Нечётный четверг

Костя сейчас часто думал об Алисе. Вспоминал, как здорово они проводили время раньше. Понимал ли парень тогда, что они могут расстаться? Точно понимал. Время от времени юноша боязливо косился на нее сбоку, когда она оживленно рассказывала что-то или смеялась, и думал: «И что она нашла во мне? Неужели она правда общается со мной только потому, что я наплел тогда про феминизм?.. Она ведь рано или поздно поймет, что я за человек, и пошлет меня, да?» Он заглядывал Алисе в глаза (как бы невзначай) и успокаивался: ее чувство казалось искренним, не похоже, что она притворялась. Видимо, ей правда весело с ним, а еще она говорит всякое: «ты красивый», «ты мне нравишься». Зачем ей обманывать? Костя кстати сам был скуп на комплименты. Однажды они сидели в «Макдональдсе» (парень при ней изменял своим привычкам: брал не громадный «Биг тейсти», а элегантный «Цезарь ролл»: очень уж юноша стеснялся есть руками, да еще пачкаться в соусе, ронять содержимое бургера на поднос — с роллом всяко выходило аккуратней!), ели мороженное, и Алиса заявила: «Ты сегодня особенно симпатичный!». Костя растерялся, ответил: «Ну, ты тоже». Девушка посмеялась. Другой раз он сказал: «У тебя руки вкусно пахнут» и весь раскраснелся от неловкости. Но ей, кажется, понравилось. Иногда Костя в голове накидывал варианты: почему, собственно, она решила начать с ним встречаться — это было Алисиной инициативой, и погулять его в первый раз тоже позвала она! А парень, со всех сторон ожидавший подвоха, даже не сразу согласился на свидание. Сказал, что подумает. В общем, вышло так, что скорчил из себя недотрогу. Ей вроде даже понравилось. Как-то, еще в начале декабря, они бродили по городу с бутылками пива и ноги начинали уставать. Костя решил сводить ее в свое любимое место. «Ты была на «Трубах Металлиста»?» «Это эвфемизм?..» Парень привел ее к заводу «Металлист» и указал на закуток через дорогу от него. В их маленьком городе трубы преимущественно не закапывали, а оставляли над землей, поэтому чуть ли не в каждом дворе параллельно друг другу шли широкие металлические трубы с горячей водой. Алиса с интересом оглядывала место — за трубами забор, перед ними — глухая стена дома. — Ого, а тут и правда укромно! — Да, только иногда ездит патруль, но это уже ближе к ночи, — парень стянул перчатку и тронул трубы рукой, чтобы убедиться, что они не слишком горячие. — Подсадить тебя? Они были высоковато, поэтому Алисе с ее ростом пришлось бы запрыгивать. Костя осторожно помог ей сесть, но руки от нее сразу не убрал, да и девушка подалась вперед и поцеловала его. Они обнялись, и парень закрыл глаза. Когда он предлагал Алисе свою помощь, парень постоянно держал в голове, что это может как-то унизить ее женское достоинство, но все время оказывалось, что это лишь его загоны. Девушка спокойно принимала помощь, любила ухаживания — они ее ничуть не оскорбляли. Из-за этого и сам Костя спокойнее получал от нее какие-то знаки внимания, заботу. Если ей нормально — почему он должен смущаться от такого? Сев рядом, парень взял ее за руку — через перчатки это было не так чувственно, но все равно приятно, — и заглянул в ее поблескивающие от уличного фонаря янтарно-карие глаза. На улице из-за выпавшего днем снега вообще было довольно светло. — Скажи, а почему ты выбрала меня?.. Алиса улыбнулась и быстро ответила: — Потому что ты ужасно замечательный! Костя, подумав, нерешительно ответил: — Ты вроде говоришь, что тебе надо, чтобы я говорил, э-э, типа, че у меня на уме, и… Я хотел тебя попросить. Мы можем поговорить открыто? Я типа правда хочу, ну, понять, что у тебя в голове. Так что, можешь прямо ответить? Алиса стала серьезней лицом и покивала. Начала размышлять