***
Слава особо не церемонился: усадив парня на кровать, принялся целовать его — жадно, мокро. Леше было страшно с непривычки. Юноша дрожал от нетипичной напористости парня — обычно он был осторожным, бережным. Сегодня же не сдерживался. Но его тело хорошо отзывалось на эти грубые ласки. И вот Алексей уже сидел на кровати со спущенными штанами и сжимал руками одеяло, а Слава на коленях меж его раздвинутых ног покрывал поцелуями внутреннюю сторону бедра. По правде говоря, Леша был в ужасе от происходящего. Он сам не представлял, как решился сюда прийти. Юноша понимал, что после того, как он присоединился к травле Славы, с их секс-играми было покончено. Но вот парень позвал его, да еще и предложил минет — Леша давно мечтал о таком. Это был его любимый жанр в порно (хоть и с женщинами), и он боялся, что в жизни ему никогда такого не сделают. Это его опасение строилось на убеждении об унизительности такой практики: он считал, что нормальная девушка не станет опускаться до такого, а с ненормальными встречаться он не планировал. Поэтому, рот Славы оказался заманчивым предложением и он решил рискнуть. Внутри оказалось горячо и влажно. Леша судорожно дышал. Парень брал не глубоко, играл с головкой, трогал яички и наглаживал чувствительное место под ними. Ощутив палец внутри, Алексей вдруг сказал: — Это не надо. Так я не хочу. Слава встал, навис над ним, упираясь рукой в стену за его головой и, приблизив свое лицо, четко проговорил: — Либо я поиграю с твоей простатой, либо ты пойдешь домой без всяких камшотов. Леша оторопело посмотрел на него. Слава понял, что надо мягче, стал целовать его. Тогда парень закрыл глаза и закивал, согласный на все. Юноша вернулся к своему делу и, использовав смазку, продолжил растягивать партнера. Ощущения у Леши были странные, прежде всего, было очень стыдно, но приятно. Распаленный, он плохо отдавал себе отчет в происходящем. В какой-то момент Слава стянул с него футболку и уложил на кровать. — Хочу трахнуть тебя… — парень укусил его за мочку уха. — Что? — Леша распахнул глаза и с ужасом глянул на нависшего над ним партнера. — Ты меня слышал. Не говори мне, что ты сам не хочешь. Я видел, как ты глаза закатывал, когда я в тебя пальцы сунул. — Да мне такое… и не надо… — начал было юноша, но вдруг сбился от прикосновения к себе — тело ему противоречило. — Давай, я аккуратно, — Слава стал шептать ему на ухо. — Никто никогда не узнает, я уеду через неделю в другой город, и мы никогда не увидимся. Просто расслабимся немного напоследок, хорошо? А потом и ты меня тоже сможешь… Ты хотел бы меня взять? Манипуляция Славы прошла хорошо. Леша подумал о том, как бы он сам поставил парня на четвереньки, и желание скрутило ему живот. Когда Алексей смотрел в нежное спокойное лицо юноши, его пугал только хищный блеск в синих глазах. Но все-таки это были знакомые ему годами глаза, которым он верил. Парень вспомнил, как Слава поцеловал его в первый раз. Тогда он согласился, потому что испугался, что юноша перестанет с ним общаться. Он долгое время был один, а тогда у него появился верный друг, с которым было весело. Ребята проводили много времени вместе, Леша страшно боялся, что все это может закончиться в любой момент и он вновь останется один. После поцелуя в паху разлилось тепло и парень понял: кажется, это что-то его. От догадки стало жутко, он чурался Славы, но секс ему нравился, поэтому он пошел на компромисс с собой. — Д-давай, — дрогнувшим голосом согласился он. Слава взял его грубо. Он остался в одежде, только приспустил штаны, а Леша был голый. Это смущало еще больше. — Ты не наденешь презерватив?.. — Леша, не веря, покосился на истекавший смазкой член юноши. — Нет, — парень толкнулся внутрь. Алексей, лежа на спине, сжал руками его плечи и зажмурился. — Ох… Туго. — Терпи, я смазал. Слава сначала двигался медленно, но неровно, давал партнеру возможность привыкнуть. Тому было тяжело, он паниковал, но старался не показывать этого. В какой-то момент стало полегче, парень вставил