Бремя вражды человеческой

Берлин, август, 1938 год Звенит музыка, через края бокалов льется-пенится сладкое шампанское, кружащее голову не хуже веселых танцев. Везде и всюду слышатся громкие оживленные разговоры и смех. Дамы в красивых платьях и статные кавалеры — в основном в военной форме — развлекают друг друга свежими анекдотами и новостями, официанты ловко пробираются вдоль столов, уносят посуду, заменяя ее свежей. Германия на подъеме. У руля ее — Адольф Гитлер, заразивший страну своими идеями и стремлениями. Его лицо смотрит со всех плакатов, его речь доносится из динамиков, его цитируют, ему подражают, им восхищаются. Он хочет привести свой народ к вершинам, и его стремления вызывают лишь светлую веру. Почти у всех. Регине Миллс двадцать восемь лет, и она скучает. В ее руке зажат третий по счету бокал шампанского, она тянет его с неохотой, время от времени поглядывая по сторонам. Ее мать, Кора, заставила дочь прийти сюда, познакомиться с людьми, немного развеяться и потанцевать. Но последний кавалер, с которым Регина рискнула пуститься в пляс, отдавил ей ногу и извинился весьма неискренне. Конечности Регине пока что дороги, поэтому она решает передохнуть. И от назойливости мужчин тоже: они смотрят на нее, оценивают, как товар на ярмарке. Их взгляды ползут по телу как липкие гусеницы, Регине противно и хочется выйти на свежий воздух, что она и делает, в конце концов. Берлин застыл в знойном августе, как в янтаре. Желтый свет фонарей, освещающих небольшой парк, раскинувшийся во владениях хозяина вечеринки, только добавляет ощущений. На улице тоже душно, но все же не так. Отставив в сторону бокал, Регина опирается руками на балконные перила и всматривается в далекую черноту города, разбавленную тусклыми огнями. Ей не нравится всеобщая взбудораженность. Она не разделяет стремлений к войне и уверенности в непременной победе. Ей кажется, что победитель в любом случае потеряет слишком много. Но Гитлером и его речами очарованы почти все, даже Кора влюбленно повторяет его мантры, убеждая дочь в светлом будущем. Регина смотрит на географическую карту и ужасается. Германия такая маленькая, а мир такой огромный! — Заскучали? Мужской голос с британским акцентом выплывает из вечерней тьмы вместе со своим обладателем: невысоким худощавым мужчиной средних лет. У него чуть растрепанные каштановые волосы и умное, пусть и совершенно некрасивое, лицо. В отличие от большинства, он не в военной форме, обернувшаяся Регина отмечает сидящий по фигуре смокинг и развязанную бабочку. — Немного. В ней вертится легкая досада от невозможности даже здесь побыть в одиночестве. Словно уловив эту досаду, мужчина молча кивает и отходит в сторону, по пути делая глоток из своего стакана, в котором плещется явно не шампанское. Регина провожает его взглядом: долгим, хоть и не очень заинтересованным. Кора уже сказала бы ей, что на него нет нужды смотреть: он еврей, а значит, партия совершенно невыгодная в сложившихся обстоятельствах. — Почему вы здесь? — вдруг вырывается у нее. Мужчина насмешливо хмыкает. — Что еврей забыл на приеме у немецкого дипломата, вы это имели в виду? Регина краснеет. — Конечно, нет, — торопливо отзывается она, понимая, что мужчина не так уж далек от истины. Мужчина кивает. — Вы ведь тоже не арийка, — безжалостно говорит он. — Откуда вы? Он разглядывает Регину под неверным уличным освещением. Регина вздергивает подбородок. — Я родилась в Америке, — сухо отзывается она. — Мои родители переехали сюда, когда мне было семь. Регина предпочла бы остаться там, в Сторибруке, в штате Мэн, где она не выделялась среди толпы своей смуглой кожей, темными глазами и жесткими волосами. Здесь, в окружении выродившихся европейцев с их детьми-альбиносами, она чужая, и ее это тяготит. Настолько, что она до сих пор не выучила нормально немецкий, и ей прощается это только за то, что она красива. Мужчина снова