Неделей ранее
В этом году Слава возобновил свою терапию. Он раз в две недели стабильно ездил в ПНД (психоневрологический диспансер) и общался со своей психологиней — спокойной женщиной лет тридцати пяти. На самом деле ему с ней очень повезло: в государственной структуре редко встретишь френдли-специалиста, а она о его ориентации отзывалась спокойно. Для нее это вообще было не в новинку: она сказала, что раньше работала в ПНД для подростков, а туда часто обращались квир-ребята. Многим из них нужна была помощь из-за школьной травли и тяжелых отношений с родителями, кого-то направляли против их воли из-за суицидального поведения. Слава не очень понимал: устраивала она его или нет как специалистка? Женщина чаще молчала. Но рассказывать ей о своей жизни ему нравилось. Обычно выходило так, что он начинал часовой монолог и успевал получить от нее какие-то комментарии только под конец сессии: за две недели накапливалось много мыслей и всем хотелось поделиться. Слава радовался, что у него есть такая возможность — без какого-либо стыда рассказывать о всех своих переживаниях, обидах. Матвею, понятное дело, он всего сказать не может — партнер может очень сложно отреагировать, потом придется его успокаивать, тратить ресурс еще и на это… Косте тоже не все скажешь — сплетни про брата были не в его правилах. А с остальными своими друзьями мужчина общался нечасто — только в последние месяцы начал больше с ними видеться… И это, к сожалению, тут же стало проблемой. О ней сегодня Слава и хотел поговорить. — Здравствуйте, Юлия Александровна! — постучавшись, мужчина зашел в небольшой светлый кабинет. — Добрый день, — женщина коротко подняла на него глаза и продолжила заполнять бумажки, кивнула ему на стул перед ее серым столом. Слава сел и плюхнул рядом на пол свой рюкзак, проверил сообщения в телеграме и выключил звук на телефоне. — Фух, так, — выдохнув, она отложила в сторону отчеты и пододвинула к себе небольшую тетрадь. — Желтаков… — проговорила женщина себе под нос и наконец нашла нужную страницу. — Так, Мстислав, давайте начинать. Как вы эти недели? В прошлый раз мы остановились на том, что вы чувствуете беспомощность из-за того, что уже месяц не работаете. Это ощущение сохранилось? Слава задумчиво глянул в сторону и тут же отозвался: — Ну… наверное, может, не так сильно… Сложно сейчас сказать. В прошлый раз, помню, меня это как-то жутко беспокоило: я понимаю, что мой партнер хочет помочь мне, чтобы я отдохнул от работы, нашел, может, что попроще, но я вижу, как тяжело это ему дается… и не хочу принимать эту жертву. А больше всего меня бесит, что я не просил. В плане — он сам жертвует, а я это не заказывал. От этого тяжело. Но ладно… Последние две недели я как-то вроде свыкся с этим. Мне поначалу было скучновато дома сидеть… У меня так, конечно, по учебе набежало всего… Но что-то не особо могу заставить делать все это — в последний момент, как обычно… Вот. Но я стал сейчас много переписываться с друзьями, моей старой компанией, я из нее немного выпал, когда мы тогда начали встречаться с Матвеем, и вот спустя год… Даже чуть больше года, я опять стал много с ними общаться. Мы играем в Доту… Это типа компьютерная игра онлайн. В общем, мы там и между делом поболтать можем, бывает. Мне этого не хватало. И еще… я чувствую, что мне бы хотелось, ну… — Слава помялся и, закинув ногу на ногу, поправил съехавшую бахилу. — Типа тусить с ними как раньше. Ходить куда-то на выхах постоянно. — Вы считаете, что не можете делать этого сейчас?.. — осторожно спросила женщина, спокойно глядя на задумчивое лицо пациента. Слава нахмурился сильнее, начал как-то сдавленно, но потом разошелся: — Ну… я не могу. Точнее, конечно, я могу, но… ох. Если бы там все было так просто, ох… Ну… Матвей… Я… Блин, ну, давайте я расскажу про случай, ладно, так понятнее. Вот. Меня позвали на день рождения. Я собственно хотел пойти и пошел. Матвей знал, что я туда пойду. Я его звал. Он, конечно, отказался. Типа ему стремно в новой компании — я его понимаю. Он не привыкший к такому вообще. И это было в субботу. А он работает много, и выхи у него только суббота–воскресенье: короче, он ожидает, что эти дни мы проводим вдвоем. Вот я днем уже собираюсь туда и вижу, как он начинает нервничать. Но при этом, когда я спрашиваю: «Все ли ок?». Он говорит: «Конечно». И еще резко так это делает, что я понимаю: начну докапываться –огрызнется. Ладно, думаю, не буду его трогать. Потом я уже уходить собираюсь, обуваюсь в прихожей, а он меня провожает с таким лицом, словно в последний путь… Ну, я сказал ему честно: «Матвей, если ты не хочешь, чтобы я туда шел, можешь сказать, и я останусь». При этом я понимаю, что ставлю его в такое положение… домашнего тирана. Типа он может мне сказать «нельзя», и я послушаюсь. Ну, стремно со стороны выглядит. Конечно, он меня пустил, но я видел, как ему это тяжело далось. И весь вечер я потом сидел там на празднике и думал: «Как он там один?». Как-то и не потусил толком. Пришел домой подвыпивши. Ну так, хорош, но все помню. Он меня встретил такой же тревожный. Мы спать легли, и я чувствую: он мне в грудь носом утыкается… Женщина не поняла и вопросительно наклонила голову. — Ну… — Слава закатил глаза и продолжил с неловкостью. — Он меня обнюхивал. Типа, что от