Матвей вернулся домой после ВУЗа часов в шесть. Слава читал книжку на диване в гостиной (он вообще часто читал что-то — юноша этому удивлялся, но молча).
— Привет! — мужчина улыбнулся ему.
— Я решил, что расскажу тебе о том, что произошло с моей щекой! — с порога объявил парень.
— О… Ну здорово! Все в порядке?
— Да! — Матвей быстро снимал верхнюю одежду в прихожей.
Мстислав обрадовался его энтузиазму и отложил свое чтиво.
— Тебя кормить?
— Нет. Я не хочу, — юноша ушел переодеться и вернулся немного бледный.
Мужчина ощутил прилив нежности и поманил его к себе.
— Я соскучился!
Слава заметил, как уязвимо чувствовал себя парень, и хотел поддержать его: посадил к себе на колени, стал обнимать и утыкаться носом в затылок со словами:
— Как проснулся — стал думать о тебе. Так и хочется потискать. Ты мой котеночек!
Юноша не ожидал внезапных ласк, поэтому сначала немного смутился, а потом расслабился. Слава сидел на диване, а Матвей лег спиной ему на колени, прислонился затылком к груди. Мужчина поглаживал его везде и, наклонившись, целовал. Поцелуй вышел не обычным, а таким перевернутым. По телу разливались спокойствие и тепло. Они молча пообнимались минут десять.
— Все, теперь можно разговаривать! — торжественно объявил Слава. — Чаю?
— Давай… — Матвей не хотел разрывать телесного контакта (признаться, даже немножко понадеялся на секс), но согласился, и они сели за кухонным столом друг напротив друга.
«Ну прямо очная ставка…» — уныло подумал юноша и, натянуто улыбнулся, взяв свою кружку.
Какое-то время они сидели молча, и парень чувствовал себя совсем глупо. Ну вот же… Ну… Он же собирался. Слава не торопил — и на том спасибо.
— Мы были с Костей на фудкорте… И я встретил там одного человека… нерусского. Мы с моими ребятами нападали на него однажды, и он меня запомнил. В общем, узнал и ударил.
Мужчина внимательно выслушал его и кивнул, приглашая развить свою мысль.
Матвей насупился:
«Ну что… еще что-то надо?».
— Но я честно — не дал ему сдачи. Я знаю, что заслужил. И знаю, что тебе бы не понравилось.
Слава помолчал, затем как-то неоднозначно спросил:
— Ты не ударил его, потому что просчитал мою реакцию?..
— Ну нет… Я понимаю, что так нельзя… Я же сказал, что знаю, что это заслуженно.
Мужчина помялся, затем все же решился и сказал:
— Матвей, я давно хочу попросить тебя рассказать мне чуть больше о твоей старой жизни. Я постоянно анализирую твои действия и, из-за того, что на месте твоего прошлого у меня в голове белое пятно, делать это мне труднее. Я чувствую в этом потерю контроля… Кхм. В плане я не чувствую себя в безопасности, когда не все понимаю. Это не слишком здоровая штука, но я пока не могу с ней справиться. Облегчишь мне жизнь немного? Обещаю… я потом сам расскажу кое-что
нехорошее из своего прошлого. Мне просто нужно чуть больше уверенности в тебе для того, чтобы осмелиться на большую откровенность.
Матвей очень удивился: неужели у Славы остались еще какие-то секреты? Он же такой открытый. Вроде говорил, что чем-то там хочет поделиться, но это было давно и после этого так много всего рассказывал — неужели что-то еще значимое осталось?
Интонация у мужчины была успокаивающая. Матвей почувствовал себя в безопасности. Вот его возможность: он должен открыто поговорить со Славой, как тот сам просит, во всем признаться (ну или не совсем во всем), и тогда жить станет проще. Ощутив небывалый подъем, парень стал говорить четко, уверенно, добавлять много деталей:
— Мы делали так несколько раз… До этого мы просто как-то назначали свидание в заброшках, на пустыре, и они просто соглашались. Звучит по-идиотски, я понимаю, но они, видно, не слишком умные были…
— Люди могут впервые регистрироваться в приложениях для знакомств… И вообще быть наивными, их нельзя за это осуждать, — Слава не удержался от замечания: он все время боялся, что что-то упустит, и Матвей так и останется с искаженным (с точки зрения мужчины) представлением о мире. — Я часто вижу однотипные репортажи о том, как парней пригласили куда-то загород или сразу в квартиру, а они поверили… И это оказалась подстава. Грустно. В ЛГБТК-центрах Москвы, куда я хожу, много говорят о противодействии всему этому: что нужно с людьми обсуждать, чтобы они хотя бы друзей предупреждали: с кем и куда идут. Но, конечно, большинство так скрываются, что там и после никому не расскажешь…
— Ну вот многие как раз слышали про это, осторожничают. Им нужно где-то в городе сначала погулять… И тогда наши придумали такое: я буду ходить с ними на подставное свидание, общаться, а потом заманивать куда-то, как будто для секса. За гаражи там… на пустырь… И мы так сделали пару раз.
— И ты просто согласился? Ну или тебя заставили? Тебя типа не смутила такая роль?
