Эй, кто-нибудь..! Сломанная игрушка

      POV Слава.       Я — Слава Инченко. Мне пятнадцать лет. И я месяц не был дома. Когда мне было четырнадцать, я был нормальным подростком, у меня были проблемы, но я им не сдавался. Я очень любил жизнь и верил, что однажды решу все свои проблемы и буду счастлив. Когда мне исполнилось пятнадцать, я уже был ходячим трупом. Лучше бы мне, наверное, перестать ходить, дышать и думать. И помнить. Я уже решился довести до конца то, что начали три закадычных друга. Но все решили за меня. И вот я стою перед дверью в свою квартиру и понимаю, что не смогу причинить ТАКУЮ боль маме, бабушке и единственному другу. Его я, правда, больше не увижу.       Как же я домой попаду? Мама с отчимом сейчас должны быть на работе. Мои ключи утеряны, выброшены вместе с изорванной одеждой. На всякий случай я нажал на звонок. И дверь вдруг… открыла мама.       — Слава! — только и смогла она сказать. Обняла меня и разрыдалась. Что она пережила за этот месяц?! Гады, ненавижу вас, вы же не только меня, вы и мать мою мучили!       — Как же ты мог, Славочка? Зачем ты так сделал? — плача, спрашивала она.       — Ма, прости!       Мне было трудно говорить. Ее слезы жгли меня. А ведь она изменилась, но кого красят страдания?       — Мам, как ты? Ты здорова?       — Сыночек, а с тобой-то что? Ты так похудел, ты же на себя не похож!       — Все в порядке, мамуль. У меня пневмония была. А сейчас я здоров.       — Здоров?! Родной мой, ты бледный такой, мне кажется, ты сейчас упадешь!       Затащив на кухню, мама начала хлопотать вокруг меня, кормить, щупать лоб, заваривать какой-то лечебный чай. И больше ни слова упрека! Из глаз все еще бегут слезы, но она улыбается.       И я начинаю рассказывать только что сложившуюся в моей голове историю про то, как уехал на север со строительной бригадой, очень хотел заработать денег и не чувствовать себя нахлебником. Но заболел, попал в больницу и провалялся там больше недели. В итоге заработанных денег хватило только на новую одежду и мобильник. Почему я не звонил, а только слал смс? (Слал смс?) Мамочка, прости, я понимал, что поступил сгоряча, мне так стыдно было! Я просто боялся разговора с тобой. Прости, если сможешь.       — Славка, да как же я могу тебя не простить?! Тут и моей вины хватает. Но теперь все будет по-другому, вот увидишь! Дима больше не будет к тебе придираться, он ведь тоже переживал за тебя. Кстати, я должна ему позвонить и сказать, что ты дома.       Она целует меня в макушку и идет звонить отчиму. Когда мама возвращается, я спрашиваю:       — А ты почему не на работе?       — Да вот взяла день без содержания. Что-то плохо себя чувствую, а больничные там не приветствуются.       — Что с тобой?       — Ничего серьезного, малыш, съела что-то несвежее, наверное. Может, яблоки с рынка плохо помыла. Сегодня отлежусь, а завтра на работу.       Я вижу, что мама очень бледна, частенько придерживает левый бок рукой и морщится от боли.       — Мамуль, может, лучше в больницу сходить?       — Само пройдет. А в больницу мы пойдем вместе, я же вижу, что ты не до конца поправился.       Очень скоро появляется отчим. Глянул на меня, поджав губы, вроде как не взглядом, а шилом ткнул.       — Здравствуйте, Дмитрий Васильевич, — сказал я.       Он демонстративно игнорирует мое приветствие и поворачивается к маме.       — Вера, нам надо поговорить!       Да, он безумно рад мне…       — Дима, хочешь что-то сказать, говори при Славе! — твердо сказала мама.       Отчим раздраженно засопел.       — Случилось что-то? Чем ты не доволен?       — Случилось! — взвизгнул отчим. — Да я сейчас такого наслушался в милиции!       — Ты был в отделении?       — Я посчитал правильным сообщить им, извиниться. Я же просил тебя не писать заявление! Мне пришлось минут двадцать выслушивать, какие мы безответственные родители, и что наши семейные проблемы не дают им работать.       — Знаешь, — повысила голос мама, — а родители мы и вправду плохие. Точнее, я — плохая мать, оставила сына один на один с твоей неприязнью!       — Что?! Что ты несешь?! Он же в душу тебе плюнул, Вера! Невинный ягненок, такое натворил! Вот, посмотри на него, где он шлялся целый месяц? Среди бомжей дружков нашел? Да он наверняка заразу в дом притащил! Не удивлюсь, если у него вшей полная голова и чесотка по всему телу!       — Слава, подойди ко мне, — преувеличенно спокойно сказала мама.       Не расплакалась, слава богу, видно, иммунитет вырабатывается к этому козлу.       Наклонив мою голову, мама внимательно осмотрела волосы.       — Так, вшей у него нет. Теперь сними рубашку, сынок.       Я застыл на месте. И сердце, казалось, остановилось. Сегодня утром в зеркале ванной я видел багровые засосы на своем теле. Уж лучше б чесотка, парша, чумные бубоны…       — Вот не надо этого, Вера! — скривился отчим.       — Дима, ну ты же обещал мне! — вспылила мама. — Я думала, мы обо всем договорились!       — Да, да, обещал! Ты пойми, меня только что отчитали как какого-нибудь школьника, а сын твой сидит тут как ни в чем не бывало, чай пьет!       Мама вдруг охнула, схватилась за живот и поспешила выйти. Было слышно, как ее рвало в туалете.       — Верочка, тебе не лучше? — залебезил отчим. — Может, все-таки в больницу?       Он вышел, так и не сказав мне ни слова, только глянул волком.       Значит, мама обращалась в милицию. Тогда почему?.. Неужели так сложно было найти меня?       Я отправился в свою комнату. Там я когда-то чувствовал себя в безопасности. Теперь этого чувства не было. Я все еще полон страха, пугало не только прошлое, я и будущего боялся. Можно сказать, не хотел его. Я больше не верю, что однажды все будет хорошо. Меня слегка морозило, и я лег на кровать, укрывшись пледом. Даже и не понял, заснул или нет, словно побродил в тумане. Разбудило прикосновение маминой руки ко лбу. Я открыл глаза и выдавил из себя улыбку.       — Тебе лучше, ма?       — Таблетку выпила, отпустило, кажется. А у тебя, по-моему, температура, зайчик.       Я вздрогнул так сильно, что мама невольно отдернула руку.       — Что с тобой?       — Ма, ты не называй меня больше так!       — Как? Зайчиком?       — Да. Я ведь уже не маленький, мне неприятно.       — Хм, ну, как скажешь. Я тебе сейчас чай с медом принесу, ты лежи.       Пока я пил чай, мама с какой-то грустью смотрела на меня.       — Скажи, мамуль, а Витек не звонил?       — Скажешь тоже! — усмехнулась мама. — Телефон оборвал! Он не верил, что ты сам ушел, думал, с тобой беда случилась. Я переживала, что он сбежит искать тебя.       — Сбежит?! Мам, ты о чем?       — Сынок, Витю в армию забрали. Мы уже неделю держим с ним связь через его девушку, Алину. Помнишь ее?       — Помню. Но… какая армия? Он ничего не говорил. И в армию не забирают посреди лета!       — Там какая-то история неприятная, я подробностей не знаю. Ты уж сам позвони Алине… Славка, Витя так любит тебя! А ведь вы два года не виделись.       У меня из глаз потекли слезы. Я не осознавал, что плачу, просто тяжко было на сердце. Мама ладонью вытирала мои щеки. Витек, во что ты вляпался? Я должен проститься с тобой навсегда, но как мне жить, ничего не зная о тебе?! Ты же, бля, такой… взрывной, отчаянный, не привык никому спускать обиды. Ты ведь свихнешься, узнав, что я уже не я, а затраханная резиновая кукла. Не узнаешь, конечно. Я не допущу нашей встречи, столько грязи на мне, а у тебя душа всегда будет чистой, что бы ты там ни натворил!       — Еще постоянно звонила Марьяна, тоже очень переживала.       