Stains of Time

      Фрэнку начинала нравиться враждебность, царившая в тюрьме. Никто из находившихся здесь заключенных не пытался скрывать свои чувства. Они ненавидели свои камеры, охранников, ненавидели тюрьму. Они ненавидели судебную систему. И что самое главное — они питали ненависть друг к другу. Неважно, что ты им сделал (даже если вообще ничего не делал), они в равной степени будут тебя ненавидеть. Тюрьма — это не то место, где разбираются и ищут причины. Они там просто есть. На здешних людей постоянно давит желание сделать что-нибудь подлое. Тюрьма — это место, где обитает ненависть, и впервые Фрэнк почувствовал себя, как дома.       Сила ярости, текущая в его жилах, будоражила всё его существо. Он никогда не знал, откуда в нём столько злости, просто знал, что она там есть. Фрэнк вынашивал её в себе, но, как только появлялся провоцирующий её фактор, эта злость вырывалась наружу. Таким образом, его организм очищался. Она заставляла его кричать, драться, ругаться, трахаться, тем самым избавляя от боли, находящейся внутри. Но Фрэнку всегда было мало. Неважно, как часто он дрался, ему никогда не удавалось избавиться от неё полностью. Какая-то её часть навсегда останется с ним. Вот тогда-то Фрэнк и почувствовал нечто, что было за пределами ненависти, за пределами безумия. Жаль только, что он был слишком зол, чтобы это заметить.       А ведь в тюрьме можно было злиться, сколько душе будет угодно. И это, пожалуй, единственное, что Фрэнку здесь нравилось.       У всех здесь было похуистическое отношение друг к другу. Время от времени бывало, что этим мужчинам хотелось просто потягать железо или покурить. Но Фрэнк ничего подобного за собой не замечал. Он делал то же самое, что и они, но порой у него бывали выплески эмоций, которые он был не в силах контролировать. Фрэнк не славился рациональным поведением, и раз уж тут подобные случаи не были редкостью, он мог этим воспользоваться.       Полицейские, которые вытащили его из драки, пытались привести его в порядок. Он, не умолкая, клялся оторвать им головы, даже когда те стали вытирать кровь с его лица и проверять его тело и голову на наличие ушибов. Нос, к счастью, оказался не сломан, и вообще Фрэнк отделался одними синяками. Больше всего, наверно, пострадало его эго, которое, по-прежнему разорванное в клочья, лежало на полу в столовой. Фрэнк продолжал злиться из-за того, что грёбаные охранники пришли так поздно, и единственным, кому он был обязан за спасение своей жизни, был Джерард. Ему не нравилось то, что именно он был его спасителем. Это было совершенно бессмысленно. У него и так башка раскалывалась, а теперь ещё и это. Помимо нескольких физических травм с Фрэнком всё было в порядке, и он мог отправиться в свою комнату, где его моральные травмы стали бы ещё больше.       Той ночью Джерард его не трогал, как и следующей. В сущности, опасный сокамерник вовсе не казался таким уж опасным. Он почти никого не подпускал к себе и молчал, пока сам не хотел что-либо сказать. В просторах маленькой камеры он сидел на своей койке и, не переставая, писал что-то в этом чёртовом блокноте, который везде таскал с собой. Или курил. Иногда его глаза тускнели, и он просто пялился в одну точку. Но бывали моменты, когда, загляни в них, могло показаться, будто он на что-то смотрел. На что-то, что кроме него никто не мог увидеть. Фрэнка это всегда приводило в недоумение. Он пытался смотреть на тот же кусок цемента, от которого Джерард не мог оторвать взгляд, но никогда не замечал ничего особенного. Он пытался вести себя, как Джерард: сидеть в такой же позе и ничего не делать, но ему это не удавалось. Он был непоседой. Ему необходимо было что-то делать, говорить и досаждать окружающим. И раз уж Джерард был с ним в одной комнате, ему приходилось его выслушивать. Фрэнк не осмеливался предпринимать против него никаких физических действий. И он не был уверен, почему, ведь Джерард казался ему всё менее и менее опасным. Он спас его задницу от той банды. Он спас его задницу и тем, что больше её не насиловал. Фрэнк не понимал, чем были вызваны эти поступки, но его это не волновало. По его мнению, это лишь означало, что его план по господствованию над всеми работал. А это самое главное.       