меня не пахнет другим мужчиной. Мне сначала смешно стало от этого. Потом я разозлился. А потом стало его жалко. Он очень нервный был тогда. И вот теперь я не могу так просто куда-то пойти с моими ребятами: он знает, что среди них есть геи, и ревнует ко всем. И самое, блин, тяжелое в этом всем, что я не могу с ним об этом поговорить. Раньше мы открыто говорили, а в последние месяцы, как его повысили, прям регресс какой-то. Я совсем его не понимаю. Он ходит все время дерганный: то ласки просит, то огрызается на меня. Я с ним, бывает, боюсь заговаривать… Не знаю, в каком он настроении. При этом сам он как будто твердеет в этом всем. Типа строит что-то в своем характере, а мне не показывает, меня не пускает. И я… ну… раньше бы меня такое вообще размазало, сейчас-то я ему в принципе доверяю, но… вот эти вот флажки красные с тем, что я не могу спокойно выйти с друзьями. Вот это меня мучает. Смотрите, вот мы год назад с ним оба были такие тревожные: ты никуда не ходи и ты тоже никуда не ходи! Сидели вместе все время и были довольные. А сейчас я как-то, ну, после всей нашей терапии уверенно, что ли, себя чувствую: я люблю его, он меня любит, никто никого не бросает — мне не обязательно 24/7 за ним следить, чтобы он никуда от меня не убёг. И мне стало настолько проще, когда я как-то вот понял это и стал проводить время отдельно от него. Но при этом у него-то это все не поменялось! Он ходит на работу свою, говорит, что она ему нравится, — ну хз, он выжатый приходит, серо-зеленый, и — сразу ко мне. И ничего у него кроме меня нету. И… я ощущаю вину, что у меня что-то, кроме него, есть. Потому что, когда я не с ним, он обязательно накручивается и страдает. Вот. Слава помолчал. Потом тихо добавил: — Я по нему скучаю. По тому, как мы разговаривали. Как он доверял мне… Больше месяца назад в последний раз у нас такое было… В конце лета, я расскажу вкратце, чтобы вы поняли, что я имею в виду.***
Осень в этом году пришла рано: в конце августа резко похолодало. Слава с Матвеем приехали навестить его маму и провести с ней выходные. Она переселилась в дачный домик в конце весны. Матвей не знал, как ей далось такое трудное решение. Испытывал любопытство, но не представлял, как он может о таком спрашивать. Раз парень даже заговорил со Славой на эту тему. Он чувствовал, что партнер может что-то знать: в конце концов он тоже созванивался с его мамой да и разбирался в людях в принципе лучше. Мужчина пожал плечами: — Мне кажется, ты начинаешь смотреть на свою жизнь по-другому, когда теряешь детей. В плане вы разбежались с Костей кто куда… и, возможно, она наконец задумалась о причинах… Я не знаю, что у нее на душе, но явно что-то тяжелое. Вы с ней, мне кажется, очень похожи. Она такой закрытый человек… Еще… если честно, я думаю: она все еще навещает отца. Ну не может она так просто взять и от себя его отрезать. После стольких лет. Матвей долго думал над Славиными словами, но у мамы так ничего и не спросил. Виделись они редко, в эти выходные она пригласила их в гости. Всю первую половину субботы молодые люди возились с листьями: перед маленьким одноэтажным домиком было много деревьев, поэтому каждую осень начиналась бесконечная уборка листвы. У Матвея было хорошее настроение: ловко управляясь с граблями, он все время касался мысли: «Она пригласила нас. Мы тут вдвоем. Со Славой». Ему нравилось думать, что это и есть принятие. Юноше в этом небольшом жесте виделось столько искренности, пускай даже родитель и не сказал тебе вслух: «Я люблю тебя любым и поддерживаю. Я не хочу тебя переделать под себя и ни о чем не жалею». Правда спустя неделю Матвей опять влез в свой невротический панцирь: «Сплошное притворство. Терпит Славу, чтобы увидеть меня… А я повелся. Ожидания делают меня уязвимее». Сгребая листья в кучу, Матвей время от времени поднимал глаза на партнера: тот поначалу был веселый, но потом стал заметно напрягаться. Парень замечал, что мужчина относится к своему делу слишком серьезно: собирает пропущенные одиночные листочки руками. Матвей ощутил себя виноватым: он не учел, что тут может выйти такая же ерунда, как с посудой: из-за особенностей мозга Слава гиперконцентрируется на деталях, пытается делать все идеально в процессе уборки и быстро устает, раздражается. Как-то, еще давно, они обсуждали его сложности с ведением быта. Матвей долго не мог понять, как это работает. Слава объяснил с неловким видом: «Я знаю, что нейротипичные (ну типа «обычные») люди моют посуду как-то ну… просто, не запариваясь. Берут и делают. Тоже часто откладывают, но потом просто делают. А я как-то… Не знаю, я смотрю на этот процесс слишком аналитически. Начинаю раскладывать по кусочкам: вот это я замочу, вот вилки лучше засунуть в кружку с водой, чтобы они отмокли, сковородку надо мыть потом, а то от нее вся раковина жирная и я после не могу туда тарелку поставить, а еще нельзя тарелки одна на одну ставить, иначе они испачкаются еще и сзади, тогда это удлинит процесс мойки… И вот я уже смотрю на гору посуды, и у меня все это в голове сразу — и я как-то еще на стадии мысли устаю. А потом я начинаю… А там эти грязные точки не отмываются. Я, знаешь, как-то решил помочь подруге… Помыл у нее кастрюлю типа такую старую советскую… Так вот, я там случайно серийный номер сзади отмыл с ценой. Ну, увлекся. Я вижу такие загрязнения… И мне как-то ну… сразу дико становится. Вот именно дико, некомфортно. Хочется поскорее все, чтобы идеально было. И как-то, что ли, я и в отношениях с людьми так. Все стараюсь по полочкам, разрулить, иначе мне страшно, что пропустил грязную точку, а потом ее увижу и расстроюсь». Матвей выслушал это с понимающим, сочувствующим видом, но сам ничего не понял. Потом долго читал про это в интернете.***
