— Ну что, Геральт, упустил ты свою Сольвейг!
Услышав до тошноты бодрый голос, ведьмак посмотрел на Гермеса, который стоял на прежнем месте, улыбаясь ведьмаку как ни в чем не бывало. А впрочем, для Гермеса эта неожиданная размолвка Геральта со своей подругой и их последующее расставание действительно не имели никакого значения. Сам же Геральт вдруг с неожиданной горечью осознал, что ему вмиг стали неинтересны все люди и сущности, находящиеся в этом доме, и не стало дела до того, чем и как закончится история с запутанными старыми отношениями, невыполненными договорами и чьими-то несбывшимися надеждами — важным было лишь то, что Лены уже не было рядом с ним да и нигде больше в этом мире. Осознание того, что виноват в своей потере был исключительно он сам, лишь усугубляло мерзкое настроение ведьмака. А еще он думал, что даже — в кои-то веки — наличие в доступной близости всемогущего Кроноса не могло уже ничего поправить. Возможно, он и согласился бы отмотать минуты назад до точки невозврата, когда роковые слова еще не были сказаны и все еще можно было изменить, но какой в этом смысл? Лена все решила и сделала свой выбор. А то, что он оказался не в пользу Геральта… Что ж, она рассудила правильно. И к лучшему. А он не имел права сердиться. И не мог настаивать, чтобы она изменила свое решение. Не мог и не стал. Как не стал смотреть ей вслед, внезапно осознав, что это слишком тяжело — вот так вдруг, в один миг лишиться своего маленького уютного счастья, о котором он безнадежно мечтал многие годы своей неустроенной скитальческой ведьмачьей жизни, и в которое теперь почти поверил. А оно взяло — и ускользнуло в тот момент, когда, казалось, он уже держал его в руках.
Нахлынувшее острое чувство утраты резко сжало сердце пронзительной, почти физической болью, но с этим Геральт справляться умел. Гораздо сложнее было стряхнуть пришедшее ей на смену вязкое и тяжелое ощущение полного безразличия к происходящему. Ведьмаку нестерпимо захотелось остаться одному, чтобы никого не видеть и не слышать до омерзения жизнерадостный голос Гермеса, который вещал о какой-то Сольвейг.
— Что еще за Сольвейг? — машинально спросил Геральт, просто затем, чтобы хоть как-то заставить себя вернуться к действу, происходящему в доме Ольгерда, ведь как ни крути, а профессиональная этика и его личная репутация требовали, чтобы он довел дело до конца.
— В данном случае твоя девушка Лена, — охотно пояснил Гермес, делая вид или действительно не обращая внимания на то, как болезненно сжал губы Геральт, вновь услышав имя своей теперь уже бывшей подруги. — Тебе, в отличие от того же Ольгерда, несказанно, хотя на мой взгляд и незаслуженно, повезло. Ведь далеко не каждая женщина рискнет самым ценным — своей душой — ради мужчины, который — заметь — ей даже не верен.
— О чем ты сейчас говоришь?
— Ей пришлось загадать желание, то есть принять наконец предложение Гюнтера. Заложить свою душу исключительно затем, чтобы он оставил тебя в покое.
— Но почему она не сказала об этом мне?
— Потому что у тебя сначала не нашлось времени ее выслушать. А потом ты не выразил желания.
— Тогда почему ты не сказал об этом сразу, пока Лена была еще тут?
— Я никогда не встреваю в дела влюбленных. Не моя епархия. Поэтому предпочитаю молчать и позволить вам разбираться со своими делами самим.
— Если бы я не сглупил и дал ей объяснить… — Геральт в отчаянии сжал кулаки.
— Что теперь гадать о том, что было бы, — развел руками Гермес. — Ты ведь сглупил.
— Да, — Геральт покачал головой, а потом горько усмехнулся. — Надо же, как по-дурацки получилось: я столько раз давал Йен шанс все исправить и начать сначала, а она не заслужила ни одного, и в итоге для той, кому он был действительно нужен, ничего уже не осталось. Йен выбрала все. Взяла то, что ей не принадлежало. Как о’Дим.