глубже, ткнулся куда надо, и Леша застонал. Юноша тянулся к его губам, но Слава не давал поцелуя и лишь наращивал темп. — Нравится, когда тебя ебут? — отчетливо проговорил он. Леша захлопал глазами, почувствовал себя уязвленно. Захотелось остановиться, но Слава сжал его член, и он поддался — закивал. — Скажи… Скажи вслух… — Нравится… — одними губами произнес Леша. — Громче. — Нравится! — в голосе слышалась обида вперемешку со стыдом и возбуждением. — Умница. Слава привстал, додрочил партнеру — тот весь задрожал, кончив. Затем навалился на него и, грубо вколачиваясь в лежавшее в изнеможении тело, достиг оргазма. — Погоди… — Леша тяжело дышал. — Ты что, внутрь? Зачем… Туда же нельзя… Ты же без презерватива, — юноша смутно представлял, откуда у геев берется ВИЧ, но на ОБЖ ему рассказывали, что незащищенный секс между мужчинами — дорога на тот свет. Слава вышел из него, лег на спину рядом и закрыл глаза рукой. — А теперь иди нахуй отсюда, пидор грязный, — тяжело дыша, сухо проговорил он. — Что? — Леша ничего не понял. — Я сказал: петух, уебывай отсюда, — Слава повернул к нему разъяренное лицо. Парню стало страшно, он вскочил на ноги и стал трясущимися руками надевать вещи. Слава повернулся на бок, подперев голову кулаком, стал безэмоционально следить за тем, как Леша не попадал ногой в штанину. Это было жутко.***
Закончив, Мстислав закрыл лицо руками. Матвей боязливо покосился на него. Слушая истории взаимодействия партнера с его бывшими, он, конечно, всегда проецировал их на себя. И эта история показалась юноше особенно мучительной, потому что она тронула какие-то тонкие струны его души, ворохнула что-то самое личное. Несмотря на это, он все равно сказал: — Слушай, ну он травил тебя, а ты заступился за себя. Да, это стремно, но ты же просто хотел ему отомстить. — Я ненавижу концепцию «мести». Она ничему не учит людей, — Слава кратко глянул на него и снова спрятал лицо. — А зачем учить? Людей не поменять. Можно же просто сделать больно в ответ — это выход, от этого легче. Вокруг же одни мудаки, они тебя не пожалеют. — Матвей, тебе 15 лет на самом деле, да? — мужчина, упершись локтем в колено, зарылся рукой в волосы и угрюмо посмотрел на партнера. — Почему? — он насупился. — Ты правда так считаешь? — Да… Меня жизнь этому научила. Это глупо всех пытаться исправить и быть правильным. Вся твоя история про то, как о тебя вытирали ноги всю жизнь, ты один раз за себя заступился и теперь ноешь: какой ты злодей! Я не вижу проблемы. Я-я хочу поддержать тебя. — Погоди, я тебе ее покажу, — от этих холодных слов юноша ощутил озноб. — Перед тем, как Леша пришел ко мне, я поставил камеру в комнате и записал весь наш секс, — лицо Матвея побледнело. — Затем я обрезал в видео ту часть, где я делал ему минет, и оставил только с анальным сексом, замазал свое лицо, а его — оставил. Залил в открытый доступ на три порносайта и скинул ссылки в чат класса. Все еще считаешь, что я просто защищался? — уголок рта Славы дернулся, он смотрел на юношу в упор с вызовом. Тот молчал, смотря куда-то сквозь партнера. Затем медленно разлепил губы. — Ну это… конечно, плохо. — Все, что ты хочешь сказать? «Плохо»? А если я так с тобой сделаю, как тебе? То же скажешь: «Плохо, ай-яй-яй», и забьешь? Матвей не ожидал, что мужчина вдруг нападет на него. Посмотрел исподлобья, со вздохом ответил: — Прекрати. Слава будто опомнился, понял, что пытается выместить свою боль на партнере и отвернулся. — Они охренели… Я читать чат не стал — к ночи там было 500 сообщений. Зато утром, весь в черном, шел в школу как… как колумбайнер. Мне на всех было настолько насрать. Я чувствовал, что мне можно все. Что я перешел все границы и никому меня не сломать! Я тогда не понимал, что сам себя и сломал… Было ощущение силы. Уже у раздевалок я понял, что знают все старшаки и среднее звено. Когда я появлялся, они замолкали и только смотрели… со страхом, наверное, любопытством и… удивлением. Я сел на заднюю парту один, как обычно. Лешино место пустовало. На