***
Всё закончилось так же быстро, как и началось. Когда он всё же решился написать ей своё «морозное письмо», она уже не пришла. Она вообще не появлялась больше на этой крыше. И на следующий день, и на следующий следующий... Джек ждал, ждал ещё долго, но так и не смог дождаться. Её не было. И он улетел. С тяжёлым грузом на сердце, но он покинул Париж, стараясь быстрее возвратиться домой, чтобы продолжить осыпать прохожих снегом, стараясь забыть о девушке с прекрасным голосом — о его сирене с дурманящим голосом. Он надеялся, что скоро это угнетающее чувство пропадёт, но все его надежды были тщетны. Он никак не мог забыть её нежный голос, и каждый вечер теперь стал, вылетая на крышу, напевать мелодию её песен, закрывая глаза и воображая, что она сейчас рядом, что она сейчас сидит около него.Дурманящий голос (Джексон/Люсиль)
4 января 2016 г. в 01:49
Сирена с дурманящим голосом — именно так он любил называть её.
Он хотел чего-то нового. Долгое время оставаться на одном и том же месте для него было подобно пытке, и внутри него возрождалось огромное желание улететь хоть на некоторое время из этого скучного, как теперь казалось ему, городка. И это желание с каждым днём становилось всё сильнее и сильнее, и именно из-за этого он с нетерпением ждал момента, когда сможет найти время на своё маленькое путешествие, планируя залететь подальше куда-нибудь на юг — он ещё никогда не бывал в тех местах, и, значит, ещё никто не видел там его снега среди жаркого лета.
Он смог дождаться того времени, когда наконец появился шанс побывать в неизведанных им местах. Вместе с ветром он летел с широкой улыбкой на лице, оглядывая новую местность, создавал необычайной красоты снежинки и осыпал ими прохожих; веселился, смеялся и играл с детьми, кажется, даже забывая, что они не способны были его видеть. И он не заметил того, как почти к закату оказался во Франции, в Париже — городе любви. Всё ему показалось тут слишком романтичным, — видеть весёлых людей собравшихся в компании было для него тяжко — и он, рассматривая окрестности, собирался лететь дальше, пока не заметил одинокую девушку на крыше высокого здания, с печалью рассматривающую что-то в своей книге. И почему-то тогда его потянуло именно туда.
Сначала, в первые дни, когда он прилетал сюда, он не понимал, что она забыла на этой крыше, и почему приходит сюда каждый вечер (так же как и не понимал, почему сюда приходит — прилетает — и он сам). Она садилась и что-то тихо шептала сама себе, и каждый раз при резком повышении голоса кашляла. Из-за этого в её зелёных глазах застывали маленькие капельки слёз, которые она тут же протирала рукавом своей старенькой кофты. Он сидел совсем недалеко от неё, вертя в руках посох, внимательно рассматривая эмоции, которые отражались на её молодым личике, и пытался заговорить с ней. Но она, как и все другие, не замечала его, — его будто и не было вовсе — и Джек продолжал разговаривать сам с собой. От этого на душе у Фроста было тяжело, и тот хотел уже улететь, но что-то держало его, заставляя приходить сюда снова каждый вечер. Сидеть рядом с ней, пытаясь убрать упавшие на её лицо пряди волос, улыбаясь непонятно чему.
С каждым днём голос её окрепал, и теперь кашель стал слышен совсем редко, а потом уже — его будто и не было вовсе. Она смеялась, бегала по крыше и танцевала, а он в это время парил рядом с ней, создавая снежинки в воздухе и покрывая тонким слоем льда подол её платья. В первый раз девушка удивлялась этому необычному явлению, но потом уже, почему-то, стала ожидать, когда снова сможет увидеть снег посреди лета. Она повторяла какие-то речи, стараясь говорить как можно громче и чётче, и расстраивалась, если у неё что-то не получалось. А в один солнечный, но в то же время ветреный день, она запела.
Джек точно мог поклясться, что никогда не слышал ничего чудеснее этого голоса, который эхом уходил куда-то вдаль, прогоняемый ветром. Мелодичный и звонкий, завораживающий и такой спокойный — для Джека это, казалось, действовало как пение морских сирен, что забирали с собой на морское дно моряков.
Он не хотел, чтобы она переставала петь. Ему хотелось слушать её сказочный голос целый день подряд, и парень был уверен, что это бы не надоело ему. Слушая этот необычайный голос, ему казалось, что весь мир вокруг него расцветал.
Так продолжалось ещё долгое время. И продолжалось бы ещё дольше, если бы в один день Джексона бы не посетила мысль, которая была для него как гром среди ясного неба. Он вдруг внезапно понял, из-за чего каждый вечер прилетал сюда, и эта простая истина до дрожи пугала его.
Парень ещё никогда не испытывал это чувство, и раньше даже предполагать не мог каковы будут его ощущения, но сейчас, находясь рядом с этой девушкой, Джек точно с уверенностью заявлял, что это — любовь. И эта мысль пугала — до чёртиков пугала! — его. В конце концов, Люсиль и он, это две совершенно разные вещи.
— Люсиль... Как же так получилось, Люсиль?
Но она никогда не слышала его. И никогда не услышит. Джек понимал, что продолжая оставаться рядом с ней, он вредит себе, но и улететь просто так он не мог. Сердце его разрывалось на части, но он каждый раз приходил на крышу и оставался, здесь до того момента, пока сама девушка не уйдёт. Ему приходило в голову составить письмо из морозных узоров, но Джек боялся, что спугнёт её, и что уже тогда всё закончится. Ведь сейчас он хотя бы мог сидеть рядом с ней: и пусть она его не видит, пусть не слышит, пусть не чувствует, пусть даже не знает о его существовании! Но он хотя бы может находиться с ней рядом...