— Кстати, об о’Диме, — спохватился Гермес. — И прочих присутствующих здесь существах и сущностях. Мы отвлеклись, а время… Хотя в данном случае Время как раз ждет, причем буквально и очень терпеливо. А впрочем, уж ему-то точно спешить некуда.
— И чего он ждет? — поинтересовался Геральт.
— Решения участи о’Дима. Остальные его не интересуют. Ведь они у него ничего не просили.
— О’Дим, — Геральт стиснул зубы. — Его бы я с удовольствием отблагодарил за все то добро, которое он нам с Леной причинил. Да только он ведь бессмертен, так?
— Скажем, его существование не бесконечно. Но, поставить точку в его, так сказать, бытие тебе не по чину. Кстати, я вижу, что с исчезновением своей подружки ты абсолютно утратил интерес к тому, что тут происходит. Знаешь, ты можешь уйти и не досматривать представление, — великодушно разрешил Гермес. — Ведь, в отличие от собравшихся здесь лиц, ты-то теперь свободен как ветер, потому что никому и ничего не должен. Я бы на твоем месте воспользовался своим положением и радовался вновь обретенному статусу.
— Ну нет, — покачал головой Геральт. — Зная увертливость о’Дима, я уж досмотрю до конца. Хочу быть уверенным, что хотя бы эта наглая самодовольная рожа получит по заслугам и никогда больше меня не побеспокоит.
— Тогда начнем по порядку, — объявил Гермес. — А первым у нас на очереди Ключник. Эх, бедолага, — Гермес сочувственно покачал головой, глядя на посаженное у стены и понуро склонившее безликую голову создание, которое теперь уже не казалось столь кошмарным, как ранее, когда оно активно двигалось и агрессивно махало лопатой. — У Ольгерда то ли не хватило умения дать тебе более сильное тело, то ли просто не достало ума предположить, что однажды в усадьбу заявится кто-то посерьезнее обычного ворья. Его промах — твоя беда. Ты не справился, не сделал то, что велели, за чем тебя призвали. Ты будешь наказан. Извиняй, но таковы правила, — Гермес развел руками. — Ты их знаешь не хуже меня.
После этих слов Ключник повернул свою жуткую голову к Ольгерду и что-то зло прощебетал в его адрес на своем птичьем странном языке. Впрочем, таковым он показался только Геральту. Остальные, включая Ольгерда, прекрасно поняли, что сказал Ключник, хотя даже ведьмаку, учитывая ситуацию, было ясно, что вряд ли он отвесил комплимент фон Эвереку или поклялся ему в верности и дружбе.
— Надеюсь, нас ты просто отправишь домой, — промурлыкала кошка, встав рядом с Гермесом и глядя на него снизу вверх антрацитово-черными глазами.
— Именно, — к кошке присоединился такой же пугающе темноглазый пёс. — Мы выполнили свою миссию честно и прилежно, пробыв с хозяйкой до конца. И даже дольше.
— Все согласно договору. Нас не в чем упрекнуть, — добавила кошка.
— Мы заслужили свободу, — заявил пёс.
— Несомненно, — кивнул головой Гермес. — Заслужили. И вы ее получите. Сразу, как только мы уладим один нюанс. Разберемся с лишним миром, который тут случайно образовался и который не пускает вас домой. Ведь если бы не он, вы бы давно отбыли на свой план. Вас же больше не держат здесь никакие обязательства?
— Нас — нет. Но со смертью Ирис ее нарисованный мир стал для нас ловушкой, — сказала кошка.
— Или вернее, тюрьмой, — пояснил пёс. — Ведь того, кто нас сюда позвал, на самом деле больше не волновало, что стало с той, кого он попросил нас развлекать.
— Хотя он утверждал, что любит ее больше жизни, — наябедничала кошка. — Но это было… не совсем правдой. И почему-то мы с товарищем ничуть не удивлены.
— Да, — согласился пёс. — Такие, как он, любят звонкие трескучие фразы. А также обожают многозначительно молчать. Но ни то, ни другое ничего не стоит. Они не выполняют даже самых простых обещаний. Которые им в общем-то ничего бы даже и не стоили. Вот поэтому так легко на каждом шагу и клянутся самым дорогим, что у них есть.
— И рано или поздно попадаются на удочку таких, как Гюнтер, — констатировала кошка.