Кроме царящей в тюрьме ненависти, Фрэнку нравилось предсказуемое расписание. Всегда было известно, что утром — душ, затем обратно в камеру, пока не объявят время обеда, тренировок и ужина, после чего обратно в комнату. Фрэнка всё устраивало. Он любил предсказуемость, так как ему по природе было свойственно нарушать естественный порядок. Такая система упрощала всё раз в десять. Он попытался бы сбить охранников с толку, переведя по-разному все часы, но так как это было государственное здание, никто бы не заметил. Он также пытался наебать нескольких заключенных, сообщив им ложную информацию (например, что время для тренировок на день отменили), но они сидели здесь больше Фрэнка и уже знали все эти приколы. Несмотря на все безумства, Фрэнк и сам зависел от тюремного расписания. Хоть ему и не хотелось признаваться, но это большое сырое место по-прежнему его пугало.       Изменения в расписание вводились только при наличии работы или посетителей. Фрэнк и на свободе-то не работал, так что браться за что-то в тюрьме он явно не собирался. И хотя в камере в полном одиночестве время тянулось ужасно медленно (Джерард постоянно находился в своём мире, поэтому Фрэнк его даже не брал в счёт), это было всяко лучше, чем работать на врага. Он не видел в ней никакой необходимости. У него была еда и крыша над головой, пусть они были неидеальны, но здешняя работа никак не могла сделать их лучше.       К тому же его никто не посещал, так что расписание всегда было одинаковым. Его так называемые друзья были либо в исправительной колонии, либо на испытательном сроке, так что они к нему точно не могли прийти. Девушки у него больше не было. Пусть она и обещала, что они останутся друзьями, Фрэнк так ничего от нее и не слышал. Неудивительно. Его родители, конечно же, тоже не собирались его навещать. Его терзали сомнения на счет того, что те пришли бы, даже не сделай он им ни единой пакости. Они перестали заботиться о нём ещё в средней школе, а учитывая, что она была похожа на тюрьму, он был уверен, что они бы не пришли. И всё же Фрэнка не волновало отсутствие у него посетителей. Он ненавидел людей, с которыми ему приходилось общаться до заключения в тюрьме, и пусть здешние люди были не многим лучше, они, по крайней мере, не скрывали своей ненависти.       Впрочем, Фрэнк заметил одну вещь: у Джерарда тоже не было посетителей. Он не был уверен, кому могло понадобиться навещать этого ненормального, особенно учитывая, что он был убийцей, но всё же. Фрэнк думал, у него было что-то вроде компании или человека, с которым он был, так или иначе, связан. Разве цыпочек не должны привлекать такого рода вещи? Фрэнк слышал тонны историй об убийцах, особенно серийных, за которыми бегали толпы женщин, мечтающих выскочить на них замуж. Почему подобного не случилось с Джерардом? А если случилось, то почему он этим не пользовался?       Позже на той же неделе Фрэнк лежал на верхней койке и размышлял над всем этим. Казалось, его мысли просочились в воздух, так как он получил первый ответ.       — Джерард, — обратился к нему охранник по имени Дуг. Все недавно вернулись со двора и теперь сидели в своих камерах: для ужина было рановато. Джерард соблюдал своё стандартное расписание: сидел, пялился в стену и курил. Фрэнк пытался читать книгу, которую нашёл в заполненной телеге, развозившейся по тюрьме, чтобы хоть как-то убить время. Это был коротенький роман, довольно легко написанный, но для Фрэнка, который скорее предпочел бы выколоть себе глаза, чем даже на секундочку заглянуть в книгу, он, конечно же, оказался настоящей пыткой. Но ему необходимо было чем-то себя занять. Однако, как только охранник просунул свою голову в комнату, у Фрэнка появилось чувство, будто его ждёт шоу, и он тут же откинул едва открытую книгу и стал вслушиваться.       — Тебе звонят, — проинформировал Джерарда Дуг. — Это важно. Пошли со мной.       После этих слов он открыл камеру ключом, который все охранники носят у себя на шее, и Джерард быстро последовал за ним. Фрэнк смотрел им вслед и думал, куда же направляются эти двое. После того, как его сокамерник покинул комнату, он почувствовал себя по-настоящему одиноким, что его очень сильно удивило. Они даже не общались друг с другом, но, как только Джерард вышел в коридор, Фрэнк почувствовал пустоту внутри. Поначалу он не мог найти этому объяснение, но прошла пара секунд.       — Эй, красавица! — Фрэнк услышал, как его окликнули. Он тяжело вздохнул и забился в самый угол своей кровати, закрывая лицо книгой. Это не сработало. Он по-прежнему слышал этот голос. — Держу пари, твоей сексуальной заднице понравилось бы больше в моей камере. Хоть Фрэнк продолжал прикрываться книгой, он прекрасно знал, что делал тот мужчина. Он либо облизывался, либо хватался за свой член. Возможно, всё сразу. Это случалось каждый раз, когда Джерард покидал комнату или его новоиспечённого защитника не оказывалось поблизости. Фрэнка постоянно обзывали разными кличками, от которых ему просто блевать хотелось. Это так омерзительно, когда тебя хотят мужчины, которые старше, лысее и толще тебя. Это просто ужасно. Фрэнк игнорировал их настолько, насколько это было возможно, но ведь он тоже человек, а людям свойственно срываться. Слава богу, их разделяла решетка, и если бы вдруг Фрэнк что-то выкрикнул, он мог быть спокоен за свою жизнь. Но случись подобное, например, во дворе, Фрэнк был бы очень уязвим. Но даже в таких ситуациях ему удавалось стоять на своём. Мужчины пытались запугивать его (зачастую, изнасилованием), но они отступали сразу после того, как свои угрозы высказывал Фрэнк. После нескольких раз он понял, что вполне может за себя постоять.       Но каждый раз, когда кто-то из мужчин собирался на него напасть, рядом тут же появлялся Джерард. Ему достаточно было лишь взглянуть на них, и те сразу отступали. Фрэнк понятия не имел, почему это происходило, но Морис, похоже, единственный человек в тюрьме, с которым у него были хорошие отношения, предполагал, что Джерарду просто не хотелось ни с кем его делить. Фрэнку это показалось весьма забавным, хотя не похоже было, чтобы Морис шутил. Остальные заключенные тоже стали поговаривать об этой парочке разные вещи. Их называли любовниками, мужем и женой и прочим дерьмом, подразумевающим отношения. Поскольку Джерард вроде как помогал Фрэнку, это казалось им единственным логическим объяснением. Фрэнка эта ситуация смешила всё больше, но он не придавал ей особого значения. У него не было ни малейших соображений, почему Джерард был так добр к нему, но это точно было не из-за того, что Фрэнк ему нравился. С момента изнасилования прошла, казалось, целая вечность.       