Марьяна… Еще одна оборванная нить. Я знал, что на мои чувства она не ответит: эта красавица преданно любила другого парня. Недостойного ее, ну, это уж как заведено. И все же никто из парней в нашем классе не получал больше королевского внимания, чем я. Марьяна, спасибо, что была в моей жизни. А мне стоит перевестись в другую школу.       Вечером я позвонил Алине. Она искренне обрадовалась моему звонку, но упреков я от нее выслушал больше, чем от мамы. Я спросил про Витька.       — Все из-за меня, Славка. — с болью сказала она. — Мне урод один проходу не давал, достал так, что хоть из дома не выходи. Ну я, дура, и пожаловалась Витьку. В общем, он избил этого парня. Сильно избил, тот в больницу попал. Я себя возненавидела - Вите срок грозил и совсем не условный. Тете Лене и моим родителям столько усилий стоило замять это дело. И денег, если честно. Витю очень поспешно «призвали». Так плохо без него, Славка! Я каждый день реву.       — Хорошо, что твои родители помогли. Что тетя Лена одна могла? Да у нее кроме Витька и нет никого.       — Слав, ну ты что, не понимаешь? Говорю же — из-за меня все произошло. Я виновата!       Глупая ты, Алинка! Да Витек всегда знал — что его, а что чужое. Чужого бы никогда не тронул, но и свое… горло был перегрыз за свое. Правильно сделала, что сама ему все рассказала. Узнай Витёк от кого другого — и урода того избил бы, и тебе не простил молчания. Уж я-то знаю.       — Алин, не переживай! Армия все же не зона. Ты только пиши ему почаще, не забывай о нем.       — Ты тоже ему пиши. Представляешь, как он обрадуется твоему письму? Возьми ручку, я адрес продиктую.       Пришлось записать адрес воинской части. А в прочем, это было кстати. Как только соберусь с духом, напишу Витьку, что все в моей жизни прекрасно, нужды в его дружбе я не испытываю и не обижусь, если он про меня забудет как можно скорее. Черт, да неужели я смогу написать такое?! Но я должен, и в письме порвать с самым близким и дорогим другом все же легче, чем в разговоре с ним.       На следующий день мама не пошла на работу. Лучше ей не стало, поднялась температура, ночью она пила обезболивающее. Отчим пообещал вернуться пораньше и отвезти ее на прием в больницу.       — Мам, ты, может, поешь чего-нибудь? — спросил я.       — Не могу, солнышко. Меня рвота уже замучила.       — Хочешь куплю тебе кефир, или что-нибудь еще вроде этого?       — Хорошо, купи кефир, — сказала она, думаю, только затем, чтобы меня не расстраивать.       До супермаркета я бежал, потом долго не мог отдышаться. Но выйдя с покупками понял, что хочу задержаться, побыть в толпе людей, послушать шум города, от которого совсем отвык. На улице было солнечно. Последние ясные деньки лета. А через неделю в школу. Мама расстроится, когда я заговорю о переводе в другую школу. Зато отчима это наверняка порадует. Вот только… станет ли мне от этого лучше? Ну, вычеркну я из своей жизни Марьяну, одноклассников, с которыми год налаживал отношения. Больше не увижу эту тварь — Максима. А от себя-то я куда денусь? От памяти своей? Каждый день буду видеть в зеркале бездушную куклу с мертвыми глазами и вспоминать, что со мной сделали.       Я встал напротив зеркальной витрины: обычный мальчишка, не хуже и не лучше других. Во мне нет тех недостатков, за которые общество с таким удовольствием заклевывает слабых своих представителей. За что так со мной? Почему именно я стал объектом их жестоких игр?       — Да красавчик, красавчик, — сказала вдруг проходившая мимо меня женщина. — Хотела бы я такие кудряшки.       Она улыбнулась и подмигнула мне. Откуда ей знать, с чего вдруг посреди тротуара парень пялится на себя в витрину магазина.       Ей понравились мои вьющиеся волосы. Мама говорит, они у меня редкого оттенка. И глаза редкого синего цвета. Может, мама увлеклась когда-то моим непутевым отцом именно из-за этих глаз цвета северных озер? Похоже, я редкая зверюшка, меня специально вывели для забав «золотой» молодежи.       