«Я забыла, что жила
Я забыла‚ что люблю
Снова пусто
Снова пусто
В моём сердце»
Лиза Громова
Ретте хочется однажды проснуться, помня свою прошлую жизнь, помня дорогих ей людей и возлюбленного, оставшегося где-то далеко позади. Но сейчас, открывая глаза, она удручённо вздыхает от собственной беспомощности и недовольно жмурит глаза от солнца, просочившегося сквозь прорези жалюзи. Кем она была до Нового года? Жила ли она вообще эти долгие годы жизнью следователя? Что-то ей подсказывает, что человеку, даже обладающему небольшой частью возможностей гулей, всё же не полагается наслаждаться вкусом человеческой слюны, оставшейся на ложке мороженого, или быть опьянённым сладким ароматом людей. Что-то определённо идёт не так хотя бы потому, что месяц назад она не чувствовала этого манящего аромата следователя в соседней комнате, как и не ощущала сладкий привкус, выпивая с ним из одной бутылки или трубочки. Реакция парня на её слова о вспомненном кусочке собственной жизни красноречивее всего подтверждает его страх возвращения к ней памяти, поэтому Ретта не решается рассказать ему о новых ощущениях и предпочла бы остаться один на один со своими мыслями и обдумать всё, что происходит. Но одну её не оставляют. Впервые за прошедшие полгода девушка обращает внимание на то, что никогда не остаётся одна, исключая время, проведённое в постели. Её берут с собой в парк развлечений, на пробу нового милкшейка в Макдональдсе, на импровизированный пикник в парке для кормления уток — и всё это практически всегда против её воли, хотя и не то чтобы она сильно сопротивляется. Сегодня Ретта решает после работы выбраться в местный торговый центр, чтобы купить более короткую и светлую юбку, которая кажется единственной возможностью пережить жаркое преддверие лета. Джузо мало интересуется прогулками по магазинам (кроме кондитерских, разумеется), и она надеется остаться одна, но неожиданно ей в сопровождение вызывается Миюки с абсурдным доводом «в этом месяце у Скорпиона Марс в первом доме, что грозит неосмотрительными поступками и опрометчивыми решениями». Что вообще можно противопоставить этому? — И как выбор юбки может повлиять на мою жизнь? — Задаёт она вопрос и отпивает капучино из высокого стакана. Вокруг столика у островка кофейни в торговом центре вьются люди с раздутыми пакетами и сумками, и Ретте даже кажется, что парень не расслышал её в окружающей суматохе, но он отвечает: — Любой выбор влияет на нашу жизнь. Что касается одежды… Цвет, которым мы себя окружаем, его глубина и любые узоры отправляют во Вселенную колебания, способные повлиять на исход Судьбы — обычно незначительно, но для вас сейчас наступает период переосмысления жизни с четвёртым домом Лунара в двенадцатом доме Радикса и серьёзных перемен с Ураном в первом доме. Девушка многозначительно угукает, совершенно не понимая смысл высказываний следователя, и прячет лицо за стаканом, отпивая ещё кофе. Затем тихо вздыхает и задаёт риторический вопрос: — И что ещё меня ждёт в будущем? Но парень отвечает с заметным энтузиазмом: — Солнце в четвёртом доме знаменует возможные переезды, а ещё, — Миюки придвигается ближе и продолжает доверительным шёпотом: — восьмой дом Лунара в пятом доме Радикса влечёт за собой переосмысление любовных отношений и привязанностей, а пятый дом Лунара в первом доме Радикса — покровительствует наступлению беременности. Во взгляде девушки легко читается смесь изумления и скептицизма. — Очень интригующе, — неуверенно отзывается она и выпрямляется. Ретта допивает кофе, выбрасывает стаканчик в урну и хмурится, внутренне рассуждая о том, что брать с собой этого парня было ужасным решением, а затем встаёт со стула и говорит: — Пойдём, быстрее начнём — быстрее закончим. Парень кивает, тоже встаёт и в два глотка допивает холодный чай, прежде чем выбросить свой стакан. Несколькими неделями ранее Ретта уже нашла в этом торговом центре магазин одежды, соответствующий её немногочисленным требованиям к летнему гардеробу, которые она сформировала за долгие часы примерок: простота моделей и приятные пастельные