перемене парни не выдержали — заговорили со мной. Я готов был защищаться, но это не было нужно — они шутили со мной, а не надо мной. Им понравилось, что я просто ебанутый, как черт. Мое безумие внушало им чувство раболепства. Клянусь тебе! Мне стоило унизить одного из них — и они все испугались, решили, что со мной лучше дружить. Я рассказал им, что трахал его еще с прошлого года. Все удивились. Только одна девочка, которая раньше жалела меня, бросила: «Ублюдок!». Но я так посмотрел на нее, что она тут же испугалась и больше со мной не заговаривала. Ребята поняли, что я могу выкинуть все что угодно. Один, правда, попытался доебаться: «Он ведь пидор, чего вы с ним за жизнь трете». Но я вдруг толкнул его к стене — прямо в коридоре при всех — за грудки схватил, рычу: «Хочешь тебя следующим выебу». Ему не хотелось: вырвался, убежал. Больше меня не трогали. Парни хорошо впитали АУЕшные законы. Как на зоне принято: если ты ебешь, то это ничего страшного; если тебя — непростительно. В их маскулинном сексуальнодоминативном мире активная роль считалась за достижение. Подумать как следует они не успели, произошедшее все перевернуло с ног на голову. После обеда я встретил того одиннадцатиклассника, который мне нравился. Приветливо махнул ему, а он с размаху врезал мне по челюсти. Больше я за ним не бегал. Одноклассники решили: я и его ебал, а теперь он приревновал. Мне кажется, это был один из главных ударов в моей жизни, он подвигнул меня к тому пути, на котором я сейчас. Но тогда я этого еще не почувствовал. Просто разозлился. Леши не было и на следующий день. Я все еще сидел один — меня сторонились из страха. Но на перемене парни любили послушать мои злорадные тирады. Меня несло, я плел что-то невнятное: как стану диктатором, поставлю вместо Кремля многоуровневое поле и буду выращивать там пшеницу, чтобы поднять страну. Мне казалось: чем хуже — тем лучше. На третий день я подошел к пацану, который раньше сидел вместе с Лешей, и бросил небрежно: «Не знаешь, как там мой членосос?». Он смутился, сказал, что не общается с ним и ничего не знает. Вечером я написал ему ВК: «Повторим?» Он прочитал, но не ответил. Я вроде бы и был доволен своим поступком, но начинал волноваться за него… Хотел удостовериться, что с ним все в порядке. Я так с ним и не встретился тогда. Приходил к нему домой — никого не было. Через неделю я узнал, что у него была попытка суицида. Его положили в больницу. Матвей заметил, что Слава пересиливает себя, чтобы говорить, и обнял его. Мужчина ткнулся ему носом в плечо. Парень стал гладить его, тихо приговаривать: — Это уже позади… — Но это навсегда со мной, — Слава сжал его руку и отстранился. — Это сильно подействовало на меня. Я замкнулся в себе, мне больше не было прикольно от того, что все скакали вокруг меня, и они быстро перестали. Ребята тут же поняли, что я перегорел и сдулся. Я молчал, вяло отвечал на уроке. Ходил с немытой головой. Через неделю они стали снова потравливать меня, но боязливо — все помнили, как я могу ответить. Я не отзывался — им надоело, отстали. Как-то на математике учительница стала спрашивать меня, а я сидел, упершись локтями в стол, и держался руками за голову. Думал о том, что Леша, наверное, никогда больше не сможет никому поверить в отношениях. Я пытался удалить видео с сайтов, но там уже появились дубликаты, оно завирусилось — всем нравились подростки. Ничего не выходило. Математичка не отставала, требовала что-то, ругалась. Я как будто ее не слышал, было настолько плевать. Затем я глянул на нее устало, мрачно. На ее красное от ненависти лицо. Знаешь, как в той песне: «Не заполнена контурная карта — учитель смотрит на меня, как на виновника теракта». И чего она так злилась? Не понимаю. Я тоже ощутил злобу, но решил молчать до последнего — очень боялся не сдержаться и наговорить грубостей. И как-то невротически это вышло. Надо было что-то ответить уже, чтобы она отвязалась хотя бы, а я уже сам хотел, да не мог. Сидел с пустыми глазами, весь