать? — Это просто. Лучше всего катят всякие потрахульки в общагах. Значит, берем недопарня-передевку, наряжаем его в джинс, кед и футболк, пририсовываем ему диковатый бунтарский взгляд глаз цвета шоколадно-имбирного дерева из-под неровно обхряпанной челки, обваниваем его каким-нибудь экзотическим запахом, типа сандалового укропа, суем ему в нервные тонкие пальцы сигарету — и все, образ готов. — Так просто? — Ну да. Ты, главное, насчет цвета глаз, размера кед и всего такого прочего особо не парься, засунь все это в задницу. — Кому? — Это я фигурально выражаюсь. Вот тонкие нервные пальцы в задницу ГГ пойдут уже буквально. — Вместе с сигаретой? — зачем-то решила уточнить Маша. — Можно и с ней, — махнула рукой муза. — У героев слэша задницы, как и бумага, все стерпят. Зады у них луженые. Сами герои могут быть сколь угодно трепетной фиялкой-незабудкой, но с нежной жопой в слэше делать нечего. — Погоди, а куда вставлять этот… нефритовый стержень? — в памяти Маши неожиданно всплыл образ, который в отроческой бытности частенько попадался ей в дамских романах. — Ну как куда? Тоже в задницу, разумеется. Хотя этот образ не в стиле жанра, но вообще-то это не важно. Слэш тем и хорош: если не знаешь, что и куда — пихай в зад, не ошибешься. Забуксовал сюжет? Суй его туда же, куда и все остальное. Жопа ГГ все вытерпит и все вывезет. — Это все, конечно, хорошо и замечательно. Но мне-то нужны успех и признание, их-то я как достигну? — Хорошие шансы, что довольно быстро. Но есть нюанс: это широкая известность в узких кругах. Жанр все-таки уж больно специфичен и очень на любителя. Во всяком случае, на всемирную известность не рассчитывай. Никакой аллеи славы, автографов и толпы поклонников твоего таланта не будет. — У-у, — разочарованно протянула Маша. — Чё ты мне сразу-то не сказала? Тогда на хрена мне сдался этот слэш? Уж Эредин-то его точно не читает, а все остальные меня волнуют мало. — Можешь попробовать себя в стандартных жанрах: он и она, он ее любит, а она его — не очень, а можно — наоборот. Лучше страдания разбавлять постельными сценами, они у публики хорошо идут, можно все это сдобрить философией, заодно и психологии подпустить — для эстетствующих и гламурных барышень. А в целом, недопарня убираем, передевку оставляем, взгляд из дикого делаем дерзкий, к неровно обстриженной челке приписываем сиськи, меняем кеды на шпильки, джинсу — на напиздник (на, типа, юбку, в смысле), отправляем героиню из общаги на работу в офис или, как вариант, в следственный департамент — это тоже сейчас модно и востребовано (тогда на напиздник дополнительно вешаем кобуру с Макаровым — очень современно и стильно, главное чулки при этом не порвать). Но если тебе лень возиться с юбками и туфлями, можно оставить героиню в рванине и общаге и смело ваять попаданский роман. В общем, как и в слэше, все это антураж, и он на самом деле не важен, главное — не забыть, что тут все пихается в другое место и пропускается через него же. — А если я хочу про приключения, динамичный сюжет, войны, там, с боями, но только без порнухи? — Это теперь называется джен. Ну-у, с ним, как в поговорке, дырок много, а выскочить некуда. — И что это значит? — То, что путь не к сетевой, а к настоящей славе может оказаться долог и тернист. — А на хрена тогда она мне такая нужна? Я ж тебе сказала, что у меня две недели. — Тогда пойдем другим путем? — Пойдем. А каким? — Помогу тебе накропать что-нибудь адресное на скорую руку. — Это хорошо. Мне надо знаешь как, чтоб предмет услышал — и в осадок выпал от… — Восторга? — В идеале, конечно, неплохо бы. Но пусть хотя бы для начала от изумления. — Ладно. В каком стиле собираешься творить? — Мне бы это… Оду, вот! — На день восшествия его на престол? Мы с братцем думали, тебе нужна любовная лирика. Потому что оды — это не ко мне, это тебе тогда Полигимния нужна. — Любовная мне нужна вообще-то, — кивнула Маша. — Я хочу предмет страсти воспеть так, чтоб он сначала офонарел, а потом у него уже выбора бы не было. — Для любовной лирики идеально подходит сонет, — предложила муза. — Кстати, меня, если что Эрато зовут. Я как раз спец по любовям и морковям. — Чего мне и надобно, — обрадовалась Маша. — Давай, показывай, как ваять сонет. Ото ж сейчас я как всего тут понапишу-у, — она с удовольствием потерла ручки. — Сонет состоит из четырнадцати строф, — начала ликбез Эрато. — Ничёсси! — ахнула Маша. — Это где ж мне столько слов-то понабраться? А их же еще и рифмовать надо?! — Призови на помощь вдохновение, пусть перед глазами у тебя предстанет образ любимого, вспомни и зацепись за какую-нибудь запоминающуюся деталь его внешности… — Чё-то, кроме труселей в черный черепок, ничего в башку не лезет, — пожаловалась Маша. — Ну-у, значит, будем плясать от них. Кстати, как зовут объект? — Эредин. — Давай сначала к имени рифму подберем — это проще всего, а там посмотрим. — Эредин, паладин, Алладин, галантин, палантин, хрен один… Во! Придумала! Видимо, Машу-таки озарило вдохновение, потому что она схватила карандаш и торопливо начала строчить на листок пришедшие ей в голову строки. — Вот теперь слушай, какой у меня заебательский сонет получился, — обратилась она к музе, которая все это время благосклонно взирала на Машин творческий процесс.

