Глава 17
Ночь — самое опасное время суток. Столько мыслей вертится в голове, и одна не лучше другой. Поспать бы, но... В душе все пылает и стынет одновременно. Неприятное чувство, как минимум. В таком состоянии даже лежать не получается. Ноги сами просто несут на кухню, руки на ощупь находят чайник и ставят его на плиту. Тут же без зазрения совести прямо над пламенем конфорки в тонких пальцах поджигается кончик табачной палочки, а по комнате сразу же разливается характерный аромат. Ничего, запах кофе все перебьет. И вот, в губах уже тлеет сигарета, а руки тянутся к форточке, чтобы пустить свежий воздух. Банка с кофе на своем привычном месте, и с горкой две чайных ложки дробленых в порошок зерен тут же ссыпаются в чашку. Заварной кофе — пахнет по-особенному. Если его варить в турке, он будет приятно горчить на языке, но если же просто залить кипятком — вяжущий кислый привкус обеспечен. И это именно то, что нужно. Сесть на свободный стул поближе к окну, отхлебнуть горячего напитка и вновь пустить в легкие дым. С улицы не проникает даже тонкого лучика света — оно и к лучшему. В пустоте проще найти себя. В непосредственной близости послышались тихие шаги. Кто-то своевольно запустил цепкие пальцы в волосы на макушке, по-хозяйски оттягивая голову назад, так, что не подчиниться просто невозможно; ловко запрыгнул на колени, седлая. Кто-то совсем хрупкий, приятно пахнущий. И это чужое горячее дыхание так близко, прямо в губы: — Тебе не говорили, что курить, да еще и на кухне в одиночестве — очень вредно для здоровья? — интимный шепот нарушил тишину, а губ едва не коснулись поцелуем. — М? — Близко и опасно, кожицей чувствуется едва уловимое прикосновение; о нос уже потерлись теплым кончиком, увереннее сокращая расстояние. Действия рассчитаны на получение удовольствия, и по спине даже пробежались мурашки. Заманчивая ласка, но цена соблазна слишком высока. И, если ничего не предпринять, контроль над ситуацией будет потерян. — Не беспокойся, я — взрослый мальчик. Тенши не шевелился, улавливая малейшие изменения сбившегося дыхания. Рука осторожно провела по его волосам, пальцами путаясь в прядках. От его лица отстранились, все еще сидя у него на коленях. — Черт, — досадливо выдал Джеджун. — Это ты. — Юноша отлип от своего отчима и прямиком направился к холодильнику за водой. Залпом осушил половину полулитровой бутылки. — Вы, что же, свидания на кухне по ночам назначаете? — иронично уточнил Тенши и снова затянулся сигаретным дымом. Младший омега был уверен в том, что расслышал в его голосе смешинки — не осуждение. Нет той тихой злости, которую парень привык видеть. Нет тех усилий, которые прилагает мужчина, чтобы сдерживаться. Совсем ничего такого. Он — мягкий, теплый и уютный. Неловкость, которая воцарилась меньше минуты назад, вдруг развеялась с очередным клубом тонкого сигаретного дыма. — Иногда бывает. — Юноша подошел к столу и уселся напротив отчима. — И почему это ты сейчас здесь, а не ублажаешь моего папулю в постели? — Твой «папуля» спит мертвецким сном, — тем же беззаботным голосом отозвался мужчина. — А будить его в таком случае равносильно пробуждению гризли в период зимней спячки. Себе дороже. Разговор на панибратских нотках импонировал мальчишке. Он даже раззадорился. — Как странно: по всем законам жанра ты должен мстить нам с Юнхо, но преспокойненько себе тут сигаретку потягиваешь. Дико: по дому не разливается твой развратный истошный вопль, и ты никому не мешаешь спать. — Детка, иди в кроватку — пользуйся тем, что я добрый, — в тон парню выронил Тенши, а на уровне его лица взмыл алый кончик сигареты. — А если серьезно? — более участливо поинтересовался Джеджун. Он не мог объяснить себе того волнения, которое постепенно накатывало и душило все сильнее. — Что тебя интересует? — напряженно уточнил мужчина, выдохнув