каменный. Ребята сначала посмеивались, потом им стало жутко. Мне вызвали скорую. Медсестра сказала: «Переучился мальчик». И меня увезли в дурку. Обдолбали там чем-то, месяц не выпускали. Этот период я помню только по рассказам родителей. Они перепугались, для них вообще было шоком, что я отъехал головой. Они понимали, что у меня есть проблемы с менталкой, но не могли поверить, что в такой степени. С трудом забрали меня оттуда домой. Я там в истерике наговорил чего-то, когда меня привезли… Какой-то, блять, список людей упомянул, которых ненавижу. Они все решили, что это я веду какой-то письменный список людей для расстрела. А может, я там бредил, говорил, что буду диктатором, верну совок и буду расстреливать каких-то врагов. Я не знаю… Но это была вишенка на торте! В мае, когда я вернулся в школу, все учителя, точно сговорились, сами стали травить меня. Для них я был потенциальный стрелок — администрация звонила в больницу и им там все рассказали. Я вообще не представляю, блять, как они додумались: у них ребенок из дурки приехал, а они решили его всем коллективом размазать, чтобы он и не вздумал отомстить. Логика! У меня в голове тогда после таблеток все плыло, я был медленный. У доски мог тупить. А они, как назло, вызывали, поучали: «Желтаков, мы тебя все ждать будем, пока ты предложение допишешь?» Что-то им хотелось там себе доказать. Моя психологиня потом сказала: так человек защищается, когда испытывает страх перед чем-то, что вне зоны его контроля. В десятый класс я уже в твою школу пошел. Стал жестким коммунякой. Это меня сильно отвлекло, прям спасло, я бы сказал. — А что дальше было с Лешей? — Матвей спрятал глаза. — До конца девятого он был на домашнем обучении. Потом пошел в колледж. Туда и другие ребята из нашей школы поступили, так что там тоже скоро начался шум, но он как-то доучился. Потом уехал из города, иногда я захожу на его страницу, проверяю… — Ты говорил с ним когда-нибудь? — Спустя год. Встретил его в парке. У него лицо побледнело, когда он меня увидел. Я как-то хаотично, вбросил что-то: «Мне жаль», «Я мстил — это было неправильно, неравноценно», «И я после в дурку слег — ну, считай, сам себе за тебя отомстил». Он зло на меня посмотрел и ушел. Думаю, тут никакие слова не помогут. Чем больше времени проходит, тем острее я думаю об этой ситуации. Время не лечит — только калечит. — Это так… сложно, — Матвей не нашелся, что ответить, сунул руки между колен и нерешительно добавил: — Меня тоже в школе считали стрелком. — Угрожал? — Да нет, просто одевался, как скинхенд, держался от всех в стороне, молчал, угрюмый ходил. — А тебя травили? — Да нечасто, не больше, чем других. В основном учителя. Я, когда, бывало, фантазировал, ну, знаешь, о стрельбе… я только про них думал… и про отца. — Фантазии серьезные были? — Не, так… в минуты обиды. — Так необычно, что ты говоришь, что никогда не ответишь отцу в драке, но при этом думал об его убийстве… Извини, что я опять об этом. Матвей нехорошо посмотрел на Славу. Он хотел сказать: «Я не это имел в виду», но понял, что в его словах было именно это. — Ну это так… Я как будто думал больше о том, как все на меня посмотрят и испугаются, как они в ужасе будут. Как все эти училки, говорившие: «ублюдок малолетний», в этом убедятся. — За что они тебя так называли? — мужчина взял его за руку. — От большой любви. Ну спорил иногда с историчкой про Гитлера. Ну про Россию там что-то. Ей как-то дико было, что мы вместе за Путина были… — Матвей, я вот не спрашивал до этого… Мне страшновато было ответ услышать. Хотел, чтобы ты ко мне большим доверием пропитался, чтобы я на тебя большее влияние имел. — Ну? — Ты все еще веришь во что-то это ваше нацисткое?.. — Слава говорил осторожно, не отпуская его руки. — Почему нацисткое-то? Мы националисты… были. — Ой, да знаю я, что это разные вещи. Но для меня любой, кто зло косится на мигрантов, — из этой оперы… Ну ты понял, что я имел в виду. — Я, наверное, пока не готов с тобой обсуждать свои убеждения… — юноша