Матвей помолчал, задумчиво ответил:
— Не знаю, мне было интересно что ли.
— Интересно подставлять своих?
— Ну я не мыслил так тогда.
— Ты сказал мне, что знал, что ты гей еще со школы…
— Я не это имею в виду. Ну у меня все равно в голове было, что вот есть мужики какие-то стремные… за гаражами сосут. А есть я. И я тут не при чем. А этих можно и почморить. Мне стыдно, Слав, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но вот тогда этого не понимал. Я даже чувствовал что-то в этом, что я вот совсем не такой, как они. Что мы хоть и в одной цепи, а я — выше. А про то, что мне интересно было, — ну, я про в принципе соприкосновения с геями. У меня как-то все замирало от мысли, что я вот с ним вместе по городу хожу, как будто играю… А я в душе, может, и не играю.
— Я не понимаю тебя… — Слава откинулся на спинку стула и шумно выдохнул. — Но рассказывай, давай-давай.
Парень покусал изнутри щеку (не ожидал, что мужчина так осуждающе будет с ним говорить) и тяжело продолжил:
— В местной гей-группе в ВК, там, вся стена завалена такими постами типа «отсосу», «отсоси»… В общем, ищут как раз в основном случайный секс. И мы туда запостили тоже. Специально написали, что, — юноша стал прятать глаза. — «Если ты нерусский, мне ок». Нам откликнулся парень… Мигрант. И мы с ним договорились. Но он сказал жестко как раз: на площади встретимся днем, погуляем сначала, чтобы все безопасно. И я с ним встретился, а парни за несколько кварталов держались, я им изредка отписывал, куда мы идем, чтоб не отставали. Иногда они ближе показывались поодиночке, но не палились. Ну а я с ним вдвоем гулял.
— Матвей, почему именно ты?
— Миха, наш главный, меня выбрал.
— Почему?
— Сказал, я самый молодой и выгляжу так, что подозрения не вызываю.
— Может, он хотел тебя проверить?
— В плане?
— Ну что ты откажешься и пропалишь, что ты гей.
— Вряд ли… Не думаю, что он мог подозревать такое…
— Ну допустим. И как прогулка? Понравилась?
Матвей неодобрительно посмотрел на Славу, улавливая его обвинительный тон, и сухо ответил:
— Я виноват. Я знаю. Мне жаль, что я так поступил. Ну что ты еще от меня хочешь?
— Придумаю. Продолжай.
— Это было странно, мы ходили, пили кофе. Имя у него было… Кажется, Истам. Он не очень говорил по-русски, мне это бросалось в глаза, не привык. Про страну свою рассказывал… Как там после войны плохо, работы нет, про порядки их. Как трудно там быть геем. Для него этот переезд вообще был, как для нас в Америку: тут у него свобода, все легально. Пошел вон с парнем и не боишься, что свои же поймают и сдадут. Он сказал: там за такое сейчас уже не судят, но вот внутри общества, семьи вопросы такие жестко решаются. Мне жутковато стало, я нервничал, но на каком-то подъеме был. Я что-то тоже ему нарассказывал, напридумывал: вот из армии вернулся — говорю. Через часик он мне как-то скомканно сказал: «Нравишься, мне русские не пишут, брезгуют меня». Я не удивился: в каждом втором объявлении в гей-группах этих — приписки: «кавказцы мимо», «ищу русского», «только славяне». Как будто это всё наши ребята, нацики, парней себе ищут… Как-то необычно от такого даже. Я думал: все эти геи нетфликовских сериалов насмотрелись и угарают по равноправию, а оказалось — нет, тут наши же… родные шовинистические устои. Сосать член — соси в свое удовольствие, да только у русского.
— Патриотично, — Слава криво улыбнулся и раздраженно добавил: — Знаем-с. Я темненький и с бородой, в шаурме ко мне не иначе как «брат» обращаются, поэтому, бывало, фотку скину, а меня переспрашивают: «Правда Слава зовут?». Как будто расово чистых детей со мной заводить собрались, ей-богу!
Матвей улыбнулся, ему хотелось удержать непринужденную атмосферу, но он понимал, что не получится и сдержанно продолжил:
— Ну тогда мы двинулись к промзоне… Там, в общем, есть такие полузаброшенные предприятия.
— Ну я знаю, где это.
— И там укромно…
***
Матвей чувствовал, как с каждым шагом, приближающим его к заветному месту, сильнее сжимается сердце. Его спутник тоже, кажется, волновался, но по-другому: игриво смотрел на юношу из-под опущенных черных ресниц, изредка как бы случайно во время ходьбы касался кончиками пальцев руки парня и вздрагивал. Матвей в эти моменты встречался с ним глазами и выдавал свою нервозность, но она слишком походила на обычный страх от нового знакомства и не вызывала подозрений.
Оказавшись в закутке, скрытые от пригревавших майских солнечных лучей бетонным козырьком, молодые люди остановились друг напротив друга. Матвей ощущал своей залитой горячим потом спиной ледяную поверхность стены — он и сам не заметил, когда успел вжаться в нее. Молодой парень смотрел на него так доверчиво и открыто, что на мгновение Матвею стало жалко его. Он сжимал в кармане телефон и понимал, что вот тот момент, когда он должен отправить сообщение-сигнал, но медлил — разорвать такой чувственный зрительный контакт казалось преступлением.
