Translucent

Джонин не может уснуть ночью. Его преследует странное беспокойство: ничего конкретного – то обрывки воспоминаний о том, что произошло между ним и Лу Ханем накануне, отдающиеся тупой болью в груди, то размытые фантазии о том, что может произойти с ними в будущем. И он тщетно гонит от себя образы. Потому что ему страшно. Но больше, чем страх, его преследует стыд. Странно. Ведь он не сделал ничего ужасного: для молодых людей их возраста естественно стремиться к близости. Может быть, это из-за того, что он так глупо обидел парня… В любом случае, Джонин приходит к выводу, что завтра будет вести себя как обычно, ничем не выказывая заинтересованности и игнорируя собственную слабость. Но прямо сейчас «слабость» дает о себе знать, и Джонин не видит другого способа снять болезненное возбуждение, как прибегнуть к мастурбации. Закрыты его глаза или открыты – не имеет значения – он видит перед собой униженного беззащитного Лу Ханя. Он долго не может кончить, и развязка приносит лишь опустошение… Под утро он проваливается в болезненный сон. И впервые за все время работы в пансионате, Джонин не слышит будильника. Должно быть, сказалось напряжение, рефлексы тоже решили немного отдохнуть. Он открывает глаза в 10.50 и не сразу понимает, что красные цифры на электронном табло обозначают утро. Еще несколько секунд ему требуется, чтобы осознать, что он опаздывает на встречу с Лу Ханем. Он вскакивает с постели, быстро одевается, на ходу застегивая рубашку, и бежит… 10.55. Бежит, что есть сил. Но даже при самом удачном стечении обстоятельств и самой высокой скорости, на которую он способен, Джонин будет у здания клиники не раньше чем через 15 минут. Но он все равно бежит, забыв обо всем на свете. Потому что знает - Лу Хань будет ждать его у двери, которую отроет равно в 11 и… не увидит никого, кому бы он мог сказать свое дурацкое «Ты вовремя». 11.07. Джонин влетает в здание клиники и несется на второй этаж к белому люксу, проклиная крутые лестницы, слишком длинные и извилистые коридоры. Заветная дверь. 11.10. Мгновение он медлит, а потом осторожно, подушечками пальцев, стучит по белой поверхности. Тишина. 11.11. Джонин аккуратно приоткрывает дверь… -Ты опоздал, - ровным голосом говорит Лу Хань, словно изваяние застывший на пороге. «Ждал! Все равно ждал!..» - с облегчением думает Джонин и, вопреки всем принятым ночью решениям, бросается к нему с объятьями, целует в щеки, в губы, перебирает чуть вьющиеся светлые волосы. -Прости меня, прости, прости… - шепчет он, с силой сжимая в объятьях хрупкое тело. – Я больше никогда не опоздаю, обещаю… Лу Хань неподвижен. Джонин всматривается в его глаза, хотя знает, что все тщетно, – по ним он ничего не сможет понять. Говорят, глаза – зеркало души, потому что в них отражается частичка человеческого существа. Глаза Лу Ханя – черная дыра. Они только поглощают, ничего не давая взамен. Джонин согласен. Даже если бы он знал, что тела, попадающие в космические черные дыры, исчезают полностью, и от них не остается атома на атоме, он бы все равно был согласен раствориться в глазах Лу Ханя. -Прости меня, - приходя в себя, снова произносит он. И только сейчас замечает, как пальцы Лу Ханя нервно цепляются друг за друга. -Ты опоздал, - опять повторяет парень. -Я знаю, - покаянно говорит Джонин и берет его ладони в свои, подносит к губам и целует тонкие пальцы. – Но я уже здесь… -Где твоя тележка? - спрашивает Лу Хань. И почему-то кажется, что его невозмутимость дала трещину, и всегда такой спокойный голос немного дрожит. -Я не успел взять ее, потому что бежал к тебе… - оправдывается Джонин, хотя и так знает, что Лу Хань все видит и понимает. – Совсем вылетело из головы… Я быстро. Он смущенно улыбается и собирается пойти в служебное помещение, но Лу Хань удерживает его за руку: -Не надо. Ты нарушил расписание… Теперь уже завтра. -Пойдем гулять? – улыбается Джонин. -Нет, - отрезает Лу Хань. – Останемся здесь. И он прикладывает ладонь Джонина к своей груди, чтобы он почувствовал, как быстро бьется его сердце. -Сейчас, - говорит китаец. – Прямо сейчас. Я не знаю, что это, физически я здоров. Но, вероятно, это все из-за тебя. Из-за того, что