Нечётный четверг

Когда они вернулись из туалета, разговор уже шел. Точнее это Славина мама говорила. Она познакомилась с Костей и сказала, что много слышала о нем. Парень сразу ощутил неловкость: ну что про него можно рассказывать? Только плохое, конечно же… Поэтому ему хотелось как-то перевести тему, по возвращении брата он тут же спросил: — Сильно болит все?.. Вышло неказисто, Матвей покривил уголок рта, поняв, что младший нарочно решил перевести внимание на него. — Терпимо. Мне не привыкать. И препараты помогают. Мама Матвея с надеждой в глазах глянула на него, но тут же потухла, когда поняла, что эти фразы — все, что он хотел сказать. Мстислав уловил ее тревогу и, вздохнув, принялся рассказывать об их походе к врачу. Юноше не нравилось, что его персона остается главной темой вечера, но он был благодарен партнеру за помощь. В какие-то моменты истории мама Матвея пугалась и задавала вопросы: смотрела все время на сына, рассчитывая на его ответ, но тот молчал. Слава же охотно отзывался, всячески успокаивал. Его собственная мама нагнулась к столу, чтобы заглянуть в лицо юноше (тот редко поднимал глаза от кружки с чаем), и спросила: — Матвей, ты подал заявление в полицию? Все стушевались, а парень лишь помотал головой. Мама Славы удивилась и хотела настоять, развить свою мысль, но сын с виноватым взглядом накрыл ее руку своей, и она прекратила. Оставшуюся часть вечера говорили Слава и его мама. Они старались держать бодрый настрой (есть такие люди, которые все время пытаются растормошить заскучавших в компании — это иногда даже раздражает, но сегодня пришлось к месту). Все трое Ремезовых молчали и лишь иногда переглядывались и сдержанно улыбались в ответ на какую-нибудь увеселительную фразу. Матвей один раз встретился глазами с братом и тут же опустил их — ему показалось, что он злится. Слава время от времени поворачивался к партнеру и навязчиво справлялся о его здоровье: «Голова не кружится? Не тошнит? Хочешь прилечь?». Юноша все время отнекивался, но через час все-таки не выдержал: сказал: «Хочу». Все тут же засобирались домой. Слава помог парню дойти до спальни. Сев на кровать, Матвей ухватил партнера за руку, и тот обернулся к нему. — Извини… Юноша ощущал свою вину в том, что вечер прошел так нескладно. Мужчина хотя бы старался сгладить углы — Матвей же сидел букой и, как ему казалось, только раздражал всех своим угрюмым и болезненным видом. — Ну чего такое? — Слава заговорил тем милым голосом, которым он обычно говорил с животными, детьми ну и со всякими побитыми националистами (ладно, бывшими националистами). — Я не могу. Не умею даже с собственной матерью разговаривать. Тебе все тащить приходится. — Не беспокойся, я помню, что ты молчун-молчун… Хотя со мной уже разговорился, смотри-ка! Может, потом и с другими разговаривать научишься… Погоди, мне надо их проводить, полежи пока… Мужчина ушел проводить гостей. Пожимая руку Косте, он приметил его землистый цвет лица и предложил: — Задержись на полчасика, ладно? Пообщаемся. Парень согласился. Его мама забеспокоилась, но ничего не сказала. Она вышла вместе со Славиной и, признаться, была не в восторге от того, что им еще и вместе идти десять минут до остановки. Рядом они казались особенно непохожими: мамы Славы шла уверенно, полная, с заколотыми крабиком темными волосами — шапки она не любила и сейчас лишь слегка прикрывала голову шарфом. Мама Матвея не успевала за ее энергичным темпом, смотрела на нее, украдкой выглядывая из-под большой меховой шапки, отбрасывающей тень на глаза. — Наталья, это очень тяжело, да?.. — словно продолжая начатый ранее разговор, вкрадчиво спросила мама Славы. Женщина не сразу поняла ее, но затем ответила, глядя на заснеженный тротуар перед собой: — Да. Его и раньше били, но так серьезно — никогда. — Понимаю… Мой тоже, бывало, приходил весь в пластырях и в зеленке перемазанный… но, конечно, не так… Да и в принципе, вижу, вам тяжело с этим всем. Я имею в виду… Вы недавно вообще