Это всё глупости ради, Это всё, чтобы мы не были одни. Проще много отнять, чем мало оставить За разбитыми окнами проносятся дни Это мир на коленях тяжело дышит, Уставившись лбом в пыльный обрез, Видишь, как мы с тобой неизбежны, Видишь, как нас с тобой обвенчал бес
Лиза Громова
Ночной сумрак скрывает всё на своём пути, превращая город в единое чёрное полотно, разрезаемое одиноким светом уличных фонарей. Вокруг царит тишина, нарушаемая лишь редкими насекомыми — все, даже завсегдатаи клубов игровых автоматов, уже отправились на боковую. Ночное спокойствие тревожит только тихая поступь масочника, хлюпающая на влажном асфальте. — Ты не собираешься отпускать меня? — Уже спокойней спрашивает девушка, обиженно скрещивая руки на груди. — Нет, — непринужденно отвечает Ута. Ату тяжело выдыхает и кладёт голову на грудь брата, готовая вот-вот погрузиться в сон. Сегодняшняя стычка с голубем и расправа над последователем утомили её, несмотря на то, что она успела подкрепиться. Интересно, как долго следователи пробудут здесь? Или они всерьёз намерены схватить Головореза? Она моргает, не позволяя себе закрыть глаза и уснуть, и вслушивается в размеренное дыхание брата, гадая, какими мыслями заполнена его голова. Её окутывает странная тревога, от которой она не может расслабиться в руках того, кому доверяет больше всего на свете. Наверняка Ута жалеет, что отпустил её с этим бестолковым мальчишкой — масочник слишком грубо обошёлся с ним, чего Канеки не заслуживал, но и винить брата она не собирается. Он страшно разволновался — в этом сомнений не было — и сорвался на юнца, который оказался намного беспомощнее, чем всем казалось. Не выпуская девушку из рук, Ута одной рукой открывает дверь мастерской и проходит внутрь. Дверь за ним захлопывается. Ату терпеливо ждёт, когда он отпустит её, не решаясь подавать голоса. Парень проходит вглубь студии, и не думая включать свет — он знает каждый закоулок своей мастерской наизусть — и медленно двигается между стройными рядами пьедесталов в главном зале. Вместо того, чтобы ожидаемо отнести девушку в спальню или поставить на ноги, масочник неожиданно останавливается у своего рабочего стола и усаживает на него Ату, не потрудившись убрать многочисленные листы с набросками. — Ута, ты чего? — Поражённо шепчет она. В ответ он припадает к её губам жарким влажным поцелуем и тут же углубляет его; Ату пытается сопротивляться, но не может соперничать с силой масочника и лишь беспомощно ёрзает на столе, впиваясь пальцами в мускулистую грудь. Она пробует отклониться назад, но парень удерживает её за плечи, до боли сжимая худые руки. Он отрывается от губ девушки и припадает к шее нетерпеливыми ласками, скорее кусая, нежели целуя нежную кожу. Масочник действует слишком стремительно и грубо, отчего она чувствует себя в его руках вещью, лишённой воли. — Прошу, остановись, Ута, — обречённо молит она, и боль в её голосе мгновенно отрезвляет масочника. Он резко отпускает её, тяжело опираясь ладонями о стол и опускает голову. — Прости, — шепчет он, и в его голосе слышится невысказанное сожаление за весь сегодняшний день. Как он мог отпустить её от себя? Как мог отправить её с Канеки? Как мог попытаться взять её силой? Он беспомощно опускается на стул и кладёт голову на колени девушки, а руками обвивает её тело. — Прости меня, пожалуйста, — продолжает он, — я такой жалкий. Она ошарашенно глядит на него, не понимая, как реагировать на столь резкие перемены в его поведении. Ату медленно выдыхает и кладёт ладонь на его голову, разделяя его сожаления. — Ничего ты не жалкий, — тихо отвечает она. Ута чуть крепче обнимает сестру, наслаждаясь её