произошло вчера. И из-за твоего опоздания. Я думал, ты больше не придешь, - заключает он. -Лу… - шепчет Джонин. Он хочет сказать «глупышка», но боится, что его опять поймут буквально, и ловит себя на мысли, что ему важно, очень важно понимать Лу Ханя и не обидеть его. – Как только такое могло прийти тебе в голову? -Это логично. Ты мог переосмыслить… - железные аргументы китайца почему-то умиляют Джонина и убеждают в том, что парень тоже много думал о вчерашнем. -Я не переосмыслил… Но… -Я тебе больше не нравлюсь? – ледяным тоном спрашивает Лу Хань. -Нравишься… - обреченно вздыхает Джонин. – Ты мне очень нравишься, – он делает длинную паузу, стараясь собраться с силами, чтобы сказать то, что давно понял, то, что не дает ему покоя. – Лу, я люблю тебя. И снова тишина. Огромные пустые глаза Лу Ханя смотрят сквозь него, и Джонин снова чувствует себя прозрачным. -Не молчи, - просит он, убирая светлую челку со лба. – Пожалуйста, не молчи… Скажи что-нибудь. -Что? – на мгновение взгляд Лу Ханя упирается в темные глаза напротив. -Все равно – что… -Я ошибся в тебе, Джонин: ты не только нарушил мой распорядок, но и слишком много разговариваешь, - серьезно говорит парень и отводит глаза в сторону. И Джонин спинным мозгом чувствует, что таким странным образом Лу Хань сейчас иронизирует, пытается разрядить обстановку… И не важно, что никто кроме них двоих не понимает этого странного юмора. Главное, они понимают друг друга. -Я постараюсь искупить свою вину, - шепчет Джонин, прижимая Лу Ханя к себе и забираясь руками под белую хлопчатобумажную футболку. – Только дай мне шанс… - выдыхает он в миллиметре от приоткрытых губ. Лу Хань ничего не отвечает, просто подается навстречу и повторяет жест Джонина, касаясь теплой смуглой кожи под легкой тканью рубашки, позволяя делать с собой все, что угодно. Джонина переполняют нежность и желание. И страх. Он не боится, что их поймают, хотя такая вероятность существует, ведь на комнатах пациентов нет замков в целях их же безопасности. Но, по большому счету, им обоим нечего терять. Он боится причинить боль Лу Ханю, оттолкнуть от себя. Боится, что тот возненавидит его. Ровная бледная кожа, длинные ноги, тонкие руки, светлые волосы на белом шелке белья… Обнаженный Лу Хань кажется хрупким и гибким, весь словно светится, как будто состоит из холодных лучей зимнего солнца. И только его огромные глаза – бездонная каряя пропасть. Джонин целует каждый миллиметр тела, проводит рукой по плоскому животу и ниже… Тихий стон. Прежде чем коснуться пальцами возбужденной плоти, он закрывает рот Лу Ханя поцелуем, и тот продолжает стонать, но теперь Джонин ловит каждый звук и возвращает обратно, не давая вырваться наружу. Он тянется к прикроватному столику, попутно роняя ровно сложенные книги. Лу Хань вздрагивает, словно слышит выстрел, но Джонин только углубляет поцелуй и сжимает его член плотнее, заставляя отвлечься от того, что сейчас не имеет значения… Потом он непременно сделает уборку в этой комнате и расставит все по своим местам. Никто бы не подумал, но он выучил наизусть последовательность названий на дурацких корешках, хотя больше половины из них на китайском. Джонин достает до открытой баночки с кремом и затем проникает пальцами между ягодиц Лу Ханя. Тот снова вздрагивает, но на этот раз иначе – всем телом выгибаясь вверх. Снова и снова, пока, наконец, не успокаивается. Джонин, пользуясь моментом, разводит пальцы в стороны, возобновляя движение с новой силой. Вероятно, Лу Хань закричал бы от обрушившейся на него боли. Вероятно. Но Джонин, осознавая всю жестокость своего поступка, не дает ему этого сделать. -Тише… - успокаивающе шепчет он и зажимает Лу Ханю рот ладонью. – Будет больно, но никто не должен узнать о том, что происходит… Не здесь. Не в этой клинике. Огромные глаза Лу Ханя наполнены ужасом, но он согласно кивает. -Ты мне веришь? – тихо спрашивает Джонин. Лу Хань снова кивает. И Джонин входит в него – полностью, одним резким толчком. И сразу останавливается, потому что парень под ним рыдает, сжимая простынь до белизны в костяшках, тяжелые соленые капли катятся по щекам, тело бьет судорога. Зубы больно впиваются в ладонь. Будь у него