сказал это спокойно. — Ладно… — Слава покривил рот и встал. — Спасибо, что выслушал, — он зарылся рукой в его волосы. Матвей заулыбался от неожиданной ласки и щекочущего ощущения. — Разрешишь мне напоследок побыть занудой и нравоучителем? — мужчина вдруг ни с того ни с сего оседлал его колени и приблизил свое лицо к его. Юноша округлил глаза. — Нравоучителем… в такой позе? — Ну знаешь, — Слава понизил голос. — Хочу использовать свою сексуальность как сильную сторону, чтобы воздействовать на тебя. У Матвея пересохло во рту, и он сглотнул. Ему стало стыдно, что его влечение к партнеру действительно имеет над ним такую большую власть: казалось, он сейчас отдаст все, чтобы мужчина придвинулся вплотную и вжался пахом в его пах. Молодые люди поцеловались. Матвей не открывал глаз, ощущая, как его тело заходится дрожью от возбуждения, произнес: — Слушай, если это тест, то я уже раскусил его… Нам вовсе необязательно заниматься сексом ради меня. Надо чтобы оба хотели. Я догадываюсь, что весь опыт, о котором ты рассказал, это сложно, мучительно, это оставило след. Мстислав погладил его по щеке и заставил заглянуть в свои уверенные глаза, сказал: — Думаю, мне стало намного легче после того, как я поделился. Я люблю секс, и я хочу заниматься им. Просто это чуть-чуть сложнее для меня из-за всех этих тараканов в голове. — Я понимаю. Я готов не спешить, подстроиться. Слава накрыл губами веко юноши, затем висок — тот нерешительно приобнял его. Мужчине нравилось ощущать себя желанным, нравилось чувствовать некоторую власть, которую ему давали его уверенные ласки. Мстислав вспомнил, как несколько дней назад, еще до ссоры, они лежали вместе на кровати под одеялом, у него на коленях стоял ноутбук — мужчина показывал Матвею свой любимый сериал «Половое воспитание». Юноша хлопал глазами, часто хмурился и спрашивал что-то. Многое для него было совсем непонятно. Судя по всему, сериал парню не очень понравился, про одного из главных героев, Эрика, он вообще сказал: «Это в вашем нетфликсе обязательно в каждый сериал запихивать черного гея, да? Иначе запретят?». Слава смерил его строгим взглядом и щелкнул на паузу — Матвей понял, что косякнул и теперь в наказание будет вынужден прослушать лекцию о неэтичности его высказывания. Мужчина стал объяснять, юноша молча слушал, затем решил вывести тему в ту область, в которой они с большей вероятностью смогли бы прийти к согласию. — Ну ладно-ладно. Понял я, что раньше черных геев в кино было мало, а теперь вон нетфликс отыгрывается за все предыдущие десятилетия существования кинематографа. Пусть возьмет с полки пирожок. Но вот тебе не кажется тупым, что всех геев бесит стереотип о том, что мы все такие размалеванные пестрые гомики, а потом они делают сериал, в котором самый главный гей как раз такой? Разве это не отстой? — Во-первых, — когда Слава начинал свой ответ с этой фразы, брови Матвея нервно подрагивали — он знал, что нарвался на очередное нравоучение, в котором все неизбежно дойдет и до «в-пятых», и до «в-шестых», а ему самому, дурачку, и «во-вторых» придумать сложно. — Вот эти вот формулировки «все геи» звучат очень спорно. Многих бесит феминность в гей-среде, но это к вопросу о сексизме. Если мы нормально относимся к женщинам, то и быть похожим на женщину не стыдно — понимаешь? Победим сексизм, победим и эту хуйню. Вторая идея — про ожидания от сообщества. Мы придумали, что если мы все будем тру-мужиками, то натуралы (ну то есть гомофобы) посмотрят на нас и скажут: «Да нормальные мужики, че мы к ним цепляемся?» Нельзя всю жизнь прожить, стараясь угодить людям, которые не признают тебя, как-то подстроиться под них. Да в чем смысл? Они всегда найдут другие причины, чтобы отчитать тебя. Поэтому новая волна в гей-движении — она вот про это. Смотри, я гей, я могу быть более феминным, а могу маскулинным. Или вообще могу отрицать эти термины. Я манерный, и мне это нравится. А я ночую в качалке и кайфую от этого. А я и то и другое — качок в розовом трико. Я асексуал, а