вслух, покручивая в руках полупустую бутылку лимонного гаража: — Ты комфортный, наверное… Мне сначала было любопытно. Мы же с тобой не так уж плотно общались. А потом, когда стали узнавать друг друга, ты мне понравился еще больше. Я не знаю, что конкретно в тебе такого. Просто чувство, что ты добрый, такой неозлобленный. — Я кажусь тебе неозлобленным? — Костя так живо это спросил, что выдал свое удивление. — Ну да… Ты ровный, не знаю. Зашуганный немножко, но не такой, как другие парни. Парни в толпе вообще отвратительно себя ведут, — она поморщилась. — Поодиночке они нормальные люди, а как собьются в кучку, то все… Мозги перестают работать. Ты не похож на таких. — Ты про кого-то конкретного?.. — Ну, Тимур и его команда, знаешь. — Знаю, — Костя тогда уже заимел с ним неприятное знакомство в туалете. — Я понимаю, почему он так себя ведет, и мне его даже временами и жалко, но… Оправдывать его не хочу. — Он к тебе цепляется? — Немного. Пытался подкатывать. Мне иногда кажется, что он латентный гей. — Это как? И как это вяжется с подкатами к тебе?.. — парень закурил и спрыгнул с трубы, чтобы не дымить на девушку, та достала электронку. — Это когда ты гей, чувствуешь влечение, но не хочешь этого осознавать и поэтому там, например, злишься на тех геев, которые не стыдятся этого, ведешь себя гомофобно. Вообще, этот внутренний конфликт влияет на все сферы жизни и человеку трудно выстраивать отношения с людьми. — Ну ты-то тогда зачем ему? — А я не знаю! — она обижено задрала голову вверх. — Может, он завидует, что я не стеснялась с той девочкой встречаться… Может, его бесит, что его не влекут девочки, вот он срывается на них. Мы из одной школы, знаешь. — Правда? Ого! — Да, он на год старше. Цеплялся ко мне уже и тогда. В коридоре ловил и расспрашивал: «Ты че, фемка?», «Ковырялка, да?». Без особого остроумия, в общем. Но я всегда могла ответить без конфликта. Наверное, это его цепляло — нашел достойную противницу. — Мне как-то не верится, что он… гей. Совсем не похож. — А ты много-то геев знаешь? — Алиса усмехнулась. — Ну, парочку. — И какие они? — Один — ровный поц, другой — кривой, — Костя пожал плечами. Девушка удивилась, с интересом спросила: — А ровный — это который твой брат? — Не, мой-то как раз кривой. — А что значит «кривой»? Извини, я не очень твои термины… — Ну типа страдающий… Хз. Ну ему не ОК от этого как будто бы… А его парню вот все нравится. Не знаю насчет Тимура: не могу представить его ни таким, как мой брат, ни таким, как его мужик. — Хм, твои знакомые геи… Они же не олицетворяют всех-всех геев. — Ну типа да… Я понимаю, что есть еще такие. Ну… — Костя оборвал свою мысль, испугался, что скажет что-то гомофобное и не заметит этого, и добавил: — Ты, короче, считаешь, что он так себя ведет, потому что ему с парнями хочется?.. — Такие ребята тянутся к токсичной маскулинности. У них строгие требования не только к миру, но и к самим себе. Хотя у него и без этого в семье проблем много, от этого он черствеет. — А че у него там? — Я не могу сказать. У нас все в школе знали, но это его личное, поэтому я не буду. — Ну ладно… — Костя немного обиделся из-за недоверия. — Знаешь, я вот хотела тебя тоже попросить: а ты можешь рассказать мне про свою школу? Про семью? Я понимаю, что, видимо, это неприятные для тебя темы, но я буду рада, если смогу поддержать тебя, а то я половину твоей жизни не знаю. Парень мигом пожалел, что завел этот разговор, спрятался назад в свой панцирь и пробурчал: — Э-э… ну… там нечего рассказывать. По классике. Алиса вздохнула и попросила дать ей еще одну бутылку. Парень по-джентельменски открыл ее зажигалкой и обрадовался, что она поняла, как ему некомфортно от этой темы, и не стала расспрашивать.