После той беседы парень стал сильнее тревожиться из-за Славиных особенностей: раз работал за ноутбуком и, увидев, что мужчина пошел мыть посуду, засек время. Минут через сорок сильно забеспокоился, подошел к нему и аккуратно обнял сзади. — Ну чего ты тут возишься? — Да ничего, я уже заканчиваю! — Слава ответил бодро и продолжил проходиться зубочисткой по ободку крышки от сковородки. — Слав… — Ну вот тут видишь: сколько грязи… Ну мне же не кажется, вот она из щели отлично выковыривается. — Слав… — Ну я же тебе не мешаю — иди там посиди поработай свою работу. — У тебя сейчас нервный срыв?.. — Матвей встал рядом с ним и с опаской скользнул взглядом от его рук к лицу. — Нет! Но если ты продолжишь докапываться, то он точно начнется… — Зачем ты это делаешь? — парень попытался спросить это аккуратно. — Я вижу, что она грязная, и хочу отмыть… Мне неспокойно, когда я знаю, что тут грязная крышка. — Но она же и раньше тут была. — Но я не замечал, что она настолько грязная… — А почему именно сейчас заметил? Может, что-то случилось и тебе стало… тревожно не просто так? Может, это я что-то не то сделал? Слава уловил нотки домашней психологии в словах партнера и натужно улыбнулся. Ответил быстро и шутливо: — Моть, ради бога, иди на диван сядь и не цепляйся ко мне. А то я сейчас и тебя начну чистить. Мало не покажется! По всем щелочкам пройдусь — честное слово! Юноша помялся, но все же решил отступить. Отошел на пару шагов и спросил: — А ты говоришь об этом с психологом?.. — Матвей… — на выдохе произнес мужчина, и партнер все-таки оставил его в покое: вернулся к ноутбуку, изредка обращая к нему напряженное лицо. Через минут двадцать Слава закончил, но парень продолжал с интересом наблюдать за ним. Мужчина сразу же заметил его излишнюю озабоченность и устало сказал: — Слушай, я и раньше так делал, ты же видел. — Видел, но как-то не задумывался. — Хочешь это исправить во мне? — наливая апельсиновый сок, мужчина кивнул ему, предлагая, но Матвей отрицательно помотал головой, тогда он сунул его назад, в холодильник: — У меня самого, знаешь, так и не получилось от этого избавиться. Не думаю, что ты просто сможешь вылечить меня, запретив смотреть на сковородки. Юноша повел глазами из стороны в сторону и медленно поднялся, осторожно подошел к партнеру: тот стоял около кухонного стола и попивал сок. — Ну… Я просто хочу помочь тебе. Мне… — Матвею показалось, что это слово слишком грузное и большое для такой ситуации, но он действительно испытывал именно это чувство, поэтому сказал: — Мне страшно за тебя. — Матвей, я не первый день живу со своим мозгом. Да, он местами сильно отличается от мозга большинства людей… Ну что я могу поделать. Я научился справляться с этим. В какой-то мере. У меня уже много лет нет проблемы с руками. Я долго мою их, только когда переживаю большой стресс и рядом нет кого-то, кто может поддержать меня. Вот в школе тогда это было на постоянке… Кошмар. Я стараюсь ставить себе более простые задачи. Иногда использую таймер для мытья посуды, но он меня бесит, конечно, пиздец. Чаще выходит, что я успеваю за это время помыть только две тарелки и такой: ну класс… — А вдруг, ну, тебе станет хуже… — Матвей опустил взгляд себе под ноги. — Да, такое действительно может произойти. — Ты скажешь мне? Я боюсь не заметить… — Ой, солнышко, поверь, ты заметишь… Такое не пропустишь. Я в такие моменты еще жутко обрастаю бардаком. Многие думают, что у людей с моими особенностями всегда идеальный порядок, но вообще наоборот: когда твой мозг говорит тебе, что ты все должен делать безукоризненно, чаще выходит, что ты ничего не делаешь. Ты не можешь просто подмести, а чтобы подмести идеально, нужно потратить кучу сил и времени… В итоге сидишь в грязи. Матвей ощутимо затревожился, медленно приблизился к Славе, тронул его руку, затем осторожно погладил по щеке и обнял. Отставив сок на столешницу, мужчина прижал его к себе покрепче. — Да ладно тебе… Зато со мной не соскучишься. You're in love with a psycho, понимаешь?***
Вот и сейчас, отложив грабли, юноша подошел к партнеру и кивнул ему: — Эй, ты как? — Хорошо, — улыбнувшись, Слава продолжил энергично формировать кучу из листвы. Матвей подумал: может, отправить его в дом? Там мама вроде готовит салат… Ах, нет, он тогда там посуду мыть станет. Куда же его деть?.. — Слав, можно тебя попросить?.. — Ну? — Давай ты будешь вот убирать место слегка, а я за тобой косяки поправлю просто. Мужчина удивленно посмотрел на него и спросил с обидой: — Я плохо убираю?.. — Нет! — Матвей даже руки перед собой выставил. — Ты слишком хорошо убираешь. Слишком… Опять. Давай ты как-то сбавишь темп… совсем поверхностно будешь это делать — как первая система очистки. А я уже сам после тебя все закончу. Пройдусь по тому же месту. Мужчина с разочарованным видом помолчал, потом