— Что за бред вы сейчас несете, — не выдержал Ольгерд. — Я любил Ирис…
— … настолько сильно, что даже не удосужился ее похоронить, когда приходил в имение помянуть своего брата Витольда? — с тихой злостью сквозь зубы процедил Геральт. — Ты бросил ее здесь, оставил умирать от тоски и одиночества в компании бессловесного чудовища и двух говорящих животных. Что и говорить, именно так со своими женами поступают любящие мужья.
— Именно поэтому мир Ирис — это неприятное место, — сказала кошка. — Он соткан из ее боли и отчаяния. И, помимо нас, в нем живут ее страхи. Живым в этом мире не место. Да, впрочем, в нем никому не место. Даже его создательнице.
— Она уже не мечтала о счастье, ей хотелось лишь покоя. Но подарить его Ирис никто не мог. Потому что тех, кто приходил сюда, интересовали лишь богатства этого дома, а самого хозяина уже не интересовало ничего, — добавил пёс.
— Ну что, Ольгерд, — заметил Гермес, выслушав тирады кошки и пса. — Не получилось у вас с Ирис жить долго и счастливо, в горе и в радости, в богатстве и в бедности. Горе ты делить с ней не захотел, как и она ранее не решилась быть с тобой в бедности, а радости в вашей совместной жизни по-настоящему и не было никогда, и даже вернувшееся к тебе богатство не смогло поправить дело.
— Это Гюнтер, — зло сказал Ольгерд, метнув при этом на о’Дима полный ненависти взгляд. — Мне бы понять раньше, что дьявольское добро на пользу не пойдет. И не принесет нам с Ирис счастья.
— Нет. Вот как раз в данном-то случае Гюнтер и ни при чем. Он всего лишь выполнял твои желания. А чего хотел ты?
— Быть с Ирис!
— В данном случае слова ничто, судить надо по делам. Что ты сделал для своей женщины? Превратил человека в жабу, убил ее отца, натаскал в дом нечисти и в итоге сбежал от Ирис куда глаза глядят. Ну что тебе сказать, достойные деяния.
— Я заложил свою душу, чтобы мы могли быть вместе. А потом оставил Ирис, чтобы защитить от всего того, что я натворил.
— Ты даже теперь не видишь разницы. Ольгерд, ты ничего не делал ради Ирис, потому что все это были исключительно твои желания. Ты делал лишь то, что хотел сам, а ее ты никогда не слушал. И теперь ты жив, хоть более и не вечен, а она мертва.
— Я… Я хотел вечного счастья для нас обоих.
— Уже не важно, чего ты хотел, главное, как ты попросил. Хотя, это теперь тоже не имеет значения. Твой договор с о’Димом признан недействительным. Ты ничего ему не должен и можешь идти на все четыре стороны.
— Нет!
Все обернулись к Кроносу, со стороны которого и прозвучал этот возглас.
— Зачем тебе Ольгерд? — в недоумении спросил Гермес. — Мы ведь должны разобраться с о’Димом. А этот человек — лишь жертва своей глупости, самоуверенности и непомерного тщеславия. Что тебе до него?
— У него есть то, что занадобилось мне, — заявил Кронос. — Роза, которую он подарил своей жене на прощанье. Это действительно очень ценная вещь. В ней много… вкусного.
Сказав это, Кронос совершенно неожиданно облизнул губы. А в его равнодушном взгляде наконец-то промелькнула искорка интереса.
— Эта вещичка практически держит на себе весь нарисованный мир Ирис, — подал голос Гюнтер. — Я знал о ее весомости и думал, что она может вас заинтересовать. Я предвидел, что третьим желанием Ольгерда будет именно это — вернуть себе сей артефакт, истинной ценности которой он сам не представляет. Я собирался отдать ее вам в оплату долга Ольгерда.
— Нет. Только он, — Кронос указал на Ольгерда. — Из его рук это ценный дар. А в твоих он ничего не стоит. Ты не чувствуешь так, как он. Ты можешь знать, но не умеешь понять. Ты просто функция. Никчемная. Бесполезная. Гермес, закончи с ним и убери его отсюда. Он мешает.