открыт рот, он бы наверняка поставил на уши весь пансионат. -Лу… Это все – больнее уже не будет, - пытается успокоить его Джонин. – Смотри мне в глаза, - просит он. Лу Хань послушно переводит пустой взгляд на любовника и кладет руки ему на плечи, готовый впиться ногтями в любую секунду. Но Джонина это не пугает, он убирает ладонь с припухших розовых губ и целует – нежно и глубоко, пока не чувствует, что ему отвечают, а потом начинает двигаться – медленно, плавно, осторожно… Он не знает, в какой момент в наполненных слезами глазах Лу Ханя появляется нечто осмысленное. Возможно, это просто от боли. Но Джонин хочет верить, что это что-то сродни доверию. Впервые с момента их знакомства он не чувствует себя прозрачным. -Я люблю тебя, Лу, очень люблю, - говорит Джонин, садясь на колени и двигая Лу Ханя за бедра ближе к себе. Потом снова обхватывает его плоть ладонью и, едва сдерживаясь, ласкает в ожидании, когда тот будет готов в развязке. Парень под ним больше не кричит, лишь глухо стонет и смотрит в глаза. Осмысленно. Ему все еще больно, и это нормально, но он подается навстречу каждому движению, давая понять, что то, что сейчас происходит - это и его выбор тоже. Сознательный выбор. -Джонин… Мне кажется, я сейчас умру… - тихо говорит он, и его взгляд становится растерянным и немного удивленным, а спустя секунду его накрывает оргазм, заставляя задрожать всем телом… -Лу… - выдыхает Джонин в ответ, почти рычит, когда приятное тепло заполняет каждую клеточку. – Я тебе не позволю, я собираюсь жить с тобой долго и счастливо, - улыбается он, чувствуя, как сам сокращается внутри невыносимо тесного пространства, и через минуту обессилено опускается на подушку рядом. -12, - говорит Лу Хань. После душа он выглядит трогательно - одетый в пушистый банный халат, как мокрый котенок, завернутый в огромное махровое полотенце. Но, пожалуй, в отличие от котенка, его взгляд опять приобрел холодность и рассеянность. Джонин больше не думает об этом. Он знает, что Лу Хань умеет смотреть иначе. На него. И только на него. Этого достаточно. -Что это значит? – спрашивает он. -Можешь побыть со мной немного дольше? – интересуется китаец. – До двух. -Могу остаться с тобой навсегда, - тепло улыбается Джонин и обнимает парня за талию. – А как же биржа и акции? -Сегодня воскресенье, - равнодушно напоминает Лу Хань. - У брокеров случаются выходные. -Понятно… И чем ты занимаешься по воскресеньям, когда я ухожу? -Смотрю сериалы, которые любил в детстве. -Не может быть! Я-то думал, ты решаешь теоремы или что-то в этом роде… - иронизирует Джонин, но Лу Хань воспринимает его слова всерьез. -Нет. У меня хорошее логическое мышление, но, тем не менее, я не имею такого математического дара, который с легкостью позволяет доказать теорему Ферма… Языки и экономика даются мне значительно лучше. -Не надо! – останавливает его собеседник. – Я знаю, что ты гений… Читал об этом. Давай про сериалы. Какой из них ты смотришь сейчас? -Лексс. -И о чем он? -О космическом корабле, который, по сути, представляет собой живой организм, что-то вроде насекомого, похожего на стрекозу. Он был специально выращен Великой Тенью и его основное предназначение уничтожать галактики… У него есть один существенный недостаток: он боится паутин – огромных космических паутин. Потом Лексс попадает в руки случайного человека, беглеца, приговоренного к смертной казни, а вместе с ним на борт попадают еще двое – женщина, вынужденная стать рабой любви, и убитый когда-то давно Тенью последний представитель расы людей искусства – художников, музыкантов, литераторов… -Стоп, он же мертвый! – возмущается Джонин, прерывая монолог Лу Ханя. -Не совсем. Его оживили и отобрали воспоминания, и 2 тысячи лет он был беспощадным убийцей, но однажды ему удалось вернуть память, и он встал на путь исправления. И вспомнил о пророчестве, в котором говорилось, что ему суждено уничтожить Его Тень… -Лу! Ты действительно это смотришь? – удивленно спросил Джонин. -Да, - невозмутимо ответил Лу Хань. – Сериал глупый, и в нем полно несоответствий, логика явно хромает, внутри авторской вселенной действует определенный набор условных правил, самым важным из которых является