горький дым. Его задор мигом улетучился, и прежнее состояние вернулось в троекратном смаке. — Ты здесь, потому что не можешь находиться рядом с ним? Казалось бы, юного омегу подобные вопросы не должны интересовать. Он и так воспринимает прибавление в семье в штыки. Для чего ему забивать свою неискушенную головушку чужими проблемами? Но есть и другая сторона медали: именуется она «чувство стыда». У парня остро развито чувство собственного достоинства, и он весьма болезненно реагирует на выходки своего отца. Почему бы и не волноваться? — У меня просто бессонница. — Ага, а вместо снотворного бодрящий кофе? — Тенши не ответил, лишь задумчиво затянулся очередной порцией дыма. — Тебе нужен адвокат? — Милый, на твоем мышлении сказывается то, в каких условиях ты жил. — Не будь идиотом, — настоял юноша. — Утром я дам тебе номер телефона мужика, который уделал моего папашу в суде. — Ты так ненавидишь своего отца? — А он похож на отца? Он — машина для зарабатывания денег. Одного не понимаю: как тебя сюда занесло? — Случай. Коллеги считают, что мне крупно повезло. Что скажешь? — То, что они долбоебы, — без зазрения совести выругался Джеджун, не размениваясь на соответствующее правилам субординации поведение. — И без адвоката в кармане на адекватность моего папаши не надейся. Почему-то мужчину это беспокойство со стороны пасынка развеселило. Ну, правда! Это милейшее юное создание так искренне заботится о нем. Умильная моська может недовольно фыркнуть из-за невкусного обеда, обругать за вмешательство в его личные дела, но так наивно стремится к идиллии, причем абсолютно бессознательно. Избалованный принц все же иногда хочет быть человеком. — Разберусь, лапочка, — иронично выдохнул Тенши. Мальчишка буквально почувствовал улыбку на его лице, и холодом от нее совсем не веяло. Голос отчима прозвучал мягко и нежно. Джеджун давно не слышал такой интонации в свой адрес со стороны взрослых. Было непривычно, что не приходится ничего доказывать, выслуживаться. Он не чувствовал, что не оправдал каких-то надежд, более того, он ощущал себя равным. — Я тут малость Юнхо заложил, — виновато пробубнил омежка. — Ты о сигаретах? Не беспокойся, я знаю обо всех вредных привычках своего сына. — Минуту помолчав, Тенши уточнил: — Считаешь, я был неправ и ужасен? — Боже-боже, — картинно заохал юноша. — Так мы здесь самобичеванием занимаемся? — Хуже. — Что может быть хуже? — искренне удивился Джеджун. — Я себя жалею. А это отвратительно. — Да, мы с твоим сынишкой нарушили все законы физики. Только не убивайся из-за этого. — Внезапно весь запал юноши сошел. Он поник, вслушиваясь в окружающий мир: ничего, кроме тихого гудения холодильника. Джеджун прислушался к себе. Внутри что-то настойчиво ёкало, не давая покоя. — Я не знаю, что будет завтра, но то, что происходит сейчас... Возможно... Может быть, это... Айщ! — Вот, чтобы ты мог связно говорить, не стоило переступать черту. — Это не было каким-то гневным упреком, скорее — дружеским советом на будущее. От этого было неловко и как-то не по себе. — Да, это я на него запрыгнул, признаюсь. Твой сын свят и чист. — Неужели, пытаешься извиниться и защитить его? — Он не заслужил той пощечины. — А чем ее заслужил я? Коль берешь всю вину на себя, может, объяснишь? — Ты ни при чем, у меня и в мыслях не было. Просто... Юнхо, он... Он смог рассмотреть меня. То, что внутри. — Понять. Простить. И отпустить. — Тенши тяжело вздохнул, поглубже втянул горькой отравы, что-то переосмысливая. Джеджун гнетуще молчал, побаиваясь издавать лишних звуков. — Понять я, пожалуй, смогу. Простить тоже смогу, если сделать скидку на ваш возраст и темперамент. Но отпустить... Не получится, извини. Я по-прежнему буду настаивать на вашем разрыве. — Я… — Джеджун и сам не знал, что именно он хотел бы сказать, но отчим внезапно перебил. Взрослого