— Гю, ты бы помолчал, а? — предложил Гермес. — Что-то ты в крутую сущность так заигрался, что, видимо, все еще видишь себя в кабаке среди людей, которым ты ловко в борщ плевал да в кружки с пивом дохлых мух подбрасывал, пока они не видели. А вообще, ты еще говори спасибо, что старик не знает, на какие дешевые фокусы ты его подарки тратил. Хотя… это шуточки в аккурат по твоему чину.
— А что с моим чином? — насторожился Гюнтер.
— Я тебя поздравляю, с этой минуты ты — мелкий бес, старший помощник младшего вилочника в горячем цеху. Будешь своим непосредственным начальникам вилы подносить. Более ответственные занятия тебе доверять пока нельзя.
— Что? — ахнул Гюнтер.
— Нет, я не понимаю, что с лицом? — искренне удивился Гермес. — Гюнтер, вообще-то ты — неблагодарная свинья. Тебе вместо развоплощения дали возможность начать все с чистого листа. Перед тобой все пути, можно сказать, открыты — расти над собой, делай карьеру, выходи из низов. Что не нравится-то? У тебя, кстати, и стимул есть. С Эвром-то я как-нибудь сговорюсь. И старика моего попробую уломать. Мне теперь будешь должен.
— Что и сколько? — с тревогой поинтересовался Гюнтер.
— Да я ничего запредельного не попрошу. Всего лишь ма-алую толику сокровищ душ тех, кого вы в своем цеху парить будете. Так глядишь, по крупинке, по пылинке — и насобираешь мне цену, эквивалентную времени, которое ты старику задолжал.
— Ты издеваешься? — голос Гюнтера едва не сорвался на визг, но он вовремя спохватился, что их разговор вновь привлечет внимание Кроноса. — Издеваешься? — зашипел он. — Да этим бросом, что в горячем цеху коптится, даже пуговичники брезгуют. Это ж самое распоследнее отребье, они и люди-то так, по виду только. Сколько их перетопить придется, чтобы хоть на тысячную долю более-менее приличного астрала насобирать. Мне вечности не хватит, чтобы с тобой расплатиться. Ты нереальные цели ставишь. А еще бог-торгаш.
— Э-э, вечность, Гюнтер, это то, что благодаря мне у тебя теперь снова есть. Или ты уже забыл, что мог ее лишиться. А я с тебя — заметь — даже плату за это не взимаю. Иногда я бываю таким непрактичным, — вздохнул Гермес. — Все доброта моя. И сочувствие к тем, кто его совсем не стоит.
— На словах-то да с виду вы добренькие, — фыркнул о’Дим. — А коснись, так ни стыда у вас нет, ни совести. Ни жалости. Попадись вам в лапы — обдерете до костей, еще и из них все повысосете.
— Мы строгие — это да, — согласился Гермес. — Но справедливые.
— Уж конечно. Куда нам, злобникам, до вас. Вон ты как все вывернул: уже никто никому ничего не должен, только я, получается, должен вам всем. А между тем, с Леной у меня была честная сделка. Я девчонку практически буквально на своем горбу в рай завез.
— Ой, Гюнт, опять врешь. Опять ловчишь. Ну мне-то можешь про свои честность с альтруизмом не заливать. Ты ж сам знаешь, что как раз с Ленуськой-то ты более всего и опрофанился.
— Ты сейчас о чем? — Гюнтер старательно и очень натурально сделал честные глаза оскорбленной невинности.
— А то ты не знаешь, — Гермес многозначительно поднял бровь. — Впрочем, даже если ты сейчас будешь клясться на крови, что понятия не имеешь, о чем я веду речь, я тебе не поверю.
— Так я действительно не имею.
— Объясняю на пальцах. Ну-ка скажи мне, сколько по твоей наводке девушек сюда попало?
— Две, — со сладкой улыбкой торжества заявил Гюнтер.
— А вот и нет. Одна. Мария Сухова. Вторая — та, которая Алена Макарова, попала сюда, что называется, самовывозом. Поэтому проходит по другой ведомости. А если кто-то из этого мира возжелает отбыть да хоть бы и в диспетчерскую «Малые ебиня», так он пойдет уже вовсе по третьей.
— Вот развели бюрократию, — в сердцах прошипел Гюнтер.
