Нечётный четверг

Через полчаса мужчина уже звонил в дверь их квартиры. Костя пустил его, очень обрадовался. Мама стояла в отдалении и внимательно наблюдала за ним. Мстислав кивнул ей с негромким: «Здравствуйте», стал раздеваться. — Его побили, и он лежит три дня, не разговаривает, встает только в туалет, — Костя выпалил все, что знал, совсем не пытаясь сгладить углы. Слава нервно улыбнулся, вешая куртку в шкаф, ответил: — Мама сказала, спасибо. — А еще… — парень тронул мужчину за локоть и прошептал на ухо: — Отец что-то сказал ему, и он как не свой после этого… Мстислав успокаивающе мигнул ему обоими глазами и похлопал по плечу, постучал в указанную комнату. Войдя, он закрыл за собой дверь и прижался к ней спиной, не решаясь приблизиться к парню. — Матвей, это я, можно я зайду? Юноша, лежа лицом к стене, заметно дрогнул, не ожидая услышать его голос, но не ответил. Сделав пару шагов, мужчина опустился на край кровати, сел вполоборота и позволил себе увидеть его лицо. Матвей жмурился. — Я рад тебя видеть, — мужчина попытался выдержать свой голос спокойным, но из-за синяков парня не справился с собой, выдал нервозность. — Я скучал, — не дождавшись ответа, добавил он. — Много думал о тебе, о себе, о нас. Слова подбирать было трудно. Мужчина боролся с желанием кинуться к нему и сорваться на крик: «Расскажи мне, кто это сделал?! Я найду их! Я убью их! Разорву на куски!!!». — Можно я?.. — Слава осторожно положил руку ему на плечо. — Давай я заберу тебя домой?.. От прикосновения Матвей словно проснулся, разозлился, и эта злость придала сил. Ответил он кратко: — Уходи. Мужчина сглотнул. Если бы он так сильно не сгруппировался в этот момент и не подготовился к страшному, наверное, это было бы еще мучительнее. Ответил спокойно, поглаживая его по плечу: — Матвей, мне очень жаль, что я наговорил тебе все это. Я виноват. Прости меня, но я без тебя никуда не пойду. Я хочу тебя поддержать. Понимаю, что у тебя нервный срыв. Я знаю, что это такое. Главное тебе понять, что тебя все любят и никто тебя не бросает. Мы рядом. Я, Костя, твоя мама. Это состояние закончится, поверь мне. Это только эпизод. В какой-то момент в жизни всегда становится легче… Давай приблизим этот момент? Чем раньше ты заставишь себя встать, поесть, начать двигаться, тем быстрее у тебя вернутся к норме процессы в организме, гормоны. — Слава, уходи. Я тебя предал. Я предатель. Радуйся, что ты меня так назвал. Вот. Был прав, значит. Мужчина аккуратно погладил его по голове, с интонацией, которой говорят с обидевшимся ребенком, ответил: — Ну ты чего… Ну я дурачок, ну сказал лишнего. Ну нехороший человек, редиска. Мы потом это все поправим, обсудим. Я так, конечно, не думаю… Фактически Мстислав не врал: сейчас, действительно, он считал неадекватным всю свою прошлую критику, придирки к партнеру, думал только о том, как же ему сделать полегче? — Я прилягу с тобой, можно? Видя, что юноша не возражает против поглаживания, мужчина осторожно лег позади него, было тесно, и они соприкасались всем телом. Матвей ощутил дыхание на своем затылке и не выдержал, стал плакать. Не открывая глаз, пролепетал что-то смятое: — Я тебя предал… предал… И ты был прав, а я нет. И я виноват. И ты меня не простишь! — Ты ни в чем передо мной не виноват. Мне не за что тебя прощать, солнышко… А вот мою вину мы еще обсудим. — Ты просто не знаешь какой я! Ты говорил, что я плохой. Я правда плохой. — Ну что ты говоришь такое, дурачок… — Ты не понимаешь. Вчера… мой папа… он сказал, что я должен перестать быть геем, и я согласился. Я пообещал ему, что тебя больше не увижу! — Это было не вчера, ты лежишь уже три дня, нужно вставать… Ну ничего