Но в глубине души у него были всё-таки какие-то смешанные чувства. Он начал задумываться о том, что, если он и правда нравится Джерарду? Фрэнк не знал, что именно в нём могло ему понравиться, и попытался спихнуть всё это на разыгравшееся самолюбие. Но если они с Джерардом не вызывали у него никаких отвращений, то от представлений себя с постоянно подкалывающими его мужчинами у него начинались рвотные позывы. Возможно, причина была в том, что Джерард уже добился, чего хотел, и Фрэнк свыкся с этим. Фрэнк был в этом уверен. Раз уж тот его уже изнасиловал, мысль об этом больше не казалась такой омерзительной. Это было волне логичным объяснением, повторял он себе снова и снова.       Вошедший в комнату Джерард вырвал его из своих мыслей. У него был угрюмый вид, что было необычно, ведь на его лице помимо безразличия редко бывали другие эмоции. Он явно был чем-то расстроен, что не могло не заинтриговать Фрэнка. Он увидел в этом отличный шанс попроказничать. С возвращением Джерарда обзывавшие Фрэнка придурки скрылись в глубине своих камер, и теперь ему необходимо было в кое-чём разобраться.       — Эй, — крикнул он с верхней койки. Джерард сидел на кровати, опираясь подбородком на руку и яро кусая ноготь на большом пальце. — Мамочка звонила?       Тот ничего не ответил. Даже не пошевельнулся.       — Или это был твой папаша? Звонил сообщить, что трахает твою мать, чтобы в будущем им было кем заменить сыночка, которого теперь нет рядом? — продолжил Фрэнк, наклоняясь ниже к нему с верхней койки. Ничего. Казалось, что Джерард вообще забыл о его присутствии в комнате. Тогда он решил о себе напомнить. Он спустился вниз и устроился рядом с его кроватью, уставившись на мужчину, который по-прежнему не выпускал свой палец изо рта.       — Сосёшь палец, как маленький ребенок? — как можно оскорбительнее произнес Фрэнк.       Опять ничего. Его, блять, ничего не брало.       — Кто это был? – наконец-то рявкнул Фрэнк. Интересующую его информацию, оказалось, не так-то просто выбить. Но этот вопрос, похоже, наконец-то сработал.       — Должностное лицо, отвечающее за условно-досрочно освобожденных.       Фрэнк очень удивился, что тот ему ответил и тому, что именно он ответил.       — Ты скоро покидаешь меня? — обиженно спросил Фрэнк, надув губы, чтобы показаться грустным.       — Нет, — сказал он, вытащив палец изо рта, но по-прежнему смотря прямо перед собой.       — Ах, как жаль, сладкий, — пропищал Фрэнк. — Полагаю, ты вёл себя недостаточно хорошо.       — Нет, — снова ответил Джерард, заставляя младшего парня нахмуриться, после чего продолжил, не обращая внимания на растерянность Фрэнка. — На этот раз меня могли выпустить. Они вынесли решение о назначении дела к слушанию. Я отклонил его.       — Что? — спросил Фрэнк; ощущение замешательства подавило желание подшучивать над его сокамерником. Ему не послышалось? Джерард отклонил предложение об условно-досрочном освобождении?       — Мне это не нужно, — серьезным тоном заявил он, по-прежнему не смотря на Фрэнка.       — Почему, блять? — спросил Фрэнк, начиная злиться из-за того, что этот идиот просрал такой шанс. Пусть он не имел к этому особого отношения, но его это ужасно взбесило.       — Я не захотел.       — Ебанько! — крикнул на него Фрэнк, размахивая руками. — Что тебя здесь, блять, держит?       Джерард ничего не ответил — лишь кивнул головой. К чему был этот кивок — Фрэнк так и не понял, вместо этого он пришел к собственному умозаключению. Его злость постепенно рассеивалась, и он вернулся к своему обычному занятию — выводить Джерарда.       — Я понял, — проворковал он. — Ты хочешь остаться со мной. Я польщен, — остановился Фрэнк, насмешливо складывая на груди руки. — Но знаешь, думаю, я как-нибудь и один справлюсь.       На этих словах Джерард засмеялся. И пусть его ликование длилось недолго, этого было вполне достаточно, чтобы хорошенько ранить самолюбие Фрэнка.       — Не стоит этого отрицать, — язвительно сказал Фрэнк. — Я знаю, ты обожаешь мою задницу. Но уверен, ты и на свободе сможешь себе кого-нибудь найти. Просто иди.       