обижено бросил грабли на землю и быстро ушел в дом. Матвей замер в совершенной беспомощности. Хотелось расплакаться здесь же на месте ни с того ни с сего, но он сдержался, продолжил методично сгребать листья — это успокаивало. Иногда он собирал их поодиночке рукой, как Слава, и не замечал этого. Минут через десять вместо уязвленности парень начал ощущать злость: он ведь действительно хотел как лучше — чего он?! Еще минут через десять Слава вернулся, поднял грабли, отошел от партнера подальше, продолжил сгребать листья, но уже более размашисто и совсем неаккуратно. Мрачно бросил партнеру, не глядя в его сторону: — Ладно, давай сделаем по-твоему. Только прекрати мне постоянно напоминать, что я сумасшедший, понял? Матвей энергично закивал, боясь смотреть на мужчину. — Хорошо. — Спасибо. За твою заботу. Матвей расплылся в боязливой улыбке, услышав эти брошенные нарочито холодно слова. Он в полной мере ощутил сейчас, как Славе тяжело сдерживать свой гнев и не срываться на нем, но все-таки он это делает. И за это его хочется любить еще сильнее. Когда они закончили, Слава уже перестал обижаться. Позже они готовили шашлык, и вышел он у них жутко сухой. Попробовав, мужчина поморщился и сказал: — Я думал у тебя все окей с мужской гендерной социализацией… А ты не умеешь готовить шашлык. — Чему тут научишься, когда всю жизнь отец бьет тебя по рукам и говорит: «Ты нихуя не умеешь! Делаешь все, как баба, и вообще «иди матери там помоги, только мешаешь!», — хмуро защитился Матвей и добавил: — А ты почему не умеешь всякие мужские дела? — Да я любые дела не умею. У меня родители всю жизнь, когда я начинал что-то делать, видели, как я заморачиваюсь, и делали все сами. Боялись, что свихнусь… Берегли-берегли, да… ничего не вышло! За обеденным столом на улице, у крыльца дома, они устроились так: Слава с Матвеем на лавочке, мама на табуретке напротив. Разговор особо не клеился, но мужчина рассказывал что-то по инерции. Матвей усердно жевал (мясо было прямо резиновое) и время от времени поднимал глаза на беспокойное лицо мамы — она неловко кивала Славе и все время поглядывала на Матвея, как будто хотела насмотреться на него подольше. Пару раз мужчина машинально ухаживал за партнером: подливал ему пива, предлагал хлеб, Матвей в свою очередь подкладывал Славе салфетки, когда они заканчивались. Это выглядело мило, но юноша смущался: наверное, маме такое сильно бросалось в глаза. Когда позже они относили посуду в дом, она даже сказала сыну: — Вы так с ним свыклись. Матвей понял ее и слабо улыбнулся, но в ту же минуту испугался, что она скажет что-то мучительное, и скорее пошел в дом. Разуваясь в тесной прихожей, юноша ощутил, как сильно у него колотится сердце: неужели она все-таки принимает его?.. Не смеется — взаправду считает, что они друг другу подходят?.. Обрадованный, он скорее нагнал Славу на кухне и чмокнул его в шею. Вечером они долго сидели с мужчиной вдвоем у костра. Матвей понимал, что вроде как он приехал навестить маму и дать ей с собой пообщаться, но вышло это у него как-то так себе. Изредка она что-то спрашивала — он отвечал. Сам пытался спрашивать, но у него быстро иссякли вопросы. При этом то, что действительно его беспокоило, — всякие обиды из детства, происходящее с отцом, ее отношение к Славе, — он намеренно отпихивал от себя. Не хотел ворошить больные темы. Оттого выходило смазано и серо: бесконечный смолток ни о чем: «Стены надо бы подкрасить. У Кости дома бардак — да, не представляю, как он там один, — да нормально, вроде. Погода сегодня теплее, чем вчера, — да, а завтра вечером дождь обещают, — ох, дожди…». Вот и сейчас, когда уже стемнело, Матвей кутался в потрепанную старую дачную куртку и, положив ноги Славе на колени, грелся о него, — и все это вместо того чтобы сидеть дома у телевизора с мамой. На это уже не было никаких сил. А Слава ему сегодня особенно сильно нравился… и был такой теплый. — Дай я подброшу еще дров, — мужчина хотел подняться с лавки, но парень его не пустил, проворчал ему в шею: — Не дам! — Погаснет. — Пусть. Не пущу, — он крепче прижался к партнеру — тот погладил его по спине и, устало полузакрыв глаза, стал вглядываться в пламя. Рядом с костром было тепло и спокойно. Изредка Славе чудились шорохи, и он, оглядываясь, беспокоился. — Тебе ничего, если нас увидят соседи?.. Начнут сплетничать… — Плевать. — Хорошо. А то в нашем доме про нас поговаривают. Матвей удивился, даже чуть отстранился, чтобы заглянуть мужчине в глаза. — Ого, тебе есть дело до твоих соседей, мистер «Я не такой как все»? — Ну, — усмехнувшись, Слава закатил глаза. — Я беспокоюсь за тебя. — А ты знаешь, кто про нас сплетничает у нас в подъезде? — Да зачем тебе… — Да нет. Я и сам знаю кто. Просто хочу убедиться, что мы про одних людей говорим. — А… ну, бабушки там. — О-о, так ты знаешь, — удивленно протянул Матвей и задумался. — Да они и до твоего переезда болтали про меня с три короба. Как я могу не знать. У меня окно открыто часто, четвертый этаж, а они на лавочке. Еще глухие, вот и кричат. — Поражаюсь тогда тебе. — В плане? — Ой, знаешь, Слав. Меня вот жутко бесило… — поглаживая мужчину по колену, с интересом начал юноша. — Ты им и «здрасте», и «до свидания», и пакет донесешь… И улыбнешься… И меня бесило, что ты не знаешь, какие