Я зашел в маленькую парикмахерскую и, дождавшись своей очереди, сказал молодой девушке-мастеру:       — Подстригите машинкой. Под тройку.       Она сделала большие глаза и обеими руками забрала мне назад волосы.       — Ты что? У меня рука не поднимется. Тебе не пойдет совсем. Слушай, я тебе сейчас такую улетную стрижку сделаю!       — Под троечку, — твердо сказал я. — Брат вшей из детсада притащил, а мы спим в одной постели.       — Ужас! — воскликнула она, — Но сейчас же столько средств от паразитов! Спроси в любой аптеке.       — Не хотите стричь — сяду в другое кресло.       — Вот упертый! — с досадой сказала она, взяв машинку.       Я злорадно ухмылялся, наблюдая в зеркале за процессом. Похоже, я начинаю сам себя ненавидеть. И надолго меня хватит, интересно?       Едва я зашел в квартиру, как услышал мамин стон. Она сидела на полу в туалете, очень бледная и обеими руками держалась за живот. Я бросился поднимать ее.       — Ох, не трогай ты меня, — вскрикнула она. Лоб ее покрывался испариной. — Больно-то как, Слава!       Я вызвал «скорую». Пока ждал ее, собрал все, что было необходимо, по моему мнению, для больницы. Пусть только попробуют оставить маму дома! За нее-то у меня достанет сил бороться.       Я третий час сидел в приемном покое. Спасибо, меня не гнали. Медсестра попалась добрая, сочувствующая. Обещала сразу сообщить, если будут новости о маме.       Маму положили в хирургию, сделали какие-то анализы, чтобы определиться с диагнозом. Врачи пока не знали, что с ней.       — Все будет хорошо, — сказала мне медсестра. — Ты шел бы домой, пообедал, а вечером придешь вместе с отцом.       — У меня отчим. Я только анализов дождусь и сразу домой.       — Ну как знаешь. Хочешь чай?       Я отказался. Хорошая тетка, добрая. Такие пухленькие маленькие блондинки лет сорока обычно всегда добрые и отзывчивые.       Несмотря на все заверения медсестры, что больница у них одна из лучших, а врачи — самые опытные, у меня это место вызывало все бо́льшую неприязнь. Я словно вернулся в прошлое. Опять моей маме плохо, я снова сижу в выкрашенном в блеклый цвет больничном коридоре и жду, когда мне разрешат ее увидеть. Только теперь рядом нет моего Витька, и добрый дядя-анестезиолог не отведет меня за руку к маме.       Погруженный в воспоминания, я не заметил, как к пухленькой медсестре подошла другая, молодая брюнетка с грубым несимметричным лицом, и они о чем-то зашептались. До меня донеслись слова: «красивая», «алкоголичка, наверное» и «панкреонекроз». Я прислушался, возвращаясь в реальность, и, заметив, что обе женщины поглядывают на меня, подошел к ним. Меня насторожил взгляд старшей медсестры. Смущенный какой-то.       — Тут вот Гала, — она кивнула на свою коллегу, — сказала, что твоей маме сделали лапароскопию.       Заметив мой недоумевающий и испуганный взгляд, поспешила объяснить:       — Это операция такая, для диагностики. Оказалось, что у нее поджелудочная железа…мм, воспалилась.       Теперь я понял. Но не совсем поверил. Раньше у мамы не было никаких проблем со здоровьем, да она вообще никогда ни на что не жаловалась и в больницу не обращалась. За исключением того страшного случая, когда сожитель избил ее и ей удалили селезенку.       — Скажите, — едва сдерживая нарастающее беспокойство, спросил я блондинку, — это воспаление, оно очень опасное? Когда мама поправится?       — Ну, знаешь… Слава, да? — после небольшой заминки сказала она. — Славочка, тут так сразу и не скажешь. У кого-то воспаление быстро снимается, а кто-то долго лежит, да и всю жизнь потом мучается.       — Да уж, — встряла брюнетка, — с больной поджелудочной не до веселой жизни!       Я перевел взгляд на нее. Некрасивая девушка, лицо бесцветное и злое. «Алкоголичка»… это же она сказала.       — Моя мама не алкоголичка! — громко, с вызовом сказал я.       Если думал смутить ее, то зря старался. В ее взгляде читалась уверенность в собственной правоте.       — Слава, — услышал я за спиной знакомый голос.       По коридору торопливым шагом шел отчим. Я и забыл о нем. Когда маму увезли на каталке в отделение, я пытался до него дозвониться. Абонент был недоступен. Я отправил смс с названием больницы, куда привезла нас скорая.       — Я на совещании был, — потерянно сказал он, словно оправдываясь передо мной. — Что с Верой?       Этот вопрос он задал уже медсестре. Ответом отчим не удовлетворился и потребовал встречи с лечащим врачом. Брюнетка незамедлительно повела его куда-то. Я рванулся следом, но колючий взгляд молодой медсестры пригвоздил меня к полу.       — Славочка, ты здесь подожди, — сказала пухленькая. — Сейчас отец вернется и все тебе расскажет.       — Отчим, — поправил я, без сил падая обратно на стул.       Ничего он мне не расскажет!       — Почему я не могу увидеть маму? — спросил я.       — Так она спит после наркоза. Твоего отчима тоже к ней не пустят.       Дмитрия Васильевича долго не было. Бесконечно долго. Наконец он появился в конце коридора. Шел он пошатываясь, и на нем лица не было.       — Дмитрий Васильевич! — бросился я к нему. — Что сказал врач?       — Ничего нового, — не глядя на меня, невнятно сказал он. — Поехали домой.       Ну что ж, этого я и ожидал. Спорить с отчимом я не стал. Завтра сам поеду в больницу и все выясню.       Мама выглядела… жутко! Эта женщина вообще не была похожа на мою маму. Я испугался еще больше, когда она вдруг узнала меня и позвала по имени.       — Слава, — прошептала она пересохшим ртом. — Что ты сделал с собой? Зачем подстригся?       Я заставил себя подойти. Да нет же, это она, моя мама. Ее родные глаза с длинными загнутыми ресницами, золотые волосы, руки с тонкими изящными пальчиками. Я содрогнулся — на уровне локтя из-под простыни торчали две толстые прозрачные трубки. Что-то черное тянулось по ним и стекало в пластиковый мешок, прикрепленный к краю кровати.       — Славочка, где Дима? — прошептала мама.       — Он уехал час назад, его срочно на работу вызвали.       — Мне нужен Дима. Я должна с ним поговорить!       Я, наконец, решился взять ее руку в свою. Рука была горячей и словно высохшей. Кожа казалась тонкой и ломкой, как потрескавшийся фарфор.       — Мамочка, он приедет сразу, как освободится.       Тонкие брови сошлись на переносице. Взгляд мамы стал жестким и чужим.       — Позвони ему! Пусть приедет! Слышишь, Слава? Он нужен мне!       Даже голос стал громче и увереннее. Да что же это?! Мама, ты почти гонишь меня. Почему он? Чем он ближе тебе? Я ведь тоже почти не выходил из больницы три дня, боялся пропустить момент, когда можно будет с тобой увидеться. Вчера твоего Диму пропустили, а меня нет. На несколько минут, правда, но все же… И сегодня — у них дебильные правила: двум посетителям одновременно находиться в палате нельзя. Если бы не этот звонок с работы, неизвестно, пустили бы меня сегодня. Стоило отчиму уйти, как ты пришла в сознание. Выходит, вовсе не затем, чтобы увидеть меня.       — Хорошо, я сейчас позвоню, — через силу говорю я.       Но для этого нужно выйти из палаты и вообще из отделения. Дебильные правила! Мама слегка кивает мне. Она очень бледная, часто и поверхностно дышит. Вошедшая в палату медсестра наклоняется к ней.       — Вам больно? Добавить обезболивающее?       — Не надо! — раздраженно говорит мама.       Я выхожу на лестничную площадку и набираю номер отчима. Абонент не доступен. Я возвращаюсь в палату.       — Дозвонился? — мамин голос звенит от напряжения и боли.       Я не хочу, чтобы она злилась.       — Да, он скоро приедет.       — Зачем ты подстригся? Такие волосы были! Боже, Слава, что я наделала?! Где Дима?       Меня начинает трясти. Я не могу заплакать: несмотря на всю боль внутри, слез больше нет, а вот подбородок мой начинает дергаться, руки и ноги дрожат, как при лихорадке. Крепкие теплые руки медсестры вдруг обнимают меня за плечи, и она тихонько говорит мне на ухо:       — Успокойся. Она бредит. Ей поспать надо, она поспит и ей станет лучше.       Я торопливо киваю в ответ. Медсестра подходит к капельнице и через катетер добавляет лекарство.       — Что… Что вы делаете? — беспокоится мама.       — Тише, тише. Вам надо отдохнуть, — говорит медсестра.       — Ни черта мне не надо! Я хочу поговорить с мужем!       — Мамочка, успокойся!       Я хватаю нервно елозящую по одеялу руку и прижимаю ее к губам.       — Славка… Зачем ты подстригся? Какая же я дура, Славка, что я натворила?!       Голос мамы становится тише. Снотворное начинает действовать, но мама все еще цепляется за сознание. Она высвобождает руку из моей ладони и мягко касается короткого ежика волос на моей голове.       — Диме скажи: если он любит меня, он не посмеет тебя оставить.       Ее глаза, наконец, закрываются. И в палату заходит отчим. А мне велят уйти.       В коридоре ко мне подошел молодой высокий врач. Он сочувственно смотрел на меня сверху вниз.       — Ты сын Веры Николаевны?       — Да. А вы… ее лечащий врач?       — Я? Нет. Но я тоже работаю в этом отделении.       Я вспомнил, что отчим в самом деле разговаривал с другим врачом, пожилым.       — Но вы же знаете, что с моей мамой? Она поправится? — с надеждой спросил я.       — Она в тяжелом состоянии. Но не надо отчаиваться. Всегда есть шанс! Там твой отец? — он кивком указал на палату.       — Отчим.       — Понятно. Вот он уже руки опустил, не верит в благополучный исход и не хочет за него бороться. Отказался от всякой помощи.       Я не сразу понял, о чем он говорит.       — Помощи? А вы можете помочь?!       — Я просто предложил применить новое, очень эффективное средство. Пентаглобин, иммуномодулятор. Впрочем, тебе это ни о чем не говорит. У твоей мамы страдает иммунная система, организм отторгает железу. А пентаглобин восстанавливает иммунитет.       — Тогда почему Дмитрий Васильевич отказался? Или маме от этого лекарства может стать хуже?       — Нет, хуже от него точно не будет. Это просто шанс. А твой отчим, похоже, заранее уверен в отрицательном результате. А может, его цена отпугнула. Препарат очень дорогой.       Я почувствовал, как мое сердце забилось пойманной птицей. Просто почувствовал сердце, а не булыжник в груди, что все эти дни тяжело ворочался под ребрами.       — А сколько стоит это лекарство?       — Дорого, парень. Три с половиной тысячи — это один курс, но их нужно минимум два. Так что семь тысяч…       Семь тысяч! Несчастные семь тысяч могут спасти мамину жизнь? Да я мигом найду эту сумму!       — … долларов.       Ох… вот как? И что же делать? Мне не достать таких денег. Но отчим, он ведь может, и что, он даже не попытается спасти маму?       — Такое дорогое средство берегут для богатых пациентов. Ваш лечащий врач даже не предложил его. Я мог бы достать в обход больничного бюджета.       — Скажите, а можно сделать хотя бы один курс? Вдруг и он помог бы?       — Понимаешь, если я возьмусь за это дело, я не буду потом светиться второй раз, чтобы заказать повторный курс. Если он не понадобится, лекарство гораздо проще будет сбыть другим пациентам. В нем многие нуждаются. В этом случае три с половиной тысячи вы получите обратно.       — Послушайте… — я замялся, не зная как к нему обратиться.       — Сергей Иванович, — подсказал он.       — Сергей Иванович, я постараюсь убедить отчима. Мы найдем деньги. Пожалуйста, закажите лекарства уже сейчас.       — Хорошо. Только учти, что времени у вас немного. Состояние мамы может ухудшиться в любой момент.       Он дал мне свою визитку, попрощался и ушел. Я хотел немедленно поговорить с Дмитрием Васильевичем, но в палату меня не пустили, а сам он выйти отказался. Я ждал его в вестибюле больницы. Ждал очень долго. Как оказалось, в это время маму повторно оперировали, откачивали гной из живота. После операции мама впала в кому. Об этом мне рассказала все та же медсестра.       — Славочка, ты держись, мальчик! Надо быть сильным, — сказала она.       Я кивнул.       — Я держусь. Я знаю, что маму можно спасти.       — Но ведь ее можно спасти! Дмитрий Васильевич, для вас это реальная сумма. Да ваша машина стоит в два раза больше!       — Хватит, заткнись! Как же я устал от тебя, мальчишка!       Я с недоумением и злобой смотрел на отчима. За последние сутки он постарел лет на десять. Весь будто съежился, взгляд как у побитой собаки. Он всегда был решительным и деятельным, как он мог так опуститься?       — Я прошу вас, Дмитрий Васильевич! Я вам все верну, брошу школу и найду работу. Но, пожалуйста…       — УБИРАЙСЯ В СВОЮ КОМНАТУ!!! Я не хочу тебя видеть и слышать!       Он был жалок. И отвратителен.       — Да пошел ты…       Я вылетел из квартиры, хлопнув дверью. Сука, ненавижу! А время не ждет. Сергей Иванович сказал, что кома — это еще не приговор, но с лекарством надо поторопиться. Я готов себя на органы распродать, но вот к кому с этим предложением обратиться? Если бы я мог найти того мальчика-проститутку, Элли! Я ведь как-то раз пришел в «Маго», чтобы просто увидеться с ним. Чем-то зацепил он меня, я месяц выглядывал его в том переходе, но он так и не появился. Оказалось, из клуба он тоже исчез. Жалко. Возможно, сейчас он помог бы мне продать себя подороже. Я вспомнил, как в кармане новой рубашки случайно обнаружил смятые в комок деньги. Там было пять тысяч. Должно быть, во столько оценил Артем мое молчание. Или мое подпорченное тело.       Я достал из кармана мобильник. В его памяти всего три номера. Первый — мамин, последний — отчима. А второй… Не знаю, почему сразу не стер его. Почему не выбросил и сам телефон. Подыхал бы, но ни за что не позвонил и не попросил бы помощи. Но сейчас умирает мама. Нахуй мой страх, мою гордыню! Если этот гад откажется помочь, пригрожу отправить письмо его папочке о том, как весело провел сынок лето.       Руки тряслись, как у паралитика, но я все же нажал на вызов.       POV Артем.       В какую же жопу я себя загнал! И все из-за какого-то щенка! Я чувствую себя больным, меня ломает, крышу сносит то ли от тоски, то ли еще от чего. Никого не хочу видеть, опять это навязчивое желание спрятаться как гусеница в коконе! Когда разговаривал с родителями, еле сдерживался, чтобы не наорать на них, не послать к чертовой матери. Разговоры-то все те же: Москва, университет, преемственность поколений… Блевать охота. К концу разговора отец стал как-то странно на меня поглядывать.       Хотел снять стресс с Олесей. Снял, называется. Она теперь дуется на меня и близко к себе не подпускает. Я был груб с ней, сделал больно. Надо как-то загладить вину, но… Блядь, да пошли они все! И вот сегодня — финальный аккорд! Отец повысил на меня голос, я не сдержался и… Пиздец Артему! Что схлопотал по морде — это полбеды. Охранник устроил шмон в моей комнате. И травку нашел. Я же никогда не позволял себе держать наркоту дома, что за затмение на меня нашло? Еще удивился, что в ящике письменного стола не оказалось колес боткинского производства. Потом вспомнил, что на днях взял их с собой на дачу. Меня как магнитом тянуло в пустой дом. Там ощущалось Славкино присутствие. Постель хранила его тепло, полотенце в ванной — запах его кожи. Бред, конечно, но я реально чувствовал все это. В холодильнике было полно продуктов. Я даже приготовил себе что-то незамысловатое. На десерт принял наркоту, дождался прихода и улетно отдрочил себе в гостиной на диване.       