Джерард продолжал смеяться, жадно ловя ртом воздух, и впервые за весь разговор повернулся к Фрэнку. Его глаза искрились, и взгляд был настолько настойчивым, что Фрэнку казалось, его могло подпалить в любой момент.       — Я остался не из-за тебя, — выдохнул Джерард ему в лицо. Он поднялся с кровати в то время, как Фрэнк замер в одной позе. Его сокамерник подошёл к раковине и включил воду. Он вымыл руки, а затем, казалось, просто смотрел на скапливающуюся в раковине воду, постепенно стекающую в канализацию. Фрэнк оправился от нанесенного ему морального удара и повернулся к Джерарду. На сей раз он был настроен более враждебно.       — Если причина не во мне, то какого хуя ты мной так восхищаешься? — выкрикнул Фрэнк в надежде докопаться до правды. Джерард окинул его скептическим взглядом, услышав слетевшее с губ Фрэнка «восхищаешься», его лицо исказилось в удивлении.       Фрэнк продолжил доказывать свою точку зрения, запинаясь на некоторых словах.       — Ты защищаешь меня от этих грёбаных извращенцев. Спасаешь мою задницу, чтоб она досталась только тебе. Признай это! Это единственное, что тебя держит здесь. Желание вновь меня изнасиловать. Ну так, блять, сделай это! Сделай и проваливай!       Фрэнк резко развернулся и, наклонившись, шлёпнул слегка себя по заднице, призывая Джерарда к действиям. Какое-то время он стоял к нему спиной, такой доступный и уязвимый, ожидающий в любую секунду почувствовать в себе своего сокамерника. Время шло, но так ничего и не происходило. Фрэнк вновь развернулся к нему лицом и заметил играющую на его губах улыбку. Одного этого выражения лица было достаточно, чтобы у Фрэнка опустились руки, а ведь Джерард ещё даже не начал говорить.       — Не будь таким самоуверенным, — предупредил его Джерард.       — Трудно, знаешь ли, особенно когда мне известно, что всё, чего ты желаешь, это снова меня оттрахать! — выкрикнул Фрэнк.       — Давай расставим всё на свои места, — начал Джерард, наклоняясь ближе к Фрэнку, чтобы вновь заглянуть в его золотистые глаза. — Ты мне не нравишься. Совсем. Однако не скажу, что ненавижу тебя, так как ты не стоишь даже этого. Я сочувствую тебе. Но поверь, влечение и жалость — совершенно разные вещи, — он скривился от отвращения и начал отходить от парализованного Фрэнка. Помимо смущения Фрэнк чувствовал, как изнутри его заполняла ярость. Он не мог ошибаться. Джерард должен был хотеть трахнуть его. Он был обязан. Ведь другого объяснения просто не существовало. Другого объяснения, которое Фрэнк захотел бы принять.       — Что это ещё за хуйня про жалость? — выпалил в ответ Фрэнк. Джерард развернулся и удивленно уставился на младшего заключенного; он бросил ему вызов. — Нахера ты меня жалеешь, если не хочешь трахать? — закончил он, тяжело дыша, в то время как Джерард стоял себе спокойно, будто они разговаривали о погоде, которой в тюрьме даже не существовало.       — Честно говоря, я и сам не знаю, почему жалею тебя, — задумчиво ответил он; казалось, он даже чувствовал себя виноватым. — Возможно, потому что ты мне кого-то напоминаешь. Я был чем-то на тебя похож, пока не попал сюда. И еще в тебе есть что-то от одного человека… но это уже не имеет значения, — когда он произнёс последние слова, его глаза, казалось, помрачнели, а лицо смягчилось. Существовали неизвестные эмоции, которые Джерард скрывал под своей маской, но Фрэнк не успел их распознать.       — Это, блять, сойдет за ответ на твой вопрос? — выкрикнул Джерард, разрезая руками вокруг себя воздух. Это был, скорее всего, риторический вопрос, так как, не дожидаясь ответа, он нырнул в свою кровать, и, вновь схватив свой блокнот, начал писать.       