«Напоследок я растаю. Напоследок я оскалюсь, я озлоблюсь. Я — не я и не своя. Тебе чужая, другим чужая, Себе чужая»
Лиза Громова
Мелкий дождь осыпает пустынный ночной переулок, освещаемый лишь фарами проезжающих мимо машин. На влажном асфальте стоят двое, их тяжёлое дыхание отражается от кирпичных стен искажённым эхом, кровь перепачкала одежды, а оружие, слегка изношенное, едва не достаёт до земли, будучи опущенным к ногам. Они набираются сил, не спуская друг с друга взгляда, несмотря на то, что не видят друг друга. Одна — потому что плохо видит в темноте, другая — потому что не видит вовсе. "И как я только дошла до этого?.." Ату слегка припадает к асфальту, готовясь к рывку. Внушительных габаритов хвост работает как противовес, увеличивая силу толчка и играя в её пользу. Она не чувствует одной руки, но не собирается сдаваться. Ей есть ради чего бороться. И ради кого. Следователь внимательно наблюдает за ней, а в особенности за её кагуне: мощный обтянутый чёрной кожей хвост угрожает заострённым наконечником в форме широкого копья, опасно поблескивающим металлическим сиянием — он будто бы и не является частью организма гуля. Несмотря на его габариты и всем известный факт, что бикаку — самый медленный тип кагуне, хвост девушки отличается немыслимой скоростью, а оттого что он сливается с окружающей темнотой, наблюдать за ним становится нечеловеческой задачей. Следователь замечает едва уловимое движение гуля и берётся плотнее за рукоятку куинке в форме одати — длинного изогнутого меча — которым ей удаётся сражаться только благодаря своему высокому росту. Ату делает рывок. Шлепанье подошв разрывает тишину, окружающую их; следователь едва успевает защититься от удара кагуне, выставив вперёд меч. Острие кагуне врезается в укреплённую сталь, рассыпая вокруг искры. Ату удивлённо вскидывает брови — женщине не просто удалось среагировать на удар, но и хватило сил выдержать его. А вот её оружие оказывается не настолько крепким, как она сама, и они слышат приглушённый треск металла. Следователь делает шаг вперёд, отталкивая соперницу, пока лезвие не обломилось вовсе, и совершает выпад, скользя по острию кагуне кликом. Ату успевает увернуться, но Ретте удаётся зацепить маску, крепления которой не выдерживают, и тяжёлый гипсовый слепок падает на асфальт, разбиваясь вдребезги. Однако перед следователем уже стоит рыжеволосая девушка с ярко-зелёными глазами и лицом, усыпанным веснушками. Ретта пораженно охает и отступает на шаг назад. "Её волосы только что… Готова покляться, что они были другого цвета…" — Вы намного сильнее, чем кажетесь, Ретта-сан, — высокомерно произносит Ату, глядя на следователя свысока, хотя ниже едва ли не на голову, — но всё равно недостаточно. — Убить тебя силы хватит, — тяжело проговаривает та. Ату усмехается. Гуль вновь слегка припадает к земле и делает рывок — но это лишь уловка — и когда следователь выставляет оружие вперёд, чтобы обороняться, Ату без труда парирует его мощным ударом, от которого Ретта открывается, не в силах удержать меч перед собой. Дальше следует мощный пинок в колено, и нога следователя сгибается в неестественную сторону; Ретта громко охает и опирается о длинный меч, который чудом выдерживает её вес. Она слегка отталкивается лезвием от земли — так, чтобы не сломать клинок окончательно — и делает широкий мах на уровне шеи противницы. Опоры больше нет, и, закончив свой жест, девушка падает на спину, не чувствуя левой ноги. Мгновения тишины съедают её, заставляя готовиться к смерти, но вот она слышит, как гуль падает на колени, а затем тихо валится на бок. Ретта облегчённо вздыхает, чувствуя, как по щекам катятся слёзы — ей просто повезло. Всё сложилось в её пользу, но не по её заслуге. Дождь усиливается, скрывая собой следы боя. Следователь приподнимает голову, смотрит на обезглавленное тело, бездвижно лежащее на земле, и тянется к рации во внутреннем кармане плаща. — Говорит старший следователь Кофетуа, Королева Головорезов мертва. Запрашиваю медицинскую помощь. — Вас понял, старший следователь, — раздаётся шипение, — вы можете идти? Секунда промедления, в которую Ретта чувствует, как её нога начинает гореть адской болью по прошествии болевого шока. — Нет, — глухо отвечает она. — Принял. Ожидайте.***