***

Костя сейчас брел по улице рядом с братом, а мыслями был в том дне. «Я понравился ей, потому что был безопасный, не такой, как все. А на деле… такой же». Матвей шел молча, он уже и сам был не рад от своей затеи. Говорить же что-то нужно было, но что?.. Молчание продлилось до того момента, когда они сели на фудкорте в ближайшем ТЦ. Через несколько столиков от них, в уголочке, семья мигрантов отмечала детский день рождения: четверо взрослых созванивались с родными по вотсапу, трое детей вели себя активно, их веселые крики часто обращали к себе внимание посетителей: некоторые из них смотрели с откровенным неодобрением («Ну вот понаехали, а теперь еще и шумят!»). Матвей как-то мельком глянул на них и отвел взгляд. — Слуш, а тебе сейчас ок? — Костя кивнул в их сторону. — Ты от своей нацисткой хуйни типа вылечился? Не тянет больше? Старший неоднозначно повертел рукой, решил спрыгнуть с темы и начал в лоб: — Костя, я вел себя неправильно по отношению к тебе. Я, эм, понимаю, что тебе и так тяжело, а тут еще я толком поддержать не могу. Прости меня, ладно?.. Вышло как-то скованно, не так, как парень представлял у себя в голове, но брату, кажется, хватило. Он, пожав плечами, ответил: — Ладно. Я тоже не подарок, понимаю. Спасибо, что ты это… Ну, печешься. Матвей слабо улыбнулся и спросил, положив руки на стол: — Как твои дела? — Паршиво, но сносно… А ваши как? — Вообще неплохо, — старшему стало неловко, он абстрактно пояснил: — Мы лучше стали понимать друг друга с ним. А как у тебя с отцом?.. — Нормально, — Костя опустил глаза в стол и отпил кофе — тут же поморщился, он в принципе не был его фанатом. — Ебет мозги, как обычно, но руками не трогает — и слава богу. Я прям, честно, не знаю, как он держится. Из меня иногда, блядь, черти так и лезут. Хочется вынести ему весь мозг за всю нашу жизнь… И я за словом в карман не лезу, хуе-мое, все ему высказываю за свое детство. Жду, когда сорвется, чтобы позлорадствовать. — Да зачем ты?.. — Матвей округлил глаза. — Сам провоцируешь? Он же, видимо, старается. — Ну охуеть — он молодец теперь, да? — юноша стал говорить резче, показывать зубы. — Сдерживается, вы посмотрите на него, да? Отец года нахуй. Я, Моть, его ненавижу, ты это знаешь. Это ты его любишь, а я его никогда не прощу. Я бы, может, и не хотел ща с ним пререкаться — не трогает и ок. Только не могу. Он молчит. И это руки развязывает. Не могу. Я на днях ему, знаешь, что сказал?.. Такое выдал — как надо уделал! — Ну?.. — Матвей боязливо сглотнул и с грустным видом глянул на покрасневшее от гнева лицо брата. — Ща я тебе перескажу вкратце…

***

— Телефон положи, ты за столом сидишь, — сделал замечание отец. Костя недовольно чмокнул губами и сунул смартфон в карман. Они сидели на кухне за столом втроем с отцом и мамой. — Когда Матвей-то домой собирается? — мужчина произнес это, не глядя на сына. Тот насупившись быстро ответил: — Я откуда знаю. Вроде вообще не собирается. — Ну а где он там шляется?.. — Он же сказал тебе где… — младший закатил глаза, раздражаясь, — он никогда не считал важным сдерживаться перед отцом и потом сильно жалел об этом. — Я тебя спрашиваю, где он взаправду, а не чушь эту. Дай мне адрес, — он смерил его строгим взглядом. Костя кратко глянул на маму — она с печальным видом ела и ни с кем не встречалась глазами. — Бать, ты думаешь, он для виду такую легенду придумал? Мог бы что позавидней, не? Не буду я тебе ничего давать — звони ему сам, если тебе так надо, а ко мне не