Нечётный четверг

Отца дома, к счастью, не оказалось. Матвей первым делом зашел к матери — она уже успокоилась, потому что Костя сказал ей, что брат звонил, и гладила вещи. Юноша остановился в коридоре, глядя на нее через дверной проем, и не решился зайти. Она посмотрела на него и выключила утюг. Матвей понял, что мама хочет устроить долгий разговор и начал первый, надеясь сократить беседу. — Извини… Надо было позвонить. — Ты же понимаешь… какие мысли лезут мне в голову… после того, как вы с отцом ссоритесь, а потом тебя ночь нет?.. Пожалей меня, пожалуйста! — негромко и с болью говорила она. Парень прикусил щеку на словах «вы с отцом ссоритесь». Матвей никогда с ним не ссорился… Но матери трудно было называть вещи своими именами — она сама попала в абьюзивные отношения очень давно и теперь ей трудно было видеть разницу между семейной склокой и домашним насилием. Женщина жалела сыновей, утешала, когда отец уходил, но при нем всегда покорялась. Она по природе была человеком зависимым, с детства травмированным, поэтому не могла перечить мужу и скрепя сердце соглашалась, что без таких мер из их детей не получится хороших людей. — Мам, я не собираюсь убивать себя, — вдруг холодно ответил сын — женщина встретилась с его уверенными глазами и удивилась его силе и спокойствию. Обычно он казался ей забитым, дерганным мальчиком, не способным заступиться за себя даже перед младшим братом. А сейчас — словно чужой взрослый мужчина говорил с ней. — Ты можешь не беспокоиться на этот счет, — добавил он. — Я не слабый, мне это не нужно. Когда придет отец? Мама не сразу ответила, сжимая в руках недоглаженную майку: — К пяти… — Спасибо. Она хотела еще что-то сказать, но парень ушел в свою комнату. Перед тем как войти, он всегда стучал или топал, заботясь о личном пространстве непутевого братца. Костя играл в компьютер и не обратил на него внимания. Юноша стал переодеваться. Натягивая домашние штаны, он вдруг увидел, что на нем красные трусы Славы. Ему тут же бросились в голову мысли, что брат заметил и сейчас он, не отключая микрофона в войсчате, заорет: «что-то я не видел, чтобы у нас такие на веревке сушились! Это что такое? Твоего мужика?». Но Костя напряженно пытался добивать крипов, и ему не было никакого дела до нижнего белья брата. Матвей вдруг задрожал губами, стал быстро убирать вещи. Как же получается — минуту назад он уверенно говорил с матерью, чувствовал себя спокойно, теперь, только встретившись с братом, испугался, что он его высмеет… Юноша залез наверх и, глядя в потолок, под размеренную матершину Кости (тот не был доволен своими соигроками и спешил поведать им об этом) стал размышлять о произошедшем. «Так… ну я дрочил на это все с подросткового возраста… Это не сюрприз, что мне понравилось… К тому же я даже член не сосал, значит не зашкварился?..» Мысль шла со скрипом, Матвей проводил руками по лицу и вздыхал. «Так… А если я хочу… сосать член?..» — юноша вдруг зажмурился и нарочно запретил себе об этом думать. «А почему опять разревелся, как тряпка, когда он у меня сегодня в рот взял?.. Это что вообще было… Может, из-за мыслей про дом… Жалко себя? Херня какая-то…» «А с ним было круто… Если бы я еще не нервничал так… Кажется, будто закрыл гештальт… Сделал то, чего так хотел и боялся… Как-то смело от этого себя чувствую… Хм». — Ты че там вздыхаешь так? — едко спросил Костя, выключая комп. Матвей проигнорировал провокацию, но брат не унимался, раздосадованный плохой игрой: — Ты где был? Матвей молчал. — Ну скажи… я не поверю, что ты к друзьям пошел. У тебя нет таких друзей, которые к