они на самом деле… А говорить тебе не хотел, чтобы не расстраивать. А теперь выходит, что ты знал. Знал… и все равно любезничал. — Думаешь, стыдно быть подлизой? — Слава потрепал его по волосам. — Да, именно так и думаю. — Моть, знаешь, я подольше тебя живу в таких обстоятельствах, когда все всё понимают. И я, честно, предпочитаю, когда мне в лицо искусственно улыбаются, а за спиной кроют матом, чем когда матом кроют — в лицо. — Я никогда с ними не здороваюсь. Пошли они. Слава тяжело вздохнул и нехотя сказал: — Одна, короче, которая у нас тут, за стенкой, сказала мне еще, когда мы с тобой только начали… Ну она про Костю сказала, мол: «Будет еще этот маленький к тебе ходить — я полицию вызову». Я бы мог послать ее нахуй и потом хуй бы знает, что менты стали бы делать со мной — ты знаешь, как они разбираются, кто прав, кто виноват, — закрыли человека по-быстрому и премию получили. Так вот, я с ней по-доброму: типа это твой брат младший, да, правда школьник, но ему помощь нужна — он ко мне не за тем ходит… — Поверила? — Ну, раз не накатала заяву, значит — поверила. — Мягче надо с людьми, они все ебнутые. У каждого, на самом деле, своя какая-нибудь драма. — Слушай, ну я полжизни терпел, что о меня все ноги вытирают, — надоело. Дай хоть сейчас сдачи дать. — Ну что ты этой бабке полусумасшедшей сдачи давать будешь? Смысл?.. — Ну я имею в виду: не хочу я ходить ей улыбаться, когда знаю, что она меня «голубком» называет. Дай хоть попререкаться. — Да ладно, ты, по-моему, ей нравишься. Она очень жалеет, что я тебя испортил. Говорит: такой красавец! Такую бы невесту мог отхватить! Про меня так не говорит. Про меня говорит, что меня зря из сумасшедшего дома выпустили… — Слава не выдержал и прыснул от смеха. Матвей посмотрел на него хмуро и мрачно ответил: — Знаешь, твои слова — это все еще аргументы, чтобы я ей в следующий раз что-нибудь злое сказал. — Ну что ты такой маленький злюка. — А ты непоследовательный! Ты сам злишься, блин, на людей, а мне запрещаешь. Напомнить тебе про кофейню?! А что потом было?! Сам мне запретил, а потом! — Ой, опять ты это откопал… Ну что ты будешь делать… — Слава даже поморщился, вспоминая те два инцидента.***
Весной они зашли на прошлое место работы Матвея — здесь, в торговом центре неподалеку. Это была сетевая кофейня, совмещенная с салоном сотовой связи: в одном углу продавали телефоны, в другом — мешали напитки. Сначала все было хорошо: они зашли вдвоем, сделали заказ у улыбчивой девушки-баристы, а потом услышали со спины сальное: «О, смотри, кажется, мальчики любят послаще». Видимо, молодые люди как-то забылись в шутливом настроении и повели себя слишком тактильно в общественном месте: Слава часто забывал следить за руками и мог ласково тронуть партнера за предплечье, поправить ему волосы; а двое парней, работавшие в салоне сотовой связи, заметили это и решили удовлетворить свое мужское эго. Матвей развернулся к ним слишком резво, и Слава тут же уловил перемену его настроения — придержал за рукав пальто. Юноша сверкнул на него обиженным взглядом исподлобья: «Хочешь просто проигнорировать?!». Мужчина понял его без слов и, обессиленно уперев взгляд себе под ноги, отрицательно помотал головой. Парни накинули еще, надеясь раздраконить их: — Послушай своего папочку! Ноготочки еще поломаешь! Тогда Слава тихо сказал партнеру: — Подожди стаканчики. А сам размеренным шагом подошел к высокому прилавку, за которым сидели парни, вальяжно поставил на него локоть, подпер кулаком щеку и заигрывающей интонацией энергично начал: — А что, мальчики, тоже любите сладенькое? Молодые люди от близкого контакта растерялись и, боязливо переглянувшись, промолчали. Слава был старше их лет на пять, да и в плечах шире — на него им стоило лаять только издалека… — Так чего? Хотите с нами, может быть? Или чего клеитесь?.. — мужчина оперся обеими руками о прилавок, и они даже отодвинулись, заметно бледнея. — Вы, мальчики, хорошо умеете? — Слава, уперев язык в щеку, поднес к открытому рту кулак и методично им поработал туда-сюда, изображая минет. — Если опыта мало было — я могу урок дать. Я на своем… — он быстро кивнул на Матвея, — постоянно практикуюсь — ему ой как нравится. Он говорит, у меня не рот, а находка. Попробуем вчетвером? Спектакль закончился, когда Матвей не выдержал и громко рассмеялся, — ему стало так смешно, что он даже испугался пролить кофе и поставил стаканчики на высокий столик. Слава оставил в покое приунывших ребят и, подмигнув им, ушел. На улице он смешливым шепотом сказал партнеру: — Кажется, мы больше никогда не зайдем в эту кофейню — в другой раз они меня расстреляют. Матвей опять засмеялся. Он быстро шел по тротуару рядом с мужчиной и не мог оторвать от него восхищенного взгляда. Как это он так ловко! Юноша всегда мечтал уметь так управляться словом… — «Не рот, а находка!» Что это вообще такое?! Я не говорил так никогда, — широко улыбаясь, парень отхлебнул немного черного кофе, чтобы успокоиться. — А я все жду, когда скажешь, детка! — Слава, сам не теряя улыбки, задорно пихнул его в плечо. — Блин, ты можешь чуть-чуть придержать эту маску горячего мачо. Я хочу дома с таким переспать… — Так уж и быть, но придется поторопиться… Боюсь, что мой супер сладкий раф с ванилью окажет смягчающий эффект! — Тогда ускорим шаг!***