лезь. — Ты как со мной разговариваешь? — Так же, как и ты со мной. Напряжение густело в воздухе, мама боязливо оглядела мужа со стороны, а затем перевела взгляд на Костю и покачала головой. Парень разозлился. После их побега отец ни разу не ударил его, но словесно унижал много — это выводило из себя и давало ложное чувство безнаказанности. — Ты очень много стал себе позволять… — мужчина отложил вилку, сурово глянул в нахальные глаза сына. — Я всегда себе позволял, что захочу. Не надо делать вид, что я тебя когда-то типа слушался. Это только Матвей перед тобой на задних лапках ходил, а вот сейчас, смотри-ка, какую он свинью подложил? Ха! — Ты охерел совсем?! — отец закипал, и мать испугалась, спешно перебила: — Костя, уймись, пожалуйста, и ешь спокойно. Но юношу это рассердило только больше: даже предотвращая стычку, она выбирала не ту сторону. — А то что?.. Побьешь меня? Здорово! Это мы проходили, выучили. Только знаешь, вот надоест мне, возьму-ка я и, как твой Мотя сделаю, сбегу с каким-нибудь мужиком! Понравится тебе? Будешь меня тогда искать? или на меня-то плевать?! А? Костя раззадорился, хотел еще наговорить всякого гадкого, но не успел — отец швырнул его тарелку со стола (парень зажмурился и отпрянул от звука битого стекла). — Ты доел. Иди в комнату. И чтобы, сука, не выходил оттуда! Парень ожидал, что отец бросится на него, но он все-таки сдержался. С опаской приоткрыв один глаз, юноша оценивающе оглядел его — дышал тяжело, сжимал зубы, но не двигался, только материл сына себе под нос: «Выродок. Идиот. Ублюдок». «Очень странно…» Встав, Костя на ватных ногах побрел в свою комнату. Так и не успел толком поесть. Ложился спать голодный, нервный, но чувствовал, что отца все-таки зацепил, и это доставляло садистское удовольствие.

***

— Развалил его, короче, Моть. Извини уж, что на тебе выезжаю. Но ему там все неймется. Он типа не верит тебе. Думает, ты плетешь это все про мужика… Ему типа так проще, да? Старший молча покивал и опечаленно откинулся на спинку стула. Ему в этот момент стало так жалко отца, что он даже почувствовал легкую неприязнь к Косте и сухо проговорил: — Давай там полегче, а? Мало ли что на него найдет… Младший сжал губы и стал дышать зло. Костя, конечно бы, не признался, но ему хотелось сейчас получить совсем другую поддержку. Услышать, что ситуация, в которой он находился все детство, в принципе ненормальна и он имеет причины для обиды и гнева. Хотелось скандалить, но вдруг произошло непредвиденное. Молодой человек из той семьи мигрантов (он был лет двадцати, наверное, старший ребенок или дядя в их семье) решительно подошел к их столику. Костя удивленно посмотрел на него и испугался, распознав в его темных глазах злость. Матвей только и успел глянуть на его смуглое лицо и беспомощно открыть рот — в ту же секунду юноша ударил его кулаком. Парень закрыл голову и, сжавшись, спешно заговорил: — Не надо! Не надо! Я понял… Только его не трогай, он мой брат, он не причем. Незнакомец ухватил его за волосы, прорычал на ухо: — Я все думал, о чем сказать тебе. Сказать тебе, когда встречу. А сейчас все слова забыл. Матвей примирительно поднял руки, жмурясь от боли. — Пожалуйста, давай не надо, не при брате. Я очень извиняюсь. Честно. Молодой человек не поверил, с неприязнью убрал от него руку, словно замарался. Поджимая губы и борясь с комом в горле, ответил: — Ты просто мразь… — Я уже не с ними, честное слово… И-и… они меня заставили, я клянусь! — Матвей выглядел совсем