близостью. Несмотря на то, что Ату достаточно вспыльчива, она не умеет винить других людей в промахах. Она действительно не винит Канеки, списывая всё на его незрелость, и уж тем более не винит брата. Масочнику всегда страшно задумываться, как далеко Ату позволит ему зайти и существует ли тот предел, после которого она пошлёт его к чёрту и запретит приближаться к себе. Закончи он то, что начал, Ату бы сделала вид, что ничего не произошло? С ужасом он понимает, что, скорее всего, ответом будет «да». Они проводят так не меньше часа, прежде чем Ута замечает тихое сопение Ату. Он поднимает голову и видит, как она опёрлась головой о неудобные полочки над столом и тихо дремлет. Аккуратно встав, он медленно поднимает её на руки, относит в спальню и бережно укладывает на постель. Ей бы не помешало переодеться, но начни Ута отдирать пропитанную запёкшейся кровью одежду — непременно нарушит мирный сон девушки, поэтому он ограничивается только кедами и с тихим стуком отбрасывает их к порогу комнаты. Ута не чувствует и следа сонливости, будто те десять минут волнения, когда он было решил, что вновь теряет Ату, взбодрили его сильнее любого кофе. Он садится у подножья дивана, откинув голову на простынь, и слушает тихое дыхание сестры. Девушка просыпается от нервозного шебуршания на кухне. Лениво открыв глаза, она гадает, сколько сейчас времени — когда она просыпается обычно, или же она успела заспаться, из-за чего Уте пришлось самому идти варить кофе? Она прислушивается к звукам из кухни и слышит чертыхание брата и шипение убегающего на плиту кофе. Улыбаясь, она подмечает, насколько он отвык готовить самостоятельно. «Я дурно на него влияю — не меньше.» Заинтригованная итогами готовки, Ату садится на постели и спускает ноги на пол, ощущая приятную прохладу пола голой кожей из-за отсутствия обуви. Аккуратно, стараясь казаться бесшумной, она проходит в кухню и слышит тёплое приветствие: — Доброе утро, — слегка измученно говорит Ута и улыбается, — я разбудил тебя? — Ммм, нет, — врёт она, — сколько сейчас времени? — Половина седьмого, — отвечает он, — мне показалось, что в последнее время ты рано встаёшь, и поэтому решил приготовить кофе сейчас. Она слышит повторяющийся тихий стук, прежде чем кружка с кофе оказывается на столе, будто у масочника дрожат руки. — Ты ложился спать? — Спрашивает она, с подозрением глядя в сторону столешницы. — Конечно, — врёт он. — Ну да, — вздыхает Ату, — я пойду в душ. Она разворачивается и выходит из комнаты. — Я приготовлю тебе одежду, — вдогонку говорит он. Она оборачивается: — Нет, иди лучше поспи. Он тихо усмехается. После душа её всё-таки ждёт стопка свежей одежды у порога ванной, но, открыв дверь, она слышит спокойное сопение брата из соседней комнаты. «Ну хоть разок меня послушал.» Она проходит в спальню, не скрывая своей тихой поступи, чтобы удостовериться в крепости сна брата. Как раз в момент, когда Ату шагает в комнату, масочник переворачивается с одного бока на другой, что-то невнятно мыча. Она довольно улыбается и возвращается в ванную, чтобы одеться. Затем на цыпочках добирается до входной двери, наскоро обувает кеды, завязывая шнурки вокруг щиколотки, и покидает студию, аккуратно прикрывая за собой дверь. Удобно устроившись на диване в комнате персонала Антейку, Ату ждёт определённого гуля, который как раз сегодня решил опоздать. Она откидывается на кожаную спинку дивана, запрокинув на неё голову и локти. Солнце приятно греет лицо девушки, и она вполне может задремать в таком уютном месте, наслаждаясь стойким ароматом кофе и мягкостью обивки, которая кажется гораздо мягче того дивана, на котором спали они с Утой. — Вы