— Понимаешь, — Матвей все-таки потянулся к кучке сучьев рядом и кинул несколько в костер — они быстро взялись и, потрескивая, загорелись. — Ладно бы ты так всегда делал. Но другой раз ты же сделал по-моему… Выходит, мне почему-то нельзя принимать решения, а ты все время под себя ситуацию подстраиваешь. Я обижаюсь, знаешь… Слава прокрутил в голове случай, как на станции, в очереди за шаурмой, к ним докопался его бывший одноклассник. Тот тоже догадался, что они с Матвеем не просто друзья, да еще и решил поехидничать, вспоминая старое. Ему вообще казалось, что он делает это беззлобно: так, решил подколоть знакомого из детства. — Что, Желток, старые привычки так и не бросил?.. Слава устало глянул на его красноватое от выпитого лицо и бесцветно произнес: — А ты все такой же, да? Так и не скажешь, что тебе уже двадцать шесть… кажется, что навечно пятнадцать. — Да ладно, че ты. Уж и посмеяться вместе нельзя, — он беззлобно улыбнулся и стал разглядывать Матвея. Тот стоял мрачный и переводил напряженный взгляд с партнера на его одноклассника. Юноша надеялся уловить сигнал: как ему действовать? Слава хочет выехать на шутке, проигнорировать?.. Матвей чувствовал себя отвратительно от этого подвешенного состояния: со стороны выглядело так, словно он просто позволяет этому придурку доставать его партнера. Через минуту Слава все-таки расставил все точки над «i»: прописал ему в морду. Матвей даже охнул от неожиданности, а через минуту они уже сцепились, но юноша так и не вмешался, потому что партнер строго крикнул ему дважды: — Матвей, не лезь! Это мое дело! Не лезь! После того как пожилой узбекский мужчина из палатки шаурмы поднял шум, они расцепились. Слава развернулся и, дернув Матвея за рукав, ушел. Юноша шел рядом с ним неровным, быстрым шагом и ничего не говорил, изредка косясь на саднившую щеку партнера — хорошо, что их разняли, в этой неловкой возне мужчина бы точно проиграл. Противник по росту был для него неравный. Матвей испытывал жуткий стыд за то, что послушался его и не вмешался. Он думал, что Слава не хочет драться… Так бы он, конечно, первым бы напал. Вышло глупо. Матвей строго решил для себя, что впредь в таких ситуациях будет решать сам. И действительно однажды решил… Но об этом позже.***
— Чего ты от меня хочешь… — Слава поправил ему воротник куртки, чтобы было теплее. — Я живой человек… — Ты зануда. — Если тебе станет легче: я считаю, что зря тогда полез в драку. — Потому что тебе досталось?.. — Да в принципе… Не люблю я в себе свою дерганость. Любой может меня вывести, если сильно захочет. — Чтобы меня вывести, и сильно хотеть не надо… — Это точно — ты у меня боевой котёночек, — Слава чмокнул его в висок. Матвей почувствовал, как начинает проваливаться в сон от пригревавшего огня. Ветра не было, и густой дым поднимался вверх к темному небу. Ближе к часу они наконец легли спать: долго возились в проходной комнате-зале, раскладывая старый, скрипучий диван, и старались не шуметь, чтобы не разбудить маму за стенкой. Натянув одеяло до подбородка, Матвей ткнулся носом мужчине в шею. Слава умиротворенно закрыл глаза, но через пару минут тихо спросил: — Ты чего? — А? — У тебя сердце колотится так… — Ну… ничего. — Думаешь о чем-то тревожном? — мужчина заметил нотки нервозности в голосе и погладил партнера по голове. — Вспоминаю. Слава помолчал, давая возможность Матвею заговорить первым, но тот так и не сделал этого, поэтому он продолжил: — Хочешь поделиться?.. — Не уверен… — парень устало выдохнул и прижался к партнеру покрепче. — Не хочу, чтобы ты осуждал меня. Слава подумал и спросил: — Тебе кажется, что я тебя осуждаю?.. — Ты всех осуждаешь. — Ну… — мужчина виновато поморщился — он знал, что это не то утверждение, с которым он вправе спорить. — Я думаю, что я осуждаю всех, кроме тебя. Они помолчали, и Слава сказал уже импульсивнее: — Ну чего?.. Ты навел такую интригу и смолчишь?.. Как я спать-то буду?.. Матвей, помявшись, чуть отстранился и лег набок на подушку, взял обеими руками Славину руку и начал шепотом: — В детстве, когда мы приезжали на дачу, мы всегда спали вместе с Костей на этой кровати. — А! Так это история про инцест — я заинтригован! — шутка мужчины не сработала как надо, он услышал раздраженный выдох партнера и неловко добавил: — Ну… это… извини. В стрессовых моментах ему всегда хотелось сгладить напряжение юмором, но, бывало, это только все портило. — Мне было лет шестнадцать, а ему двенадцать… У нас тогда, наверное, были самые напряженные отношения… дальше я уже стал посдержаннее что ли. А он вот постоянно на мне срывался. Костя в переходном возрасте совсем лютый стал. И сейчас я часто думаю об этом, и мне… стыдно. Я не знаю, как объяснить. Понимаешь, я никогда не защищал его. Бывало, я сидел делал уроки, Костя с воплем залетал в комнату, сдергивал меня с кресла, прятался за мной и истошно кричал: «Помоги мне, помоги!». А я только закрывал голову и ждал, пока отец сам оттолкнет меня и продолжит бить его ремнем… Знаешь, как я боялся ремня в его руках? Ух, больше, чем кулаков. Самое страшное, когда он в первый раз тебя ударяет, ты еще не готов совсем и он так размашисто опускает удар сверху и ремень летит и прилетает тебе четкой линией от брови по глазу до подбородка… — Матвей