про сына узнали?.. — Недавно. — Знаете, хочу вам посоветовать… Мне вот Слава сказал походить, ну, в их этом центре… для таких людей проходят мероприятия. (Мама Матвея подумала, что она про гей-клуб, и очень смутилась). Я не знаю, как это правильно называется. Кажется, группа поддержки для родителей… специально вот для тех, у кого такие дети, в том числе и взрослые дети… И вот приглашают всех, кто недавно узнал и не понимает теперь, что делать. Там стульчики в кружок и ведущий. Я ходила разочек. Не поняла, если честно… это — мужчина или женщина… но я стараюсь. Я не знаю: там на бейджике написано «они». У них там этим местоимения навороченные… Мне Слава сказал: как бы это… ни в коем случае!.. Все написано, как обращаться, и только так — никак иначе. Как бы вот да, на это обратите внимание, пожалуйста. Вот и я не поняла, в общем, это кто: мужчина… женщина. Написано «они», я и говорю «они», и все нормально. Они так это и говорят: «Я пришли». Хорошо — эта бумажка была, а то я очень боялась перепутать! И мы сидели, говорили… Мне-то нормально, понимаешь, у меня сыну двадцать пять. А там тетка… женщина одна. Знаете, у нее дочери за тридцать… и она тоже случайно узнала, а могла и не узнать… уже не молодая женщина, в возрасте… И как бы так страшно, понимаете, они живут, и ты не знаешь ничего о них… Меня как-то прошибло. Я очень обрадовалась, что все узнала! Так сложно осознавать сейчас, какая пропасть была между нами все эти годы… Вы сходите, может быть… Я могу сходить с вами, если хотите, там довольно странно. Жутковатые такие истории люди рассказывают. Но я, знаете, болтушка. Рассказала много сама, да, но, я вижу, вы человек закрытый: там можно и просто посидеть, послушать. Мне кажется, это полезно, если вы так беспокоитесь. Я вот сильно накручиваю себя. Не знаю… Пытаюсь понять что-то, но пока толком ничего не понимаю… Главное, что он на контакт со мной вышел и говорит! А столько лет молчал… Я вот все учусь: боюсь как-то его обидеть, поэтому все больше слушаю… Как и многие университетские преподаватели (а она работала на кафедре зарубежной литературы) мама Славы часто перескакивала в своем рассказе с идеи на идею и временами звучала косноязычно, но на Наталью ее монолог оказал большое влияние: она удивилась неожиданному желанию помочь и поразилась откровенности. В начале вечера мама Матвея неприятно удивилась, увидев эту гостью: ей показалось, что она ярая сторонница любви их сыновей: воспитала ребенка в таком духе и вот что получилось. А сейчас не поверила ушам: неужели и она недавно узнала? Женщина думала все это время, что это только она такая невнимательная и все проглядела. — Спасибо… У меня два сына. И я никогда не могла представить, что такое случится именно со мной… До сих пор не могу поверить. — Я тоже! Ничего не видела, а муж сказал: догадывался! — Мой, я думаю, тоже, — мама Матвея опечаленно смотрела перед собой. — Он у нас построже, поэтому не боялся думать про них плохое. Я со своим сыном даже сейчас поговорить не могу. Он человек закрытый, мрачный, уже взрослый, страдающий. Я только после этого всего поняла: насколько страдающий. Мне жаль, что я не могла быть раньше рядом. — Но сейчас можете! Сейчас мы их можем поддерживать. Наталья поежилась от этой формулировки. Она продолжала надеяться, что это всего лишь период и ошибка. Вот Слава ей как раз показался таким «закоренелым»: женщина с недоверием наблюдала за тем, с какой самоотдачей этот человек ухаживает за ее сыном, и все время ждала подвоха, но замечала только искренность. «Этот — точно такой», — решила она еще после их первой встречи. Но Матвей казался ей совсем другим, нормальным. Она же знала его всю жизнь — и тут вдруг! Точно запутался. Так не бывает. Нужно просто дождаться, когда одумается, придет в себя… — У вас какая маршрутка? — спросила мама Матвея, когда они дошли до остановки. — Я на автобусе! — Значит, нам не по пути… — с извиняющейся интонацией произнесла она, а про себя обрадовалась.