кивает и делает еще один глоток своего напитка. — Возможно, еще не поздно переехать вновь, — вкрадчиво намекает он на политическую обстановку. Регина поджимает губы. Он немного пугает ее. В нем, по сути, нет ничего устрашающего, и все же она ощущает исходящую от него силу. Сколько силы может быть в таком маленьком мужчине? С ним, должно быть, весьма удобно танцевать: нет нужды сильно запрокидывать голову. Они молчат в унисон еще довольно долгое время, Регина разглядывает неожиданного собеседника, а он смотрит вниз, на город. Затем предлагает внезапно: — Не хотите уйти отсюда? Регина вздрагивает. Уйти? С ним? Но куда? И, только очутившись в чужой машине, понимает: все равно, куда, лишь бы подальше от всего этого. Кора сочла бы ее действия недопустимыми, но Коры нет рядом, и Регина рада хотя бы так вырваться из-под опостылевшей опеки властной матери. Они слушают по дороге американский джаз вместо поднадоевших немецких певцов, и Регина, наконец, спрашивает, как же ей называть спутника. — Как посчитаешь нужным, дорогуша, — равнодушно отвечает он ей, не отрывая взгляда от дороги. Обращение «дорогуша» немного коробит Регину, и она замолкает, глядя в сторону на мелькающие за окном указатели. Дорога кажется длинной, но после они заходят в кафе, заказывают кофе с мороженым, и жизнь начинает налаживаться. При более ярком свете Регина понимает, что ее спутнику, должно быть, хорошо за сорок. Что он из той породы мужчин, которые берут не красотой и статью. Что у него есть свои тайны, которые он тщательно оберегает. Он так и не называет ей своего имени, а после кафе чинно провожает до дома и прощается, едва улыбнувшись. Регина, удивленная и уставшая, отправляется спать, а утром вяло отбивается от укоров матери, подобравшей ей на вечеринке какого-то кавалера. — У меня был шанс выйти замуж! — напоминает она Коре. — Но ты сочла его неподходящей партией! Кора фыркает: удивительно, но после ночи развлечений она все еще свежа и бодра. Какое-то волшебство! Или кокаин. — Конюх, Регина, он был конюхом! О каком замужестве могла идти речь? Регина молча отворачивается к стенке. Даниэль был небогат, это верно. Но она любила его. Прошло столько лет, а она все еще думает о нем. Кора добилась того, чтобы его выслали из страны, по крайней мере, так она сказала дочери. Отец пытался вступиться за Регину, но его голос в этом доме почти ничего не значил. С того времени отношения с матерью разладились: если раньше Регина пыталась любить ее, то теперь бросила эти попытки. Кора все прекрасно понимает, однако не прекращает властвовать над мужем и дочерью. Вновь своего загадочного незнакомца Регина встречает через месяц. Она выбирает себе шляпку, которая ей совершенно не нужна, и слышит знакомый акцент: — Мне кажется, ты думала обо мне, не зря же я решил зачем-то проехать сегодня по этой улице. Они перешли на «ты» еще в прошлую встречу, и Регина невольно улыбается, глядя на него. Она зачем-то начинает к нему привыкать. Он очень умен, это понятно по его речи, по словам, которые он небрежно использует. Возможно, виной тому — огромнейшая библиотека в его доме, и Регина завороженно глядит на корешки книг, пока хозяин дома наливает ей в пузатый бокал дорогой коньяк. — Кто ты? — спрашивает она задумчиво, понимая, что ее некрасивый незнакомец скрывает много больше, чем может показаться на первый взгляд. Он улыбается. У него немного кривые зубы, но это бросается в глаза только поначалу, а потом не отвлекает совершенно. — Я тот, кто может многому научить тебя, милочка, — отвечает он, и Регина почти не сердится на него за то, что он так любит использовать все эти дурацкие обращения. Он действительно учит ее. Он учит ее управлять автомобилем, выбирать свежие цветы, готовить отменные по вкусу блюда восточной кухни, а еще — стрелять из пистолета. — Ты должна быть готовой к тому, что однажды тебе потребуется выстрелить в человека, — говорит