и сдержанного омегу словно прорвало. Нет, его голос не повышался до критических нот фальцета, не было истерики, его слова не обрушались лавиной грубости, но все было насквозь пропитано горечью обиды. — У меня есть определенные нормы и морали, у меня есть принципы. Они идут вразрез с вашим поступком, мой юный друг. Меня воспитывали в соответствии с определенными законами, мне прививали нормы поведения. Меня учили и объясняли, как должна выглядеть семья. Меня учили уважать свою семью и каждого члена семьи по отдельности. Меня учили хранить духовные ценности, проносить их через любые невзгоды. Из меня лепили, черт побери, идеального семьянина. И что я вижу? После столь длительного и изнуряющего самопожертвования, когда, казалось бы, жизнь начала налаживаться, я наблюдаю за тем, как благополучие моей семьи трещит по швам. Я пытаюсь все вернуть в норму, но все летит к чертям. И дело вовсе не в том, что мой супруг — миллионер. Не в том, что у меня добавилось лишних обязательств, что эта среда мне непривычна и мне приходится учиться соответствовать. И не в том, что это положение на меня жутко давит, что я задыхаюсь. Мои нервы сдают. Спустя шестнадцать лет я вернулся к этим гребаным сигаретам, будь они неладны. Я опустился до того, что начал избивать своего ребенка. В жизни руки на него не поднял, но не в этом случае. Я заврался. В своей жизни я ещё не врал в таких количествах. А все ради чего? Моего душевного равновесия? Или, быть может, чтобы две тощих задницы не пострадало? Скажи, в чем я неправ, когда пытаюсь уберечь своих детей от ошибок? От грубых, чудовищных ошибок. Я был в вашем возрасте, знаю все ваши эмоции наперед. Вы пробуете, рискуете. Вам нравятся эти игры, этот экстрим, эти пикантные моменты, новые ощущения, в ваших глазах искрится азарт. Я вижу это. Но у каждого поступка есть последствия и они необратимы. По сути, я ваш соучастник. Оно мне надо? Тенши поднялся на ноги и отвернулся к окну. Он загасил окурок в пепельнице и закрыл форточку. Глоток кофе оказался вязким комом, который мужчине с трудом удалось протолкнуть в себя. Он замер от неожиданности: пасынок приблизился бесшумно и мягко обнял со спины, осторожно уложив свою голову на плечо. — Утром мы вернемся к прежним склокам, — надломлено предупредил Джеджун, прижимаясь крепче. Он не отпускал мужчину из кольца своих рук. Тот изумленно развернулся на голос. Теплый мальчишка боялся выпустить его из своего захвата; юноша тянулся к ласке, к какому-то хоть мало-мальски уюту. Ежик, покрытый острыми иголочками, внезапно стал подставлять свое мохнатое брюшко в попытке согреть. Это подкупало — такая явная ранимость и нежная уязвимость. Тенши не удержался, он ответно обнял мальчика, а тот кончиком носа уткнулся ему в шею. — Я пытаюсь соответствовать тому омеге, которого ты описывал. Пока что у меня это плохо получается. — Когда-нибудь получится, только не прекращай стараться, — Тенши погладил парня по волосам, а тот прильнул еще теснее. — Ты так приятно пахнешь, — честно признался Джеджун, полной грудью вдыхая тонкий аромат. — Отдать свой парфюм? — Я не об этом, — мальчишка решительно покачал головой, кончиком носа щекоча нежную кожу на шее отчима. — Твой запах. Такой вкусный. Тенши невольно дернулся, почувствовав озорной влажный язычок, черкнувший по шее, а затем нежные губы сцеловали влагу. — Эй! — А если бы я начал с поцелуя? — задумчиво протянул Джеджун, осторожно проведя коготками вдоль позвоночника отчима, от чего мурашки разбежались по всей спине. Он губами коснулся мягкой кожи щеки такого зрелого омеги, который находится прямо сейчас в его объятиях. — Я бы этого не допустил, — строго настоял Тенши. Мозг ему подкидывал весьма странные догадки о переменившемся поведении юноши. — Не вышло бы, — нараспев выдохнул тот. — Я был бы быстрым и настойчивым. И я