повторение времени. То, что было, так или иначе, повторится вновь. Это неизбежно. -Мне нравится это правило, - игриво прошептал Лу Ханю на ухо Джонин, запуская пальцы в мокрые спутанные волосы. -Ты мыслишь ограниченно и эгоистично, - сухо заметил тот. – Представь, что ты потеряешь близкого человека? И это будет повторяться вновь и вновь на протяжении всех твоих жизней? Это несправедливое правило. -Пожалуй, ты прав… -Но когда мне было 7, я очень любил этот фильм, - заключает Лу Хань. – Хочешь посмотреть? -Конечно! – Джонин не может сдержать улыбки, настолько в неожиданном свете предстает перед ним его половинка. Следующие 2 часа они действительно смотрят сериал. Лу Хань с непроницаемым лицом, без единой эмоции. Джонин – едва сдерживая смех. Он и правда никогда не видел ничего более абсурдного. Тем не менее, он рад побыть с Лу Ханем. И рад, что тот все два часа не выпускает его руку. Лишь однажды Джонин нарушает молчание: -И кто твой любимый герой? – спрашивает он. -Кай, - сходу отвечает Лу Хань. – Кай, последний из рода Бруннен-Джи. Потому что он должен выполнить пророчество – убить Тень, поработившую обе Вселенные. Джонин пристально вглядывается в профиль своего странного парня, в которого он совершенно точно без ума влюблен, и вдруг очень четко осознает, как мало знает о нем... -Почему ты не смотришь? – интересуется тот. – Не интересно? -Интересно, очень, - искренне отвечает Джонин. – Я хотел бы знать обо всем, что нравится и не нравится моему Лу Ханю, что он любит и ненавидит… Мне интересно абсолютно все. Слышишь, Лу? Китаец молча кивает и продолжает смотреть в экран, чуть сильнее сжимая пальцы Джонина. -Увидимся, - говорит Джонин, отрываясь от губ Лу Ханя. -Да, - говорит тот, как обычно, и закрывает за ним дверь. Вероятно, Джонин еще никогда не чувствовал себя настолько счастливым. И еще никогда тренировки не приносили ему такого удовольствия. Он хотел танцевать. Действительно хотел танцевать. Наверно, именно так выглядит настоящее вдохновение. И ему становится немного жаль, что Лу Хань так и не увидел, как он двигается. И потом он почему-то очень боится опоздать на вечернюю встречу, и выходит из флигеля для персонала на 15 минут раньше. Лу Хань наверняка не ждет его так рано. Но это ничего: он немного погуляет поблизости… Издалека он видит, что у главного входа снова происходит какое-то движение и замедляет шаг. Вероятно, приехал очередной богатый пациент, потому что на крыльце, несмотря на выходной, отчетливо виднеется тучная фигура главврача, облаченного в форменный голубой халат. Все, что происходит потом, кажется Джонину страшным сном… Сверкающий идеальной белизной лимузин, кто-то из санитаров, несущий два огромных светлой кожи чемодана, водитель в белом кителе с золотой тесьмой, распахивающий дверь в ожидании хозяина… и тонкая юношеская фигура в белом костюме, грациозно спускающаяся по широкой мраморной лестнице. Вот парень на прощанье кивнул доктору и едва заметно помахал рукой остальным присутствующим, продолжив свой путь к лимузину… -Лу Хань! – отчаянно кричит Джонин и со всех ног бросается к пансионату. – Лу Хань! Нет! На мгновенье блондин застывает в нерешительности, но потом все же садится в машину, и услужливый водитель захлопывает за ним дверцу. Спустя минуту сверкающий автомобиль едва виднеется, оставляя за собой лишь облако пыли… -Джонин, - говорит главврач. – Я понимаю, что ты привязался к Лу Ханю, и отчасти тебе даже удалось заглянуть в его мир. Но нужно понимать разницу между привязанностями простых людей и отношениями людей с аутичными расстройствами. Насколько бы крепкой ни казалась ваша дружба, для Лу Ханя она носила лишь поверхностный характер. В том плане, что в данном месте и в данное время из всех окружающих его требованиям удовлетворял только ты, но это не значит, что он не стремился домой, в привычный ему мир… Ты меня понимаешь? Джонин молча кивает. Хотя, на самом деле – нет, он не понимает. И не хочет понимать. Не верит ни единому слову, только что сказанному доктором. -Бывает, что аспи привязываются по-настоящему… Но, вероятно, для подобных вещей требуется больше времени. А таким, как Лу Хань, и целой жизни мало… Он ведь