он, и Регина чуть не роняет оружие. — Я не хочу быть к этому готовой! — с отвращением восклицает она и впервые видит какую-то сумасшедшинку в его взгляде. — Тебе придется, дорогая. Он говорит о предстоящей войне, которая уже давно решенный факт. У него есть лаборатория: целый огромный зал в подвале, где повсюду натыканы какие-то порошки, жидкости и резко пахнет чем-то странным. Он называет то, что готовит, зельями. Время от времени она сталкивается в его доме со странными людьми — «Это Виктор, милочка, а это Джефферсон» — и думает, уж не завязал ли он с ней знакомство только для того, чтобы она послужила ему неким прикрытием. Слово «гомосексуалист» ей знакомо. Однажды она спрашивает его об этом со всей прямотой. Он морщится в ставшей привычной для нее гримасе и потряхивает чуть спутавшимися волосами. — Я все еще еврей, — напоминает он досадливо, отвечая не на то, о чем она его спросила. — И вряд ли это можно куда-то спрятать. — Зачем я тогда тебе? — сердито осведомляется Регина, скрещивая на груди руки. Ей не приходит в голову, что он может смотреть на нее, как на женщину, потому что за все время их знакомства он ни разу не позволил себе лишнее. Но вот он снова улыбается ей — загадочный пройдоха, — и она тает, как мороженое в летний день. Он завораживает ее, будто могущественный волшебник, рядом с которым она лишь неопытная ученица. Иногда он просит ее выполнить что-нибудь несущественное, например, доставить письмо, а время от времени она готовит ему какую-нибудь смесь, стараясь не слишком активно вдыхать испарения от реагентов. Ей нравится быть с ним рядом, а он не слишком возражает, пусть и не спешит рассказывать, чем на самом деле зарабатывает на жизнь. Она спрашивает, есть ли у него семья, и получает совет не лезть не в свои дела. — Он заключает сделки, — делится однажды с Региной Виктор Франкенштейн. — Это его страсть. Люди просят его… о разном. Но он выдвигает невыполнимые условия, цену которых узнаешь только тогда, когда приходит время выплачивать долг. Виктор тоже однажды заключил с ним сделку. И расплачивается за нее до сих пор. Он хотел быть известным врачом, хотел дарить безнадежно больным людям новую жизнь, но опыты его требовали больших затрат, денег на которые изыскать было решительно невозможно. Таинственный друг появился на пороге внезапно под аккомпанемент грозовой ночи и почти сразу предложил Виктору помощь. Уставший после очередного провалившегося опыта, чувствующий себя жалким и никчемным, Виктор ухватился за предложение слишком крепко. И слишком поздно понял, что оказался на крючке. Больше Виктор не лечит. У него нет на это времени. — Как же он выбивает из людей долги? — недоуменно интересуется Регина, и Виктор, усмехаясь, показывает ей на письмо, которое она должна доставить на определенный адрес. — Бумага внутри пропитана сильным ядом, — сообщает он ей, и Регину передергивает. Виктор убеждает ее, что сквозь конверт и перчатки яд никогда не просочится, но она больше не намерена быть почтальоном смерти. Она придерживается своего решения очень долгое время, затем не выдерживает. — Ты убиваешь людей! — обвиняет она его, а он театрально прикладывает руку к груди, вскидывая брови. — Они обманывают меня, дорогая, — парирует он надменно. — Смеются надо мной. Ненавидят меня. Ищут моей помощи и лгут, глядя в глаза, потому что кто-то сказал им, что таким, как я, можно лгать. Ты считаешь, я должен прощать им это? Он смотрит очень внимательно, ломая что-то внутри Регины. Она думает, что он прав. Еще она думает, что он избавляет мир от тех, кто хочет войны. В этом есть смысл. И тогда она вновь принимается разносить письма, натягивая на руки две пары перчаток. Он никак не благодарит ее, будто она лишь делает то, что должна. Регине чудится, что у него целая куча обликов. В один день он может быть закрытым и спокойным, тем, кто изначально так сильно привлек ее своей