страшного нет в том, что ты сказал лишнего: у тебя было тяжелое состояние. Ты бы сказал все что угодно. Это не обижает меня. — Ты не понимаешь! — Матвей стал говорить громче и напористее, хотя его и душили слезы. — Я правда так решил! В тот момент! Я захотел! Я отказался от тебя! Я сказал себе, что ты мне больше не нужен! Слава выдержал паузу. Это оказалось больнее, чем он предполагал. Мужчина сделал глубокий вдох, прежде чем ответить: — У тебя было тяжелое состояние, мир виделся тебе иначе. В таком состоянии люди не принимают решения на всю жизнь. Это невозможно. Я не верю, — кажется, он сказал это не только Матвею, но и себе. — Поехали домой. Тебе попозже станет полегче, я обещаю. — А еще выходит, что я наврал твоему отцу. Я же обещал ему защищать тебя! А в итоге вот только проблемы от меня! И ты был прав, когда ругался, что я тебе не сказал! Вот я и получил. Так мне и надо… — Ну что ты такое говоришь… — Слава поцеловал его в затылок, но не нашелся что ответить. Только Мстислав услышал по телефону, как представилась мама Матвея, у него внутри уже все скрутило: «Что-то случилось». По дороге к нему домой мужчина только и думал: «Если бы я знал раньше, я бы не позволил этому случиться». Ему казалось, что он во всем виноват. В тот момент Слава даже продолжал злиться на Матвея: «Ну почему ты мне ничего не сказал вовремя?! Ну почему?!». Мужчина готов был увезти его в другой город, спрятать у родителей и приказать им посменно следить за ним двадцать четыре на семь, выследить и припугнуть каждого несчастного околофутбольщика в городе. Сдвинуть планету с орбиты, если это поможет. Все что угодно, лишь бы он сейчас не лежал там побитый. Но было уже поздно. К тому же, когда парень все-таки ему признался, мужчина в своем истерическом припадке так ничего и не предпринял. И от этого на сердце было еще поганее. — Ну давай, ну я там тебя покормлю, ты же голодный, да? Говорят, ты не кушал совсем! Слава прижался к нему теснее, коснулся губами шеи сбоку. Матвей дрогнул от прикосновения. — Не надо… Я… м-м-м… не был в душе эти дни. — Уж поверь мне, я чувствую, — мужчина посмеялся. Но парень забеспокоился, попытался отстраниться, тогда Мстислав добавил: — Я понимаю, что это такое. Матвей, у меня было так же. Не волнуйся. Мы приедем домой, я сделаю тебе ванну, и мы тебя отмоем от всех невзгод! — мужчина перешел на шутливый тон. От знакомой непринужденной интонации становилось как-то легче. Матвей с трудом лег на спину и повернул к нему голову. При виде его искореженного лица Мстислав выдал свою тревогу глазами. Парень долго посмотрел на него и недоверчиво спросил: — Ты ничего не скажешь? Про мое поведение? — Матвей, я думаю, что все это мы можем разобрать потом. Ты сейчас не в том состоянии. Нужно подлатать чердак. Просто прими тот факт, что, когда у тебя срыв, реальность видится совсем иначе. Паша вот у меня так ухайдакался на работе как-то под Новый год. Ну там в сумме, конечно, все навалилось. Лег под одеяло, сказал: «Я больше никогда не встану… Забудьте меня». Питался конфетами. А потом воскрес… Вон, живет, работает. В ПНД ездит! Хочешь, я тебя тоже в дурку отвезу? Давно я туда не заглядывал… Меня там самого уже, поди, хватились… Парень выслушал партнера со вниманием, но стоявший в голове туман мешал, и он долго собирался с мыслями, прежде чем ответить: — Я не поеду ни в какую психиатрическую больницу. — А к нам домой? — Слава ощущал большую победу в том, что юноша развернулся к нему (хоть и смотрел на него угрюмо), и чувствовал уверенность. — Вот мой Паша ел конфеты, а ты, как мне донесли, святым духом питаешься. Это еще что такое? Конфеты будешь? Матвей закрыл глаза и