себе позовут! Юношу это утверждение вдруг больно кольнуло, он повернулся на бок и сверху вниз посмотрел на сидевшего в компьютерном кресле Костю. У него был подбит глаз. Матвей вскинул брови от неожиданности, Костя понял, о чем он думает, и почувствовал себя уязвимо. — За что он тебя? — тихо и ровно спросил старший. — Да бля… ерунда… У меня за контроху два по матеше… Матвей шумно выдохнул, слез с кровати. Ему сразу же захотелось скрыться из пространства, в котором незнание предмета карается физической болью. Но выйди он из дома — это пространство метафизически продолжило бы жить с ним, поэтому парню хотелось поберечь себя, уйти от неразрешимых проблем, которые он не хочет потом тяжестью носить в своем сердце. Отстраниться от самого знания этих фактов. Парень подошел к двери, но брат остановил его: — Моть… Ты сделай мне там работу над ошибками… Матвей медленно обернулся к нему — юноша потупил взгляд в пол и как-то непривычно вжался в кресло. Он никогда его ни о чем не просил… Мог приказать… Но в такой ситуации, унижаясь, зная, что получит отказ — никогда. — Что случилось? — Матвей строго посмотрел на него — брат не ответил — тогда он подступил к нему и, грубо взяв за подбородок, заставил посмотреть на себя. — Говори! Костя испугался зрительного контакта и прикосновения — в его сознании, оно ассоциировалось только с болью. Что-то дрогнуло в измученной еще совсем детской душе — парень был совершенно инфантильный и попросту глупый, порою вел себя, как семиклассник. — Моть… — Глаза юноши стали наполняться слезами, а голос задрожал. — Меня училки эти ебаные ненавидят. Они сказали, я не сдам ЕГЭ, школу опозорю, сговорились… решили мне вывести за полугодие двойки по руссичу, матеше и англу… И выгнать меня… Чтобы я типа с незаконченным средним остался… Я тогда зимой вылечу… в колледж даже поступить не успею и меня весной после совершеннолетия прям в призыв заберут… Костя стал вытирать лицо руками. Матвей отпустил его, словно оглушенный, посмотрел в пол и шепотом сказал: — Отец тебя убьет. Брат затрясся, залез с ногами на кресло, завертел головой. Отца он боялся куда больше, чем позора, армии, но Матвею об этом сказать не мог — это было слишком страшно. Армия — что-то эфемерное, а кулаки отца — здесь, рядом. Бывало жутко, когда он надолго затаивал обиду и бил каждый раз неожиданно — ты думаешь: вы уже помирились, а потом тебе прилетает по голове, когда идешь с кухни. Кажется, это было мучительнее, чем сам момент продолжительного избиения. У тебя вырабатывается вечный страх, нервозность… В любой момент в своем доме ты в опасности. — Ладно, — Матвей резко выдохнул, в нем проснулась уверенность — в Косте он часто видел себя со стороны в детстве, хотел защитить, но не решался — какой-то животный инстинкт сковывал все его мышцы, когда он видел отца, — юноша преклонялся перед ним, как перед вожаком. Он помнил, как однажды, лет семь назад, отец спьяну бил Костю ремнем прямо перед ним, а он сидел, сжимая руками голые коленки, и не мог пошевелиться, отвернуться. Закончив, отец погладил его по волосам, точно похвалив собаку за выдержку. И это прикосновение было больнее для него, чем любой удар. — Значит, у нас есть три месяца. Ты берешься за ум. Я тебе помогаю. Учишь эту херню, вытягиваешь на тройку. Попроси мать нанять тебе репетитора, можно посмотреть по дешевке студента, натаскает тебя на проходной по ЕГЭ, учителя увидят прогресс и отстанут. А самое главное — ты заткнешь свой грязный рот в школе и больше не станешь их бесить, понял? Без этого ничего не выйдет. Костя не ожидал такого напора и