— А по-моему, это прекрасная идея! — Радостно говорит Ату, выбегая перед братом. — Ты слишком осторожничаешь. — Ничего подобного, — отвечает он, протягивая маску сестре. Она нехотя берет её в руки, недовольно глядя на парня. — Мы же можем изменить свой облик в любой момент, — вкрадчиво говорит она, демонстрируя свою способность: черты лица становятся более плавными, тон кожи темнеет, волосы приобретают банальный коричневый оттенок, а глаза — тёплый карий. — Нужны ли подобные излишества сейчас? — На всякий случай, — он усмехается, — ты сама-то без очков не выходишь на улицу. — Это днём! — Парирует она, но маску всё же надевает. — Сейчас здесь ни души. Он довольно кивает и также надевает маску. Она протяжно выдыхает, выражая своё недовольство, и замедляет шаг, вслушиваясь в тишину. Начинается мелкий дождь, который сильно сбивает её обоняние, но пока дождь не усилился, Ату всё ещё может положиться на слух. Они идут по одному из самых безлюдных маршрутов Четвёртого района, представляющему собой длинную аллею между лавками торговцев — очень оживлённое место днём, но абсолютно безлюдное ночью. Здесь обычно собираются закладчики дури и неразумные школьники, решившие покурить втайне от родителей — далеко не пища гурманов, но Ату понимает, что стоит довольствоваться малым. Подобные рассуждения сильно расстраивают её. Уту же в свою очередь не оставляет дурное предчувствие, нависающее над ним с самого их выхода из мастерской. Всем своим нутром он чувствует, что это была плохая идея, но сказать об этом Ату не решается, прекрасно зная, как она отреагирует на его слова. Он нервно озирается по сторонам, будто бы ощущая на себе посторонние взгляды. В отличие от брата, Ату не склонна к подобным предчувствиям и ощущает себя более чем комфортно, предвосхищая прекрасную трапезу. Особенно её радует тихое пение, звучащее в глубине аллеи. Она тут же бросается с места, не оставляя Уте шанса догнать её, и устремляется к звуку. Голос кажется очень юным и смутно знакомым, но она не придаёт этому значения. На низком ограждении сидит невысокий юноша, укрытый жёлтым дождевичком. Он покачивает одной ногой в такт мелодии. Услышав быстро приближающиеся шаги, он ухмыляется и оборачивается к гостье, подняв объёмный капюшон. Её рука замирает в двадцати сантиметрах от плеча юноши, а из горла вырывается крик, когда внушительных размеров куинке в форме длинной ленты с острыми лезвиями-шипами рассекает её плечо до самой кости. — Сестра! — Кричит Ута. Она отступает назад в направлении его голоса, болезненно прижимая раненую руку здоровой. — Стой, не уйдёшь от меня снова! — Она вновь слышит зрелый голос следователя и обнажает свой кагуне, готовясь обороняться. Она слышит четверых, и практически всех она уже встречала. Перед ней мальчишка, который в прошлом стащил у неё кошелёк, и атаковавший её следователь, с которым она встречалась в очень похожей ситуации. Позади двое: Ретта и ещё не знакомый ей мужчина. Это ловушка. Их двое, следователей четверо — очень скоро Ату признаёт, что им не справиться и нужно бежать. Оба пути перекрыты — стоит ли идти напролом? Или ей хватит сил оттолкнуться кагуне от земли так, чтобы перепрыгнуть торговые