нежно начертил след пальцем на Славином лице. — Больше всего я переживал, что он мне глаз выбьет. Это не столько больно, сколько страшно. Честно. Слава сглотнул и почувствовал, как у него индевеют мышцы на спине. — А еще… — Матвей говорил как-то отрешенно, и его тихий голос в полутьме казался таинственным. — Я в целом же в семье ни с кем не ругался в детстве, я уже потом спорить плюс-минус научился, когда с парнями своими бегать стал, но с Костей всегда молчал, считал его… недостаточно сообразительным, чтобы на него время тратить. Но было пару моментов, которые меня гложут. Он-то говорил мне всякое. Не упускал возможности поунижать, но он маленький был — я его не виню сейчас… Тогда, наверное, винил. Меня после отцовских побоев, бывало, трясло долго, и я не мог отойти от слез… лежал так на кровати нашей двухъярусной, утыкался в подушку, но старался сдерживаться… считал это за слабость. Костя всегда в такие моменты злорадствовал. Говорил мне что-то: «Какой ты слабый, сопли распустил, неженка». Ну… выплескивал гнев, на ком можно было… И, бывало, я тоже так мог делать. Он кстати слезы не сильно сдерживал — смелее меня даже в этом был. Рыдал навзрыд, цедил сквозь зубы: «Я убью его! Разорву! Задушу ночью подушкой!». Я очень раздражался — видел в нем отражение своей слабости. Разок едко и мерзко зашипел на него со стула: «Разревелся тут. Ты понимаешь, что заслуживаешь все это? Ведешь себя, как…». Он не дослушал, вскочил и бросился на меня… Так мне, в общем-то, и надо. Я ему не ответил — отпихнул от себя и на кухню ушел. Матвей помолчал, Слава мягко сжал его руку и чмокнул его в лоб. — И так было часто. И раз мы лежали на этой кровати ночью и ругались. Я не помню какая муха его укусила. Хотя… Ну, наверное, он попререкался с отцом перед сном и решил на меня это выплеснуть. Слово за слово… в общем, сказал он мне что-то, мол, я как пидарас и ему противно со мной в одной кровати лежать. Ну, я ему что-то там ответил. В общем, он вдарил мне по ноге, я — ему. Чего-то мы там сцепились. Было гадко до ужаса. Больше всего на свете я тогда хотел ебнуть ему как следует. Я его на голову выше был. Ненавидел его страшно. Мы расшумелись. Прилетел отец. Разбираться не стал, кто там виноват, — дал нам ремнем обоим. Наотмашь. Костя вцепился в меня сбоку, как маленький, спрятался. Очень он испугался — у него тогда совсем нервная система расшатана была: я видел, как его в классе травили за прыщи. Я руки выставил, говорю отцу: «Все-все! Прости! Мы поняли. Все! Больше не будем!». Он вроде унялся, поматерил нас и ушел. А Костя все жался ко мне, плакал. Дрожал весь бесшумно. И мне стало так жалко его тогда. Я вспомнил себя, когда ну… тоже был поменьше. Как я нигде не видел защиты, выхода. Как все казалось бесконечным кошмаром. В шестнадцать я уже как-то принял все. Смирился. И помню, как, лежа здесь, на этом же диване… подумал: как же сильно я хочу его спасти… но не могу. Я не могу спасти даже себя. И мне стало так мерзко. Я, — Матвей сглотнул и продолжил дрожащим голосом: — Я собрал все самое злое, что было во мне, и зарычал на него: «Отцепись от меня, педик». И он отцепился: подрагивая, отвернулся и долго еще чуть слышно всхлипывал. Я поддал вдобавок: «Я слышу твой скулёж, заткнись», но он никак не отреагировал. Думаю, ему было слишком больно. Слава с тяжелым сердцем стал мерно гладить его по предплечью. Матвей был рад, что полутьма скрывала его влажные глаза, и добавил: — Последний год, когда мы стали с ним ближе, я часто думаю о том, что было до. О том, каким старшим братом я был. Дерьмовым. Я не могу за это себя простить. Я должен был поступить по-другому. — Матвей, — мужчина опять нежно чмокнул его куда-то в щеку и облизнул мокрые от слез губы. — Ты и сам был в невыносимом для ребенка положении и справлялся как мог. — Я был старшим. — Это особо ничего не меняет. Ты словно пытаешься заставить себя, маленького и разбитого, прыгнуть выше головы. Ты выжил в этом всем. Справился. Это и так — прыгнуть выше головы. Не надо требовать от себя соответствовать детям из нормальных семей. Это не сравнимо. Они бы и дня в таком ритме не вынесли. Матвей чувствовал, что ему физически больно от того, как обильно в его кровь плеснулся гормон стресса. Он попытался расправить плечи и втянул в легкие больше воздуха. Зажмурившись, спросил: — Ты не осуждаешь меня?.. — Нет. — Ты врешь? — Матвей, ты осуждаешь меня за то, что я сделал со своим одноклассником? — Нет. — А стоило бы… но, кхм, почему ты думаешь, что я буду осуждать тебя за это. Матвей подумал и медленно ответил: — Потому что я всегда в любом случае на твоей стороне, а ты всегда сторону выбираешь. — Ну… — Слава смутился от такой формулировки, но ему нечего было ответить на этот упрек. — Тебе не жалко Костю? — Жалко. И тебя мне тоже жалко. Знаешь, кого мне не жалко? — Кого? — Твоего батька́! Я временами, когда Костя чем-то таким про детство делится со мной, жалею, что тогда, когда у меня был случай, не дал ему как следует… послушался тебя. Матвей поморщился: — Зачем ты опять вспомнил. — Я не осуждаю тебя. Не знаю, каким бы я был с таким детством. Ты действительно просто выживал как мог. — Если честно, мне сейчас так страшно: я уверен, что ты врешь и теперь будешь считать меня совсем плохим: издевался, мол, полдетства