внутренней сдержанностью, в другой — насмешливым ёрником, который гримасничает по поводу и без, в третий он вдруг почти отвращает Регину трусливыми рассуждениями о настоящем и будущем. Она никогда не может угадать, каким он будет, и это немного настораживает. — Еврей, — раздраженно выдает Кора, с которой Регина неосторожно делится своими наблюдениями. — Что с него взять? Хитрый и скользкий, как и все они. Регина злится на нее за эти слова. — Человек любой национальности может быть хитрым и скользким, — резко отзывается она и покидает материнский дом. Она не рассказывала матери о своем знакомом, но Кора однажды увидела их вместе на улице и с той поры не отстает с расспросами. Не будь Регина с ней в плохих отношениях, она рассказала бы многое, однако она не любит мать и не доверяет ей. Не доверяет Коре и он, когда Регина в очередной раз со смехом сообщает, как сильно Кора любопытствует по поводу их отношений. — Надеюсь, ты не доносишь ей о каждом моем шаге? — злится он, прядь каштановых волос падает ему на глаза. Регина фыркает и отворачивается. Ее обижает его недоверие. Она не маленькая девочка, которая не понимает, какие секреты нельзя выдавать. Он чувствует обиду и всякий раз заглаживает ее своими способами: то покупает билеты в оперу, то усыпает спальню Регины, которая давно перебралась к нему жить, свежими розами, то дарит ей новую книгу, еще не выложенную на прилавки Берлина. Регина тает, как и всегда, и прощает своего некрасавца. Они становятся близки после полугода знакомства. Он — в счастливом возбуждении от удачной сделки — громко рассказывает о своей победе, попутно открывая бутылку дорогого шампанского, а она смотрит на него, ставшего таким прекрасным в искренней радости, и не может насмотреться. В сердце что-то переворачивается, тогда Регина подходит ближе, кладет ладони на его неправильное лицо и, зажмурившись, прижимается губами к его сухим губам. Она чувствует, что он не отвечает, и отстраняется, ругая себя за проявленную инициативу. Ведь совершенно ясно, что он ничего не испытывает к ней, иначе давно бы… — Ты пожалеешь, — неожиданно говорит он, блестя глазами. Регина, прикусив губу, гладит его щетинистую щеку. — Может быть, нет. В ее жизни был только один мужчина, близости с которым она хотела. Теперь их стало двое. Он не подхватывает ее на руки, отставив в сторону бутылку шампанского — это были бы смешные и нелепые попытки не упасть вместе с Региной. Его лицо приближается, и Регина вновь закрывает глаза. На этот раз он сам целует ее, его язык влажен и горяч не в пример губам. Он обнимает Регину, порывисто прижимает ее к себе, и она чувствует, как он твердо вжимается в ее живот. Они падают на диван, поспешно раздевая друг друга. У него — поджарое, тонкое тело с четко выступающими мышцами, на груди — легкая поросль волос, узкие бедра и не слишком большой, но довольно толстый член. Сбросив остатки одежды, он нависает над Региной, упершись руками в диван, лицо его немного искривляется от ощутимого напряжения. Регина не девственница — усилиями Коры она успела побывать замужем за старым бюргером, который, к счастью, быстро скончался, оставив молодой вдове приличное состояние. Регина не сожалеет об этом браке, Леопольд — так звали ее мужа — отвлекал ее от мыслей о Даниэле и помог разделаться с невинностью. Конечно, его физическое оснащение никак не смогло бы сравниться с тем, к чему протянулись пальцы Регины. Она трогает его — по всей длине, от живота до красной головки, в отверстии на которой виднеется прозрачная капля смазки. Большим пальцем Регина размазывает ее и видит, как судорожно приподнимается и опадает мужская грудь. В этот момент он в ее власти, и она может делать с ним все, что захочет. Он и делает: мышцы его рук максимально напряжены, когда он стаскивает с нее нижнее белье и склоняется, жадно втягивая носом запах возбуждения. Регине становится немного неловко, она