удивленно посмотрел на брата. Их общей чертой, весомо отличавшей их от детей из благополучных семей, всегда была выученная беспомощность. Ни Костя, ни Матвей не умели решать проблемы, потому что росли в семье, где инициатива наказывалась, а все решения принимал отец. Юноша не понял, когда брат успел стать таким уверенным и спешно закивал, привыкший подчиняться тем, кто сильнее, а Матвей, которого он с переходного возраста ни во что не ставил, вдруг показался ему таковым. — Но я не смогу… Я тупой… Это все сложная хрень. Брат хотел возразить, что надо было в колледж идти после девятого, но тут же вспомнил, что поступление в десятый — это решение отца и его амбиции об успешном сыне с вышкой. — Херня. На тройку всегда можно вытянуть, тебе ее всегда нарисуют, если вести себя будешь смирно. Что за херня вообще — отец сказал: ты на кого-то в туалете бросился и тебя за это и побили? Зачем это нужно было? Тебя травят? — Никто меня не травит! — Костя вдруг разозлился, он гордился, что он сам — зачинщик травли, хоть это не было правдой — одноклассники за глаза смеялись над ним и увлечь за собой он никого не мог. — Я курил там, этот пидор слепой меня дверью бахнул, я ему вдарил… ну он сильней оказался… Матвей подумал, как же глупо это звучит. Вот они в школе, и это делает их поведению большую скидку… Но через год он выйдет в жизнь и что… будет пиздить любого, кто случайно толкнет его? Юноша оборвал эту мысль, не понимая, как он так потерял связь с реальностью… Это он ему читать нотации про драки собирается? Он? Ему вообще-то в шесть часов нужно на стрелку! Бить шавок! Парень резко вспомнил об этом и взглянул на часы — времени в запасе было еще много. — Давай твою контрольную… — Матвей устало потер глаза, заканчивая разговор. Ошибки он исправил быстро — методы отца в школе на него самого действовали хорошо, поэтому троек у него в аттестате не было. После четырех он ушел, специально заранее, чтобы не встретить отца. До стрелки оставалось полтора часа… Поэтому Матвей не придумал ничего лучше, чем встретить Славу и пойти вместе с ним. Принимая решение пойти туда, юноша немного помучил себя, пристыдил. Потом как-то раздраженно резюмировал: «мне от него нужен только минет, за ним и иду, вот так!». Эта маскулинная мысль, как ни странно, помогала парню справиться с внутренней гомофобией. Около пяти он позвонил ему в звонок. Слава опять открыл ему обнаженный по пояс с мокрыми волосами. — Ты всегда перед забивом моешься, потому что надеешься, что пиздилка плавно перейдет в оргию? — Матвей вдруг почувствовал отвращение к себе и выплеснул его в едкое замечание. Мужчина не ожидал его увидеть и, ничего не ответив, пропустил в квартиру. — Мило, что ты решил меня встретить… — голос Мстислава звучал как-то невесело. Он ушел мыть посуду и Матвей, сидя на диване в совмещенной кухне-гостиной, следил за тем, как он убирал тарелки. Юноша вдруг начал раздражаться сильнее — почему он занят уборкой сейчас? Парень шире раздвинул ноги и подумал о том, как лучше предложить ему обслужить его ртом. Матвею хотелось почувствовать себя доминантом, как-то утвердиться за его счет. При этом ему и в голову не приходило, что Мстислав может не принять его предложения. Для него было очевидным, что раз он гей, то от члена отказываться не должен… Но Слава, словно не замечая парня, убирал вещи, одевался. Ходил туда-сюда. Матвей почувствовал себя неловко со своей пацанской позой, весь подобрался, сжал колени. Мстислав наконец закончил, сел к нему на диван. — Спасибо, что подождал. Я немного аутичный… Мне нужно все убрать, прежде чем надолго