— А это чтобы не запутаться, кто, куды, зачем и как перемещается, — наставительно пояснил Гермес. — Учет и контроль — вот два столпа, на которых зиждется концепция попаданства. Иначе у меня в Скрижалях такое начнется… Собственно, уже и началось, когда ты начал проворачивать свои многоходовки. Смекаешь, к чему веду-то?
— Нет! — мстительно и зло отрезал Гюнтер. — Я тебе больше вообще ни слова не скажу. А то ты мне в аккурат сверх уже назначенного долга, еще что-нибудь добавишь. В пятерном размере, как у тебя это принято!
— Эх, Гюнт, раньше надо было молчать. А ты ж наоборот, на всех перекрестках похвалялся, какой ты прозорливый, как все предугадываешь да рассчитываешь. Да с такой точностью, что никто из смертных и не чихнет, коли ты ранее этого не предскажешь. Ну, было?
— Раз сам знаешь, зачем спрашиваешь?
— Ну и значит, ты не мог не знать, заключая договор, что Аленушка покинет этот мир как бы не одна.
***
— Что? — Лена ошарашенно смотрела на Фрейю Ньёрдовну. — Быть такого не может!
— Уж поверь мне, милая. В этих вопросах я никогда не ошибаюсь, — убежденно заявила Фрейя.
— Ну да, вы, конечно, богиня, — забормотала Лена, пытаясь осмыслить сказанное и найти ему логическое объяснение. — Но все-таки как?
— Девочка моя, ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что такое с вашей сестрой обычно и случается, если мужик месяц из твоей постели практически не вылезает. Ты — не исключение. Да и с чего бы? Молодая, здоровая.
— Дело не во мне. Просто Геральт же ведьмак, а ведьмаки бесплодны.
В ответ на эти слова Фрейя лишь вздохнула и покачала головой.
— Вот ведь пытаемся мы вбить вам в головы: прежде чем лететь в свой вожделенный мир, загляните на полчасика в Справочную, ознакомьтесь хотя бы с основами попаданческих правил для чисто вашего конкретно взятого места попадания. Скольких бы проблем сразу можно было бы избежать. Но какое там, вы ж всегда лучше всех все сами знаете. И вот итог. Впрочем, ты еще легко отделалась.
— Легко? — Лена не поверила своим ушам.
— Ну да. У тебя-то радость, а вообще-то, вы мрёте обычно.
— Ну, если так, то… — Лена поморгала, не зная, что возразить на заявление Фрейи Ньёрдовны.
— Пойдем, — кивнула та, приглашая Лену за собой.
— Куда?
— В Справочную. Лучше поздно, чем никогда.
После холла, заполненного беспрестанно галдящими попаданками, Справочная ошеломила Лену звенящей тишиной и торжественной пустотой, которую еще более усугубляли стеллажи с фолиантами, возвышающиеся аж до потолка.
— Ну вот, — повела рукой в приглашающем жесте Фрейя. — Располагайся. Сейчас разыщем Справочник по Ведьмиленду, где черным по-русскому написано…
— А почему по-русскому? — Лена удивилась и даже позволила себе перебить Фрейю Ньёрдовну. — Ведь авторы саги и игры — поляки.
— А при чем здесь авторы? — не поняла Фрейя. — Им этот справочник ни к чему. Они ведь попаданцами становиться не планируют. Здесь содержится информация для тех, кто отправляется на ПМЖ в чужие и неизведанные миры. И подается она, соответственно, на языке интересующегося. Потому что на тарабарском она нафиг никому не нужна. По-моему, это элементарно.
— А если бы я была, к примеру, англичанкой? — поинтересовалась Лена.
— Тогда Справочник явил бы сведения черным по-английскому, — невозмутимо пояснила Фрейя.
Лена хотела было спросить, каким образом книге-полиглоту удается угадывать языковую принадлежность вопрошающего, но потом подумала, что у нее есть вопросы более важные, чем этот, и воззрилась на Фрейю Ньёрдовну, которая вдумчиво обозревала стеллажи в поисках нужного фолианта.
— Эх, вот без Рататоск как без рук, — посетовала Фрейя. — Та сейчас живенько бы хвостиком махнула, растеклась бы по стеллажам, как мысью по древу — и в три секунды добыла нам нужную книженцию. Ценный был работник, все успевала — и дела поделать, и языком новости всех миров обмолотить… Ага, а вот и наш справочник, — обрадовалась Ньёрдовна. Затем она подошла к стеллажу, вытащила из стройного ряда томов книгу с широким темно-зеленым корешком и, положив ее на стол, позвала Лену:
— Вот, открой и ознакомься.
