Отказ в увольнении

В полумраке экран компьютера светился слишком ярко, мерно мигал забытый текстовый курсор в пустом окне нового сообщения. Магнус сидел, склонив голову на сложенные перед собой на столе руки, и можно было бы подумать, что его сморило в сон. Но он вспоминал. Сглатывал терпкую горечь лекарств, оставшуюся на языке; морщился от тянущей боли в мышцах и только-только заживших ребрах из-за неудобной позы; крепко зажмуривался, когда память снова и снова играла с ним в жестокие игры, заставляя чувствовать на коже призрачные липкие прикосновения. Кошмары преследовали его неотступно, но этот вечер был не о них. А о том, что случилось после. И о том, что ему теперь делать дальше. В больнице его продержали около месяца, и в конце этого срока он и сам уже был рад вырваться, наконец, из-под удушающе безликой и отстраненной заботы истадских медиков. Все время выздоровления Магнуса не покидало ощущение, что он словно выставлен на дисплей, как какая-то причудливая зверушка, которой требуется масса ухода, но которая сама по себе была, собственно, абсолютно бесполезной. Первые две недели его практически ни на минуту не оставляли одного. Он мог бы спорить с кем угодно, что к нему переходило в гости практически все полицейское управление города, включая Анне-Бритт и Найберга. Хоглунд показывала ему фотографии своих детей, сетовала на долгий процесс развода и уйму проблем, которые он принес, делилась любимыми рецептами и последними сплетнями города. Ее, казалось, совершенно не смущало то, что сам Магнус в разговоре не участвовал. У Найберга было два обычных состояния: он либо рассказывал ему интересные случаи из своей практики, либо просто уютно молчал. А вот смотрел он на Мартинссона очень неуютно. Пронизывающим, словно видящим его насквозь, немигающим взглядом, от которого его охватывал озноб и хотелось спрятаться под одеяло с головой. Приходила Холгерссон, с откровенным, давящим сочувствием, граничащим с жалостью, гладила его по голове, как маленького, держала за руку. И страшно хотелось вырваться, и не хватало совести оттолкнуть ее прочь. Оставалось терпеть или притворяться спящим. Тогда она просто садилась на стул в углу и углублялась в чтение каких-то документов. Несколько раз заходила Линда Волландер. Несмело замирала на пороге, смотрела на него большими виноватыми глазами человека, который знает, какой участи ему удалось избежать. Поначалу она сидела тихо, как мышка, боялась до него дотронуться - касалась и сразу же отдергивала руку; не знала, как с ним себя вести. А потом однажды принесла тонкий блокнот, оказавшийся томиком поэзии и начала читать вслух. Ни о чем не спрашивая, не расточая приторное сочувствие, она дарила ему эхо чужих голосов, мелким бисером рассыпала в вязкой тишине мерный речитатив стихов, позволяла ему спрятаться в хрупких, выточенных с филигранной точностью отражениях настоящих чувств, страхов, надежд и желаний. Линда была той самой протянутой рукой над пропастью, за которую можно было ухватиться за шаг до падения. В те дни Магнусу казалось, что он теряет себя. Что он распался на сотни уродливых кусочков одного целого и никак не может собрать себя обратно. Он чувствовал, как медленно сходит с ума. И обратно его вытащила девушка, которой он сам когда-то спас жизнь. Если спрашивать Магнуса - они с ней были в расчете. Был еще один человек, которого Магнус, пока лежал в больнице, отчаянно ждал. Но тот так ни разу к нему не пришел. Кроме того, самого первого дня, который Магнус помнил так смутно, словно все происходило во сне. Он был слишком глубоко под действием сильных болеутоляющих, едва отошел после операции, но даже это состояние и отупляющие сознание медикаменты не смогли приглушить рвущих сердце и душу воспоминаний о кажущихся бесконечными часах, проведенных наедине с маньяком. Если бы Магнус был в силах тогда кричать в голос, он бы изошел на отчаянный крик. Но он мог лишь судорожно бороться за каждый новый вдох и глотать горячие злые слезы беспомощности. Его распяли на больничной койке для собственного удобства люди в белых халатах и с пустыми лицами, на которых не было ничего, кроме профессиональной холодной отстраненности. Они слишком привыкли к чужой боли, чтобы услышать