уходить из дома. — Заметно было, что ранее Слава был тревожный, а сейчас успокоился и спешно добавил: — Но у меня совсем немного таких ритуальчиков… Я не то чтобы тру-фанат уборки… — он соврал. Матвей его совсем не понял. Хотел спросить: «аутичный — это типа аутист?». Но подумал, что это грубо и Слава же не выглядит странным, значит, что-то другое. — Как твои дела? — мужчина положил руку ему на колено и, улыбаясь, придвинулся к лицу, чтобы поцеловать. Юноша помялся. Он шел сюда думая, как сыграет роль альфа-самца, а теперь задрожал от прикосновения к своей коленке. Но целоваться хотелось очень сильно, и что-то внутри толкнуло его к Славе. По инициативе Матвея поцелуй стал мокрым, жадным. Но мужчина отстранился. — Ну ладно тебе… Ты как подросток — все мысли только о сексе… Давай поговорим о жизни. Мне интересно, что за тараканы живут в твоей голове? Я вот тебе сказал про свою уборку… Ты мне тоже что-нибудь скажи. — Слава погладил его по руке — сделал он это осторожно, чувствуя, что Матвей к такому не привыкший. Матвей посмотрел на него с неодобрением, вытер рот рукавом. — Ну… Брат в школе плохо учится. Помогал ему сегодня… — Это здорово, а сколько ему лет? Выходит, живешь вместе с семьей? — заинтересовался мужчина. Парень почувствовал себя некомфортно. Ему не хотелось выглядеть на фоне Славы мальчишкой. Мужчина уловил это и добавил: — Мне повезло, что у родителей было две квартиры и мне одну дали… Причем на время в общем-то. А так бы я с ними жил, как ты. У меня зарплата небольшая, на съемную не хватит. Я в типографии работаю. — Действительно заводской, как по идеологии? — Ну… не то чтобы по идеологии… Просто больше ничего не умею. Да и я не на заводе, а в копировальном центре… Ну знаешь такие у метро понатыканы. Я в ночную обычно работаю — никого нет, работы — по-разному бывает… когда зашиваешься, а когда всю ночь сериал смотришь. Ты заходи как-нибудь, я тебе на тарелке печать сделаю! — На тарелке? — Матвей изогнул бровь. — Ага, мне кажется, это самый стремный пример подарка-печати, поэтому смешно… Типа заказывают тарелки с фотками тетки, которой даришь… У нас термопресс через раз работает, поэтому мы потом из бракованных едим в подсобке… Выходит, приходишь ты заказать со своей любимой учительницей тарелочку, а хреновый дубликат остается в печатне, и мы потом, знаешь, как в детстве, когда у тебя были такие глубокие мисочки с зверятами на дне и ты ел, чтобы они оттуда начали выглядывать, из-под каши… А вот мы так же, только с этой училкой. Матвей вдруг широко заулыбался. Слава навевал ему такое легкое настроение. Он словно полная его противоположность. Плывет по течению, не парится, где работать, гордится своей гейскостью, видит смешное в какой-то чепухе и не стесняется все это показывать. Матвею чего-то очень захотелось, но он не мог разобраться — чего именно. Мстислав встретился с ним глазами, тут же понял его и обнял. Юноша замер, ошеломленно глядя в стену за спиной мужчины, это ощущение было для него совсем незнакомым. Единственным способным обнять его человеком была мама, но в подростковом возрасте он не уважал ее, втайне презирая за покорность отцу (себя он тоже презирал), а может, даже подражая ему, поэтому Матвей сам не позволял себя трогать. После долгого объятия Мстислав посмотрел на часы и, хлопнув по коленям, сказал: — Пора! Парень как-то опять забыл, что он пришел сюда, чтобы они вместе отправились на стрелу. Ему стало дико от мысли, что сейчас он сидел и обнимался тут на диване, а через полчаса будет где-то у болота закрывать лицо и наносить удары… может, даже ему.