пытается свести бедра, но он удерживает ее от этого глупого шага и немедленно приникает губами к самому сосредоточию женственности. Регина, никогда не ведавшая о столь изощренных ласках, изумленно распахивает глаза и выгибает спину, громкий стон невольно срывается с ее губ. Он ласкает ее языком: то обводя самым кончиком напряженный бугорок, то ныряя вниз, в сжимающееся пульсирующее отверстие. Регина мечется на диване, сжимая кулаки и теряя себя в невозможных ощущениях. Он ласкает ее все сильнее, все настойчивее, а потом вдруг проникает внутрь одним пальцем. Это безумие, Регина понимает, но в ней не находится ни грамма желания прекратить, наоборот: она стонет и просит его не останавливаться, запускает пальцы ему в волосы и стискивает их. Ей не хватает дыхания, она дышит широко раскрытым ртом, а потом что-то бурно взрывается внутри нее и каплями оседает на его языке. Он неспешно целует ее, осторожно вытягивая палец, приподнимает голову и движется наверх, ладонью задевая грудь Регины. Регина плохо видит после оргазма, его лицо кажется смазанным, а когда он целует ее в губы, она ощущает незнакомый привкус и только парой секунд спустя понимает, что попробовала на вкус саму себя. Ей вновь становится неловко, она хочет отстраниться, упирается ладонями в его плечи, но в этот момент он настойчиво раздвигает ей ноги и одним движением входит в распаленное, влажное, готовое нутро. Регина замирает от новых, нахлынувших эмоций, и он какое-то время не шевелится, давая ей привыкнуть, покрывая ее лицо короткими быстрыми поцелуями. Затем подается бедрами еще немного вперед и тут же отступает назад, выходит почти до конца, оставляя в Регине лишь головку члена. Регина разочарованно стонет, тянется к нему, обхватывает руками плечи, а ногами — бедра. Она чувствует, что вскоре будет готова к очередной волне удовольствия, и хочет поскорее приблизить ее. Он же, напротив, нарочито медлителен. Он играет с Региной, то заполняя ее до отказа, то лишая ее себя. По его груди стекает капля пота, он склоняет голову и забирает в рот левый сосок Регины. Щетина чуть царапает нежную кожу, добавляя ощущений. Ударами языка он добивается, чтобы сосок затвердел. Регина вновь выгибается, ей невыносимо хочется, чтобы он проник глубже, чтобы… Она не знает, чего еще хочет, и приподнимает бедра навстречу ускоряющимся движениям. Их чресла встречаются со звуком, который при других обстоятельствах Регина сочла бы неприличным, но сейчас ей все равно. Очередная волна накатывает на нее — более сильная, более ослепляющая, и Регина впивается ногтями в его спину, смутно отмечая, что он продолжает вонзаться в нее — уверенно и размеренно, приближая к финалу и себя. Она еще переживает отголоски оргазма, когда понимает, что он тоже кончает. От мысли, что где-то внутри сейчас выплескивается его семя, Регина готова кончить вновь, но сил уже не хватает. Она довольствуется протяжными спазмами, а он, судорожно дергая бедрами, прячет лицо у нее на груди, тяжело дыша. С того дня в доме не остается ни единой комнаты, в которой бы они не занялись грехом. Порой Регину удивляет, что ее любовник столь неутомим и изощрен в ласках. Он может взять ее в любой позе, на любой поверхности, и все его действия неизменно приводят к счастливому финалу для обоих. Несмотря на все это, в остальном их отношения неизменны: он заключает сделки, а она разносит письма, теперь уже иногда забывая надевать перчатки. Кора, словно чувствуя что-то, настойчиво требует возвращения дочери домой, и однажды Регина в сердцах рассказывает ему о Даниэле, а через пару дней он приносит ей сведения, которые повергают ее в самый настоящий животный ужас. — Он погиб, — шепчет она, лихорадочно листая документы. — Погиб, боже мой… Перед ее глазами — скупые строчки, которым ей следует верить. Но ведь Кора говорила… — Был убит, моя дорогая, — педантично поправляет он ее, стоя возле приоткрытого