оттенки. Бежевые прямые брюки, блуза персикового цвета и несколько футболок разных оттенков лавандового — это те вещи, с которыми она ушла из магазина в прошлый раз. Сегодня же её глаз цепляется за ряд мини-юбок классической трапециевидной формы в трёх оттенках: сиреневом, бежевом и фисташковом. Больше всего её интересует последний — мягкий светло-зелёный слегка прохладный цвет необъяснимым образом манит к себе, и лишь спустя пару минут молчаливого разглядывания вещицы она про себя оправдывает этот выбор тем, что уже имеет в своём гардеробе и бежевый, и светло-фиолетовый оттенки. — Я бы на вашем месте присмотрелся к серым, — врывается в её рассуждения голос Миюки, — это цвет Сатурна, который знаменует собой стабильность. Ретта устало вздыхает.***
Просторный зал уже не кажется таким пустым, каким был неделю ранее. Мольберты с подрамниками убраны, а на их место ровными рядами выставлены стулья, на которых сидит несколько десятков студентов, нервно вцепившись ладонями в тканевое сиденье или притоптывая ногами от скопившегося напряжения. Сегодня решается исход конкурса, на подготовку которого были потрачены многие дни и ночи приготовлений чертежей и необходимых расчетов. Тори тоже кажется очень взволнованной — она тяжело оперлась о хлипкую спинку стула и нервозно теребит пуговицу у воротника рубашки. Ночью она не сомкнула глаз, впопыхах доделывая скопившиеся за время подготовки к конкурсу учебные чертежи, но от волнения руки дрожали, не держа ни рейсшину, ни циркуль с наконечником, заправленным тушью, отчего линии получались неровными и прерывистыми. Чтобы попытаться хоть как-то привести чертежи в божеский вид, она слишком часто прибегала к единственно возможному ластику при работе с тушью — лезвию — и осторожно срезала с плотной бумаги замаранный слой, попутно изрезая собственные пальцы, которые сейчас болезненно ноют при любом касании. Но эта боль — единственное, что отвлекает её от собственных мыслей, возвращая в суматоху финального этапа конкурса, потому что причина волнения Тори не в мероприятии, а во внешне сильном гуле, который прямо сейчас рискует собственной жизнью ради каких-то «обязательств». Девушка не верит ни единому слову Уты, не видя никаких реальных причин для его участия в нападении на Кокурию, и лишь надеется на его благоразумие и инстинкт самосохранения. Двери в зал распахиваются, тихие голоса замолкают, и все студенты оборачиваются в сторону входа — все, кроме Тори. Ей не интересны следователи, важно проходящие в просторное помещение, как и результат объявленного ими конкурса. Единственная причина нахождения девушки здесь — это собственными глазами увидеть, что большинство следователей особого класса CCG будут в этом зале и не смогут оказать сопротивление в обороне Кокурии. Не более этого. Но едва следователи проходят мимо и занимают места рядом с именными табличками, Тори замечает, что одного следователя не хватает — Джузо Сузуи. — И где же твой супруг, следователь Сузуя? — С тихой усмешкой интересуется худощавый мужчина по соседству с Реттой. Девушка с явным усилием переводит своё внимание на коллегу и без интереса отвечает: — На дежурстве в Кокурии. Отчего-то Тори окутывает необъяснимый страх после односложного ответа девушки. Всё это время она волновалась лишь за Уту, игнорируя человеческие потери со стороны следователей, но что если этой потерей будет Джузо? Почему-то такая вероятность страшит Тори: несмотря на то что следователь предал её доверие, он множество раз шёл на поблажки ради неё. Впрочем, сам факт смерти человека, с которым она лично знакома, воспринимается совершенно иначе, нежели безликая траурная сводка в новостях. Теперь происходящее принимает совершенно иной оборот. Ещё не поздно всё отменить? Если она позвонит масочнику прямо сейчас и будет слёзно просить о прекращении операции, он отступится? Вероятность этого кажется Тори ничтожной, но она всё же тянется к мобильному и лихорадочно листает список контактов в поисках необходимого. Неожиданно её прерывает неприятный писк, похожий на помехи в колонках, и неразборчивое бормотание