его, понять, что они его практически убивают. Только медленно - минута за минутой, час за часом. И не пошевелиться, не спрятаться, не убежать. Магнус не знал, сколько раз падал в один кошмар за другим, пока после одного из пробуждений не увидел перед собой размытое в сумраке комнаты лицо Курта. Тот что-то ему говорил, но Магнус его не понимал. Он все еще помнил, как пришло такое долгожданное спасение. А ведь у него тогда почти уже не осталось веры. Так, на самом донышке души. Помнил окутавшее его, пахнущее Куртом тепло, и как крепко тот держал его за плечи. И кто-то совсем близко сдавленно плакал. Магнус позволил себе тогда расслабиться, поверить, что ничего плохого с ним уже больше не случится. Просто не может, во всяком случае, пока Волландер был рядом. А потом его внезапно окружили незнакомые люди, их чужие лица, их взгляды, под которыми он почувствовал себя безвольной марионеткой, судьбой которой можно распоряжаться, как угодно, голос которой можно игнорировать и не слышать. Для этих людей он был всего лишь сломанной куклой, которую нужно было как можно скорее починить - не больше. Курт без возражений отдал его этим людям и отступил прочь, а Магнус не смог сдержать стона разочарования и страха, потеряв контакт их рук. И была замкнутая движущаяся коробка скорой помощи, неизвестность, накативший словно из ниоткуда животный, всепоглощающий ужас, чужие сильные руки на плечах и боль - режущая грудь, клекочущая в легких, расцветающая вкусом крови на губах. Когда Мартинссон увидел Курта в следующий раз, прежней радости уже не было. Все, о чем Магнус мог думать, было: "Не смотри на меня, пожалуйста не смотри. Неужели ты не понимаешь, как мне стыдно оттого, что ты видишь меня таким - беспомощным, жалким, сломанным и ненужным? И это выражение в твоих глазах, в нем столько вины... О господи, ты знаешь..." В тот момент, когда Курт обнаружил ремни, которыми его привязали к больничной койке, Магнус не выдержал и отвернулся. Жгучее чувство стыда затопило его целиком, разрушив последние остатки человеческого достоинства, за которые он так отчаянно цеплялся. Тихий звук закрывшейся двери, известил его о том, что Волландер ушел. Облегчение и разочарование были тем, что Магнус чувствовал в тот момент. А затем в комнату ворвалась Лиза, и врач, и стало шумно, и слишком людно, и наконец-то ему освободили руки и ноги. И снова вернулся Курт. Неслышной тенью встал на пороге палаты, и сразу стало тяжелее дышать. Лиза что-то ему объясняла, но ее слова были не в состоянии пробиться сквозь плотный туман, окутавший его сознание. Магнус автоматически кивал, но на деле ничего не слышал. Почему Волландер снова здесь? Что заставило его вернуться? На эти вопросы Мартинссон вскоре получил исчерпывающий ответ - дверь осталась приоткрытой, и ему было прекрасно слышно, как Холгерссон отчитывала Курта, как приказом заставила его остаться. Сказать, что в тот момент окончательного осознания того, как в действительности относится к нему Волландер, Магнусу было больно - значило не сказать ничего. И больно, и плохо, и нестерпимо горько. А впрочем, на что он еще надеялся? На то, что каким-то чудом Курт прекратит смотреть на него, как на идиота? Что он когда-нибудь станет для старшего инспектора чем-то большим, чем мальчиком на побегушках, на которого можно было скинуть самую тяжелую и трудоемкую работу, будучи уверенным, что спорить тот не посмеет? Что Курт когда-нибудь прекратит отчитывать Магнуса за каждый мелкий промах, кривиться на каждое не к месту сказанное слово? И даже редкая похвала из уст Волландера уже давно звучала для Мартинссона подачкой. Там, в подвале Ванга, на несколько коротких секунд Магнус обманул себя настолько, что практически поверил, будто Волландеру не все равно. Ведь тот его нашел... И сидел рядом, и делился теплом, и прижимал к себе, и тихо всхлипывал, словно от невероятного облегчения. И так хотелось хоть ненадолго просто поверить... Но нет. Инспектор просто хорошо делал свою работу. Как всегда, на отлично. Не делая разницы между одним из нескольких тысяч жителей провинции и коллегой, с которым проработал три последних года. Смотреть на молча сидящего в кресле Курта было просто невыносимо, и Магнус отвернулся. Пусть было больно, пусть