растерянным, его лицо дрожало. — Э, че те надо? — младший поднялся на ноги. — Кость, не надо, сядь, пожалуйста! — старший умоляюще посмотрел на него, и брат послушно опустился. — Он пидарас, знаешь? — прожал сквозь зубы гость. Младший стал сильнее раздражаться от ситуации и, закатив глаза, ответил: — Знаю! Все на свете уже это знают! За спиной парня появились его родители, стали что-то обеспокоенно говорить на их языке, дергать за руки. — Пошел ты нахуй! — кинул он напоследок, и его увели. Дети стали плакать, а другие посетители вопросительно смотреть на них. Матвей примирительно поднял руки и стал громко объяснять: — Все в порядке! Не надо звать охрану! Все хорошо… Все замечательно. Они с Костей посидели какое-то время молча: обоим нужно было прийти в себя. Затем зашагали к лифту. — Че за херня, Матвей? — Неважно. — Чего неважно, это кто?.. — Да неважно. Костя зло тыкнул пальцем в кнопку лифта и резко спросил: — Твой бывший что ли? — Нет! — А кто? — Ну я бил его раз. — А почему он знает, что ты гей?! — Неважно! — старший практически крикнул, и Костя, мрачный, замолчал. В лифте Матвей раскаялся, помялся, но извиняться сил пока не было. Вдруг он как бы вспомнил и эмоционально проговорил: — Синяк будет, черт!.. Мы можем сказать Славе, что это ты меня ударил? — Иди ты нахуй! — практически завопил Костя. — Ты хочешь так подстроить, чтобы он со мной общаться перестал?! Ты только о себе думаешь! Матвею стало так тяжко, что он оперся рукой о стену лифта. — И ты типа ему не скажешь, да?! — младший и не думал жалеть брата — его же самого не жалеют. — Кость, только не говори ему — я очень прошу. У нас только все наладилось, сейчас не время! — А когда будет время?.. Когда вы поссоритесь типа. В довесок накинуть? Че у тебя с головой? Ты говоришь постоянно, что это у меня с головой проблемы! Ты, блядь, лучше что ли?! — Может, я вообще ему не буду об этом говорить! Это не его дело. У меня могут быть свои тайны?.. — Какие тайны?.. — такие тайны, что тебе ебало красят посреди ТЦ-шки, а ты кота Леопольда играешь? Нельзя все время врать и недоговаривать. Как можно вообще бояться сказать что-то Славе?! Он может пожурить, конечно, но потом всегда поддержит… — Я взрослый человек, никто меня не будет журить! — Ага, конечно. Они сами не заметили, как оказались на улице и быстро пошли по тротуару. От тяжелого дыхания говорить было сложно, и братья замолчали. В беспамятстве они добрались до дома. В пути все-таки поутихли. У подъезда Матвей со вздохом сказал: — Извини, что так вышло. Я… правда хочу тебе лучшего. Но мои проблемы — это мои проблемы. Они отдельно от тебя. Иногда они врываются в нашу общую жизнь, извини. Костя выдохнул и махнул рукой. — Да знаю я тебя… Извини. Тоже. — Ты ведь не скажешь ему? — Матвей даже на носках привстал от напряжения и с мольбой глянул на брата. — Я не трепло! — с обидой отозвался младший и пошел к дому. Старший проследил за тем, как закрылась дверь, остался стоять, наблюдая через маленькие окошки, как Костя поднимается по лестнице. Затем перевел взгляд на их окна — на кухне горел свет. Ухватившись за пылавшую щеку, Матвей поморщился, зачерпнул снега и приложил к ней. Побрел к дому: через час надо было уже идти на работу. Плюхнувшись в компьютерное кресло, Костя в голос простонал от того, как гадко было на душе. Немного помешкал, а затем все же отправил сообщение Славе: «Хочу с тобой встретиться наедине. Можно?». «Давай после шести, Матвей уйдет на работу, а я до девяти свободен». «Ок».