хорошо чувствуете себя после вчерашнего? — Слышит она тревожный голос Канеки, сидящего напротив. Наверное, лишь из-за его присутствия она ещё не уснула. Ату медленно открывает глаза, глядя в направлении голоса парня. Пустяковое ранение — меньшее из того, что омрачает воспоминания девушки о вчерашнем дне. — Конечно, я хорошенько подкрепилась и выспалась, — она улыбается, — не бери в голову, Кен, для гулей лишаться частей тела — обычное дело. Но ты должен понимать, что меня — или кого-то ещё — всегда рядом не будет, и ты должен сам уметь вовремя среагировать. — Да, я понимаю, — он опускает голову. Она слышит тяжёлую поступь парня, поднимающегося по лестнице, и удовлетворённо вздыхает. Йомо открывает дверь. — Утречка! — Приветствует она его и опускает руки со спинки дивана. — Доброе, — отвечает он, недоумённо переводя взгляд с Ату на Канеки. — Чем ты здесь занимаешься? — Ох, я бы притворилась, что читаю книгу, но, боюсь, ты мне не поверишь. — Рад слышать, что ты иронизируешь над этим, — он проходит в комнату и снимает тонкую ветровку. — Я вчера совсем забыла рассказать, что встретила ещё двух следователей в Четвёртом районе — у одного из них нет запаха, будь осторожен. — Нет запаха? — Удивляется Йомо и хмурится. — Что-то новенькое, — он вешает одежду в шкаф и вновь оборачивается к девушке, — но ты же не за этим шла сюда. О появлении следователей Ута мог рассказать мне по телефону. — Какой ты проницательный, — она усмехается. — Да, я хочу, чтобы ты дал мне слово, — она делает паузу, а затем продолжает тихим и серьёзным голосом: — если в следующей стычке со следователями всё будет совсем плохо, уведи Уту любой ценой. — Ох, я пойду принесу кофе! — Канеки вскакивает с места и быстрым шагом покидает комнату, заливаясь краской. Ату выпад парня нисколько не смущает, и она не выказывает никакого внимания в его сторону. Йомо тяжело вздыхает и садится в кресло во главе небольшого кофейного столика. — Я не могу дать тебе такого слова, — с печалью в голосе проговаривает он. — Не могу дать ему потерять тебя. — Я так и думала, — в её усмешке проскользывает тоска, — тогда, пожалуйста, сделай вид, что этого разговора не было. Девушка тяжело встаёт и медленно направляется к двери. — Ату, что происходит? — С тревогой спрашивает Йомо. Она останавливается, оборачивается к нему и облокачивается о дверь. Пару секунд Ату молчит, собираясь с мыслями, а затем тихо говорит: — Я очень волнуюсь за брата, вина поглощает его. Вчера… он совсем потерял над собой контроль, — она тяжело вздыхает, прикрывает глаза и хмурится, вспоминая прошлый вечер, — он не спал эту ночь. Я хоть и слепа, но вижу, к чему это всё ведёт. Я не та, ради которой он должен всем жертвовать. — Она делает паузу и вновь открывает глаза, глядя перед собой. — Я задумалась над этим всерьёз после появления следователя без запаха — перед ней я буду безоружна, а Ута не задумываясь отдаст за меня жизнь. Он очень силён, и лучше бы он направил свою силу в другое русло. Ты сам прекрасно понимаешь, что ни к чему хорошему наши с ним отношения не приведут. — Девушка запрокидывает голову назад, с тихим стуком ударяясь затылком о дверь. — Я хотела попросить тебя остановить его, потому что у меня самой не хватит для этого сил. — Прости, — только и говорит Йомо, опуская голову. — Ладно, всё в порядке, — она снова поворачивается к двери, но тут подоспевает Канеки и чуть не сшибает Ату дверью. — Ох, простите, я принёс кофе! — Выпей его с Йомо, подбодри его, а мне уже пора, пока брат не проснулся и не начал разыскивать меня. — Она спускается по лестнице и машет ладонью на прощание. Канеки смущенно переводит взгляд на