окна. — За несколько дней до того, как твоя матушка сообщила, что его выслали из страны. Глаза Регины застилают слезы, она глотает их, как самый настоящий яд, потому что лучше умереть, чем помнить такое. Его глаза блестят, когда он предлагает: — Одно твое слово, дорогуша, и Кора узнает цену своей лжи. Он улыбается — расчетливо и предвкушающе. Для него здесь нет ничего крамольного, ничего невозможного, ничего страшного. Словно еще одна сделка. Регина же поначалу пугается, но потом принимается осторожно играть с этой мыслью. В ней не находится ужаса, нет отвращения, есть лишь желания отомстить за Даниэля и за собственное неведение, в котором мать держала ее столько лет. У нее никогда не было любви к матери, но сейчас под сердцем расцветает самая настоящая ненависть. Она заставляет задыхаться, просыпаться среди ночи и истекать холодным потом. Он просыпается тоже — теперь они спят в одной постели — и утомленно интересуется: — Долго еще? — Нет, — говорит, наконец, Регина. — Напиши ей письмо. Она не думает, что станет убийцей — убийца Кора, она убила Даниэля. Регина же просто восстановит справедливость. Следующим утром он вручает ей знакомый конверт. — Осторожно, — предупреждает он. — Слишком сильное. Двойная доза. Но Регина не берет перчаток. Берлин холоден и дождлив, захвачен осенью, и краски его медленно выцветают. За оградами особняков кое-где еще проглядывают цветы, но и они уже осыпаются лепестками. Мать встречает ее приветливо, и на секунду Регине, сжимающей в руках отраву, становится жутко. Понимание происходящего пытается пробиться сквозь толстый слой земли на могиле Даниэля, Регина уже почти готова пойти на попятную, когда Кора говорит, презрительно кривя губы: — Все еще живешь с этим своим евреем? Спустя секунду Регина протягивает ей письмо. — Встретила по пути почтальона. Кора вздергивает брови, отходит к столику, берет нож для бумаги и взрезает конверт. Регина, затаив дыхание, жадно следит, как женские морщинистые пальцы скользят по отравленной бумаге. Секунда, другая, третья. — Тут ничего не написано, — Кора поднимает на дочь взгляд, демонстрируя ей чистый лист бумаги. Регина пожимает плечами. — Чья-то шутка? — зло улыбается она и думает, сколько же ждать. Недолго. Кора уходит за чаем, а вернувшись, открывает окно. — Душно что-то, — тянет она, Регина видит, как мелко дрожат руки матери. Жалость быстрой змеей проскальзывает внутри и прячется где-то под чувством удовлетворения. Регина ждет. Наконец, ожидания ее оправдываются. Кора, задыхаясь, падает, судорожно пытаясь в падении ухватиться за что-нибудь, и роняет большое напольное зеркало. — Семь лет несчастий этому дому! — мстительно говорит Регина, пока осколки разлетаются по комнате. Кора что-то хрипит, с губ ее вместе с хрипами слетают отвратительные сгустки пены, окрашенные в розовый. Регина уходит, не оглядываясь, и только потом узнает, что Кора выжила. Немыслимое облегчение затапливает ее: до этого момента она жила в отравленной тени собственного поступка и каждый день заново убеждала себя, что поступила правильно. Кора не может больше двигаться и говорить, она навсегда останется прикованной к постели. Регина считает, что это достойное наказание. Он приходит домой после прогулки — свежий и довольный — и обнимает Регину сзади. — Мы можем все повторить, — выдыхает он ей на ухо. И вновь в его голосе — ни капли сомнений или угрызений совести. Регина закрывает глаза. С некоторых пор он мнится ей настоящим дьяволом, с которым она, не удержавшись, все же заключила сделку. И теперь, как и Виктор, будет вечно отрабатывать свой долг, не в силах расплатиться сполна. Так ли уж это не нравится ей? — Может быть, — вздыхает она, осторожно кладя ладонь поверх его пальцев. — Может быть. Они живут и работают вместе до сентября одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, а потом начинается война. И однажды он исчезает.