Девушка послушно подошла, аккуратно и почтительно открыла по виду очень серьезную и умную книгу — и на первой же странице прочла:
«Внимание!
Первое правило для попаданок в мир Ведьмака.
Бесплодие ведьмаков и особенно Геральта из Ривии на женщин из других миров
НЕ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ!»
— Но как же так? — Лена подняла взгляд на Фреёю Ньердовну. — Я же книгу читала. И там тоже черным по-русскому было написано…
— Ну так то книга, а это попаданский стандарт. Ты разницу-то почувствуй. В книге правила для своих, а тут для эмигрантов.
— М-да, — Лена озадаченно потерла переносицу. — Похоже, я, как в том анекдоте, спутала туризм с эмиграцией.
— Да. Неплохое сравнение, — одобрила Фрейя Ньёрдовна. — В общем, можешь сесть и читать. Времени у тебя теперь навалом.
— Да уж, — пробормотала Лена, которой при упоминании о времени сразу вспомнился Кронос, идущий по коридору в хороводе разноцветных дней.
— Впрочем, если тебе хочется быстро и сразу, основу коротенько я могу донести до тебя сейчас, — Фрейя по-своему истолковала изменение выражения лица Лены, тоскливо взирающей на толстенный фолиант.
— Если вас не затруднит, — попросила Лена, у которой действительно не было настроения сейчас листать многостраничный справочник в поисках нужной ей информации.
— Ну что ж, ты наверняка понимаешь, что при создании ведьмаков, маги должны были подстраховаться. Иначе, с учетом долгожительства, физических кондиций и навыков выживания, иммунитета и стабильной половой активности, ведьмаки очень быстро стали бы доминирующей расой, стремительно вытеснив обычных людей, немногочисленные и еще невымершие представители которых стали бы вскорости реликтами, чудом сохранившимися от былых времен. А также считались бы изгоями и паршивыми выродками, которым не место в мире людей идеальных.
— Как раз это мне понятно.
— Поэтому способность к воспроизводству у ведьмаков заблокировали магически. Слышала о такой малораспространенной причине бесплодия, как несовместимость партнеров? Так вот, у ведьмаков с женщинами своего мира, благодаря магическому блоку, она составляет девяносто девять и девять десятых процента. В частности, этим, помимо всего прочего, тоже объясняется высокое либидо ведьмаков. Они просто инстинктивно ищут ту самую, которая могла бы стать исключением из общего правила. Но, как правило, не находят. Маги, задумавшие эту мутацию, к делу подошли в кои-то веки ответственно. А теперь перейдем к попаданкам. Уже смекаешь, в чем соль?
— Я — не из их мира.
— Ага. И магия ведьмиленда на тебя не действует. Это уже две причины. А есть еще третья, дополнительная. Поговаривают, что будучи во Флотзаме, Геральт рискнул принять участие в экспериментальном тестировании зелья, формулу которого вывели некие алхимики-самородки. Оно снимает магический блок, а это значит…
— Значит, та же Йеннифэр, выпив это зелье, тоже сможет иметь детей? — полюбопытствовала Лена.
— Деточка, не говори ерунды, — отмахнулась Фрейя. — Не сравнивай здорового мужчину, по физическому состоянию организма тридцати-тридцати пяти лет с более чем столетней бабкой, высохшей от старости и злости, да еще с исправленным врожденным физическим уродством. Уж скорее каменные статуи в нашем парке понесут, чем она.
— Блин, — Лена вновь уставилась в книгу, машинально вычитывая напечатанные фигурным жирным шрифтом буквы и только теперь начиная помаленьку осознавать, во что она реально вляпалась. — И это чего мне теперь делать? Меня жизнь как-то к этому не готовила. То есть я ведь была уверена, что никаких детей у нас с Геральтом никогда не будет. И морально я с этим уже смирилась, когда… Ох, господи, как же по-дурацки все, — высказала она в сердцах и в отчаянии.