облизнул пересохшие губы, попал языком на ранку и матернулся. — Я Косте сказал тебя не звать, а он… — Костя меня не звал. Твоя мама звонила. Парень посмотрел на него в упор, нахмурил брови, прогоняя в голове слова партнера еще раз, удивился. — Слушай, а ты, что, — мужчина начал аккуратно, по-лисьи сузил глаза. — Правда хочешь сказать, что не хотел моего приезда? Матвей покривил рот и спрятал глаза. Слава понял его и с удовольствием чмокнул в лоб. Парень почувствовал, как сильно ему этого не хватало и умиротворенно выдохнул. Все эти три дня в голове мешалась токсичная смесь: в ней были и посттравматический страх (Матвей все время закрывал глаза и резко распахивал их, потому что ему казалось, что кто-то сейчас впечатает ему ботинок в живот), и злость на Славу («Это все из-за тебя!», «Теперь ты, наверное, доволен!»), и тоска по Славе («Ну где же он?» «И он там даже ничего не почувствует, да? Не поймет, что мне плохо и не придет?»), и теплое чувство к отцу («Он пожалел меня!», «Он на самом деле любит меня!»), и обида за его побег («Просто бросил меня! Испугался! Не захотел возиться!»). Самой страшной была идея, что отец испугался не видеть сына в таком состоянии, а нести ответственность за свои слова: вдруг он сам считает, что все эти стыдливые уговоры, телячьи нежности — нечто позорное и правильнее было бы сына все-таки просто наказать и выгнать? Раньше-то он всегда говорил, что так поступит, а тут на эмоциях какая-то несуразица… Какие-то «ты мой сынок», «машину тебе куплю». Разве он так вопросы воспитания решает? Матвей как-то отрезвился от продолжительного контакта с подвижным человеком. Заразился от него живостью и резко пристыдился своего поведения: перед мамой с Костей, конечно, неудобно… — Ну… давай к тебе… Слава испугался, что парень передумает, поэтому быстро вскочил на ноги. — Отлично! Сейчас я тебя заберу! Погоди минутку! Мужчина спешно вышел за дверь. С кухни тут же подошли мама и Костя. Мстислав, ободренный, улыбнулся им и сообщил: — Я сейчас увезу его. Он согласился. Встретившись с тусклыми серыми глазами мамы, мужчина почувствовал себя неловко: что он, собственно, хвастается перед ними? Впрочем, им же станет полегче… Мама кивнула и зашла к Матвею в комнату помочь ему собраться. Слава закрыл за ней дверь и перевел взгляд на Костю. — Как ты? Парень покрутил в воздухе рукой и, кратко подняв на мужчину свои припухшие от влаги глаза, опустил их в пол. Мстислав положил руку ему на плечо, вкрадчиво проговорил: — Костя, ты молодец… Это очень тяжело. — Прости меня, я не позвонил. Он запретил мне! — его голос дрожал от обиды и боли. — Я понимаю. Ты все сделал правильно. Ты умница. — Неправда! — юноша проглотил ком в горле. — Я облажался… ничего не получилось. Я только мешал… — Ну Ко-о-остя… — жалостливо протянул Слава и раскрыл руки для объятия. Парень прижался к нему, прислонился мокрым лицом к груди. Мужчина стал поглаживать его по затылку, грустно глядя в стену за его спиной. — Все хорошо-хорошо. Ты молодец. Я знаю, мама сказала, ты следил за ним, ухаживал. Ну-ну… Юноша обнимался как-то неловко: как ребенок, ухватился за Славину клетчатую рубашку и сжал ее. Мама вышла тихо и с беспокойством посмотрела на них. Мужчина отступил. Не убирая руки с плеча Кости, тихо проговорил: — Заходи к нам на днях, ладно? Мы с тобой все-все обсудим. Ты со мной всем поделишься, дружок. Парень нервно покивал и, отвернувшись от матери, стал вытирать лицо. Женщина изучала взглядом Мстислава, словно в его внешности должна была быть какая-то разгадка, ключ ко всему: почему ее сын вдруг стал таким? А может, в ней должно было найтись какое-то доказательство его виновности: совратитель, обманщик? Но в глаза ничего не бросалось. И мама с тяжелым чувством на душе констатировала для себя, что Слава выглядит, как нормальный человек. Смущали только все эти тактильные ласки по отношению к ее сыновьям: особенно к младшему. Мужчина принес ботинки Матвея прямо в комнату. Тот уже не лежал, а сидел на кровати и кивнул в сторону приготовленных мамой штанов и футболки. С извиняющейся интонацией добавил: — Я хотел сам надеть, но кажется, я не смогу встать… — А что у тебя болит?.. — Все болит. Ну это… Лодыжка вот. Слава без стеснения стянул с него домашние штаны и натянул уличные. Матвею было не очень ловко от этого: но он понимал, что стыдится не наготы, а беспомощности. Футболку надеть оказалось труднее — руки вверх поднимать было тяжко. Упаковав партнера, Слава вызвал такси и оделся сам. Наблюдая на телефоне за поиском машины, мужчина с досадой заметил: — Без лифта туговато будет… — Ничего… — Матвей почувствовал себя виновато и опустил взгляд в пол. — Попроси Костю достать из кладовки мне лыжные палки, я как-нибудь с ними… — Сиди уж, лыжник… Слава хмыкнул и, повернувшись спиной, присел перед ним. — Запрыгивай, Белла! — Эм? — Ну, как в «Сумерках», давай. Эдвард посадил ее себе на спину и прыгал с ней по деревьям. По деревьям я тебе, конечно, не обещаю, но с четвертого этажа с божьей помощью спустимся… Матвею вдруг опять пришлась по вкусу шутливая интонация мужчины (в конце концов он чаще только делал вид, что его бесит дурачество партнера, а на самом деле-то ценил его чувство юмора!), обнял его за шею. Слава неспеша поднялся и, пригибаясь в дверном проеме, осторожно вынес его. В коридоре они попрощались со всеми. Точнее мужчина попрощался. Матвея душило чувство вины, он только молча кивал, не встречаясь ни с кем глазами. Будучи эмпатом, Слава очень хорошо понимал эмоции других людей. Он считал состояние матери еще по телефону и очень хотел сделать ей как-то полегче, поэтому сказал: — Вы заходите к нам вместе с Костей на чай. Повидать его, а то вряд ли он в скором времени к вам приковыляет сам. Все стояли молча, никто не был готов к такому предложению. Мама совсем потерялась и только покивала. На лестнице Слава делал много остановок, цепко держал парня под коленями, тяжело дышал и причитал себе под нос: — Какой же ты тяжелый, знаешь… Ты иногда мне голову на грудь кладешь, и мне кажется, у меня ребра треснут. Но это я думал, ты умный очень, вот у тебя мозг тяжелый… А ты весь такой. — Хорошо, больше не буду класть на тебя голову. — Ну уж нет! Все равно клади! — Слава улыбался. — Наш разговор мне напомнил… Что мы с тобой во многом, как Белла и Эдвард. Он вампир, знаешь, но это неважно. Я не вампир, а ты не женщина, но это метафора, понимаешь, — мужчина немного задыхался, но, видимо, болтать ему нравилось больше, чем дышать. — И вот Эдвард читает мысли, и я очень хорошо вижу чувства и мотивацию людей. И только мысли Беллы ему были недоступны. Магия. Вот я встретил тебя и почувствовал, что в тебе словно двойное дно… Что ты как матрешка. Тебя только разгадывать-разгадывать-разгадывать. И с первого дня я разгадываю, собираю этот паззл. И чувство такое, что только я что-то вроде цельное собрал, как бац! — еще деталей навезли! Из-под дивана достали, они туда улетели, мол. И надо их, непременно, куда-то в центр… Все там двигать, переставлять. А тут вот только ты разговорился — так у меня голову переклинило… Ну что за жизнь. Матвей усмехнулся и полузакрыл глаза. — Тяжело со мной, да? — Ну ты тяжелый, — на последнем этаже мужчина остановился перевести дыхание и прислонился к поручням. — Но я с детства люблю головоломки, знаешь… Хех! А еще… — Славе очень