над младшим братом, а теперь решил сыграть в образцового старшего. Слава тяжело выдохнул и нехотя сказал: — Моть, я уже слышал эту историю. Костя мне рассказывал. Давно. Это не изменило моего отношения к тебе. Услышав это, мужчина совсем испугался и робко спросил: — Он помнит?.. злится?.. — Я думаю, ты злишься на себя намного сильнее. Конечно, у него есть обиды, как и у тебя. И над ними стоит поработать. Вы оба уже не такие, как раньше. Надо смотреть друг на друга сейчас, а не вспоминать что-то семилетней давности. Продержав тишину с минуту, Матвей сказал: — Бывает, я сижу на работе, когда у нас перерыв… Вроде бы скролю ленту, а сам… думаю о нем, думаю, как виноват… И как сейчас ему тяжело. И мне сразу жутко хочется все поправить. — А… так вот как у тебя рождаются эти идеи о «рейдах чистоты»… — Слава улыбнулся и потрепал его по волосам. — О чем? — Костя говорит, что ты ни с того ни с сего прилетаешь к нему после работы, набиваешь холодильник продуктами и начинаешь мыть посуду, пыль протираешь… — У него там невозможно находиться. Он даже бычки из пепельницы не выбрасывает! Там одна пыль… — О боже, восемнадцатилетний мальчик с мужской гендерной социализацией не протирает пыль каждый вечер… Наверное, он болен! — Слав… — Я очень ценю, что ты рассказал мне все это. — Да-да… — И я надеюсь: ты и впредь будешь делиться со мной своими переживаниями! — Да-да… — А знаешь, кому бы еще не помешало поведать эту историю? — Я не готов говорить с ним. Это слишком. Я не могу… Лучше я ему лишний раз пыль вытру. — Я говорю про психолога. — Ой, Слав, — Матвей даже поморщился и повернулся на другой бок. — Это даже не начинай. — Да почему! — мужчина зарылся носом в его волосы на затылке. — Я хожу — мне очень помогает. Матвей представил, как все это неловкое, угловатое, склизкое придется вычленять из своей души, вываливать на стол перед незнакомым человеком, что-то там рассказывать, показывать, а человек потом еще будет смотреть осуждающе и говорить: «И как же так?.. Ну это не дело! Взрослый парень — а такой нытик и эгоист». — Мне и так хуево, еще раскручивать это все. Давай как-нибудь потом… — В следующей жизни? — Ну… потом… Слава с недовольным вздохом отстал и не стал давить. Они пролежали молча еще какое-то время. Мужчина ощутил, как начал проваливаться в сон, и, наслаждаясь теплым прикосновением к партнеру, проговорил: — Спасибо, что ты такой замечательно настоящий рядом со мной. Самый лучший кутёночек! Я люблю тебя! Матвей слабо улыбнулся и сжал Славину руку. — Я тебя тоже.***
Закончив свою историю, Слава закинул ногу на ногу и шумно выдохнул. Встретившись взглядом с психологиней, разочаровано добавил: — И с тех пор он молчит! Я вообще не понимаю, что у него теперь в голове. Я как будто потерял к нему все ключики. Он приходит с работы полудохлый… Я не могу его разговорить. В выходные у него опять что-то там надо подучить, чтобы работать эффективнее, — я не лезу со своими разговорами. Зато только я за порог, к друзьям, у него сразу такое лицо: «В смысле ты не проводишь выходные рядом со мной?». Где рядом, блин?! На диване, пока ты курс про эксель смотришь, — балдеж… Мечта, а не выходные. Или вот он полвечера сидит хмурной, клавиши шмякает — ну что, я тоже клавиши шмякать умею — пойду играть. Так он через полчаса приходит: типа «Ты где, я вообще-то освободился, а ты играть сел опять на пять часов — ну молодец!». Я ебу, что он заканчивал?!.. Ой, извините… В смысле… откуда я знаю, что сейчас он должен был закончить, а я должен был его дождаться?.. Он с таким лицом сидит — к нему на хромой кобыле не подъедешь… Все я должен угадывать. Ебаное домино. Извините… — Я вижу только один выход… — женщина перевела взгляд на часы и закрыла свой блокнот. — Поговорить с ним? — Да. Иначе вы продолжите плавать в своих проекциях и ваше угадывание его мыслей опять перерастет в невроз. Я вижу, что из-за нестабильности вашего партнера, вам трудно к нему подступиться. Вы боитесь, что после разговора все только ухудшится. Как вы думаете? Слава поежился и грустно покивал. — Но в таком случае оно в любом случае ухудшится — просто позже. Лучше решать проблемы в зачатке, понимаете? Особенно учитывая, какой Матвей невротичный человек. Он ведь тоже сейчас накручивает себя, и мы не знаем: в какую сторону… — Да… — мужчина размял мышцы, видя, что стрелка дошла до двенадцати и пора уходить. — У него явно какой-то кризис… Он все время на Косте срывается. Докапывается по каким-то надуманным причинам… Подозрительный стал. Никому не верит. Про брата, вообще, думает, что он гей. И ладно бы просто думал… Так он его… стыдит что ли. Я вообще не понимаю, что у него в голове. Боюсь, что он так транслирует на него свои мысли… Боюсь: что, если он сам не хочет быть геем и вот… Ну в плане хочет перестать им быть… и… — Мстислав… — А? — Мы не можем угадать его мысли — помните?.. Когда вы тратите весь день на составление дорожной карты чужих мотиваций — это и есть накручивание. Нужно спросить напрямую. Время у нас, к сожалению, закончилось. С чем вы сегодня заканчиваете? Мужчина покивал, серо ответил: — Нельзя бесконечно додумывать… Нужно говорить с человеком и слушать его, — а про себя подумал: «Попробовала бы она с ним поговорить — посмотрел бы на сколько хватило ее выдержки!».