почти это сделал. Меня остановило только лишь присутствие твоего аромата. — Если ты понял, что это был я, — опешил мужчина, ослабляя объятия, но юноша все еще тесно прижимался к нему, только теперь сорванец пошел дальше: дышал уже прямо в губы. — Зачем? — Любопытно. Я не был уверен до конца. — Прикажи своим тараканам сидеть смирно, не то получишь затрещину. И хоть бы на миллиметр, но Тенши не отстранился, лаская губы мальчишки своим дыханием. Уста напротив растянулись в ухмылке: а отчим с перцем. Джеджун обнаглел и даже провел своим кончиком носа по носу мужчины. — Но ведь ничего же не случилось, — юноша открыто флиртовал, он дразнился, и это ощутимо злило. Тенши никак не мог сообразить, что все это значит: соблазн, осознанная провокация, метод довести до белого каления, способ поиздеваться? Что это? Минуту назад это существо было ласковым и пушистым, а сейчас — истинный демон. Все же, Джеджуну позволяется слишком многое, он переходит грани допустимого. Уже даже губы свои раскрыл для настоящего взрослого поцелуя. И пока Тенши решался, как именно воздействовать на невыносимого пасынка, тот уже проворковал: — Спокойной ночи... В одно мгновение Джеджун отстранился, напоследок черкнув устами по мягким губам отчима, задевая кончиком своего аккуратненького носика нос мужчины. Еще секунда — и юноши след простыл на территории кухни.***
За всю ночь глаз сомкнуть так и не удалось. Наутро головная боль, отчаяние и ужасное настроение — лучшие друзья. Да, еще и таблетка. И обязательно что-нибудь супер-кофеиновое. Сыграть роль жуткого пробуждения — никаких проблем. Смотреть друг другу в глаза — уже сложнее. Тенши не раз поймал на себе заинтересованный взгляд мальчишки, но тот попытался скрыться. Взрослый омега не был готов к ночным сюрпризам. Он понимал, что пасынок его не любит, но не догадывался, что тот питает к нему настолько сильную ненависть. — Почему так тихо? — не выдержал Пёнволь. — Магнитные бури, — в тарелку недобро процедил Тенши. По правде сказать, голос его оказался абсолютно незнакомым для всех окружающих. Мужчины его семьи взволнованно переглянулись. — У тебя же не бывает плохого настроения, — недоверчиво выдал Юнхо. — Милый, отсутствие плохого настроения — это признак не широты души, а самой настоящей клинической идиотии. Ее в психиатрической больнице лечат. Говорят, не излечивается. — Тенши был непреклонен. Голос его оставался ровным, он не давал ни малейшего шанса на поблажку. Мальчишка лишь ошарашенно покосился на родителя. Ладно, вчера он напросился на пощечину. Допустим, Тенши и в самом деле удумал отправить его в училище. Но родитель всегда был участливым и понимающим. По правде, Юнхо впервые настолько остро почувствовал, что тот омега, который всегда создавал для него уют и покой, в действительности сам нуждается в помощи и опеке. Юному альфе вдруг стало стыдно: тот, кто должен быть опорой, оказался способен лишь на предательство чувств и надежд. — Что стряслось? — супруг, и правда, беспокоился. — А ты поменьше думай о работе: от напряжения храпишь ночами, спать рядом невозможно. Джеджун заинтересованно поглядел на изумленного отца: сильной половине человечества досталось по полной программе. Почему-то мальчика это позабавило: еще бы! Тенши вдруг говорит напрямик, опуская всех окружающих на грешную землю. Омежка потянулся к карману пиджака. — Эй, — мелодичным голосочком окликнул он отчима. — Мое обещание, — словно папиросу мальчишка зажал между пальцами сложенный вдвое листочек. Как только юноша дождался вопросительного взгляда Тенши, он, закусив губу, протянул мужчине записку. Тот развернул листик и пробежался взглядом по каракулям. — Мой почерк может показаться неразборчивым. Пак. Му. Ён. — Какой еще Пак Муён? — как и ожидалось, отец среагировал на знакомое имя мгновенно. — Тот самый, — Джеджун мстительно