захотелось пошутить на липкую тему, потому что он привык переживать травмы с помощью юмора — когда ты смеешься над чем-то страшным, ты это заземляешь и оно перестает пугать. — Я вот не понимаю: с чего это вдруг тебе геем быть не нравится? Ох, да будь ты натуралом… Ох, посмотрел бы я, где бы ты нашел такую девушку, которая бы тебя с четвертого этажа понесла на своем горбу… Я, конечно, феминист, ты знаешь, непредвзятый, но такую тяжелоатлетку поискать надо… Повезло тебе, что твой парень — босс качалки, понимаешь… — Слав, — Матвей произнес это, не открывая глаза, и с улыбкой добавил: — Спасибо. Мужчина удовольствовался ответом и прекратил клоунаду. Дома Мстислав набрал ему ванну. Матвей вдруг опять, вымотанный транспортировкой, заканючил, пришлось читать ему лекцию о том, как важно заботиться о своем теле. Тогда он вспомнил, что лежать в одной кровати с партнером грязным будет неловко, согласился. А когда мужчина помог забраться ему в теплую воду, юноша вдруг забеспокоился: «Я потеряю сознание и утону!». Тогда Слава с усталым видом поставил табуретку рядом и стал сверлить его взглядом. Юноша молча смотрел на него. — Ну и? Чего не тонешь? — он беззлобно усмехнулся, и Матвей обиженно насупился. За небрежным юмором мужчина пытался спрятать страх: он не мог спокойно смотреть на гематомы, разбросанные по телу партнера, хотел отвести взгляд, но не мог. Слава погрузил руку в теплую мыльную воду и положил ее парню на грудь, тот переплел их пальцы и улыбнулся. После мужчина принес аптечку. Неадекватность партнера не удивляла его. Во-первых, он в принципе держал в уме, что Мотя немного (а иногда и много) с приветом; во-вторых, он знал: после такого серьезного переживания люди действительно долго приходят в нормальное состояние и поначалу ведут себя откровенно странно: пугаются чего-то незначительного, строят неказистые логические связи. Славе было в сладость ухаживать за парнем. Он во весь размах отдавался синдрому спасателя. При этом мужчина старался помнить, что здесь главное не переборщить, не забыть о себе. Иначе можно внезапно получить двух депрессивных людей по цене одного. Ложились они уже за полночь: пока накрутили новые повязки, пока поели. — Начинай морально готовиться: завтра будем делать рентген! — Мне нельзя в больницу. — Почему? — Слава устроился на кровати рядом с ним. — Ну нельзя мне там светиться. У них могут быть ориентировки на меня. Ну всякое. Они же понимают… — Ерунду выдумываешь. — Слав, я серьезно. Я не пойду туда. У нас бывало такое, когда попадает кто-то из наших избитый, а потом задерживают. Значит, уже были сведения и вот… — Меня умиляет, что ты все еще говоришь «наших». Особый вид мазохизма, да?.. — Ну из их. — Я тебя в платную клинику повезу, если не согласишься. Надо разобраться. У тебя ребра как? Я вижу, ты хватаешься за бок все время. — Мне кажется, там вот мне смачно проломили, если честно… — Ну, видишь? Надо съездить. И вообще надо было раньше это делать — сразу. — Можно я еще чуть-чуть побуду в роли жертвы, а уже потом ты начнешь причитать и винить меня во всем? — Можно, но ты к этой малине не привыкай! Мы тебя ща быстро подлатаем! Спокойной ночи! Слава поцеловал его в висок и лег рядом, ткнулся носом в плечо. Матвей приобнял его, долго размышлял о произошедшем, но мысли все время куда-то вело, работала голова плохо, потом их совсем закрутило, стало представляться что-то чудное: какие-то моменты из детства, дворовая кошка, Костя, их одни лыжи на двоих — такие дурацкие советские на резинках: когда поднимаешь ногу, а сама лыжа остается в снегу. Юноша пытался отогнать эти мысли, но они пробирались откуда-то против его воли, а потом он уснул.