Тогда Фрэнк понял, что разговор окончен. Он тихо отправился на свою койку и стал проигрывать произошедшие события в своей голове снова и снова, пока те бы не начали приобретать смысл. Он знал, что на это уйдет уйма времени.       До конца дня в камере царила тишина. Ни звука, ни шороха, пока не наступила ночь. Темнота заполнила всё вокруг, и Фрэнку стало не по себе. Его поражало, насколько мрачным становилось здание под покровом ночи. Здешние окна были бесполезны, а цементные стены, казалось, были совершенно непроницаемыми. Помещение становилось заметно холоднее, даже холоднее, чем обычно. Фрэнк был рад, что спал на верхней койке. Казалось, там он был дальше от страданий, которые настигали его, как только ноги касались цементного пола. Да и находясь наверху, можно было не бояться, что под кроватью окажутся монстры. Ну, кроме Джерарда. Фрэнк до сих пор был сбит с толку, ему было больно, но думать об этом он не хотел. Ему лишь хотелось выкинуть из своей головы все мысли и просто заснуть. Он почти достиг своей цели, но ему помешал какой-то шум. Он был тихий, но тишина, царящая в глубинах тюрьмы, делала громким даже малейший шорох. Особенно если он доносился с нижней койки.       Это был странный звук, который Фрэнк не слышал уже какое-то время. Непрекращающееся быстрое шуршание одеяла, которое по идее никто не должен был заметить. Фрэнк слышал, как изменилось дыхание парня, лежащего снизу. Джерард всегда был шумным во сне, но он обычно не производил столько движений, поэтому было весьма очевидно, что он не спит. И в придачу к этому, энергично себя трогает.       Как только до Фрэнка дошло, что тот мастурбировал, он стал вслушиваться. Эта была одна из тех ситуаций, в которых тебе не должно было хотеться что-либо слышать, но в любом случае приходилось. Он слышал, как скользило по простыне тело Джерарда, а воспроизводимые им движения под одеялом становились всё быстрее и быстрее, его учащенное дыхание и приглушённый неразборчивый шёпот. Фрэнк не решался заглянуть вниз, чтобы посмотреть на происходящее своими собственными глазами, но он мог прекрасно представить всё это в своей голове. Он мог видеть, как изменялось его лицо, а глаза были крепко зажмурены, пока рука двигалась по вытащенному из штанов члену. Он мог видеть, как Джерард всё ближе и ближе подходил к концу, дыхание становилось ещё чаще, а рот был приоткрыт.       Слушая и представляя это всё, он заметил, как его собственная рука сползла вниз и стала имитировать действия парня, лежащего снизу. Почувствовав крепко обхватившую его член руку, он тихонько простонал в унисон с Джерардом. Фрэнку казалось, будто он не мастурбировал целую вечность. Последний раз у него вставал ещё тогда, в душе, и после того, как ему удалось унять свою эрекцию, он даже не пытался дать волю своим желаниям, как сильно бы ему этого ни хотелось. Теперь даже малейшего прикосновения его грубоватых пальцев хватило, чтобы наслаждение волной накрыло его тело. Он начал дрочить жёстче и быстрее, не волнуясь о шуме, который сам издавал. Фрэнк пытался вести себя как можно тише, прикусив губу, но вдруг понял, что если Джерард был занят тем же, чем и он, то он навряд ли заметит.       Ещё одной причиной, по которой Фрэнк не мог мастурбировать с момента попадания в тюрьму, было то, что в комнате он находился не один. Ему было неловко дрочить просто в чужой комнате, даже если в ней никого не было. Так что если Вы жили с кем-то в одной камере, и этот кто-то находился прямо под вами, это было ещё более странно. Но почему-то как только Фрэнк об этом подумал, то почувствовал, как член в его руках стал твёрже. И мысль о том, что Джерард мог его услышать, возбуждала ещё сильнее. Ему нравился риск быть пойманным.       