ухмыльнулся. — Тенши, зачем тебе адвокат? — настоял альфа, обеспокоенно разглядывая уже заметно подобревшего супруга. — Хочу проконсультироваться, — невозмутимо признался тот, складывая листик по уже созданному сгибу. Он вложил записку в чехол своего мобильного телефона. — Уверен, что тебе нужен адвокат, специализирующийся на бракоразводных процессах? — утробно прорычал Пёнволь, теряя над собой контроль. Юнхо от удивления даже жевать перестал. Он внимательно посмотрел на родителя. Тот сейчас выглядел как истинная стерва. Парень не видел Тенши на работе, поэтому судить не мог, насколько омеге это состояние привычно. Но то, что родитель никогда таким не был в стенах дома — факт. — Думаю, в вопросах наследства он должен неплохо разбираться, — тем же невозмутимым тоном ответил омега, принимаясь за еду. — У меня полно юристов. Ты можешь проконсультироваться с любым. Почему с подобной проблемой ты обращается за помощью к ребенку?! — Слово за слово: всплыло в разговоре, что есть контакт. Какие еще вопросы? — дерзко вступился Джеджун. — А ты — помалкивай, — приказал отец. Как всегда, он затыкает своего сына. Мальчик недобро поджал губы в тонкую ниточку: не привыкать, но каждый раз почему-то все больнее. — Собрался подавать на развод? — пытается держать контроль над супругом. — Пока еще, слава богу, нет, — честно поглядел на него омега. — А чего так всполошился? Потому что разок в суде проиграл? — Тенши, я не позволю вить из меня веревки — имей в виду. — Если ты так думаешь, то смею огорчить: я действую более тонко. Что-то вроде приворотного зелья, благоухания течки и... Развратный истошный вопль в постели. Тебя же это заводит, правда? Не смотри на меня такими пешками. То, о чем я говорю, отлично слышно нашим детям по ночам. — Гневное сопение супруга ничего хорошего не сулило. Глаза Пёнволя горели яростью из-за такого развязного поведения уже зрелого омеги, отчетливо отдающего отчет своим действиям. Мужчина прилагал максимум усилий, чтобы сдерживаться, и это смягчило Тенши: — Твой омега немножко поломался. К вечеру обещаю быть в норме.***
Джеджун опешил от того, как Юнхо нагло влез на соседнее с водительским сидение его авто. Альфа пристегнулся ремнем безопасности и уверенно приказал: — Рули! Чего уставился? — Пошел вон из моей машины, — членораздельно процедил омега. — Нетушки, — настоял парень и устроился поудобнее. — У нас с тобой будет очень серьезный разговор. — Я не буду ни о чем с тобой говорить. — Придется. Ты же знаешь, я не слезу. — А Джеджун знает, каким настырным может оказаться Юнхо. Спорить парню не хотелось, а компания ему и подавно не нужна была. Но брат без лишней надобности все равно продолжил: — Мой родитель зол, он требует адвоката и ты ему в этом помогаешь. Что-то подсказывает мне, что это все не было по его инициативе. Не знаешь, почему? — Не выспался. А хороших адвокатов всегда нужно ценить и оставлять при себе. Убирайся из моей тачки. — Бензин кончился. Джеджун недовольно искривился, но все же завел мотор авто и осторожно тронулся с места. Ему жутко хотелось спать и забыть некоторые фрагменты вчерашней ночи, а не вести машину по оживленным улицам и держать ответ перед Юнхо. Если узнает, убьет. И гнева альфы Джеджун боялся почему-то больше, чем ярости отца. Омега всю дорогу думал об одном: он по всем фронтам виноват. Виноват перед отчимом — бедняжку и так угораздило узаконить отношения с его ненормальным папашей, а тут еще и пасынок решил добить контрольным в голову. Будь она неладна, эта омежья солидарность, но Джеджун сам не мог найти себе оправданий за вчерашнее. Почему вдруг его заинтересовал Тенши? Да еще и в таком ракурсе? А ведь его, правда, хотелось поцеловать, только парень сдержался. Он бы и сам себе этого поступка не простил. Но Джеджун и не предполагал, что Тенши сломается окончательно.