Истам приблизил свое лицо, остановился в нерешительности. У Матвея в одну секунду внутри ворохнулось все, что он так старательно прятал все эти годы, и он, подчиняясь проснувшемуся инстинкту, закрыл глаза. Они поцеловались мягко, осторожно, почти невесомо.
После этого у Матвея словно вырезали все чувства. Он замер, бездыханный, мертво посмотрел на его живое смуглое лицо с черными глазами, разглядел в них неразличимые ранее зрачки и… очарованность.
— Я никогда не целовался с русским…
— Я тоже… — Матвей ответил одними губами.
— Что?
Тишина колко тронула образовавшееся между ними чувство, теплое со стороны Истама — холодное со стороны парня.
— Пойдем лучше покушаем еду, — молодой человек решил смягчить обстановку. — Я вижу, ты боишься. Надо, чтоб ты спокойный был.
У Матвея дрогнули губы, он зло прошептал:
— Отойди от меня.
Парень растерянно похлопал глазами и сделал пару шагов назад.
— Я не хотел тебя пугать. Извини.
Соратники Матвея не дождались сигнала и появились сами. Ясно было, что места лучше не найти. Они, присвистывая, обступили молодых людей вокруг. Истам повернулся к ним, весь напрягся и отступил ближе к Матвею, закрывая его собой.
— Смотри, он тебя еще и защищает! — бросил кто-то из националистов с усмешкой.
Истам повернул голову к Матвею — тот смотрел в сторону. Почему-то он вдруг словно забыл про стоявших перед ним парней, готовых напасть в любой момент. Ему до боли хотелось заглянуть в глаза юноши, узнать: правда ли это? Как будто только его искренность имеет сейчас хоть какое-то значение.
— Хоин… Ты предатель.
Матвей скрипнул зубами и выпустил единственное, что было у него внутри. Ударом повалил Истама на землю, плюнул с ядовитым: «Ты пидор!».
Его стали бить — все и сразу. Они, как хищники, долго преследовали жертву и теперь изголодались. Такая охота, томящее ожидание раззадоривали не на шутку.
В конце они забрали деньги — их оказалось немного, — сфотографировали документы, сделали пару фото, заставили дать признательное заявление на видео, чтобы послать ему на родину с отчетом о здешней жизни, разорвали паспорт и остались довольны собой, ушли.
Матвей, распаленный, громко смеялся вместе с ними. Он уходил последним, и Истам, лежа щекой на забрызганной кровью и мочой земле, слабо прошептал:
— Эй, русский, хочешь еще поцеловаться?
Матвей резко обернулся к нему и зло глянул сверху вниз, но слишком уж искусственно это выглядело и скрыть страха и обиды не удалось. Тогда парень напоследок впечатал кроссовку ему в живот и, тяжело дыша, как загнанный пес, убежал за своими.
Не было сомнений, кто из них двоих победил. Матвея трясло, ему было мерзко и тошно. От себя, от ситуации, от поцелуя. Но в тот же самый момент он прекрасно понимал, что честный ответ на предложение парня будет «да».
***
После истории Слава долго молчал, а Матвей ковырял потрескавшийся угол стола.
— Ну ты ведь знал, что я не святой… — парень не встречался с ним глазами.
— Знал.
— И сейчас я исправился же.
Мужчина не ответил.
— Ты мне не веришь?
— Я думаю, что можно сделать. Как помочь Истаму. Вряд ли он обращался в полицию. Обычно все боятся, что от этого проблем только прибавится.
Матвей испугался.
— Ты чего? Хочешь посадить меня?
— Нет. Может, нам уговорить его дать показания только против них?
— Ты с ума сошел? Они меня сдадут. Если это всплывет — мне сухим из воды не выйти! Слава!
— Да понял я. Поэтому и говорю, что еще думаю.
— Мне кажется, тут ничего не сделаешь… И откуда ты знаешь, что он не будет, как этот Петя из школы… Что ему не все равно. Мы тому тоже намеревались помочь, а потом забили…
— Матвей, тебе все равно? — Слава вдруг поднял на него глаза.
Юноша сбился, неоднозначно покрутил рукой.
— Я не думаю, что мы что-то можем сделать. Это же просто естественный отбор. Ты должен уметь выживать.
— Я понял, — Мстислав поднялся, парень испуганно проследил за ним глазами и вскочил сам. — Схожу в душ и буду собираться на работу.
Матвей растерялся, спешно заговорил:
— Слушай, ты же меня сам попросил рассказать. Ну и ты ведь знал заранее, кем я был и что я делал… Я не понимаю, я-я… Лучше бы ничего не говорил?
— Матвей, мне надо подумать.
— Что? Ты не будешь говорить со мной сейчас?!
— Я не могу. В двух словах: ты попал в болевую точку. Мне надо остыть.
Парень остался один посреди кухни и долго дышал-дышал-дышал. Мир вокруг фонил и рассыпался.