Йомо, погружённого в свои мысли. Парень не смотрит на новоиспечённого гуля, глядя себе под ноги и устало потирая виски в попытке собрать все тревожные мысли в кучу. Ату тихо приоткрывает дверь мастерской и благодарит всевышнего за тихий шелест мирного дыхания брата, означающего не менее мирный его сон. Она переступает порог, аккуратно закрывает за собой дверь и разувается, внимательно следя за дыханием Уты. По дороге к постели она забегает на кухню и пробует кофе, приготовленный масочником с утра — он оказывается водянистым и совершенно не ароматным, но, вполне возможно, это связано с несколькими часами отстаивания напитка. Нахмурившись, Ату ставит чашку обратно на стол с неожиданным для себя громким стуком. — Сестра, — тихо зовёт Ута, и девушка чертыхается про себя. Но, зайдя в спальню, обнаруживает всё то же мирное сопение брата и понимает, что звал он её во сне. «Навевает воспоминания», — думает она и улыбается, осторожно присаживаясь на угол постели, а затем ложится рядом с братом. Даже во сне масочник остаётся очень наблюдательным и, едва девушка устраивается рядом с ним, заключает её в объятия и кладёт голову на её грудь. Ату усмехается и целует парня в лоб. — «Совсем как маленький.» Десятилетний Ута очарователен: мил, приветлив, словно лучик солнца в тёмном мире жестоких войн между гулями, о которых не имеет ни малейшего представления — эти вести тщательно скрываются заботливыми родителями и не менее заботливой старшей сестрой. Родители наказали уже шестнадцатилетней Ату оберегать братишку и ни за что не следовать за ними, если они задержатся, даже если их не будет несколько дней. В одну из таких «задержек» родителей Ату понимает, что вряд ли увидит их вновь, но и слов для того, чтобы объяснить это брату, она подобрать не может. Ату не спит несколько дней не потому, что в ней теплится надежда на возвращение родных, а потому, что она готова встретить любых неприятелей, которые могут прийти за ними, и защитить ещё совсем юного Уту. Она сидит в главном зале их дома и раз за разом перечитывает инструкции отца, которые до сих пор лежат между книгами в этой комнате. «За нами не иди, охоться по ночам, о вас никто не должен знать. Люблю тебя, милая.» Слишком коротко для того, чтобы инструкциям можно было следовать больше недели, и она пытается понять, почему ей не оставили больше наставлений: они были так уверены в своей победе? Что делать ей сейчас? К кому можно обратиться? Неужели ей, обычному подростку, нужно взваливать всё на себя? Как долго она сможет заботиться о брате, прежде чем её постигнет участь родителей? Знает ли вообще хоть кто-то об их существовании? Девушка садится на мягкое кресло и закидывает ноги на кофейный столик, прикрывая глаза руками. «Что мне делать?» — из раза в раз спрашивает она себя. — Сестрёнка, — тихо зовёт её тонкий голосок. Она вскакивает с места и через мгновение оказывается в соседней комнате. — Снова кошмар? — Взволнованно спрашивает она. — Угу, — отвечает Ута и пододвигается на маленькой кроватке, уступая место сестре. Она садится рядом и с улыбкой смотрит на брата. — Всё хорошо, я же рядом, — говорит она несерьёзным, практически весёлым тоном, — я никому не дам тебя в обиду, — и треплет мальчишку по отросшим волосам. — Когда вернутся родители? Снова этот вопрос, который всегда ставит Ату в тупик. Она сконфуженно отводит взгляд и говорит: — Я не знаю, родной. — Поспи, пожалуйста, со мной, — жалобно говорит он. — Ута, ты уже большой мальчик, как я могу спать с тобой? — Она мгновение наблюдает за его реакцией, а затем смеётся и добавляет: — Ладно, я шучу, пока ты ещё маленький, — и ложится рядом с братом. Места