комната сразу же поплыла и стало нехорошо - все было лучше, чем то, что он мог прочитать в глазах старшего инспектора. Когда в комнату вошла медсестра, Мартинссон даже обрадовался возможности хоть ненадолго избавиться от такого угнетающего присутствия Волландера. Тот встал, и Магнус уже почти расслабился, когда вдруг почувствовал прикосновение к ладони. Тепло - такое знакомое, такое необходимое и такое недоступное... Если бы Магнус знал, что Волландер больше не вернется, возможно, он бы повел себя иначе. Может быть, окончательно выставил себя на посмешище, попытавшись удержать старшего инспектора. Кто знает. И позже, каждый раз, когда открывалась дверь в палату, он жадно всматривался в нового гостя, отчаянно надеясь, что это вернулся Курт. Дни шли один за другим, но тот так и не пришел. И постепенно надежда сменилась глухой и горькой покорностью. Магнус все глубже и глубже погружался в депрессию. Коллеги по работе постепенно стали навещать его все реже и реже, пока наконец поток посетителей не иссяк практически совершенно. Единственный человек, с которым он еще регулярно говорил - был полицейский психолог, но тот мало чем мог ему помочь и наконец просто посоветовал взять отпуск на несколько месяцев, проветрить голову, отдохнуть. Магнус думал на этим советом все последние дни. Неделю назад он наконец вернулся домой. Квартира встретила его полицейскими печатями на дверях, тишиной и толстым слоем пыли. Впервые за целый месяц он оказался совершенно один, наедине с самим собой, своими мыслями и воспоминаниями. Магнус поднял голову со сложенных рук и, чуть щурясь от яркого света, посмотрел на компьютерный экран. Решение было принято, а правильное оно или нет - могло решить только время. Пододвинув к себе клавиатуру, он положил на нее ладони и начал печатать: "Шефу полицейского управления г. Истад Лизе Холгерссон. Прошу уволить меня по собственному желанию..." * * * - Я всего лишь попросил провести элементарный опрос свидетелей. Что тут может быть непонятного?! Они все стояли вокруг места происшествия, и бегать за ними было не нужно. Что сложного в том, чтобы взять карандаш, блокнот и задать им пару вопросов? Предварительно записав их данные! Предварительно, а не это вот "одна баба сказала", которое я держу сейчас в руках! Курт бушевал уже несколько минут. Виновато потупившийся перед ним стажер мечтал оказаться где-нибудь в другом месте, подальше от злого начальника. Остальные присутствующие в отделе старались не поднимать головы и ничем не выдавать интерес к происходящему. С Волландером было всегда трудно работать, но в последнее время его характер испортился окончательно. Анне-Бритт и Найберг были единственными, на кого он не начинал сердиться в первые же секунды общения. Промариновав незадачливого стажера еще некоторое время, Курт отпустил его, приказав собрать нормальные свидетельские показания и на этот раз не забыть записать личные данные. Уточнять тот факт, что теперь бедняге придется обойти по меньшей мере четыре квартала, чтобы отыскать всех этих безымянных людей, старший инспектор, естественно, не стал - не маленький, разберется. Проводив уходящего стажера недобрым взглядом, Волландер вернулся к себе в кабинет и с тяжким вздохом снова уткнулся в экран компьютера. Он искренне ненавидел копаться в материалах архива. Стажеров им прислали из полицейской академии в Векшё по просьбе Лизы Холгерссон. Управлению в Истаде так никого и не удалось найти взамен убитого год назад Сведберга, и оставшиеся три инспектора с трудом справлялись со свалившимся на них объемом работе. Теперь Волландер понимал, почему в нашумевшем деле о торговле человеческими органами, Мартинссон упустил столько важных деталей и едва не закрыл расследование аварии, с которой все и началось, за отсутствием состава преступления. В те несколько недель, что сам Курт пытался справиться со своими внутренними демонами, уйдя в добровольное отшельничество, Магнус и Анне-Бритт тянули на себе весь отдел. Тогда Волландер списал все на невнимательность Мартинссона. Сейчас, в течение уже шести недель работая на износ, фактически только с перерывами на еду и сон, он временами ловил сам себя на том, что не может сосредоточиться, не так пристально