лавки? Дистанция между ней и следователем с куинке-лентой слишком маленькая, чтобы удалось улизнуть как в прошлый раз, значит, нужно идти напролом мимо Ретты и мужчины-следователя, которые, кажется, не представляют большой угрозы. Размышления её не занимают и секунды. Развернувшись в сторону выхода, она тихо говорит: — За мной. И бежит, не дожидаясь ответа Уты, из-за чего ему только и остаётся следовать за ней. Он видит, как следователи перед ними реагируют на быстрый рывок и преграждают им путь, обнажая оружие: удлинённый меч и молот на длинной рукоятке, явно предназначенные для дистанций вне захвата, так что просто обогнуть их не хватит ширины проулка. — Ату, нам не хватит… Его голос замолкает, когда оставленные позади следователи дают о себе знать крошечными клинками, метко брошенными в их сторону. Один врезается ему в бедро, отчего он на мгновение спотыкается, но быстро вытаскивает его из плоти и продолжает бег. К своему удивлению он замечает, что рана не затягивается так же быстро, как это происходит обычно. И вот он вновь встречается лицом к лицу с девушкой-следователем. Она уверенно держит перед собой длинный меч и испепеляет его взглядом, полным ненависти; делает широкий мах мечом, который оказывается для Уты слишком медленным и от которого он легко уворачивается, пригнувшись к земле — то, что она с ним одного роста, никоим образом не сравнивает их. В ответ следователь делает второй мах более низким, но настолько же медленным — он успевает выпрямиться и наступить ногой на край лезвия, прижимая его к земле. На лице Ретты появляется выражение ужаса, а Ута в ответ лишь хитро ухмыляется. Следующий удар приходится следователю в плечо и припечатывает её к асфальту, как и её клинок секунду назад. Про себя Ута замечает, что такой удар должен был сломать часть костей, но он не слышал их хруста. — Вы слишком медленная, — шепчет он. Едва он успевает замахнуться, чтобы размозжить голову девушки, как его руку обжигает мощный удар второго следователя. Он отступает на шаг, давая мужчине закончить замах, но тут же ему приходится уворачиваться от длинного куинке-ленты подоспевшего следователя. — Вы отвлеклись, — радостно проговаривает Ату. Она целится мужчине точно в шею, не разочаровывая его в своём имени, отчего ему приходится быстро реагировать и защищаться. От мощного удара в стороны рассыпаются искры, а Ату удовлетворённо замечает, что проход открыт, и юрко проскальзывает мимо следователя, зазывая брата за собой. Они вновь бегут, но оба замечают, что бег становится более медленным, а раны практически не затягиваются. Нужно скрыться, но куда? В мастерскую возвращаться нельзя. Нужно бежать по подворотням, пока следователи не оставят их. — Ты стал намного быстрее, — говорит Ату, прерывая накалившуюся тишину. Он усмехается, продолжая следовать за сестрой. В Четвёртом районе, полном баров и ночных клубов, имеется слишком большое количество тёмных переулков, и Ату ловко петляет между ними, поочередно заворачивая в правую и левую сторону, путая следы. Она помнит эти места, хотя больше полугода не была здесь, и молится, чтобы не появилось лишних тупиков, но мольбы её не были услышаны. Один из самых длинных переулков, соединяющий собой торцы нескольких домов, неожиданно заканчивается тупиком, на месте которого когда-то был проезд для легковых машин. Ату ругается про себя, стараясь не подавать вида, и уже делает шаг назад, как слышит тихие шаги в нескольких сотнях метров — кто-то собирается заглянуть именно в этот переулок. В жизни Ату было много решений разной степени важности, как и в жизни любого; о многих она жалела, но всегда гордилась теми, что приняла ради брата: заменить ему родителей после их смерти; оформить аренду на небольшое