из раций следователей, на которое реагирует лишь мужчина с дальнего края. — Уи Коори слушает, — тихо отвечает следователь, вскользь осматривая подростков в зале. Писк звучит снова, но гораздо тише, заглушаемый ладонями Коори, и незнакомец что-то коротко сообщает, но слова не достигают даже первых рядов — хотя этого и не требуется, потому что лица следователей лучше любых слов говорят о произошедшем — нападение на Кокурию состоялось. Их замешательство длится мгновение, за которое сердце Тори останавливается, а в груди образуется тянущая пустота, всасывающая в себя окружающие звуки и лишающая девушку рассудка. Новый вдох, прерывающий сковавший её ужас, Тори делает, лишь когда следователи спешно проходят мимо неё. Лица их бесстрастны, но твёрдая походка и сжатые кулаки выдают напряжение, и лишь Ретта не пытается скрыть изумления, торопливо подбегает к Коори и быстрым шёпотом спрашивает, что им делать дальше. — Мы отправляемся в Кокурию, — твёрдо проговаривает он, — прямо сейчас. Я с остальными поднимусь в Центр из подземного прохода, а ты присоединишься к отряду Сузуи на верхних этажах. Девушка делает судорожный вдох и открывает рот, чтобы что-то ответить, но следователь не слушает её, отвернувшись и продолжив спешно двигаться к выходу. Ретте ничего не остаётся, кроме как последовать за ним.***
Безликому уже приходилось бывать в Кокурии, но ещё никогда округлые залы этажей не казались такими просторными и светлыми, несмотря на обилие белого во внешнем убранстве: напольной плитке и оштукатуренных стенах. На глаза не попадаются следователи, с громким лязгом достающие куинке, а воздух ощущается неожиданно свежим. Слишком безлюдно. Ему с трудом верится, что пост охраны может стать единственным местом, где их ждало сопротивление, поэтому он вслушивается в шаги соратников и заключённых гулей, выискивая чужие, но вопящая сирена мешает хоть сколько-то сосредоточиться на окружающих звуках. Сломанные турникеты, не прекращающие неприятно пищать от вторжения без карточки-пропуска, пятна крови на светлой древесине высокой стойки охраны, за которой на низком стуле восседает обезглавленный труп мужчины в униформе CCG. При виде этой картины Ретту одолевает животный страх, сковывающий тело и разум, парализующий каждую мышцу, отчего пальцы до боли обхватывают холодную рукоять куинке, а мышцы голеней и бёдер напрягаются до онемения. Каждый вдох оседает во рту сладковатым металлом, а горло окутывает странный, ещё не знакомый девушке жар. Она прикрывает глаза, медленно и прерывисто выдыхает, а затем практически наощупь проходит через турникет контрольного пункта и, бормоча извинения, перешагивает через ступни охладевшего тела второго охранника, с которым она всего пару дней назад здоровалась за ланчем. — Мне очень жаль, — шепчет она, — простите меня. Пробивающийся сквозь шёпот тихий голос дрожит из-за подступивших слёз, но в чувство её приводит громкий и требовательный вой сирены: «Внимание, зафиксировано несанкционированное проникновение в контролируемую зону Центра содержания гулей». Дверь за следователем звучно захлопывается, девушка глубоко вдыхает и медленно выдыхает, концентрируясь на своих ощущениях: на напряжённых мышцах конечностей, усилием воли расслабляя их, на движении воздуха в гортани и на тишине холодных залов, скрытой за звуком сигнализации. Она пришла сюда, чтобы бороться. — Да, я должна быть сильной. Ретта делает широкий шаг навстречу поджидающему её ужасу, с которым в новом воплощении ей придётся столкнуться впервые. Он ни за что не покинет Кокурию, не исследовав третий этаж Центра, оборудованный для заключения гулей дабл-S ранга. Приглушённый свет коридоров вкупе с недосягаемыми солнечными лучами, пробивающимися сквозь высокий атриум, придают этому месту необходимое чувство безысходности, что ощущают на себе заключённые гули, теряя волю к свободе. Парень делает глубокий вдох, тихой поступью направляясь к камере, в которой когда-то была Лиа, и ему хочется, чтобы она была там и сейчас — именно это вторит до смешного нелепая надежда, скребущая его изнутри. На табличке