концентрируется на мелких деталях да и просто задыхается под кипой скинутых на него дел. Конечно, они с Хоглунд поделили между собой все, над чем работал Мартинссон поровну. Однако до этого Курт не имел ни малейшего представления, сколько рутинной, требующей массы времени, но скучной волокиты оседало на столе Магнуса. Порой Волландер и сам чувствовал себя так, словно постепенно тупел от всего этого серого беспросветного однообразия, и начал ловить себя на мечтах о каком-нибудь скромном, небольшом, но интересном убийстве. От этих мыслей становилось жутко, он гнал их от себя, как мог, но они упорно возвращались к нему с угнетающим постоянством. Если Мартинссон все эти годы чувствовал себя так же, тоже задыхался от скуки и приевшейся рутины, то немудрено, что ему отчаянно хотелось присоединиться к расследованиям, которые вел обычно старший инспектор. Но Курт неизменно выбирал Анне-Бритт в качестве второго пилота, и Магнусу оставалось только раздраженно ворчать о несправедливости мироустройства. Сейчас Волландер впервые прекрасно его понимал. И даже частенько напоминал сам себе о том, что ему хватило четырех недель, чтобы начать кидаться на окружающих, Магнус же варился в этом без малого три года. Анне-Бритт вошла без стука и неслышно приблизилась к его столу. Инспектор заметил ее присутствие, только услышав спокойно-усталое: - Ну и обязательно было так на этого мальчишку орать? - Это мальчишка либо выучит необходимые процедуры следствия, либо ему нечего делать в полиции, - поморщился Курт, отрываясь от своего занятия. - Тебе нужно было вести себя немного повежливее с Гунвальдссоном, и у нас был бы сейчас опытный инспектор, вместо двух недоучившихся студентов, - пожала она плечами. Волландер поджал губы и зло фыркнул: - Гунвальдссон приехал сюда из Мальмё и с первого дня начал качать права и вести себя так, словно сделал нам всем большое одолжение. - Да, но это были мелочи, на которые ты сам поначалу особо даже не обращал внимания, - возразила Хоглунд. - Я до сих пор не понимаю, что он мог тебе такого сказать, что ты ему чуть челюсть не сломал. - Поверь, Гунвальдссон в курсе, где и что у нас пошло не так, - Волландер потер уже почти зажившие ссадины на костяшках пальцев, которые он сбил в драке с инспектором, присланным в качестве временной замены Мартинссону. Точнее, дракой это было даже нельзя назвать. Гунвальдссон поначалу был довольно терпим, если не пересекаться с ним лишний раз. Но потом тот начал за каким-то чертом поднимать старые дела Мартинссона, выискивать в них огрехи, критиковать едва ли не каждое слово в задокументированных отчетах, заключениях и выводах. В общем, совать свой длинный нос не в свое дело. Каплей, переполнившей чашу весов терпения Волландера, стало пространное замечание о том, что, будь Магнус повнимательнее, глядишь, с ним и не приключилась бы вся эта история. В качестве подтверждения своим словам Гунвальдссон предъявил Курту один из следственных документов. И да, документ был составлен наспех, небрежно и довольно лаконично. Но именно в данном случае Волландер прекрасно помнил, что Магнус писал этот отчет после практически трех суток на одном кофе с бутербродами и совершенно без сна. Дело, которым они занимались, было довольно щекотливым и затрагивало нескольких важных людей, поэтому Главное управление взяло расследование под жесткий контроль и не стеснялось их подгонять. И требовались тогда от них факты, доказательства и действия, а вовсе не тщательность заполнения форм. После того как у Лизы Холгерссон состоялась длинная беседа с начальством Гунвальдссона в Мальмё, заезжий инспектор решил не настаивать на привлечении Волландера к ответственности за разбитый нос и вылетевшую зубную коронку. Но и оставаться в их управлении, к непередаваемому облегчению Курта, тоже не стал. Так в распоряжении Истада снова осталась всего пара штатных полицейских инспекторов да присланные им в помощь двое стажеров академии. - В любом случае, будь снисходительнее к парням, - снова начала заступаться за будущих специалистов Хоглунд, - мы все когда-то начинали и тоже делали ошибки. - Настолько идиотских никто в моем отделе никогда не делал, - упрямо возразил Курт, скрестив руки на груди, - ни ты, ни Магнус. - Ну