***

Слава отвел Костю во вторую комнату, сел рядом с ним на кровати. — Как оно?.. Парень насупился и тут же выпалил — долго сдерживался: — Отвратительно! Почему он ведет себя так? — Он закрытый… ты же знаешь. — Я хотел ему помочь! Хотел! Да, у меня не получилось — он теперь на меня злиться будет?! — Он не злится… — А почему он молчит тогда?! Типа даже не написал. Было ясно же, что волнуюсь: живой он там или нет. Че я так пекся… — юноша отвернул потемневшее лицо и скрестил руки на груди. — Я боюсь, что с ним сейчас нельзя это все полноценно обсуждать… Ему нельзя нервничать. — Конечно, а мне всегда можно нервничать! Просто я не понимаю: ему как будто все равно! Я так раньше никогда не изводился из-за него, а теперь — вот. И это он виноват! Нахрена он в это все лез. Только о себе всегда думает. Всех нас только перемучил. И даже поговорить потом… не удосужился! Слава ничего не отвечал, потому что понимал, что Костя как член семьи имеет право на такого рода гнев. Он помогает ему справиться с болью. — И мне было херово вообще-то… — с напором продолжал парень. — И тогда, и эти дни… У меня и так всё… тяжело, а тут еще это. И отец еще этот нахуй. Отец года, блядь. Наговорил ему чего-то, съебался, а он, Матвей, ко мне с одним вопросом: «Где папа?». Папа, блядь, он его папой, нахуй, называет… — юноша ощутил ком в горле и замолчал. — Мне очень жаль, Костя… Ты не должен был оказаться во всей этой ситуации. Ты вообще огромный молодец! Спасибо тебе большое за помощь! — Мстислав положил ему руку на плечо, но тот стряхнул ее. — Херня. Я налажал, говорил же тебе. Все, что умею, — нервничать. — Я считаю, что ты все равно очень хорошо справился! Про Мотю — не накручивайся. Он такой человек… ему трудновато чувства других анализировать. Он иногда мне такие вещи прямо в лицо говорит, что я… Кхм. Ну я и сам говорил ему… Ты просто держи в голове, что он тебя же выручал тогда… Это я в том смысле, что он тебя, конечно же, очень любит, иначе бы не стал так выручать… Просто сказать об этом не может. — Любит… да конечно. Отца вот он любит, который пиздит и его, и меня! Понимаешь: он ни в жизни перед ним за меня не заступился! — Но ведь он и за себя не заступался… — Слава устало опустил глаза. — Для меня это много значит. Он же сильнее меня, и он мог заступиться… хотя бы в детстве. А ему было плевать! Мужчина понял, что они тронули глубокую рану, и старался говорить осторожнее: — Он был таким человеком. И сейчас меняется. Мы должны принять то, что он делал в прошлом. Мы оба. Костя насупился и отвернулся. Славино сердце стало таять от этой детской обидчивости, и он быстро сказал: — Пойдем-ка к нему! — Что?! Прямо так? — Ага. Мы на него только посмотрим так хитро… Присядем к нему на краешек кровати. Вдруг он что-то скажет… Мне вот думается, что он тебя очень любит… Вдруг ты посмотришь на него и мне поверишь, а? Слава, не дождавшись, встал и кивнул ему. Парень нехотя последовал за ним. Матвей лежал с телефоном в руках. — Я-то понадеялся: ты отдыхаешь, а ты опять гаджет свой достал! — с напускным недовольством возмутился мужчина. — Ты ушел слишком надолго… Что, я все это время просто лежать буду? Где же мой развлекатель? — заметив брата, он смутился и замолчал. Слава накинул на вторую половину кровати покрывало и пригласил Костю. Тот примостился сбоку. Матвей лежал в бежевой футболке, накрывшись одеялом до груди, и поднял вопрошающие глаза к мужчине. Мстислав сделал вид, что ничего не заметил и бросил между ними «Уно». — Сыграем? Костя даже улыбнулся от нелепости этой затеи, но согласился. Матвей лишь поморщился и сказал: — Я не умею. — Да там несложно! — мужчина сел между ними, по-турецки скрестив ноги. — Я объясню и у тебя все получится! Но у Матвея ничего не получилось. Он проиграл три раза подряд и сказал, что больше не хочет. Признаться, Слава рассчитывал, что