складское помещение, которое ему так понравилось, пока он не станет совершеннолетним; позволить ему с Йомо перепачкать салон своей любимой машины кровью, забирая их с очередной драки. Даже то, что она позволила их отношениям зайти так далеко, было тем решением, о котором она никогда не жалела, и сейчас Ату понимает, что пришло время для самого тяжёлого и самого важного решения в её жизни. — Подойди ко мне, — шепчет она. Ута подходит к ней ближе и наблюдает, как она поднимает руки к его лицу и кладёт их на скулы. — Твои раны всё ещё не затянулись, — говорит он. — Как и твои, — мягко улыбается она. — Прости меня. — За что? Он едва успевает задать вопрос, как Ату резким движением ломает его шею и аккуратно укладывает на землю. Она прекрасно знает, что подобные увечья с их способностями не смертельны, но потребуют большого времени на регенерацию, особенно в сложившейся ситуации. — Вот за это. Она подходит к металлической двери подвала и сдергивает с неё висячий замок. За дверью небольшая междуэтажная площадка и лестница, ведущая вниз к ещё одной двери, запертой на ключ. Вторую дверь ей не удастся открыть так просто, поэтому она ловко поднимает брата под мышки и волочёт к небольшой площадке перед лестницей, затем бережно устраивает спиной к стене. Она становится перед ним на колени и берёт лицо в ладони. — Я люблю тебя, — тихо проговаривает она и целует его в лоб, — не вспоминай обо мне слишком часто, хорошо? — Маска закрывает глаза, но голос её дрожит, выдавая слезы. Она коротко целует брата в губы и быстро покидает помещение, тихо прикрыв за собой дверь. Он слышит быстро удаляющиеся шаги и поглощающую его тишину. Она попрощалась с ним навсегда, не оставляя себе шанса вернуться живой. В мыслях он кричит ей вслед, умоляя вернуться, не уходить, говоря, что они справятся вместе, но вслух не может сказать и слова. Это он готов пожертвовать для неё всем, в том числе и самим собой, а не она должна решаться на это. Зачем она делает это? Он во стольком виновен перед ней: не смог защитить её, когда она больше всего в этом нуждалась, по много месяцев оставлял её одну, не в силах смотреть в её глаза, не смог уберечь её даже сейчас — зачем же после всего этого она так легко жертвует собой ради него?.. На восстановление ему может потребоваться до часа времени — этого слишком много, он ни за что не успеет вмешаться и может только молиться высшим силам, чтобы у неё получилось справиться самой. Чтобы она так же подошла к этой холодной двери, приоткрыла её и, глядя на него, проговорила что-нибудь дурацкое вроде «а вот и я», и они смогли бы вместе вернуться в студию. Она стала для него всем. После смерти родителей она взяла на себя все заботы о его воспитании и содержании, она не продолжила учиться, подрабатывая на низкооплачиваемых работах и заставляя его самого учиться дальше. Она обучила его многим премудростям охоты, впустила в тёмный и страшный мир гульих междоусобиц, которые от него так тщательно скрывали. В период своего взросления он был слишком груб с ней, о чём часто жалел, но она была не из тех, кто стерпит оскорбление, и часто такие их стычки заканчивались дракой, в которой она каждый раз побеждала. Необычный способ воспитания, но от неё не стоило ожидать чего-то другого. Именно этим она отличалась от «родителя» — в стандартном понимании этого слова, поэтому она не стала для него матерью и никогда не пыталась стать ей. Он не поступил в университет, чего она так хотела, отказывался вновь и вновь в течение целого года. Он решил открыть небольшую мастерскую на месте прежнего места сбора банды, и в итоге она согласилась, но в ответ на деньги, что многие годы копила ему на учёбу, купила себе машину, сказав, что на своё дело он