тяжёлой двери всё ещё указано незамысловатое прозвище и грозный, но безликий ранг содержавшегося внутри гуля. Ута тянет ладонь к ручке двери, и та безропотно подчиняется, впуская его внутрь тёмной камеры — успели ли побывать здесь его «соратники», или же у следователей не принято запирать пустые камеры? Каким бы ни был ответ, холод комнаты и устойчивый запах влажной плесени с её стен указывают на то, что здесь уже очень долго никто не бывал. Настолько долго, что в помещении не осталось ни единого отголоска человеческого или гульего аромата. Словно издеваясь, память подкидывает ему необходимое воспоминание: тёплый и сладкий запах, пропитанный пьянящей горечью, которая оседает на языке, напоминая, что аромат этот вовсе не человеческий или человеческий, но не настолько, насколько Ута привык встречать. Как ягодная кислинка в сладкой выпечке делает десерт лишь краше, играя на контрасте вкусов, так и причудливая смесь ароматов разных видов делает запах Лии особенно притягательным, выделяя среди любых других. Парень вновь глубоко вдыхает, прогоняя сладкое воспоминание и заполняя лёгкие влажным воздухом, а затем делает шаг назад и осторожно закрывает за собой дверь, словно боясь кого-то потревожить. Это его молчаливое прощание с той, что так глубоко забралась в его сердце, отогревая нежным голосом и тёплыми прикосновениями его давно озябшие тело и разум. Где-то на нижнем этаже слышны робкие попытки сопротивления, напоминая, что контроль над Центром всё же принадлежит следователям, и Ута медлит, раздумывая, не ввязаться ли в драку — ему нет нужды защищать гулей, имена которых исчезнут из его памяти через пару дней, но умереть в битве — не лучшая ли смерть для такого, как он? «Только, пожалуйста, не умирай». Нет, кажется, он уже успел дать обещание вернуться живым и здоровым. Как обременительно. Ута тихо усмехается, пряча улыбку под опущенной маской — ему не верится, что среди людей ещё встречаются настолько участливые особы. Он неспешно проходит к лестнице и начинает неторопливое шествие, с каждым шагом, сопровождаемым гулким ударом подошвы о металл, отдаляясь от подоспевших следователей и намереваясь выйти через ту же дверь, через которую вошёл получасом ранее. Затерявшись в собственных мыслях, он не сразу замечает стройную фигуру, перегородившую его путь, и лишь когда спотыкается взглядом о чужую тень, поднимает голову. Без интереса он бросает взгляд на белый плащ — отличительную черту отряда S3, на прямой клинок, зажатый в тонкой кисти, и, наконец, на миловидное лицо, чтобы встретиться с леденящей синевой глаз. У него перехватывает дыхание от удивления сродни ужасу, но очень скоро это чувство тонет под волной обжигающей ярости. Перед ним стоит та, что отняла смысл его жизни. Та, которую он однажды уже убивал. — Ретта, — сквозь зубы цедит он, — никогда бы не подумал, что мы встретимся вновь. Девушка вздрагивает от его голоса и кажется гораздо более напуганной, чем в их прошлую встречу. Она поджимает губы, отбрасывая собственную трусость, и крепче сжимает рукоять куинке, чтобы в два шага перейти на бег — это движение нельзя назвать выпадом, до того вынужденным и неумелым оно кажется. Ута хмурится, подмечая, что вместе с памятью девушка растеряла любые навыки. Он не пытается увернуться, когда следователь оказывается совсем близко и делает замах клинком, намереваясь поразить его в плечо — вместо этого он без труда выбивает оружие из рук, звонко ударив девушку по тыльной стороне ладони. Ретта вскрикивает и обхватывает второй рукой пораненную конечность, на крошечное мгновение отвлекаясь от происходящего. Вслушиваясь в лязганье куинке о напольную плитку, Ута усмехается и вытягивает правую ладонь, проскальзывает за воротник плаща и обхватывает тонкую шею девушки. Произошедшее умещается в мгновение, в которое Ретта отвлеклась от своего соперника, хотя для Уты будто бы проходит вечность, вынуждающая его повторять те же действия, что и несколькими месяцами ранее. Ладонь сжимает нежную кожу, и парень без труда поднимает следователя над землёй, но за этим не следует ожидаемая