он будет поприветливее и поможет брату справиться с тревогой. Повисло молчание, мужчина лежал между братьями и думал: чем же занять их, чтобы они как-то нашли общий язык? Вдруг вспомнил об одной вещи! — Костя, я забыл совсем. Я давно тебе хочу свои шмотки старые отдать! — Слава вскочил с кровати и открыл дверцу шкафа напротив — внутри дверцы сверкнуло зеркало во весь рост. — Мне же будет велико… — Они старые, я тогда похудее был, — мужчина стянул несколько футболок с вешалок и бросил парню. Тот прикинул на себя — нормально. — Можешь тут еще глянуть: эти просто однотонные, а остальное у меня тут слишком вызывающее для тебя… думаю. Ну, можешь что-то посмотреть. Они поменялись местами: Мстислав опять лег, а Костя стал рыться в шкафу. Вещи, действительно, попадались экстравагантные: судя по цвету, половина из них — из женского отдела. Пользуясь моментом их уединения, Матвей повернул к партнеру голову и вопросительно приподнял бровь. Слава многозначительно кивнул в сторону Кости. Парень помрачнел и покусал себя изнутри за щеку. — А что значит «Slut»? — с любопытством спросил Костя и обернулся с белым топиком в руках. — Ой, вот это тебе точно не понадобится, положи обратно… — мужчина растерялся. Матвей вдруг ощутил свою силу в этом моменте и решил ею воспользоваться, чтобы осадить партнера за его выходку с братом. — «Slut» переводится как «шлюха», — спокойным голосом известил он. Слава обиженно глянул на него, захотел уколоть в ответ: «А ты откуда такие слова знаешь? Любитель англоязычной порнушки, да?», но сдержался. Костя с неподдельным интересом разглядывал топик: он был коротенький, а надпись прямо на груди и большая — жирным черным шрифтом. — А тебе разве нравится такое? — без стеснения спросил он. Матвей пожалел о своей лингвистической справке и почувствовал, что вот-вот начнет краснеть: почему брат обсуждает такие вопросы с его партнером?! Почему они ведут себя так, как будто бы это вообще уместный диалог?! — Я давно его носил… Сейчас он на меня не налезет, как ты видишь. — Ты что, его в детстве носил? — В двадцать лет… — И в двадцать лет тебе нравилось такое? — Ты неправильно понял: это политический активизм! Матвей прыснул от смеха — и Слава смерил его недовольным взглядом. Тогда партнер смягчился и, взяв его за руку, с подтруниванием спросил: — И в чем этот твой активизм заключался? Просвяти-ка… — Изначально это пошло из феминизма. Общество прощает мужчинам большое количество сексуальных партнеров. Мужчины, у которых много сексуального опыта, даже считаются крутыми. А женщин общество принижает за то же самое. Двойные стандарты: одни — для мужчин, другие — для женщин. Поэтому феминистки решили пойти ва-банк: они устали объяснять: «Да, многие женщины тоже занимаются сексом и любят секс, и это не делает их какими-то неправильными», и стали говорить: «Да, чел, если ты хочешь сказать мне, что я «slut» — ОК, даже не буду реагировать на это: я не думаю, что это оскорбление, потому что любить секс — это нормально». Кстати не любить секс — тоже нормально! Вот и иногда гомосексуальных мужчин тоже шеймят за большое количество секс-связей… В общем, общество до сих пор устроено так, что под удар попадает только принимающий, то есть пассивный партнер. Поэтому это тоже вид дискриминации… И мне нравится это движение, и я хотел его поддержать. — А что значит «шеймят»? — Стыдят. Это явление называется «слатшейминг» — когда женщин и гомосексуальных мужчин осуждают за сексуальные связи. Костя приложил топик к себе и стал задумчиво разглядывать отражение в зеркале. Через мгновение он в отражении встретился с непонимающим взглядом брата и прекратил. — Не могу представить тебя в этом… — сказал Костя. — Ну, у меня даже фотки остались… — нехотя проговорил мужчина и стал листать архив в инстаграме. Младший глянул мельком — ему стало