даже по именам ни к кому никогда не обращается: люди и неодушевленные предметы для него равны. Даже его отношения с родителями нельзя назвать теплыми. Джонин устало закрывает глаза рукой. Он думает о том, что сказал ему Лу Хань: когда его называют по имени, он чувствует себя особенным… Значит, и он сам называет кого-то по имени, только если ощущает этого человека важным для себя… Последние два дня Лу Хань часто произносил имя - Джонин. -Тебя порадует, если я скажу, что ему действительно стало лучше? -Правда? – иронично усмехается парень. – И в чем это проявлялось? -Видишь ли… - начинает мужчина, выдержав многозначительную паузу. – Это с тобой мы можем побеседовать на равных, а чтобы что-то вытянуть из Лу Ханя, нам приходилось проводить сеансы гипноза дважды в неделю… -Гипноз?! – ошарашено спрашивает Джонин. -Да, гипноз. Не так-то просто разговорить больного со столь ярко выраженными признаками социофобии… Он априори не доверяет окружающим, поэтому единственный способ помочь ему и узнать, что у него на душе, – гипноз. Последние сеансы Лу Ханя показывали, что круг его интересов несколько расширился, а отношение к окружающему миру стало менее категоричным. Образно выражаясь, в его вечном белом появились оттенки... Однажды он сказал, что ему нравится сад и большие деревья, и он много вспоминает о детстве… Не так, как раньше, - болезненные переживания, связанные с полученной еще ребенком психической травмой. А приятные моменты. Даже сказал, что когда остается один, иногда смотрит любимый сериал. Я знаком с ним три года, и впервые услышал, что он вообще когда-то интересовался телевидением… И танцы. Сказал, что видел, как один из наших сотрудников танцевал в спортзале, а потом целый вечер смотрел ролики на ютубе, и пришел к выводу, что классические танцы неинтересны, потому что слишком предсказуемы из-за ограниченного количества движений, а некоторые современные стили завораживают, потому что на первый взгляд не подлежат логическому осмыслению. Но поскольку он считает, что у человеческого тела есть предел возможностей, то, думает, и для современных танцев можно вывести какую-то формулу… -Вот как… - тихо произносит Джонин. – А обо мне он что-нибудь говорил? -Ничего конкретного, - шумно выдыхая воздух, говорит доктор. – Потому что все, о чем он говорил последние три недели, так или иначе было о тебе и связано с тобой. Ты слишком отличался от того, к чему он привык. Ничего удивительного, что он считал тебя несколько ниже себя в интеллектуальном плане, и ты вызывал у него мысли о детстве и природе. Но это неплохо, это очень даже замечательно… -Понятно, - прерывает его Джонин. – Можно вопрос? -Конечно, спрашивай. -По каким дням Лу Хань подвергался гипнозу? -Понедельник и четверг. Он не говорил тебе? Я не удивлен. Он никому не доверяет до конца. Завтра должен был быть последний сеанс, но парень решил, что с него достаточно, - разочарованно говорит врач. – У нас ведь частная клиника, а не тюрьма, мы не можем удерживать пациентов насильно… Джонин молча кивает. Слишком о многом ему сейчас хотелось бы подумать наедине с самим собой. -Я могу быть свободен? -Да, конечно. Кстати, Джонин, завтра я пошлю письмо твоему инспектору с просьбой освободить тебя от общественных работ досрочно за оказанную нам неоценимую помощь. -Спасибо… - тихо шепчет парень в ответ. Он рад, что не придется оставаться тут. И он ловит себя на мысли, что даже не может точно сказать, сколько времени здесь находится, и сколько еще должно длиться его наказание, потому давно перестал ставить красные крестики в своем настенном календаре… Именно рядом с Лу Ханем, помешанным на пунктуальности, время для Джонина не имело никакого смысла. -И еще одно! – слышит он уже в дверях. – Совсем забыл… Лу Хань просил передать тебе это, – доктор протягивает белый конверт с красной печатью в виде неизвестного Джонину китайского иероглифа. – Не знаю, что там, возможно, даже деньги… В любом случае, он счел нужным заверить послание своей именной печатью. Значит, что-то важное. -Спасибо, - еще раз повторяет Джонин и покидает кабинет. На следующий день его освобождают от общественных работ в клинике и он возвращается в город…