да, - усмехнулась Анне-Бритт, - только мне советом и делом помогала Лиза, которой капали на мозг из Центра о том, что в истадском управлении слишком мало женщин-полицейских. А Магнус на первых порах, пока досконально не разобрался, что и как, носил все на проверку к Сведбергу и только затем показывал тебе. - Серьезно? - удивленно приподнял брови Волландер. - Не знал, - затем его посетила новая мысль, и он уставился на Хоглунд: - А что, Магнус и Сведберг хорошо друг друга знали? - Насколько мне известно, приятельствовали, иногда пили пиво вместе. Калле сразу же начал опекать Магнуса, когда тот только пришел к нам на работу. Думаю, теперь ясно, почему. - Почему? - недоуменно нахмурился Курт. - Э... - резко покраснела Анне-Бритт, - ну, в свете его ориентации... Настала очередь Волландера краснеть: - Ладно, я понял, - смутившись, он кашлянул в кулак, - не стоит продолжать. - Да, как-то так, - Хоглунд тряхнула отросшей и постоянно лезущей в глаза челкой, поколебалась пару мгновений, но все же решилась: - Кстати, знаешь, я бы не сказала, что Мартинссон сильно удивился тому, что Сведберг был геем. Его почему-то больше шокировала связь с трансвеститом, чем сам факт нетрадиционной ориентации. - Хватит, хватит! - замахал на нее руками Волландер, но было видно, что он больше не сердится, а, скорее, чувствует себя ужасно неловко, обсуждая такие темы. Рассмеявшись, Анне-Бритт хотела было добавить что-то еще, когда зазвонил телефон, внутренняя линия. - Курт, когда освободишься, зайди ко мне, - попросила Холгерссон, когда старший инспектор поднял трубку. - Нам нужно поговорить. - Я свободен сейчас, - пожал он плечами. - Жду, - лаконично отозвалась шеф управления. Анне-Бритт не стала его задерживать - в конце концов, ей просто хотелось немного поговорить, чтобы сбросить напряжение и усталость. Лиза что-то внимательно читала с экрана компьютера и была заметно поглощена этим занятием. Услышав, как Волландер вошел в кабинет, Холгерссон нахмурилась и указала на стоявший рядом со столом стул: - Присаживайся, Курт. Ее тон был непривычно прохладным и мрачным, и старший инспектор насторожился. Лиза сцепила пальцы в замок и склонила голову, раздумывая, как начать разговор, который явно будет неприятным и трудным. - Что-то случилось? - наконец первым спросил Курт, чтобы хоть как-то разрушить тяжелую завесу молчания. - Хм... Да, - медленно кивнула она и взяла тонкую папку, лежавшую у нее под рукой. - Судя по твоему спокойствию, ты еще об этом не в курсе, - заметила она. Лиза вытащила из папки один-единственный бумажный лист и протянула его Волландеру. - Вчера вечером, - начала она, старательно сохраняя хладнокровие, пока Курт читал документ, - Мартинссон подал заявление об увольнении. Мы оба знаем, что обычная процедура несколько отличается от того, что сделал он. Это заявление должно было прийти в твой ящик, а я должна была об этом узнать уже от тебя. И никак не наоборот. Однако Магнус почему-то предпочел обратиться непосредственно ко мне, минуя свое прямое начальство. И это не может не настораживать и не вызывать вопросы. Волландер ее практически не замечал, слишком пораженный тем, что Мартинссон собирался оставить управление. Он снова и снова пробегал глазами несколько коротких строчек. - В течение нескольких последних лет, - продолжила Лиза все тем же холодным отстраненным голосом, - я наблюдала, как твоя непонятная мне неприязнь к Магнусу была той самой искрой, что подпитывала огонь бесконечных раздоров в отделе. Да, поначалу я искренне надеялась, что это все происходит исключительно из-за возраста и неопытности Мартинссона, но со временем он стал одним из самых опытных инспекторов в этом полицейском управлении, а ваши взаимные боевые действия так и не прекратились. Она замолчала, закрыла глаза, чтобы восстановить душевное равновесие. Если бы Курт хотел, этот момент был бы тем самым, когда можно было защищаться, приводить контраргументы в свою пользу и даже перейти в атаку. Если бы Волландер был карьеристом, это было бы умной тактикой. Но он молчал, чувствуя, что Лиза была далека от того, чтобы выговориться. - В любой другой ситуации, - наконец снова заговорила Холгерссон, - моим первым распоряжением был бы поиск новых