на односпальной кровати совсем немного, и Ута кладёт голову ей на плечо, пододвигаясь к сестре, она же приобнимает его за талию и прижимается щекой к его макушке. Она слышит, как успокаивается его сердце после дурного сна. — А если родители никогда не вернутся? — Неожиданно для себя самой спрашивает она брата. Он полминуты молчит, отчего Ату начинает казаться, что он уснул, но затем говорит: — А ты будешь со мной? — Конечно, — она улыбается. — Тогда всё в порядке, — спокойно отвечает он. Она удивляется его словам, но проникается такой нежностью к брату, что прижимает его к себе крепче и целует в макушку. — Я никогда не оставлю тебя. Ута лениво открывает глаза и чувствует, как спокойное дыхание девушки щекочет его шею. Он приподнимается на постели и заглядывает в лицо Ату: расслабленное и очень умиротворённое, каким в бодрствующем состоянии не бывает. Наверное, ей снится хороший сон. Он медленно и аккуратно встаёт с постели, старясь не потревожить сон сестры, затем проходит в главный зал мастерской и садится за стол, решив в это спокойное время немного поработать. Когда он открывает низкий шкафчик, чтобы вытащить старые наброски, оттуда вылетает пыльная фотография и ложится на холодную плитку пола лицевой стороной вверх. На фотографии запечатлён он с Ату в её тридцатилетие, за пару дней до того, как она лишилась зрения. Эта фотография стала последней, когда она ещё смотрела в камеру. Он помнит тот день, когда им с Йомо всё же удалось вытащить Ату из лап психопата. Едва девушке удалось поесть, её глаза, как и все раны на её теле, восстановились, но она больше не видела. Он помнит, как она плакала, как каждую ночь он просыпался от её рыданий и пытался успокоить. Его сон стал очень чутким, прерываемый любым движением за пределами дома и внутри него: шелестом растительности от пробежавшей в кустах кошки, едва уловимым скрежетом оконной рамы от сквозняка, даже неспокойным сном самой девушки, во время которого она постоянно ворочалась. В какой-то момент он практически перестал спать. Ута впадал в дремоту не больше, чем на полчаса, а затем просыпался из-за волнения, гулким сердцебиением отдающегося в ушах, напряжённо вслушивался в тихое сопение в соседней комнате и ещё долго вновь не мог успокоиться. Он боялся оставлять сестру одну и потому практически не выбирался из дома, чувствовал свою вину за случившееся и считал своим долгом оставаться рядом с ней. В моменты бессонницы он садился на своей кровати и подолгу смотрел на улицу за окном, пока мысли не покидали его голову и он не мог попробовать уснуть вновь. Последние несколько недель выдались на редкость пасмурными, будто разделяющими отчаяние сестры. Каждый раз, когда он смотрел на дождливую ночь за окном или пасмурный день, скорей походивший на время сумерек, он не мог отвлечься ни на что другое — только и думал, что о девушке, беспокойно спавшей в соседней комнате, и в какой-то момент понял, что заходит в своих мыслях слишком далеко. Ута больше не мог отпустить сестру далеко от себя — да, она далеко не бестолковый подросток, за которым нужен глаз да глаз, но ему казалось, что и полчаса в неведении о ней могут свести его с ума. Так было и в ту ночь. Он сидел на подоконнике, задумчиво глядя в окно своей спальни. У сестры практически не было друзей и последние несколько лет не было постоянных отношений. А что, если у неё появятся новые знакомые или даже появится парень? Сможет ли он сжиться с пониманием того, что она будет с кем-то? Ута не понимает, что в этой мысли тревожит его больше: то, что он не может доверить кому-то свою сестру, или же сам тот факт, что она может быть не с ним. Он