Есть на свете хрен один По прозванью Эредин. Грозен он, суров и крут, Бреакк Глас его зовут. Эредин наш Бреакк Глас Мачо просто высший класс. Он король из королей И безмозглый дуралей. Курит он и водку пьет, Как ужасный бармаглот. Он танцует и поет, Как веселый кашалот. Он — кумир девичьих грез, Как букет из алых роз. Симпатичней всех мужчин Наш великий Эредин. В Тир на Лиа он живет Штырит эльфий он народ. Небывалой он красы Носит в черепок трусы. Он любимец женщин всех Ждет в любви его успех. Знаменитей всех эльфей Самый звездный из звездей. До фига он молодец И сонету тут конец.

— Ну как? — спросила Маша, хотя по ее довольному виду было заметно, что сама-то она своим творением была вполне удовлетворена, и теперь ждала одобрения от профессионала. — Ну-у, если ты ставишь целью своего произведения опупеоз предмета страсти, то, думаю, ты ее достигнешь с блеском, — осторожно начала Эрато. — Конечно, ставлю, — согласилась Маша. — Чем мне его еще пронять-то? Токо силой своей страсти, выраженной в стихе. — Да, написано от души, спорить не буду. — Э-э… я что-то сделала не так? — спросила Маша, наконец заметив, что Эрато как-то не спешит разделять ее восторга по поводу написанного. — Ритм, ты понимаешь, не совсем сонетовский. Как-то твое творение на частушки больше смахивает. — А чё ритм-то? — пожала плечами Маша. — Ты мне тогда его задай, а я перейму. А то ж я сонетов-то отродясь не писывала, хрен его знает, какой в них там ритм должен быть. — Ну, например: «О, несравненный Бреакк Глас, зачем тревожишь сон ты Машин…» — начала Эрато. — Тебя сожру я с манной кашей, ты, чертов сучий пидо… Ой, что-то наверное, не то, — смутилась Маша, заметив страшные глаза, которыми на нее смотрела Эрато. — Давай чё-нить другое, — попросила она музу. — Ладно, тогда так: «Великолепный Эредин, меня смущает взор твой томный…» — Какого хрена ты глядишь так на меня, как бомж бездомный! — радостно продекламировала Маша. — Ну, как у меня получается? — Схватываешь на лету, — пробормотала Эрато. — Только что-то наматывается у тебя лирическая нить не на ту катушку. — Может все-таки нефритовый стержень в ход пустить, вместо катушки-то? — предложила Маша. — Не-е, собралась ты удивлять взрослого опытного мужика его собственным нефритовым стержнем, — с ходу отвергла предложение Маши Эрато. — Не смеши никого! Тут надо что-то тонкое, трепетное… — Рванину? — с надеждой подсказала Маша. — Почему? — оторопела муза. — Ну, она же тонкая, аж просвечивает, и на ветру всегда треплется. — Я имела в виду тонкую материю… — Шелковую рванину. — Знаешь что, — неожиданно решила Эрато. — Пожалуй, твой первый сонет не так уж и плох. Попробуй его зачитать предмету своей страсти. Во всяком случае апофигей с его стороны я тебе точно гарантирую. А дальше поглядим.