Среди их прерывистого дыхания он по-прежнему мог слышать Джерарда. И это была еще одна причина, по которой его член становился ещё тверже. Они оба мастурбировали вместе, пусть не друг с другом, но одновременно. Рука Фрэнка стала двигаться ещё быстрее, и ему стало интересно, о ком в этот момент думал Джерард. Его несколько встревожило то, что, упорно надрачивая свой член, он думал о человеке, находящемся под ним. Вдруг Фрэнк услышал громкий стон и понял — Джерард кончил. Это стало последней каплей и для Фрэнка. Он сделал последнее движение и излился, пачкая руку и простынь своей спермой. Он откинул назад голову и стал отходить от оргазма. Ему было несказанно хорошо, вероятно, из-за того, сколько времени прошло со времен его последнего раза.       Какое-то время Фрэнк лежал, всё ещё тяжело дыша, абсолютно не чувствуя своего тела. Он вытерся, насколько это было возможно сделать куском простыни, радуясь, что не ему предстоит их стирать. Усталость тут же дала о себе знать, и его стало клонить в сон. Но не успел он уснуть, как вновь услышал шум. Но этот шум был иным, и он по-прежнему исходил от Джерарда. Его дыхание всё ещё было прерывистым, но не таким, как пару мгновений ранее. Оно было совершенно другим. Как будто причиной им была боль. Как будто Джерард плакал. Проскользнувшая в голову Фрэнка мысль заставила его нахмуриться. Джерард? Плакал? Нет, эти два слова совершенно не сочетались друг с другом. Кроме того, этот парень только что кончил, с какой стати ему плакать? Но когда эти звуки продолжились и, казалось, стали только унылей, любопытство Фрэнка взяло над ним верх. Он должен был убедиться, что не ослышался. Как можно медленнее он подвинулся и взглянул вниз на лежащего под ним парня. Ему необходимо было вести себя тихо, чтобы Джерард его не запалил. Он не имел точного представления, что собирался делать, тем более, если окажется пойманным. Но Фрэнк любил риск, поэтому, не задумываясь, опустил свою голову.       И тогда перед ним открылась самая странная в мире картина. Джерард лежал на спине, раскрасневшийся, с растрепанными от предыдущих действий в разные стороны волосами, но блестящие капли на его лице не были потом. Это были слезы. Фрэнк не был уверен на сто процентов, так как в комнате было темно, но, как только его глаза адаптировались к отсутствию освещения, представившийся ему вид развеял все сомнения. Он увидел его искаженное от боли лицо. От настоящей боли. От эмоциональной мучительной боли.       Джерард стал задыхаться ещё сильнее, а его живот ритмично поднимался и опускался. Он накрыл лицо руками, пытаясь плакать в них. Его глаза были закрыты, так что он не мог увидеть, как наблюдал за ним его сокамерник. И хорошо, так как Фрэнк не мог отвернуться. С чего бы Джерарду плакать? У него не было причин для грусти. Всё это не имело смысла. Эту сторону Джерарда Фрэнк ещё не видел, более того, он о ней даже не подозревал. Его несколько пугало видеть кого-то в подобном виде. Он знал, что Джерард не хотел, чтобы люди видели его таким, никогда. И этот факт делал всю ситуацию еще более отчаянной.       Спустя пару минут Фрэнку наконец-то удалось оторваться. Это очень сильно его угнетало. Он не мог представить, чтобы кто-то такой сильный, волевой и всеми уважаемый человек, как Джерард, плакал, как маленький ребенок. Неужели это тот человек, которого боялись все заключённые? Беспомощного мальчишку, который рыдал под койкой Фрэнка? Это было бессмысленно. Всё это было бессмысленно. Но вместо того, чтобы искать ответы, Фрэнк думал о слезах Джерарда. Его сердце, казалось, остановилось на мгновение. Сколько же боли на самом деле испытывал этот человек? Наверно, больше, чем Фрэнк мог себе даже представить.