кандидатур. Но я не могу поручиться за то, что ты с ними сработаешься. И я не желаю повтора ситуации с Гунвальдссоном. Кроме того, я все утро переписывалась с Магнусом, и он подтвердил, что не покидает работу в полиции насовсем. Скорее, ему нужно немного времени для себя, прежде чем подавать документы в управления других городов и провинций. На это Волландер вскинул голову и удивленно нахмурился. Однако снова ничего не сказал. - Ввиду всего вышеизложенного, мне пришлось принять тяжелое решение. И боюсь, Курт, что оно тебе не понравится. - Я слушаю, - глухо сказал он. Холгерссон покачала головой, сняла очки и глубоко вздохнула: - В идеале, мне бы хотелось удержать обоих моих инспекторов, - призналась она, - но раз ситуация сложилась именно так и не иначе, выбирать приходится из соображений наибольшей пользы для вверенного мне управления. Если я все верно поняла, проблема у Магнуса именно с тобой, Курт. Он больше не желает работать под твоим руководством, - прежде чем Волландер успел возмутиться, Лиза подняла руку вверх, жестом прося не перебивать ее. - Это не он мне так сказал. Я сама пришла к этому выводу на основании всего, что видела как за прошедшие годы, так и в течение последних нескольких недель. - Лиза, хватит ходить вокруг да около. Я не маленький и истерику устраивать не собираюсь. - Хорошо, - кивнула Холгерссон. - Давай рассуждать здраво. Ты выдыхаешься, Курт. Сколько ты еще продержишься на этой чертовой работе? Год? Два? Пять? Ты прекрасный профессионал, но мне отлично видно, что ты устал. В конечном итоге я потеряю не одного опытного инспектора, а двух. Извини, но это абсолютно неприемлемо! - Ты пытаешься сказать, что я уволен? - сухо уточнил Волландер. - Тебе очень хорошо известно, что я не могу тебя уволить, - поморщилась Лиза. - Я просто прошу тебя уйти самому. Волландер обессилено откинулся на спинку стула и вперил в Холгерссон абсолютно потрясенный взгляд. Да, в чем-то она была права. Магнус был молодым и подающим большие надежды профессионалом, который только начал работать, в то время как сам Курт действительно уже начал раздумывать над тем, чтобы оставить полицию. Но ему все же хотелось, чтобы это произошло по его собственной воле, а не потому что Лизе так удобнее. Что хуже всего, Курт совершенно не понимал, с чего это Мартинссон так резко надумал увольняться. Да, у них были свои проблемы и недопонимание; да, Волландер чувствовал себя перед ним безгранично виноватым... Но не до такой же степени он был неприятен Магнусу, чтобы тот оставил позади абсолютно все: работу, Истад, только обжитую квартиру, Хельми. Курт ждал появления Магнуса, планировал, что и как он изменит в их отношениях, и заявление об увольнении произвело на него эффект разорвавшейся бомбы. - Есть еще один вариант, - тихо сказала Лиза, заметив, в каком он находится состоянии. - Я могу дать тебе три месяца на то, чтобы Магнус забрал свое заявление и согласился и дальше работать с тобой в одной команде. Мне не важно, как ты это сделаешь и что выберешь, но это мое последнее слово. Через три месяца либо вы с Мартинссоном научитесь как-то сосуществовать вместе, либо тебе придется уйти. Курт молчал. Медленно тянулись секунды. Из них сложились минуты: одна, вторая... - Может, это и к лучшему? - наконец глухо сказал он и пояснил: - Я действительно начал выдыхаться. - Вот только не нужно мне широких жестов великомученика, - поморщилась Лиза, отбросив последние остатки щепетильности. - Еще раз, я предпочитаю, чтобы это отделение никого не потеряло. - Ну, и что ты от меня-то хочешь? - начал закипать Волландер. - Я хочу, чтобы ты нашел общий язык с Мартинссоном. И мне не важно, как ты это сделаешь! - Да он на меня смотреть не мог в последний раз, когда я его видел! - И поэтому ты ни разу больше не навестил его в больнице? - немедленно спросила Лиза. - Ты думал, я об этом не узнаю? Волландер смутился и отвел взгляд: - Магнус не хотел меня видеть. После всего случившегося я бы тоже себе не особо обрадовался. - Он спрашивал о тебе, - неожиданно мягко сказала Лиза. - Сначала каждый день, потом реже, пока совсем не перестал. Волландер молча смотрел куда-то в пол, не в силах встретиться с ней взглядом, и Холгерссон тихо добавила: - Магнус тебя ждал.