будет зарабатывать сам. Она обожала свою машину, долгое время не позволяя после драк ему забираться в салон, но вскоре поддалась на уговоры. Очень жаль, что последние годы она не может пользоваться ей, хотя и очень убедительно делает вид, что автомобиля никогда не существовало вовсе. Воспоминания грели его душу, но тяжесть реальности легко отгоняла их. Он вновь чувствовал свою беспомощность. Ату хочет, чтобы он не смог никак помешать ей, но отчего-то он всё равно чувствует свою вину. Неожиданно он слышит приближающиеся шаги и на мгновение чувствует облегчение, но затем понимает, что слышит две пары ног, и ни одна из них не похожа на поступь сестры. Он владеет слухом не так тонко, как Ату, и не может точно определить идущих, но, вероятно, это следователи. Если они здесь — значит ли это, что они ещё не нашли Ату? Если она просто бросила его и сбежала — он легко простит ей это, только бы с ней было всё в порядке. Рассуждения его прерывает приглушенный голос, затем тихий шелест, и голос становится громче: — …Запрашиваю медицинскую помощь. — Вас понял, старший следователь, — раздаётся более неразборчивый голос, и Ута понимает, что это переговоры по рации, — вы можете идти? — Нет, — глухо отвечает первый голос, в котором он быстро узнаёт Ретту. — Принял. Ожидайте. — Старший следователь, мы идём к вам! — Кричит один из следователей, стоявших рядом с дверью. — Хорошо, я всё равно никуда не уйду, — раздаётся из рации. — Ох, мы пропустили всё веселье, — негодует высокий юношеский голос. — Может, Арима-кун и не ошибся в тебе, Ретта-тян? — Вновь звучит неразборчивое из рации вперемешку со звуком удаляющихся шагов. "Неужели всё закончилось?" Целую минуту голова масочника отвергает любые мысли, погрузившись в звенящую тишину. Он чувствует, как медленно срастаются кости в его шее, и не может пошевелить и пальцем, хотя яростно хочет разнести всё это место вдребезги. Возможно ли то, что Ату мертва? Конечно, нет. Этого просто не может быть. Как его сильная и ловкая сестра может умереть от рук Ретты, которую не так давно он легко уложил на лопатки? Это совершенно невозможно. Она сбежала, просто скрылась, оставив раненого следователя в подворотне. Никак иначе и быть не может, хотя и совершенно не похоже на его сестру, которая никогда не была склонна к милосердию. Рассуждения его не успевают зайти слишком далеко, когда он ощущает, что может пошевелить пальцами рук, и понимает, что до того момента, когда он сможет подняться и разыскать Ату во что бы то ни стало, осталось совсем немного. Он чувствует собственное быстрое сердцебиение, жар тела и напряжение в мышцах. Едва он может открыть глаза и двигать конечностями, как тут же бросается вглубь переулка. Дождь усилился и кажется ледяным в контрасте с разгоряченной кожей. Ута бросается в один переулок, добежав до тупика, возвращается и заворачивает в другой, затем в третий, петляя между узкими улочками. Неожиданно он чувствует сильный запах Ату — аромат настолько яркий, что может исходить только от крови, но разум масочника отвергает эту мысль так же быстро, как она появляется. Но в переулке никого не оказывается. Запах медленно ослабевает, смываемый сильным дождём. Он делает ещё несколько шагов, разыскивая любые следы Ату, и находит. На асфальте лежит разбитая маска, сделанная им собственноручно, а рядом бледнеет алое пятно, расползаясь настолько же сильно, насколько теряет свой цвет. Мгновение он стоит перед этими зримыми следами своей сестры, не в силах признать то, что произошло, затем падает на колени и кричит, чувствуя, как его горячие слёзы смешиваются с каплями холодного дождя. В этот момент он ненавидит себя и весь мир.***
Cophetua on Twitter: Головорез лишился головы — какая ирония.