я суперхорни. У меня крепкий полиаморный брак, а я представляюсь человеку, только после того как мы обменяемся дикпиками. Какая разница? Как можно кого-то осуждать, если человек никому не вредит?.. Поэтому тебе и делают главного героя манерным ярким… да каким угодно! Специально, чтобы общество тыкнуло пальцем — ха-ха, попался, вот такие вы геи, — а ты в ответ: «Да, именно такие и что?». Матвей не ответил, кивнул, решил остаться при своем мнении. Они продолжили смотреть сериал. Второй сезон ему даже понравился — любопытно было следить за взаимодействием гей-пары. На каком-то милом моменте юноша даже позавидовал героям, расслабился, посмеялся и стал целовать Славу в щеку, требуя ласки. Мужчина поцеловал его в губы. Поцелуй затянулся. Они стали судорожно дышать. Тогда Мстислав поставил сериал на паузу и, не отрываясь от губ партнера, тронул его через шорты. Тот задрожал, прислонился к нему сильнее. Мужчина сжал его вставший член, и Матвей заулыбался от приятных ощущений. — Сунешь мне руку в штаны? — резкий вопрос вырвал его из эйфории. — Ой, — Матвей глупо похлопал глазами. — Извини, я как-то растерялся. Да, сейчас! Слава посмеялся над ним. Юноша скользнул под резинку трусов и тоже стал дрочить ему. Лежа сбоку и утыкаясь губами в шею, Матвей оставлял на ней влажные следы. Эта спонтанная взаимная мастурбация понравилась обоим. Они долго лежали с закрытыми глазами, восстанавливая дыхание, и улыбались. — Как тебе? — Слава чмокнул его в глаза. — Очень здорово. — Мне тоже понравилось. — Не ожидал, что это так же круто, как настоящий секс! Мужчина ощутил себя уязвленным в тот момент, но ничего не сказал и снял сериал с паузы. Сейчас он прокрутил все это в голове снова и все же решился — раз уж они вышли на новый уровень откровенности. — Мы, когда с тобой смотрели «Половое воспитание» и подрочили друг другу тогда… Мне вот ну… Ты сказал, что это типа почти, как настоящий секс. Вот я немного забеспокоился тогда. Короче. Мне не нравится деление на настоящий и ненастоящий секс. Как бы наличие проникновения, оно не определяет ценность секса. Матвей удивился, заметив в интонации партнера неуверенность, накрыл его руку своей и, заглядывая в глаза, вкрадчиво проговорил: — Я понял тебя. Больше так не буду говорить. Если тебе нравится такой вид секса — без проблем. — Спасибо. Я просто тогда действительно подумал, что меня бы устроило, если бы мы какое-то время делали все в «ручном» режиме, привыкали друг к другу. — Да! Это будет нормально! — Думаю, у меня есть сложности с тем, чтобы расслабиться, когда я сверху, но мне нравится быть сверху, понимаешь? Когда я занимаюсь сексом с кем-то, кого плохо знаю, когда это секс на один раз, я не чувствую тревоги. Но с тобой — мне как-то дико. Мне кажется, что это то же самое, что и с Лешей… Что я обманываю, поступаю как-то неправильно. У меня сразу перед глазами все, что я с ним сделал. Я не хочу так с тобой. Мне нужно как-то это откинуть. Но для этого нужно идти шажками… — Я подстроюсь, Слав. Не беспокойся. Делай, как тебе комфортно, а если мне что-то не понравится — я скажу! Честно! — он поднес его руку к лицу и коснулся мягкими губами потрескавшейся шершавой кожи. Мужчина заулыбался. — Кажется, этот разговор был таким шажком или даже шагом… И я готов двигаться по этому пути. Они обнялись, затем Матвей спросил: — А в чем тут нравоучение? — А? — Ну ты сказал, что побудешь нравоучителем и полез ко мне целоваться. Я не понял, — он посмеялся. — А! Точно! Ушла у меня мысль. Я хотел сказать: надо тебе сейчас собраться, кликнуть брата и идти с ним в колледж решать проблемки, как взрослый брутальный гей, а не всякие эти манерные из нетфликовских сериальчиков. — Ой-ё… Точно! Он стал собираться, хотел было помыть посуду, но мужчина вызвался сам, сказал: «Все нормально». Матвей набрал Косте, перед уходом поцеловал Славу на прощание. Мужчина проводил его и глубоко вздохнул, надеясь запомнить это чувство — он понимал, что такими светлыми будут далеко не все их совместные дни.