облокачивается о стену и пытается успокоиться. Сейчас он стал для неё псом-поводырем, но пройдёт несколько месяцев, возможно, полгода, и она свыкнется со своим новым состоянием и приспособится жить одна, без посторонней помощи — он боится этого, хотя и желает Ату всего самого лучшего. — Брат! Ута! — Вновь слышит он крик и мчится в её комнату. — Я не вижу! Я не вижу! — Голос захлебывается от слёз, и она тихо стонет от отчаяния. Он лишь мгновение застывает в дверях, не решаясь сказать хоть что-то, затем берёт себя в руки, тихо подходит к кровати Ату и садится на край. — Я рядом, — он берёт её ладони в свои, убирая их от лица девушки. — Я больше никогда не увижу, — шепчет она и беспомощно обводит взглядом комнату, — я никогда больше не увижу тебя, — невидящий взгляд останавливается на его лице. Ута не находит слов, чтобы утешить сестру. Что он должен сказать? Всё в порядке? Ничего уже никогда не будет в порядке. Ты справишься? Он даже не может представить, как можно сжиться с чем-то подобным. Все утешения бессмысленны, и всё, что он может делать — оставаться рядом. — Мне… мне очень жаль, Ату, — тихо говорит он, подносит её руки к своему лицу и целует пальцы. — Ты ни в чём не виноват, — отвечает она и отдёргивает руки. Он опускает голову, пытаясь понять, что ему нужно сделать. Несмотря на то, что Ату нуждается в нём, зовёт по ночам именно его, она продолжает держаться от брата на расстоянии, за той чертой, которую провела в своей голове. Может, она не привыкла, чтобы о ней заботились, ведь большую часть своей сознательной жизни именно она заботилась о нём, не требуя ничего взамен. А может, она чувствует, что сейчас они слишком легко могут переступить грань родственных отношений. Ута понимает всё это, но не собирается оставлять сестру только потому, что та не привыкла к вниманию к себе, как и потому, что оградилась рамками норм морали, которые обычно прививают родители или общество и которые для Уты не имеют никакого значения. Ату полминуты ждёт ответа от брата, но, не получив его, вновь укрывается одеялом и отворачивается к стене, говоря, что Уте пора идти. Но он не уходит. Он облокачивается на мягкий матрац, придвигаясь к девушке, и обнимает её одной рукой, затем устраивается точно позади неё на подушке. — Ута? — Неуверенно окликает она его. — Когда мне было страшно, ты обнимала меня и засыпала со мной в одной кровати. Почему сейчас ты меня отталкиваешь? — Это было очень много лет назад, — говорит она, терзаясь сомнениями, — тогда ты был маленьким мальчиком, которому снились кошмары… Её голос замирает, когда она чувствует его губы на своей шее. — Вот поэтому я и отталкиваю тебя, — чуть громче говорит она и пытается отстраниться, но он крепче прижимает её к себе, и Ату оказывается скованной коконом из одеяла. — Сейчас ты большая девочка, которой так же снятся кошмары. Ты ничего не говоришь мне о них, хотя, уверен, они более реальны, чем те, что беспокоили меня в детстве, — шепчет он, опаляя ухо девушки горячим дыханием. Каждый из них понимает, что если бы она всерьёз хотела вырваться, то давно бы уже сделала это. — Не отталкивай меня, Ату, я не могу сейчас оставить тебя. Она переворачивается на спину и смотрит точно в глаза брату. — Необязательно быть так близко ко мне, чтобы оставаться рядом. — Растерянно отвечает она. — По-другому не получается, — выдыхает он в губы девушки и целует её со всей нежностью, что теплится в его сердце. Ату не отстраняется. Она неуверенно отвечает на поцелуй парня и кладёт руку ему на голову, запутываясь в непослушных волосах. От робкого ответа сестры Ута расплывается в улыбке, которую Ату чувствует сквозь поцелуй.