— Ты, конечно, можешь избавиться от проблемы… — начала Фрейя Ньёрдовна.
— Нет, — категорически замотала головой Лена. — Я попробую для начала как-то иначе разобраться с последствиями собственной беспечности.
— Похвально, — одобрила Фрейя. — Тогда в порядке исключения мы можем вновь отправить тебя к Геральту. В конце концов, это будет справедливо. Почему с вашей общей проблемой ты должна справляться в одиночку?
— Вероятно потому, что она не наша с ним общая, а именно моя. Чисто физически. У Геральта, вообще-то, никакой проблемы нету.
— Может быть, ты позволишь и ему решать?
— Незачем, — коротко мотнула головой Лена. — Мы уже все порешали в доме Ольгерда. Он не пожелал меня выслушать. А я решила больше ему не навязываться. Так что, у него своя жизнь, как было всегда. А у меня… — она сглотнула подкативший к горлу ком и быстро сморгнула, прогоняя предательски наворачивающиеся на глаза слезы. — У меня — своя, — закончила она решительно.
— Ну коли так, — Фрейя Ньёрдовна посмотрела на Лену, что-то явно прикидывая. — Как насчет того, чтобы поработать? Тут, в Справочном. Рататоск нам не вернуть, а сотрудник нам нужен, вакансия обратно ж гуляет, что не есть хорошо. Ален, соглашайся. Работа не пыльная. То есть, даже буквально. У нашей белки-чистюли тут порядок идеальный был — ни пылинки нигде, ни соринки. Спокойно, тихо, народ не ломится. Будешь сидеть, справочники почитывать, как художественную литературу, раз в год опись сдавать да раз в месяц лекции попаданкам читать. Самое оно в твоем положении.
— Хм, — Лена обвела взглядом уставленные пухлыми томами стеллажи. — Справочная, говорите? А почему бы и… Да, — решительно кивнула она, соглашаясь.
— Вот и чудненько! — хлопнула в ладоши Фрейя Ньёрдовна. — Сейчас быстренько метнемся к Моисею, напишешь заявление — и приступай.
Дальше дело пошло настолько прытко, что в мозгу Лены отпечатывались лишь отдельные стоп-кадры (причем, не факт, что самые важные): хватающийся то за голову, то за сердце Моисей, громко причитающий, что его непременно и как всегда буквально с минуты на минуту кто-нибудь загонит тут в гроб, и авторитетно заявляющий, что на самом деле все здесь именно для этого и собрались, а диспетчерская, коллектив, инспектора и попаданки — лишь прикрытие, которым его враги и злопыхатели искусно замаскировали истинную цель существования Малых ебиней — сжить-таки со свету Моисея.
Потом был договор, который беспрестанно охающий Моисей под ворчливые увещевания Фрейи Ньёрдовны подсунул для подписи Лене. А она его, разумеется, и подмахнула. Впрочем, на всякий случай бегло пробежав глазами его пункты и посмотрев, нет ли там какого подвоха — все-таки опыт общения с Гюнтером и показательное выступление Гермеса Зевсовича не прошли для Лены даром.
Затем Фрейя Ньёрдовна торжественно вручила ей ключи от кабинета и от ведомственной квартиры, где Лене отныне предстояло жить, торжественно сопроводила ее в Справочную, где встала посреди кабинета и широко повела рукой в сторону стеллажей:
— Вот, теперь это твоя епархия, а ты тут хозяйка. Давай, приступай. Удачи!
С этими словами Фрейя Ньёрдовна удалилась, оставив Лену в одиночестве среди бесчисленного множества книг-пособий о правилах попаданского поведения в неизведанных мирах. Лена еще несколько минут бессмысленно смотрела на закрывшуюся за ней дверь, затем подошла к столу, уселась в мягкое и удобное кресло (наверное, белке Рататоск было удобно в нем дремать после обеда, а вот для работы оно ей вряд ли годилось), подвинула к себе справочник по миру ведьмака, еще раз кинула взгляд на упреждающую надпись.
«По несчастью или к счастью, истина проста: никогда не возвращайся в прежние места», * — подсказала ей мудрая книга, угадав на этот раз не язык, а нужный момент из ее памяти. И Лена решительно перевернула страницу.
* Строки из стихотворения Г. Шпаликова.