неловко, старший же взял телефон и стал пристально разглядывать. На фотографии Слава был младше и вообще не похож на себя: без бороды, болезненно худой, с фиолетовыми волосами. Он сидел в черных капроновых колготках, в коротких джинсовых шортах, в упомянутом светлом топике и, строя соблазнительное лицо, тянул в кадр босую ногу. Матвей сказал две вещи: — Ого, ты такой худой (Слава поежился на этом моменте: он не любил, когда комментировали его изменения в весе: в девятнадцать лет он на нервах сильно похудел (питался в тот год в основном алкоголем и сигаретами), а потом, когда пришел в себя и стал нормально есть, поправился — и каждому его родственнику зачем-то надо было акцентировать внимание на этом его привесе.), а еще у тебя глаза накрашены и ногти, да? — Да. — Это куда ты такой нарядный?.. — Матвей посмотрел на него сбоку. Слава не встретился с ним взглядом и ответил: — Это я так ходил на всякие кинки-пати. Костя еще раз решил посмотреть: подошел со стороны брата и заглянул в телефон, убрав руки за спину. — А вот эти точки под глазами что-то значат? — Только то, что я влюблен в Толоконникову* — у нее такие татушки. — Не знаю, кто это. — Солистка «Pussy Riot», — подсказал Матвей и продолжил разглядывать фото. Слава смутился — ему не хотелось, чтобы партнер видел его таким. Мужчине нравился образ, в котором он был на этих снимках, — стыда не было. Но иногда эти фотографии внушали ему ужас — в голове всплывали всякие события того периода, о которых хотелось забыть. Поймет ли Матвей по фото, как юный Слава прячет боль за ярким макияжем? — Как тебе? — боязливо спросил мужчина и сжался — сейчас он начнет его стыдить за вычурность, скажет что-то гомофобное и сексисткое, да? — Ты красивый… Ну, и сейчас красивый, и тогда красивый. Но фото мне не нравится: на него тяжело смотреть. Ты тут грустный. У тебя лицо другое. И глаза тревожные. Вроде улыбаешься — а вроде только зубы показываешь. Слава, не глядя, сжал вложенный в руки телефон и удивленно посмотрел сначала на спокойного партнера, затем на снимок. Он понял. Неожиданно. Костя тоже что-то понял, только никому ничего не сказал и сунул в рюкзак отобранные вещи. — Пойду домой! — заявил он и закинул его на плечо. — Спасибо! Мстислав забеспокоился, что из его затеи ничего не вышло, и метнулся взглядом к партнеру, но тот догадался: сам сказал: — Кость, спасибо. Я не очень помню, что там было. Но мама сказала: ты ухаживал за мной. Спасибо большое… Я грубил, наверное. Я часто с тобой нехорошо разговариваю… Из-вини… Младший улыбнулся. — Поправляйся скорее, пожалуйста! — Обязательно! Слава проводил его до прихожей и обрадовался, что братья смогли поговорить — хоть и так сжато… в своей манере. Было видно, что Косте стало легче. Позже, когда они готовились ко сну, произошло следующее. — Слушай, а не хочешь надеть этот свой секси-топик на меня? — Матвей игриво глянул на него из-под ресниц. Слава усмехнулся и, открыв шкаф, немного порылся в нем, а затем, пораженный, одними губами произнес: — Он… забрал его… — парень его не услышал. — Ну? — Нам все равно нельзя. Твоему мозгу прописали покой, а не гормональные всплески! — мужчина закрыл шкаф. — То есть, как заставлять мой мозг запоминать все эти дурацкие правила из вашего «Уно» — так это пожалуйста, а как помочь мне немного расслабиться — так это нельзя! Слава умилился тому, какую недовольную мордочку состроил партнер, и плюхнувшись на кровать, прижался к нему сбоку. — Как самочувствие? — Сегодня, кажется, лучше… Спасибо, что… — М? — Что пытаешься сделать из меня человека… — Выглядит так, будто я меняю тебя под себя, да?.. — Нет, совсем нет. Ты просто помогаешь… Когда вот так, как сегодня, мягко — мне даже нравится. Помнишь, я же сказал, что готов меняться, чтобы больше не причинять своим близким боль, — Матвей, ткнулся в его горячую шею и закрыл глаза.