***
Вечерние сумерки облепляют окна кофейни, сигнализируя о скором завершении рабочей смены для её сотрудников. Спокойный, тихий вечер, посетителей практически нет, поэтому Тока мирно сидит на высоком барном стуле, натирая простенькие белые чашки после посудомоечной машины, попутно попивая крепкий кофе. Остальные официанты наверху, разбирают запасы кофейных зерен, дабы пополнить его в закромах внизу. Ей, как девушке, оставили задачу встречать посетителей, а не таскать тяжёлые мешки с зернами. Чтобы разбавить скуку, она включает телевизор и натыкается на вечерние новости, диктор которых с гордостью вещает: — Наконец, силами наших бесстрашных следователей CCG, гуль, долгое время терроризировавший Четвёртый и Двадцатый районы, повержен! И, конечно же, мы говорим о Королеве Головорезов! Тока давится кофе, да так сильно, что сползает с барного стула, отставляя натёртую чашку подальше. — Тока-чан, я ухожу пораньше, как и говорил, — быстро тараторит Канеки, пробегая к двери, — сегодня день рождения Ату-сан! — Канеки, стой! — Между приступами кашля хрипит она, но парень её не слышит, быстро покинув Антейку. С лестницы спускается Йомо, неся перед собой тяжелый пакет кофе, и косится на Току, болезненно опёршуюся о барную стойку в попытке отдышаться. Он ставит пакет на стол бариста и поворачивается к ней. — Если хочешь, можешь тоже уйти пораньше, посетителей всё равно практически нет, — говорит он. Она качает головой, а затем прерывисто говорит: — Канеки побежал в мастерскую… А Ату… По новостям сказали… В общем, ему… — Она бессильно закрывает лицо руками и содрогается в беззвучных рыданиях. В её воспоминаниях появляется Ату, сидевшая за столиком у окна вместе с масочником всего пару дней назад — тогда она наговорила девушке много лишнего и ей уже никогда не удастся этого исправить. Йомо поражённо смотрит на племянницу, не понимая, что происходит. Он поднимает взгляд к новостям, продолжающим скандировать хвалебный сюжет, и, схватив телефон с барной стойки, выбегает из кофейни. Парень проходит в открытую дверь мастерской и останавливается у порога, пытаясь привыкнуть к темноте главного зала, который обычно залит ярким светом. Он тяжело дышит после длительной пробежки, но сердце его переполнено восторженным трепетом. — Ута-сан! Ату-сан! — Кричит он, но никто не отвечает, окружая его звенящей тишиной. Едва привыкнув к темноте, он замечает творящийся вокруг бардак: сваленные тяжёлые пьедесталы, разбитые гипсовые маски и разбросанные бумажные эскизы. Он улыбается, про себя думая, что всё это последствия празднования, и аккуратно проходит вглубь студии к рабочему месту масочника. Выуживает из кармана куртки небольшую коробочку и устраивает её на краешке стола. Он долго выбирал подарок, который мог бы понравиться Ату. Даже упаковку выбрал рифленую и перевязал лентой из мелкого бисера, чтобы она могла почувствовать всё на ощупь. Сам подарок, конечно, тоже достаточно осязаем. Ему казалось, что он продумал этот небольшой сюрприз до самых мелочей, и он безумно горд собой. На противоположном краю стола он замечает телефон, который всё скользит по гладкой поверхности от вибраций, норовя упасть с неё, и ритмично мигает; решив, что не будет заглядывать в экран, он оборачивается в сторону выхода и натыкается на владельца студии. Ута смотрит на него холодным угрожающим взглядом, одежда его перепачкана кровью. — Зачем пришёл? — Сдерживаясь, спрашивает он.В следующий раз постарайся быть с ним помягче, хорошо? Обещаешь?
— Сегодня день рождения Ату-сан, я принёс подарок, — он неловко указывает в сторону коробочки на столе. — Ату мертва. Убирайся. Ута проходит мимо парня, крепко сжимая кулаки, и замечает телефон, на дисплее которого светится «Йомо», а уголок экрана говорит о нескольких десятках пропущенных вызовов. Не беря трубку, он хватает телефон и разбивает его о холодную кафельную плитку. — Йомо по дороге захвати. Канеки содрогается от громкого удара и сгибается перед масочником в почтительном поклоне, скрывая то, как глаза наполняются слезами, и тихо шепчет: — Простите. Затем он разворачивается и покидает мастерскую. Ута не оборачивается в его сторону, проходит в дальнюю комнату и садится на скрипучий диван. "Сестра, достаточно ли я был с ним мягок? Я ведь не убил его." Он валится на постель и бессильно закрывает лицо ладонями.