борьба: пинки ногами и попытки оторвать цепкие пальцы от шеи. Уте даже кажется, что девушка перестала дышать ещё до того, как оказалась в воздухе. Он с любопытством заглядывает в столь любимую синеву глаз следователя и видит неописуемый ужас, утопленный в его отражении — паника, граничащая с истерикой, когда ты уже не можешь кричать, а инстинкт «бей или беги» замолкает в глубине тела, вместо необходимой энергии парализуя его, оставляя беспомощную и бесполезную оболочку. Уте на мгновение становится жаль девушку, что так нелепо вновь оказалась у него в руках. Он оглядывает чёрные локоны, падающие на лицо, и аккуратные ладони, почти неощутимо сложенные поверх его. На правой руке расцветает гематома от нанесённого им удара, и неожиданно Ута чувствует, как сквозь тонкую кожу просачивается насыщенный сладко-горький аромат крови — не человеческой, но и не принадлежащей гулю. Запах стал более сладким, почти приторным, но несомненно всё еще принадлежит той, которую он успел потерять. Разум сопротивляется принятию этой мысли, голова становится ватной, а звуки вокруг затихают, но вскоре Ута ставит девушку на ноги, придерживая ослабшее тело за плечи, и с тихой надеждой зовёт её по имени: — Лиа?.. Взгляд её не меняется, оставаясь загнанным и беспомощным, словно у пойманного зверька, и парень сомневается, услышала ли она его вообще, но попытку позвать девушку громче прерывает тихий ветер, подставивший к горлу гуля широкое лезвие. Ута рефлекторно разжимает пальцы и в ту же секунду проклинает себя за это, потому что следователь не удерживается на собственных ногах и падает, а затем неуклюже встаёт и убегает прочь к главным дверям, будто естественный рефлекс «бей или беги» наконец сработал. — Сузуя, клянусь, я засуну тебе в задницу эту штуку, — тихо проговаривает гуль, не отрывая взгляд от захлопнувшейся двери. За спиной он слышит усмешку. — Тебе не кажется, что ты не в том положении, чтобы угрожать мне? — В знакомом голосе отчётливо слышится улыбка, а лезвие у горла вздрагивает и легко касается шеи, оставляя тонкий порез. Ута хватает куинке за угол между лезвием и рукоятью — достаточно крепко, чтобы отстранить оружие от себя, но пальцы всё равно скользят по лезвию, что без препятствий вонзается в мягкую плоть, и с кисти начинает медленно капать кровь, оставляя яркие следы на белой плитке. — Что ты с ней сделал? — Спрашивает гуль, игнорируя собственное ранение. — Не понимаю, о чём ты, — с деланым равнодушием отвечает следователь. — Без сомнений это Лиа, — шепчет Ута, спотыкаясь о родное имя, — ты ведь промыл ей мозги, не так ли? — Лии больше нет, — голос Джузо надламывается от неожиданно подкатившей тоски, и он резко вдыхает, чтобы продолжить: — тебе придётся смириться с этим. Ута со всей силы сжимает пальцами укреплённую сталь. Даже такой следователь как Джузо не может соперничать с силой гуля, во много раз превосходящей человеческую, поэтому он не удерживает куинке в руках, и коса отлетает к стене, с оглушающим звоном выбивая кусок штукатурки. Ута отдаляется на шаг, не давая атаковать себя, и поворачивается к следователю лицом. — Как же, — говорит он, а голос подрагивает от тихой ярости, — она убежала от меня полминуты назад. Только не признала меня. — Придурок, ты едва не убил её, — шипит Джузо с нескрываемым презрением и кладёт раскрытую ладонь на протез, готовый достать метательные ножи. Но неожиданно позади слышатся разговоры и топот следователей, присланных в подмогу и успевших зачистить этажи ниже. Парень колеблется, но всё же, будто исполняя последнюю волю подруги, ценившей масочника, со злобой бросает: — Тебе пора убираться, — и делает шаг назад, не пытаясь задержать гуля. Масочник мешкает, унимая желание убить парня на месте в уплату за то, что тот сделал с его возлюбленной. Теперь ему нет смысла умирать в бесполезной стычке со следователями — что бы не говорил Джузо, наверняка существует способ вернуть Лии память, и Ута ни за что не упустит его. Он коротко смотрит за спину следователя, где пляшут тени спешащих людей, и разворачивается, чтобы покинуть Кокурию.