Но бате и пакетика с марихуаной хватило. Я много «добрых» слов выслушал о себе, о своих друзьях. И о Боткине отец, как оказалось, был прекрасно осведомлен. Обещал накормить доктора его же творениями досыта. Хотя он тут вообще не при делах был, травку я купил у знакомого узбека. Ключи от джипа забрали. Затем на моих глазах был разорван авиабилет.       — Не торопись радоваться, — сказал отец. — Вместо Москвы отправишься в клинику для наркоманов закрытого типа.       Не успел я опомниться, как уже сидел под домашним арестом. А все ты, зайчик! Стоило признать, что в последние дни я действительно перебрал с наркотой, отсюда и мои психозы. Но таким способом я заполнял вакуум в душе, возникший в ту минуту, когда за Славой захлопнулась дверца джипа. Я должен был уехать и забыть о нем. А что теперь? Как же хотелось пойти к отцу, пустить слезу и попросить помощи. «Батя, мне так паршиво, я испортил жизнь симпатичному парнишке и осознание своей вины не дает мне спокойно жить. Отвези меня в Москву и накажи дяде Алику не спускать с меня глаз. А еще лучше… привези мне этого хорошенького мальчика, я с ним еще немного развлекусь».       Ну и до чего я докатился? Я стал пидором? С хрена ли?! Мне нужен Славка. Я хочу быть для него богом. Чтобы он жил и дышал только ради меня. Но бог из меня никудышный: ничего не создав, я все разрушил.       Самокопание — вещь утомительная. Я не заметил, как заснул. А разбудил меня звонок мобильника. Сонный и злой, я поднес трубку к уху.       — Да.       — Артем, это Слава.       Я подскочил с кровати и потер глаза. А я точно проснулся?       — Мне нужна твоя помощь, Артем.       — Да, конечно! — осипшим голосом сказал я. Прокашлявшись, спросил: — Что случилось?       — Моя мама больна. Ей срочно нужно дорогое лекарство, отчим не верит в него и отказывается платить…       — Сколько тебе нужно?       — Семь тысяч долларов. Я понимаю, сумма большая…       — Не волнуйся ни о чем, — перебил я его, — Я сегодня же найду деньги и позвоню тебе. Договорились?       — Д-да, спасибо, — запинаясь, сказал он. — Я буду ждать.       Я первым нажал на отбой. Мне надо было отдышаться, прийти в себя. ОН САМ ПОЗВОНИЛ МНЕ! Я слышал его голос, его дыхание. Стоп, а о чем он говорил? Что-то про маму, деньги… Ах да, семь штук баксов! Такая мелочь, и я снова герой в его глазах? Похоже на то: у него такой тоскливый голосок, он растерян и беспомощен. Только бы его мать поправилась, и можно брать его, тепленьким.       А ведь несколько часов назад я почти ненавидел Славку. Сейчас я в эйфории от предвкушения встречи с ним. Мне хорошо, радостно, тепло, а в некоторых местах даже жарко. Ух ты, и это от одного его голоса! И вдруг — неприятный холодок по хребту. Денег-то у меня нет. Еще недавно было до хрена наличности. Я не считал, когда тратил: клубы, попойки, недешевая жизнь в столице. Потом кругленькая сумма Боткину, не столько за услугу, сколько за его деликатное молчание, лекарства, мобильник… Фиг знает что еще. Но денег больше нет! Есть платиновая карта и золотая, но глупо надеяться, что после сегодняшнего инцидента я смогу с них снять хоть копейку. А еще я под домашним арестом! Да я еще в большей жопе, чем казалось! Думай, Артем, думай. А-а, блядь, хоть об стену головой бейся! Кстати, голова у меня крепкая, если хорошо побиться, глядишь, стена и поддастся.       В служебной комнате сидел охранник, Сергей. Тот самый гад, что комнату мою обыскивал. Пялился в телек.       — Сергей, подъем! Мне срочно надо поговорить с отцом, и ты меня отвезешь в офис.       — Артем, тебе нельз…       — Быстро оторвал задницу от стула! Машину к подъезду! Совсем распоясались тут!